Имеется в виду примечание к переводу с немецкого на английский, так как оригинал книг был, естественно, написан по-немецки. – Примеч. пер.

Аликс Стрэчи – родилась в США, переехала в Великобританию, где стала заниматься психоанализом. Ее переводы работ З. Фрейда на английский являются классическими, по которым в англоязычных странах изучают наследие основоположника психоанализа. – Примеч. пер.

Немецкий термин, который напрямую на русский может быть переведен как «влечение к знанию»: от «Wissen» – «знание» и «Trieb», одно из значений которого – «инстинкт», «порыв». – Примеч. пер.

В английском тексте этот термин звучит так: «instinct (or desire) for knowledge». В дальнейшем русскоязычном повествовании для его передачи будут использоваться словосочетания «влечение к знанию» или «стремление к знанию». – Примеч. пер.

На основе этого доклада построена глава 3 данной книги.

[Это предисловие было написано для третьего английского издания и не содержится в немецкоязычном оригинале. См. примечания к переводу нового издания.]

«Analysis of a Phobia in a Five-Year-Old Boy» (1909). (S.E. 10, p. 3 ff.) Далее в тексте книги будут встречаться ссылки, по форме аналогичные этой. Под «S.E.» следует понимать «Standard Edition (of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud)», то есть «Стандартное издание полного собрания сочинений Зигмунда Фрейда по психологии» – англоязычное полное собрание сочинений в 24 томах, являющееся переводом с немецкого языка оригинальных «Gesammelte Werke» под общей редакцией Джеймса Стрэчи, выпущенное в 1953–1974 годах. Ссылка типа «S.E. 10, p. 3» означает указание на страницу 3 десятого тома. Читателю следует помнить об этом каждый раз, когда будут встречаться ссылки подобной формы. – Примеч. пер.

«On the Technique of Child Analysis» (1921).

«Ребенок, в отличие от взрослого, не готов к переходу к “новому изданию” своего отношения любви потому, что, как кое-кто может сказать, “старое издание” еще не исчерпало себя. Его оригинальные объекты – родители – по-прежнему реальны и присутствуют в виде объектов любви – и не только в фантазиях, как это происходит у взрослых невротиков». И опять, «для ребенка нет необходимости заменить родителей на него (на аналитика), так как, в сравнении с ними, он не получает никаких преимуществ, которые взрослый находит, заменяя объекты своих фантазий на реальных персон» (The PsychoAnalytical Treatment of Children, p. 34).

Она ссылается на следующие соображения (с. 49): «Фактом является то, что детский эго-идеал слаб, что запросы и неврозы ребенка зависят от внешнего мира, что он не имеет возможности контролировать освобождаемые инстинкты и что аналитик должен сам направлять их». Далее, на с. 31: «Но в случае ребенка негативные импульсы в сторону аналитика – каким бы образом они ни были интересны во многих отношениях – по своей сути затрудняют работу, их следует купировать как можно скорее. По-настоящему плодотворная работа всегда происходит в случае позитивной привязанности».

Эта глава является расширенной и дополненной версией моей статьи «Психологические принципы психоанализа детей раннего возраста» («The Psychological Principles of Early Analysis» (1926), Сочинения I).

