Глава 2

Основной конфликт

Конфликты гораздо важнее для развития невроза, чем это принято считать. Но их нелегко выявить – отчасти потому, что они происходят в области бессознательного, а также потому, что человек, страдающий от невроза, изо всех сил отвергает факт их существования. Какие же симптомы помогут выявить подобные скрытые конфликты? В примерах из предыдущей главы мы опирались на два вполне очевидных фактора. Первый – это характерный симптом, который возникал в результате такого конфликта: усталость в первом примере, склонность к воровству – во втором. В сущности, каждый невротический симптом указывает на существование скрытого конфликта, иными словами, каждый симптом является результатом определенного конфликта. Мы шаг за шагом рассмотрим, как воздействуют на людей неразрешенные конфликты, провоцируя в них чувство тревоги, вызывая депрессию, нерешительность, апатию, чувство изоляции и так далее. Мы будем стремиться выявить причинно-следственные связи между внешними проявлениями конфликта и его источниками, не всегда раскрывая конкретное содержание подобных причин.

Есть еще один симптом, который указывает на существование подобных конфликтов, – это непоследовательность. В первом примере мы познакомились с человеком, который считал, что к нему отнеслись несправедливо, а принятое решение было неверным, но он при этом и не думал протестовать. Во втором примере человек, дороживший дружбой, воровал деньги у своего друга. Иногда человек, страдающий от невроза, сам постепенно осознает подобную непоследовательность. Но чаще всего он не признается в этом, даже когда это становится очевидно для наблюдателя.

Непоследовательность – такой же очевидный симптом, как и повышение температуры тела при соматическом заболевании. Приведем самые распространенные примеры подобной непоследовательности. Девушка, которая страстно желает выйти замуж, при этом отвергает все предложения руки и сердца. Заботливая и хлопотливая мать забывает, когда у кого из ее детей будет день рождения. Щедрый человек боится потратить немного денег на самого себя. А тот, кто стремится к уединению, почему-то постоянно окружен людьми. Человек снисходительный и терпимый к окружающим отчего-то излишне строг и требователен к самому себе.

В отличие от других симптомов такая непоследовательность помогает догадаться о том, какой именно скрытый конфликт ее спровоцировал. Например, острая депрессия возникает у человека, когда он оказался перед какой-то важной дилеммой. Правда, если любящая мать забывает, когда у кого из ее детей будет день рождения, это наводит на мысль, что она скорее хочет соответствовать собственному представлению об идеальной матери, но сами дети ее не очень-то интересуют. Мы могли бы предположить, что ее идеал столкнулся с какой-то бессознательной садистской склонностью, которая выразилась в ее желании огорчить детей.

Иногда конфликт просто лежит на поверхности – и человек его осознает. Может сложиться впечатление, что это противоречит моему утверждению о бессознательном характере невротических конфликтов. Но в таких случаях непосредственному восприятию доступна искаженная картина реального конфликта. Например, человек может попытаться уклониться от разрешения важного конфликта, как это уже не раз ему удавалось, но все равно столкнется с необходимостью принять решение. Сейчас он не может решить, жениться ли ему на этой женщине или на другой и нужно ли вообще идти под венец; устроиться ему на эту работу или поискать другую; сохранить с кем-то партнерские отношения или отказаться от них. Он мучается, пытаясь проанализировать все возможности, перебирая одну за другой, но так и не в состоянии прийти к какому-то обоснованному решению. В отчаянии он может прибегнуть к помощи психоаналитика, ожидая, что тот поможет ему разобраться с причинами происходящего. Однако его ждет разочарование, потому что осознаваемый им конфликт – не что иное, как слабое звено его внутренних противоречий, которое не выдержало нагрузки и обнажило этот конфликт. Конкретную проблему, с которой он не может справиться в данный момент, нельзя разрешить, если не проанализировать те конфликты (долго и мучительно – один за другим), которые за ней скрываются.

В других ситуациях такой внутренний конфликт воспринимается как некие внешние события, и человек будет чувствовать, что попал в невыносимые обстоятельства. Или, догадавшись, что дело здесь в необоснованных страхах и запретах, препятствующих осуществлению его желаний, он может понять, что у его противоречивых внутренних влечений более глубокие корни.