Рита жила в одной комнате со своими родителями почти до двухлетнего возраста и в процессе анализа ее психического состояния обнаруживала явные последствия полученных впечатлений от происходивших на ее глазах интимных сцен. Когда ей было два года, у нее родился братик – событие, которое послужило спусковым крючком к тому, что ее невроз стал проявляться в самых высших формах. Работа по ее психическому анализу продолжалась в течение восьмидесяти трех сессий и осталась незаконченной по причине того, что ее родители уехали жить за границу. Но эта работа, по всем важнейшим параметрам, привела к весьма значительным улучшениям. Накал детской тревожности спал, а обсессивные ритуалы исчезли. Симптомы ее депрессии были в значительной степени купированы, как и ее неспособность переживать разочарования (фрустрации). В то же самое время сеансы терапии и психоанализа позволили уменьшить ее амбивалентность по отношению к ее матери и улучшить отношение к отцу и брату, в общем, трудности в ее воспитании были приведены к нормальному уровню. В первую очередь мне удалось убедить саму себя в продолжительном эффекте результата проведенной терапии через несколько лет после прекращения последней. Я тогда обнаружила, что она вступила в латентный период в удовлетворительном состоянии, а ее интеллектуальное и характерологическое развитие также было удовлетворительным. Тем не менее после того, как я встретилась с ней снова, у меня возникло впечатление, что было бы лучше, если бы ее терапия была в свое время продолжена. Весь ее характер и внутренняя сущность демонстрировали отчетливые признаки обсессивной диспозиции. В этой связи следует отметить то, что ее мать страдала сильнейшим неврозом навязчивых состояний и еще до всего этого (с самого начала) двойственно (амбивалентно) относилась к ребенку. Одним из результатов изменений к лучшему, к которым привело лечение Риты, стало то, что и отношение ее матери к ней также значительно улучшилось; но даже при этом оно – это отношение – оставалось серьезным препятствием на пути развития ребенка. Нет сомнений, что если бы курс психотерапии был доведен до конца, а ее обсессивные черты характера подверглись дальнейшей корректировке, то она достигла бы лучшей сбалансированности в противостоянии тому невротическому и вызывающему неврозы окружению, в котором жила. Через семь лет после окончания курса терапии ее мать сказала мне, что Рита продолжает развиваться более или менее нормально.

В главе 8 я приведу более полные соображения в пользу предположения о том, что эти эмоции на ранней стадии конфликта, связанного с эдиповым комплексом, уже находят свой выход.

Труде (Trude) – уменьшительная форма немецкого имени Гертруда (Gertrude). – Примеч. пер.

В данном случае и далее приводимые возрасты пациентов означают возраст, в котором была начата (психоаналитическая) терапия этих детей.

В оригинале в данном месте стоит закавыченное «Po – Kaki – Kuki». – Примеч. пер.

В статье, на которой базируется эта глава («The Psychological Principles of Early Analysis», 1926), я уже подчеркивала, что ненависть и агрессия являются самыми глубокими причинами возникновения чувства вины; с тех пор я привела много новых, свежих доказательств этому представлению в целом ряде других публикаций. В моем докладе «The Importance of Symbol-Formation in the Development of the Ego» («Важность формирования символов в развитии эго»), представленном на конгрессе в Оксфорде в 1929 году, мне удалось изложить более развернутую формулировку этого. Я говорила: «Только на поздних стадиях развития конфликта, связанного с эдиповым комплексом, явно проявляются защитные механизмы против либидозных импульсов; на ранних его стадиях защита направлена против сопровождающих их деструктивных импульсов». Это утверждение в некоторых моментах согласуется, я думаю, с выводами Фрейда, которые он изложил в своей последней книге «Недовольство культурой» (1930) (английское название книги – «Civilization and its Discontent», в оригинале – «Das Unbehagen in der Kultur», что в прямом переводе с немецкого значит «Дискомфорт в культуре». – Примеч. пер.). Он говорит: «Но если это так, то это в конце концов означает, что агрессивность, и только она, трансформируется в чувство вины, будучи подавляемой и перестраиваемой/встраиваемой в супер-эго. Я убежден, что множество процессов могут получить более простое и четкое объяснение, если полученные психоаналитиками по поводу происхождения чувства вины данные будут ограничены только агрессивными инстинктами» (S.E. 21, p. 138). А на следующей странице: «В данный момент следующее предположение выглядит правдоподобно. Когда какая-либо тенденция развития инстинкта подавляется, ее либидозные элементы перерождаются в симптомы, а ее агрессивные компоненты – в чувство вины».

Некоторая жалостливость в позах, стремление упасть или поранить себя – что так особо характерно для маленьких детей – в соответствии с моим опытом являются следствием чувства вины.

Комплекс кастрации у Риты проявлялся в целом ряде симптомов и в процессе формирования ее характера. Ее игровые пристрастия также обнаруживали силу ее самоидентификации с ее отцом и страх – вытекавший из ее комплекса кастрации – неудачи в выполнении своей маскулинной, мужской роли.

По моему мнению, идентификация ребенком себя с кем-то/чем-то в раннем возрасте уже может называться «супер-эго». Доводы в пользу этого будут даны в главе 8.

Значение этой фразы может показаться немного туманным, но все станет на места, если вспомнить, что «психоаналитические интерпретации – это сообщения пациенту, которые делает аналитик и в которых он придает сну, симптому или цепочке свободных ассоциаций какое-либо значение, расширяющее и углубляющее то значение, которое придает им сам пациент» (https://www.psychol-ok.ru/dictionary/interpretation.html). – Примеч. пер.

S. E. 17, p. 8.

Ранний психоанализ детей открывает одну из наиболее плодотворных областей психотерапии именно из-за того, что у ребенка есть способность к прямому выражению своего бессознательного, и он, таким образом, способен не только переживать далеко идущие эмоциональные абреакции, но и на самом деле заново проживать во время аналитического сеанса рассматриваемые исходные ситуации. Это может с помощью интерпретации в значительной степени разрешить проблемы, связанные с привязанностями ребенка.

Текст не был опубликован.

Или «Руфь» (в оригинале «Ruth»). – Примеч. пер.

Более детальное рассмотрение случая с Эрной будет дано в главе 3.

Этот сон был «грезой-наказанием». Оказалось, что его содержание базировалось на пожеланиях смерти, вытекавших из ее оральной фрустрации и эдипова комплекса, направленных на ее мать и сестру, а также на чувстве вины, возникавшем из этих пожеланий. Мой анализ снов очень маленьких детей в общем и целом показал мне, что в них, в не меньшей степени, чем в играх, всегда присутствуют не только пожелания, но и противоположные тенденции, берущие начало в супер-эго, и что даже в простейших сновидениях, содержащих в себе мечты-пожелания, всегда в латентной форме присутствует чувство вины.

После завершения психоаналитического курса ребенок не может изменить обстоятельства своей жизни, что часто в состоянии сделать взрослый человек. Но психотерапия, психоанализ окажет большую помощь ребенку, если приведет к его более свободному развитию и лучшему самоощущению в окружающей его реальной среде. Более того, преодоление детских неврозов часто дает эффект минимизации трудностей взаимодействия с его социальным окружением. Я знаю из моего собственного опыта, что различные реакции матери будут носить значительно менее невротический характер сразу после начала аналитической работы, так как мать будет стремиться способствовать изменениям к лучшему в своем ребенке.

Это наблюдение – что когда детское супер-эго становится не таким «суровым», то у детей рождается и развивается чувство юмора, – подтверждает, по моему мнению, фрейдовскую теорию природы юмора, который, на его взгляд, является результатом дружелюбности, появляющейся в супер-эго. Завершая свою работу «Юмор» в 1928 году (S.E. 21, p. 166), он говорит: «И наконец, если с помощью юмора супер-эго пытается как-то утешить эго и защитить последнее от страданий, то это не противоречит его происхождению из родительского влияния».

Если нам удается это сделать, мы можем превратить речь – в той мере, в какой ребенок уже способен говорить, – в инструмент психоанализа. Причинами того, что нам в процессе его психоанализа долго приходится обходиться без каких-либо вербальных ассоциаций, является не только то, что маленькие дети еще не умеют достаточно свободно говорить, но и то, что острота приступов тревоги, от которых они страдают, позволяет им выражать себя только менее прямыми способами. Поскольку простейшие архаические формы самовыражения – с помощью игрушек или каких-либо действий – являются важнейшими для ребенка, нам, без сомнения, никогда не удастся провести глубокое исследование его психики только с помощью речи. Тем не менее я убеждена, что ни одна какая-либо работа по психоаналитическому исследованию ребенка, не важно, какого возраста, не может считаться по-настоящему законченной до тех пор, пока этот ребенок не начнет в полной мере общаться словами со своим аналитиком, так как язык представляет собой мост, ведущий в реальный мир.