Чем лучше мы узнаем человека, тем проще нам выяснить, какие именно конфликтующие элементы порождают такие симптомы, противоречия и внешние конфликты, – и тогда нам открывается запутанная картина, поскольку противоречий становится все больше и они весьма разнообразны. Так у нас возникает вопрос: существует ли какой-то основной конфликт в основе всех конкретных конфликтов, который является их общей причиной? Можно ли, например, построить структуру конфликта для неудачного брака, где бесконечные разногласия и ссоры – из-за друзей, из-за детей, из-за того, когда садиться за стол, как обращаться с помощницей по хозяйству – выводят нас на какое-то фундаментальное противоречие в самих этих взаимоотношениях?

С давних времен считалось, что такой основной конфликт для человеческой личности существует и что он играет важнейшую роль, находя выражение в различных религиях и философских концепциях. Силы света и тьмы, Бог и дьявол, добро и зло – вот некоторые из таких противоположностей, на языке которых говорится о подобном конфликте. В этом отношении, как и во многом другом, Фрейд был первопроходцем в области психологии и сделал немало открытий. Первое из них заключалось в том, что основной конфликт возникает между нашими инстинктивными влечениями с их слепым стремлением к удовлетворению и нашим окружением – семьей и обществом, которые налагают на них запрет. Требования такого окружения усваиваются личностью в раннем возрасте и с этого момента существуют в виде запрещающего Сверх-Я.

В этой книге мы не будем подробно обсуждать этот серьезнейший и важнейший вопрос. Для этого потребовалось бы проанализировать все аргументы против теории либидо. Вместо этого поразмышляем о значении самого понятия либидо, даже если нам придется отказаться от теоретических постулатов Фрейда. Тогда в сухом остатке мы придем к утверждению о том, что в основе многих конфликтов лежит противоречие между исходными эгоцентрическими влечениями и нашим запрещающим окружением. Далее я расскажу о том значении, которым наделяю это противоречие, о том, как оно отражается в моей теории и какую важную роль играет в структуре неврозов. Мои возражения касаются природы таких конфликтов. Я полагаю, что хотя этот конфликт имеет огромное значение, он тем не менее вторичен и неизбежно возникает лишь в процессе развития невроза.

Далее я приведу свои аргументы в защиту этой позиции. Сейчас же упомяну лишь один из них: я не верю, что какой-либо конфликт между желаниями и страхами мог бы объяснить все глубокие противоречия Я невротической личности и его последствия, которые настолько разрушительны, что могут буквально уничтожить человека. Фрейд полагает, что в силу своего психологического состояния невротическая личность сохраняет способность искренне стремиться к чему-либо, но на пути к осуществлению этого желания возникает страх. По моему мнению, конфликт возникает в результате того, что невротическая личность утрачивает способность в принципе искренне стремиться к чему-то, оттого что ее подлинные желания противоречивы и бессвязны. Так что ситуация значительно серьезнее, чем представлял себе Фрейд.

Хотя я считаю основной конфликт более разрушительным, чем Фрейд, я настроена более оптимистично, чем он, в отношении перспектив его разрешения. Фрейд полагает, что основной конфликт универсален и в принципе не может быть разрешен: его можно лишь сгладить или научиться его лучше контролировать. Я считаю, что невротический конфликт может и не возникнуть и что его возможно разрешить, если он все-таки возникнет, но при условии, что тот, кто страдает от него, согласен приложить для этого необходимые усилия и пережить определенные трудности. Дело здесь не в оптимизме или пессимизме, а в том, что принципы Фрейда отличаются от моих.

Впоследствии Фрейд ответил на вопрос об основном конфликте весьма интересно с философской точки зрения. Снова не вдаваясь в подробности относительно хода рассуждений ученого, можно отметить, что его теория об инстинктах «жизни» и «смерти» сводится к конфликту между конструктивными и деструктивными силами, которые воздействуют на человека. Самого Фрейда не столько интересовало применение этой теории к анализу конфликтов, сколько взаимосвязь этих сил друг с другом. Например, он считал возможным объяснить взаимодействие мазохистских и садистских влечений как комплекс сексуальных и деструктивных инстинктов.

Чтобы применить это понятие к конфликтам, возникла бы необходимость рассмотреть нравственные ценности, которые Фрейд в качестве предмета научного исследования не признавал. В силу своих убеждений он стремился развить то направление в психологии, где нравственные ценности не учитывались. По моему мнению, именно это стремление Фрейда к «научности» в области естественных наук наиболее убедительно объясняет, отчего в его теории и основанной на ней терапии столько ограничений. Видимо, это и помешало ему оценить роль конфликтов в неврозах, хотя он усиленно исследовал их.