В оригинале название главы имеет вид «The technique of early analysis». Английское слово «technique» иногда переводится как «техника», и его, в принципе, можно использовать и в этом случае. В русском языке, наряду с основным значением слова «техника» (то есть обобщающим наименованием сложных устройств, механизмов и т. п.), этот термин может применяться и в других смыслах – например, техника игры на музыкальном инструменте, техника безопасности и т. п. Основное же значение английского «technique» – это способ выполнения конкретных задач, а отнюдь не общее обозначение сложного устройства. «Scientific technique» – это систематический способ получения научной информации или создания материала/продукта. Поэтому представляется более адекватно в контексте этой главы говорить о «методике» (или, в крайнем случае, о «методах»), а не о «технике». – Примеч. пер.

На всякий случай, во избежание возможных неясностей при переводе, представляется нелишним напомнить определение этого термина: амбивалентность – это склонность отвечать на внешние раздражители двоякой, противоположной и/или антагонистической реакцией. В некотором роде синонимом может выступать слово «двойственность». – Примеч. пер.

Я могу добавить, что в конце аналитической работы с ним, которая потребовала проведения ни много ни мало, а 278 сессий, все его трудности исчезли и он продемонстрировал серьезные улучшения всего своего характера и предрасположенности. У него пропали не только паталогические страхи, но и его общая робость, он стал счастливым и жизнерадостным ребенком. Он преодолел свою заторможенность в играх, стал хорошо ладить с другими детьми, особенно со своим младшим братом. Его общее развитие с тех пор протекало просто отлично. Из того, что я знаю о нем сегодня, через шесть лет после окончания аналитической работы с ним, у него есть успехи в школе, он интересуется многими вещами, хорошо учится и участвует в играх. Старшим теперь с ним легко иметь дело, он отвечает всем социальным требованиям для своего возраста. Кроме того, стоит отметить, что, как во время своей терапии, так и по прошествии нескольких лет после ее окончания, ему пришлось пройти через нетипично (для ребенка) огромные проблемы и нагрузки из-за различных потрясений в жизни его семьи.

Прежде всего я всегда спрашиваю маму ребенка, какие специальные словечки он или она использует для обозначения гениталий, естественных процессов выделения отходов жизнедеятельности и т. п., и применяю такие слова в разговоре с ребенком. Исходя из целей более ясного изложения, я, однако, в дальнейшем не буду воспроизводить все такие «словечки», описывая другие практические случаи.

В описании данного случая под «локомотивчиком» следует понимать игрушку, которая обозначает предмет, обладающий способностью двигаться самостоятельно. Например, игрушечную лошадь, паровозик или машинку. Тележка такой способностью не обладает. В следующей же фразе автор говорит, что в этом эпизоде таким «локомотивчиком» была игрушечная лошадка. – Примеч. пер.