Юнг также придавал большое значение человеческим противоречиям. Его настолько интересовали противоречия, которые оказывают влияние на людей, что он сформулировал закон о том, что наличие какой-то конкретной тенденции обычно указывает на присутствие противоположной ей тенденции. За внешними проявлениями женственности скрывается внутренняя мужественность; за внешними проявлениями экстраверсии – скрытая интроверсия; когда демонстрируется склонность к мыслительной деятельности – человеком управляют чувства и так далее. Из этого можно было бы сделать вывод, что Юнг считал конфликты неотъемлемой частью невроза. «Но эти противоположности, – рассуждает он, – не конфликтуют, а дополняют друг друга, и суть в том, чтобы признать право на существование обеих этих противоположностей и тем самым обрести максимальную целостность». Для Юнга невротическая личность – это человек, который ограничил свое развитие, выбрав для себя одну из таких противоположностей. Юнг сформулировал эти понятия с помощью так называемого закона дополнительности. Я тоже придерживаюсь мнения, что противоположности отчасти дополняют друг друга и каждая из них имеет право на существование в структуре целостной личности. Но я полагаю, что они уже являются свидетельствами развития невротических конфликтов, – и человек так упорно цепляется за них, потому что они помогают ему избавиться от какой-то важной проблемы или конфликта. Например, если мы считаем склонность к интроспекции и уход в себя, а также чрезмерное внимание к собственным чувствам, мыслям или уход в воображаемый мир естественной склонностью человека (то есть убеждены, что все это обусловлено конституцией человека и закрепляется его опытом), то в этом случае рассуждения Юнга имеют право на существование. С помощью эффективного лечения у этого склонного к неврозу человека можно было бы выявить скрытые черты экстраверта, ему можно было бы объяснить, что любая односторонность опасна, и убедить его развивать обе противоположные личностные тенденции. Однако если рассматривать интроверсию (или, как я ее называю, невротическое обособление) как способ избегать конфликтов, возникающих при тесном контакте с окружающими, то нужно не развивать свойства экстраверта, а провести анализ глубинных предпосылок. Человек сможет обрести личностную целостность лишь после того, как эта проблема будет разрешена.

Лично я рассматриваю основной конфликт невротической личности как столкновение кардинально противоположных чувств и стратегий поведения, которые сформировались по отношению к другим людям. Прежде чем приступить к подробному анализу этого явления, предлагаю вам рассмотреть подобное противоречие на примере истории о докторе Джекиле и мистере Хайде. Перед нами один и тот же человек, который может быть нежным, чувствительным, обаятельным, но он же может быть и жестоким, и бессердечным, и эгоистичным. Конечно, я не считаю, что невротическая двойственность всегда выглядит именно так, как в этой истории. Я просто привожу яркий пример принципиальной фундаментальной несовместимости отношения к другим людям.

Чтобы выявить корни этой проблемы, мы должны вернуться к тому, что я называю исходной тревожностью (именно такое чувство переживает ребенок, когда ощущает себя одиноким и беспомощным в потенциально враждебном для него окружении). Большое число подобных враждебных факторов внешнего мира может спровоцировать у ребенка подобное ощущение опасности (когда на него оказывается прямое или косвенное давление; когда к нему проявляют безразличие; если окружающие ведут себя странно и непредсказуемо; если его индивидуальные потребности игнорируют; если им никто не руководит; его унижают или, наоборот, слишком им восхищаются; если к нему не проявляют доброты; если ему приходится принимать сторону кого-то из родителей во время семейных скандалов; если на него возлагается чрезмерная ответственность или, наоборот, ему ничего не позволяется, оказывается чрезмерное покровительство, он становится жертвой дискриминации; если данные ему обещания не сдерживаются или он растет в атмосфере враждебности и так далее и тому подобное).

Мне хотелось бы подчеркнуть один важный момент – это ощущение ребенком скрытого лицемерия и неискренности окружающих его людей (когда ему приходит в голову мысль, что любовь родителей друг к другу, христианское милосердие, честность, благородство и другие чувства – всего лишь притворство). В чем-то ребенок воспринимает ситуацию правильно, и лицемерие там действительно присутствует, но некоторые его переживания могут быть реакцией на восприятие противоречий в поведении родителей. Обычно существует некая комбинация подобных факторов, вызывающих неприятные чувства. Они могут быть или явными, или скрытыми, и тогда во время психоанализа их воздействие на развитие ребенка можно выявлять постепенно.