В главе 1 я уже приводила свои соображения в пользу той точки зрения, что с детьми, не в меньшей степени, чем со взрослыми, психоаналитический контакт может быть установлен и далее сохраняться, только если со стороны психотерапевта поддерживается чисто аналитическое отношение к пациенту. Но если приходится иметь дело с ребенком, то этот принцип становится необходимым несколько модифицировать, не «отрекаясь», однако, от его сути. Например, если очень маленький пациент хочет в туалет и пока еще дома не приучен ходить туда самостоятельно, то в своей практике я сопровождаю его. Но при этом я оказываю ему минимальную помощь, таким образом подчеркивая, что она не является каким-либо выражением любви, которую ребенок бессознательно желает ощутить; или, по крайней мере, свожу к минимум-миниморум то, что он может воспринять как знак любви; таким своим поведением я демонстрирую, как и в любой другой ситуации, свое отношение сдержанной дружелюбности, которое кажется столь же необходимым для установления и поддержания аналитической атмосферы при работе с детьми, как в случаях психоанализа взрослых пациентов. Также очень важно подвергнуть психоаналитической интерпретации удовлетворенность пациента собственно процедурой психоанализа и выявить глубокие мотивы, которые лежат в основе его стремления к такой удовлетворенности, и связать их с возникающими у него ассоциациями или игровыми действиями, которые непосредственно предшествуют им или следуют за ними. В случае с Петером, например, после того как он сделал свои дела и сказал: «Я делаю пис-с-с – у меня есть штуковина», он продолжил свою игру с кукольным мальчиком, сидящим в туалете. Подробности игры, последовавшей за этой его ремаркой, а именно то, что заменяющая отца игрушечная собачка не должна была видеть мальчика в туалете, а вот кукла-женщина должна была его там видеть, указали на причины недавней необходимости Петера пописать и его желания, чтобы я присутствовала при этом. Точно таким же образом я очень тщательно анализирую, что стоит за стремлениями ребенка назначить мне ту или иную роль в своих играх или выдумках, или за его призывами оказать тот или иной вид помощи ему самому, его куклам или животным. Насколько глубоко доверительной окажется атмосфера аналитической сессии с ребенком, можно увидеть, например, из того факта, что даже самые маленькие дети только в исключительных случаях на практике осуществляют какие-либо действия эксгибиционистского характера и что даже во время периодов самого сильного позитивного переноса очень редко случается, что ребенок забирается ко мне на колени или целует и обнимает меня. Несдержанность также очень редко встречается в час аналитического сеанса, даже у очень маленьких детей.

См. главу 1.

Там же.

Необычно сильный комплекс кастрации у Труде играл в ее поведении очень заметную роль и просто доминировал в картине (ее психологического портрета. – Примеч. пер.) в течение некоторого последующего времени при ее психоанализе. Анализ выявил (из глубин этого комплекса) еще один вид тревоги, который оказался даже еще более фундаментальным, – страх перед нападением со стороны ее матери, в результате которого все внутренние части ее тела окажутся похищенными, как и ее дети, а она сама окажется изнутри искалеченной (см. главу 1).

Я хочу упомянуть, что эта интерпретация – как и все интерпретации пожеланий смерти при психоанализе детей – вызвала у Петера ожесточенное сопротивление. Но уже во время следующего сеанса он дал подтверждение (моим догадкам. – Примеч. пер.), когда внезапно спросил: «А если бы я был папой и кто-то захотел бы сбросить меня за кровать, убить и сломать меня, что бы я подумал об этом?»

См. главу 8.

Он выбрал два длинных карандаша из набора, в котором были карандаши различных размеров, таким образом выражая тот факт, уже высказанный днем ранее в его ассоциациях, что эти два «преступника» – свинки – были не только он сам и его брат, но также и его родители, и что в его взаимной мастурбации он идентифицировал себя и своего брата с ними (с этими «преступниками». – Примеч. пер.).

См. главу 1.

Если быть точнее, то это была ее сводная сестра. Она была очень интеллигентной девушкой, почти на двадцать лет старшей Рут, которая сама проходила курс психоанализа. До этого у меня уже был случай, когда мне пришлось примириться с присутствием третьего человека. В обоих этих случаях договоренности об этом были достигнуты при исключительно благоприятных обстоятельствах; но я могу сказать, что, по целому ряду причин, я никогда не буду рекомендовать подобный подход – за исключением абсолютно крайних случаев.

В данном аналитическом случае желание ребенка «похитить» тело своей матери и связанные с этим чувства тревоги и вины доминировали в общей картине с самого начала. Более того, первые ее невротические вспышки последовали за беременностью ее матери и рождением ее младшей сестренки.

Как уже говорилось, интерпретация повлияла на характер того, как ребенок играет, и позволила проявлениям ее аналитического материала стать более понятными.

В особо сложных случаях я пользуюсь таким приемом для того, чтобы с чего-то начать свой анализ. Я обнаружила, что, когда дети выражают свою латентную тревогу тем, что до них становится совершенно невозможно достучаться, часто помогает, если я просто «выбрасываю в пространство» своего рода «стимулирующее слово», просто начиная играть сама.

См. главу 1.

В своей статье «Истоки агорафобии» (1928) Хелена Дойч (Helene Deutsch) указывает на то, что страх смерти матери, проистекающий из различных враждебных пожеланий, направленных на нее, является одной из наиболее обычных форм младенческих неврозов и тесно связан со страхом насильственной разлуки с матерью и с тоской по родине (ностальгией).

Терапия Рут осталась незаконченной, так как ее родители вернулись домой, в свою страну. Поэтому ее невроз не был до конца вылечен. Но за те 190 сеансов с ней мне удалось добиться следующих улучшений, которые закрепились, как я услышала спустя два года после прерывания моей работы с ней: ее общая тревожность была в огромной степени снижена, так же как и, в частности, различные формы робости, от которых она страдала. Результатом стала ее способность в лучшей мере ладить с другими детьми и со взрослыми, она оказалась полностью адаптированной к обычным требованиям повседневной домашней и школьной жизни. Ее зацикленность на своей матери снизилась, а отношение к отцу – улучшилось. Также произошел решительный поворот к лучшему в ее отношении к своим брату и сестрам. Все ее развитие, особенно в том, что касается способности к обучению, социальной адаптации и способности к сублимации, с тех пор протекало в благоприятном направлении.

Невроз у Труде выражался в виде сильнейших ночных кошмаров, в тревожности в дневное время, когда она оставалась одна, в том, что она пи́салась в кровать, в общей робости, в чрезмерно сильной зацикленности на своей матери и неприязни по отношению к отцу, сильной ревности по отношению к своим сестрам и различных трудностях в ее воспитании. Работа по ее психоанализу заняла восемьдесят два часа на протяжении семи месяцев и привела к тому, что она прекратила писаться в кровати, к существенному ослаблению общей тревожности и чувства робости в различных ситуациях, к значительному сдвигу к лучшему в ее отношениях с родителями, братьями и сестрами. Она также часто простужалась, и анализ показал, что это было во многом обусловлено психогенными факторами, так что и простуды стали случаться значительно реже и протекать легче. Несмотря на эти улучшения, ее невроз остался вылеченным не до конца, когда, по внешним причинам, нам пришлось завершить аналитическую работу.

В своей книге «Фрагмент анализа одного случая истерии» (1905) (S.E. 9, p. 48) Фрейд пишет: «С девушками и женщинами можно говорить о любых сексуальных вещах без всякого вреда для них и не навлекая на себя подозрение. Конечно, если при этом, во-первых, выбрать правильный способ, как это делать, и, во-вторых, если у них можно пробудить сознание того, что это является неизбежным… Лучший способ говорить о таких вещах – прямой и сухой. Одновременно он максимально удален от похотливости, с которой эта тематика чаще всего и обсуждается в “обществе”… “J'appelle un chat un chat” («Называю вещи своими именами»)». Эту позицию «после внесения необходимых изменений» я и принимаю в своем анализе психики детей. Я говорю о сексуальных вопросах простыми словами, которые более всего соответствуют образу их мыслей.

Следует и далее помнить, что дети все еще в очень большой степени находятся под влиянием своего бессознательного, язык которого, как показывают сновидения и игровые практики, является языком образов и действий. У нас есть возможность видеть снова и снова, как дети реагируют на слова совсем не так, как взрослые. Они воспринимают слова, прежде всего исходя из развитости своего образного мышления – по тем фантазиям, которые эти слова вызывают. Если мы хотим получить доступ к бессознательному ребенка в процессе его психоанализа (что, конечно, нам придется делать через эго и посредством речи), то успех будет сопутствовать нам, только если мы будем избегать иносказаний и использовать простые слова.