Под влиянием этих факторов, вызывающих тревожные чувства, ребенок стремится к безопасности, пытаясь преодолеть угрозы враждебного ему мира. Хотя он слаб и измучен страхами, он бессознательно выстраивает тактику своих действий с учетом воздействующих на него сил. Поступая так, он не только определяет стратегии своего поведения для какой-то конкретной ситуации – ad hoc, но при этом у него формируются устойчивые характеристики личности, которые я называю невротическими наклонностями.

Если мы хотим понять, как именно развиваются конфликты, то не следует концентрировать внимание на каких-то конкретных наклонностях, лучше изучить основные направления, по которым будет развиваться ребенок в таких обстоятельствах. Хотя мы на какое-то время отказываемся от рассмотрения некоторых деталей, зато у нас формируется более ясное представление о том, как именно ребенок старается справиться с условиями своей жизни. Сначала картина выглядит весьма хаотично, но со временем в ней можно выделить три главные стратегии и изучить их: ребенок может стремиться общаться с людьми, может отвергать их или отказываться общаться с ними.

Когда он стремится общаться с людьми, то признает собственную беспомощность и, несмотря на отчуждение и опасения, старается завоевать любовь этих людей, обрести в их лице опору. Именно так он может почувствовать себя в безопасности, общаясь с ними. Если между его родными царит раздор, то он будет поддерживать того или тех, кто пользуется большим влиянием. Подчиняясь им, он чувствует, что больше не одинок, и испытывает поддержку с их стороны, впредь не страдая от собственной слабости или одиночества.

Когда ребенок начинает враждовать с окружающими и считает это само собой разумеющимся, он сознательно или подсознательно стремится противостоять им. Он совершенно не доверяет ни их чувствам, ни намерениям по отношению к себе. Он хочет стать сильнее их и справиться с ними (и чтобы защититься от них, и чтобы им отомстить).

Когда он отказывается от общения с людьми, то не хочет ни быть с ними заодно, ни противостоять им; единственное его стремление – быть от них подальше. Ребенок чувствует, что у него слишком мало общего с окружающими его людьми, что они его совершенно не понимают. Он строит свой мир на собственный лад – со своими игрушками, книгами и мечтами.

В каждой из этих трех стратегий поведения один из элементов исходной тревожности преобладает над всеми остальными и выражен наиболее ярко: в первом случае это ощущение беспомощности, во втором – враждебности, в третьем – чувство одиночества или изоляции. Но суть проблемы в том, что ребенок не может полностью выбрать ни одну из стратегий и следовать ей, потому что условия, в которых сформировались подобные взаимоотношения, присутствуют в его жизни одновременно. Наш панорамный взгляд на ситуацию в целом обрисовал лишь ее общие черты.

Если мы представим себе окончательно сформированный невроз, то убедимся в справедливости этого мнения. Нам всем встречались такие взрослые люди, в поведении которых ярко проявляется одна из подобных стратегий. При этом мы можем убедиться, что и другие их наклонности продолжают действовать. У невротических личностей, уступчивых и стремящихся искать поддержку у окружающих, мы можем наблюдать склонность к агрессии и отчужденному поведению. Враждебная личность также склонна к подчинению и отчуждению. А личность со склонностью к отчуждению обязательно проявит склонность к враждебности и стремление к любви.

Именно самая основная стратегия формирует конкретное поведение человека. В ней выражаются те способы и средства выстраивания отношений с окружающими, которые наиболее приемлемы для этого человека. Например, человек нелюдимый будет бессознательно пользоваться теми приемами общения, которые помогут ему держаться на безопасном расстоянии от других людей, потому что любая ситуация, когда нужно вступать в близкий контакт с ними, для него представляет проблему. Кроме того, доминирующая стратегия поведения часто (хоть и не всегда) наиболее приемлема для него на сознательном уровне.

Однако это не означает, что не такие заметные стратегии менее эффективны. Например, часто трудно понять, что важнее для зависимой, подчиненной личности: стремление доминировать или потребность в сердечной привязанности; способы выражения агрессии у такого человека тоже бывают практически такими же неявными. Существует немало примеров того, сколь могущественны скрытые наклонности, и основная стратегия заменяется противоположной. Мы можем наблюдать такую инверсию у детей, но она случается и у людей постарше. Стрикленд из романа Сомерсета Моэма «Луна и грош» был именно таким человеком. В историях болезни некоторых женщин также встречаются подобные примеры. Например, раньше девушка была своенравной, честолюбивой и непослушной, но стоило ей влюбиться – и она превращается в послушную, покорную женщину без тени честолюбия. Или под влиянием жизненных тягот независимая личность приобретает склонность к нездоровой зависимости от других.