Я имею в виду, например, случай с Рут. Именно во время игр с умывальником она наиболее полно выразила свои неудовлетворенные желания, связанные со своим ртом.

Эти игры с водой очень интересно противопоставить играм с огнем. Очень часто ребенок поначалу играет с водой, а потом поджигает бумагу или спички, или наоборот. Связь между смачиванием и сжиганием чего-то проявляется очень отчетливо именно в таком поведении, так же как и большое значение уретрального садизма (см. главу 8).

Эта глава основана на докладе, прочитанном мной в октябре 1924 года в Вюрцбурге, на Первой конференции Немецкого психоаналитического общества.

А вот еще одна игра, наглядно показывающая, что в бессознательном Эрны голова символизировала пенис: кукольный человечек хочет сесть в машинку и стучится головой в ее окно, после чего машинка говорит ему: «Лучше просто забирайся внутрь!» Машинка обозначала ее мать, приглашающую отца к половому акту с собой. (Сравните это с ее навязчивым желанием биться головой о подушку.)

В этих фантазиях пенис представляется «хорошим», лечащим объектом. В главах 11 и 12 я буду обсуждать эти моменты более подробно.

Я еще буду обсуждать далее связь между сценами полового акта родителей Эрны, которым она была свидетельницей, и ее неврозом.

Примечание английского переводчика: «каки» – это фекалии на языке немецких детских нянь.

В оригинальном немецком тексте в данном месте стоит непереводимая игра слов, которые по своему звучанию напоминают немецкое слово, означающее «взбитые сливки». – Примеч. пер.

В моей работе «Early Analysis» (1923) (оригинальное название – «Zur Fr ü hanalyse». – Примеч. пер.) я в деталях рассмотрела универсальную символическую важность театра, спектаклей, постановок и т. п. как действ, выражающих отношения (по большей части половые. – Примеч. пер.) между родителями. Мне также хочется сослаться на работу Ранка «Das Schauspiel im Hamlet» (1919).

Делается попытка передать по-русски оригинальные «Doktor Schanka» или «Schlanka» – по-детски исковерканные производные от немецких слов «Schlagen» («бить», «взбивать») и «Einschenken» («наливать»). В английских изданиях это передается словами «Dr Whippo» или «Whippour» – от «whipping» и «pouring out». – Примеч. пер.

В тех случаях, когда гнев и ярость ребенка, направленные на какой-то объект (как в данном случае на свое воображаемое дитя), становятся очевидно чрезмерными, имеет место ситуация, когда супер-эго выступает против ид. Эго выходит из этой непереносимой для него ситуации с помощью проекции. Оно выставляет (внешний. – Примеч. пер.) объект в качестве врага для того, чтобы ид могло бы его уничтожить садистским образом при одобрении супер-эго. Если эго удается добиться подобного «союза» супер-эго и ид, оно может временно перенаправить присущий супер-эго садизм, первоначально нацеленный на ид, на внешний мир. Таким образом, первичные садистические импульсы, направленные на внешний объект, усиливаются ненавистью, ранее имевшей целью ид (см. главу 8, а также мою работу «Персонификация в детской игре», 1929 год (эта работа под названием «Die Rollenbildung im Kinderspiel» была первоначально опубликована в журнале «Internationale Zeitschrift für Psychoanalyse» Bd. XV, 1929. – Примеч. пер.).

В оригиналах эта «болезнь» звучит так: «God has spoken to her» или «Gott hat zu ihr gesprochen». – Примеч. пер.

В оригиналах эта «болезнь» звучит так: «mother's agitation» или «mütterliche Aufregung». – Примеч. пер.

Оригинал (Frau «Dreckparadie») можно также перевести как «госпожа „Грязный рай”», так как слово «Paradie» могло происходить и от «Paradis» (рай), и от «Parade» (парад). – Примеч. пер.

Так как в реальной жизни у Эрны не было ни брата, ни сестры, ее неосознанные (или бессознательные?) страхи перед ними и ревность к ним, которые играли такую важную роль в ее психике, были выявлены и «проиграны» только в процессе анализа. Это является еще одним примером важности (понимания. – Примеч. пер.) ситуации переноса в психоанализе ребенка.

В моей работе «Ранние стадии эдипова конфликта» (1928 год) я указала на то, что у детей в их сексуальных отношениях друг с другом, особенно если речь идет о брате и сестре, бывают фантазии на тему объединения против родителей, в некоторых случаях уменьшающие остроту имеющихся чувств вины и тревожности.

Многие дети только на первый взгляд возвращаются к реальности, когда их игра по каким-то причинам прерывается. На самом деле они остаются во власти своих фантазий.

Более полное рассмотрение этого предмета дается во второй части этой книги.

См. главу 9.

В своей работе «Краткое исследование развития либидо» («Short Study of the Development of the Libido» (1924)) Абрахам пишет (с. 489 английского издания. – Примеч. пер.): «ван Опхайзен (van Ophuijsen – в своей статье «О происхождении чувства преследования» – «On the Origin of the Feeling of Persecution», 1920), и Штерке (Stärcke – в своей статье «Изменение знака либидо в маниях преследования» – «The Reversal of the Libido-Sign in Delusions of Persecution», 1919)) в результате своей практики психоанализа обнаружили, что при паранойе природа “преследователя”, “гонителя” может быть отслежена, если отталкиваться от бессознательного образа фекалий в кишечнике пациента, которые ассоциируются у него с пенисом “преследователя”, то есть с человеком одного с ним пола, которого он изначально любил. Таким образом, пациент-параноик представляет себе своего “гонителя” в качестве части собственного тела и считает, что носит этого “гонителя” внутри себя. Он желает избавиться от этого чуждого тела, но не может сделать это».

Как я позже обнаружила в результате своей аналитической работы, детские страхи по поводу ядовитых и опасных экскрементов повышали степень зацикленности на прегенитальных уровнях, будучи постоянным фактором, заставляющим убеждать себя в том, что эти экскременты – как свои собственные, так и каких-то объектов – являются не опасными, а, наоборот, «хорошими» вещами (см. главу 8 этой книги). Именно поэтому Эрна воображала, что мы обмениваемся друг с другом «хорошими» анальными подарками и любим друг друга. Но состояния депрессии, которые следовали за этими играми в предполагаемую любовь, демонстрировали, что в глубине своего сознания она была в ужасе и по-прежнему убеждена, что мы – а на самом деле она и ее мать – преследовали друг друга и стремились друг друга отравить.

Переведено дословно – за этим выражением стоит на самом деле приучение к «человеческому подходу» отправлять естественные надобности. – Примеч. пер.

Фантазии Эрны, в которых она превзошла свою мать в стремлении к чистоте и вышла замуж за отца как фрау «Грязный Парад», в то время как мать голодала в тюрьме, показали, из каких источников проистекали эти ранние амбиции.

«Склонность к неврозу навязчивых состояний» (1913) (в оригинале «Die Disposition zur Zwangsneurose» или «The Predisposition to Obsessional Neurosis»).

Вследствие этого я пришла к тому взгляду (который я более полно обосную в главе 8), что чрезмерный оральный садизм способствует слишком быстрому развитию эго, а также ускоряет развитие либидо. Органические факторы невроза Эрны, о которых говорилось выше, ее чрезмерный садизм, слишком быстрое развитие эго и преждевременное появление генитальных импульсов – все это оказывается таким образом взаимосвязано.

Со времени моей работы над этим случаем мне удалось выявить еще один органический фактор возникновения невроза. Он состоит в недостаточной способности эго претерпевать тревожность. Во многих случаях, а ситуация с Эрной была одним из них, садизм очень рано поднимает в ребенке тревожность до такого уровня, что эго оказывается неспособным адекватно на нее среагировать и справиться с ней. Следует указать, что, вообще-то, способность эго управлять тревожностью даже обычного уровня определяется в каждом индивидуальном случае и это является фактором, помогающим определить невроз.