Кроме того, подобные изменения помогают ответить на вопрос, который интересует многих: насколько значим более поздний опыт человека или наш детский опыт раз и навсегда определяет то жизненное русло, по которому мы будем двигаться? Взгляд на развитие невротической личности в том, что касается конфликтов, предоставляет нам возможность дать более точный ответ. Вот какие две возможности здесь существуют. Если в раннем детстве не было нанесено значительного ущерба спонтанному развитию человека, то его более поздний опыт, особенно юношеский, может иметь решающее воздействие. Но если интенсивные ранние детские переживания сформировали у ребенка устойчивый стереотип поведения, то никакой новый опыт не сможет изменить его. Отчасти это происходит потому, что подобная устойчивость мешает ребенку воспринимать все новое, например, у него могла сформироваться такая отчужденность от окружающих, что он больше не сможет ни с кем сблизиться; или его зависимость так глубоко укоренилась, что он вынужден всегда играть подчиненную роль и становиться объектом эксплуатации.

Отчасти это происходит и потому, что любой новый опыт ребенок интерпретирует в соответствии со сложившейся у него жизненной стратегией: если кто-то отнесется дружелюбно к агрессивной личности, то она может воспринять подобное дружелюбие или как замаскированную попытку эксплуатации себя, или как проявление глупости дружелюбного человека; новый опыт только усилит старую стратегию поведения. Когда у невротической личности формируется новая стратегия поведения, то создается впечатление, что поздний опыт вызвал некоторое личностное изменение. Однако это изменение не настолько радикально. На самом деле внутреннее и внешнее давление на личность слились воедино – и такому человеку пришлось отказаться от того, что его интересовало в первую очередь, выбрав нечто противоположное (подобного изменения не произошло бы, если бы раньше не возникло тех конфликтов, которые спровоцировали эту ситуацию).

Здоровый человек не считает три эти стратегии несовместимыми. Всем нам порой необходимо уступать окружающим, бороться и обеспечивать собственную безопасность. Три эти стратегии поведения могут дополнять друг друга и способствовать развитию гармоничной, цельной личности. Однако если преобладает какая-то одна из этих стратегий, то это лишь свидетельствует о том, что она была непропорционально развита по сравнению с другими.

Существует несколько причин, по которым три этих стратегии несовместимы при неврозе. Невротическая личность не обладает психологической гибкостью; она автоматически подчиняется окружающим, противостоит им, ведет себя отчужденно независимо от того, насколько такое поведение адекватно обстановке. У человека начинается паника, если приходится вести себя иначе. Поэтому, когда все три этих стратегии проявляются интенсивно, невротическая личность обязательно переживает жестокий внутренний конфликт.

Еще один фактор, значительно расширяющий область действия такого конфликта, – это свойство стратегий поведения не ограничиваться лишь областью человеческих отношений, а оказывать значительное воздействие на личность в целом, подобно тому, как злокачественная опухоль распространяется по всему организму. В конце концов такие стратегии поведения касаются не только отношения невротической личности к другим людям, но и к жизни. Если мы недооцениваем их всеобъемлющее значение, то у нас появится искушение рассуждать о возникающем конфликте весьма категорично, например «любовь или ненависть», «уступчивость или сопротивление» и так далее. Но тогда мы совершили бы такую же ошибку, как те, для кого фашизм отличается от демократии лишь каким-то одним существенным признаком, например разным отношением к религии или власти. Конечно, эти подходы отличаются друг от друга, но преувеличение какого-то одного признака помешало бы понять, что демократия и фашизм – это совершенно разные общественные системы и представляют две несовместимые друг с другом философии.

Неслучайно конфликт, который поначалу связан со взаимоотношениями с окружающими людьми, со временем охватывает всю личность. Человеческие отношения играют такую важную роль, что они формируют черты нашего характера, наши цели и нравственные ценности. Эти черты, цели и ценности также влияют на наши отношения с окружающими, поэтому все данные факторы неразрывно связаны друг с другом.

Мое мнение таково: конфликт, возникающий в результате несовместимости подобных стратегий, составляет основу всех неврозов, поэтому его следует считать основным. Кроме того, я использую термин «основа» не метафорически, подчеркивая его важность, а потому что он представляет собой динамический центр, где зарождаются неврозы. Это основное утверждение новой теории неврозов, которую в дальнейшем мы рассмотрим более подробно. В ней получили развитие мои первоначальные представления о том, что в неврозах проявляются различные проблемы в области человеческих взаимоотношений.