Статья 13. Проблема женского мазохизма

Интерес к проблеме женского мазохизма выходит далеко за пределы медицинской и психологической сфер, поскольку, по крайней мере для тех, кто изучает западную культуру, эта проблема затрагивает сами основы оценки женщин с культурных позиций. Факты, похоже, свидетельствуют о том, что в нашей культуре мазохистские феномены встречаются у женщин чаще, нежели у мужчин. Существуют два подхода к объяснению этого наблюдения. Первый представляет собой попытку выяснить, не присущи или не родственны ли мазохистские тенденции самой природе женщины. Второй – попытку оценить роль социальных условий в развитии специфических для пола особенностей, способствующих распространению мазохистских тенденций.

В психоаналитической литературе – если взять воззрения Радо и Дойч как особо показательные – проблема рассматривалась только с точки зрения на женский мазохизм как на психическое последствие анатомического различия между полами. Психоанализ, таким образом, предоставлял свой научный инструментарий для поддержки теории исконного родства между мазохизмом и биологией женщины. Возможность социальной обусловленности с психоаналитической точки зрения пока еще не рассматривалась.

Задача настоящей статьи – содействовать попыткам определить соотношение биологических и культурных факторов в этой проблеме, тщательно проверить надежность имеющихся на этот счет психоаналитических данных и поднять вопрос, можно ли использовать психоаналитические знания для исследования возможной связи этого явления с социальными условиями.

Существующие на данный момент психоаналитические представления суммарно можно изложить следующим образом.

Специфическое удовлетворение, которое ищет и находит женщина в половой жизни и в материнстве, носит мазохистский характер. Содержание ранних сексуальных желаний и фантазий, касающихся отца, составляет стремление быть им изувеченной, то есть кастрированной. Менструация имеет скрытое значение мазохистского опыта. Тайные желания женщины при половом акте состоят в том, чтобы подвергнуться насилию и жестокости или – в психической сфере – унижению. Процесс деторождения дает ей бессознательное мазохистское удовлетворение, так же как и в случае материнского отношения к ребенку. Более того, если мужчины получают удовольствие от мазохистских фантазий или действий, то это является выражением их стремления играть женскую роль.

Дойч предполагает наличие генетического фактора биологической природы, который неизбежно ведет к мазохистской концепции женской роли. Радо указывает на генетический фактор, направляющий сексуальное развитие в мазохистское русло. Различие во взглядах состоит лишь в ответе на вопрос, представляют ли собой эти специфически женские формы мазохизма отклонения в развитии женщины или являются «нормальной» женской установкой.

Предполагается, по крайней мере имплицитно, что разного рода наклонности мазохистского характера также гораздо чаще встречаются у женщин, чем у мужчин. Такое заключение неизбежно, если придерживаться основной психоаналитической теории, что поведение в обычной жизни строится по образцу сексуального поведения, которое у женщин считается мазохистским. Поэтому если большинство женщин или все женщины мазохистичны в своей установке по отношению к половой жизни и репродукции, то и во внесексуальной установке к жизни мазохистские тенденции, несомненно, будут проявляться у них гораздо чаще, чем у мужчин.

Из этих рассуждений становится очевидно, что оба автора фактически имеют дело с проблемой нормальной женской психологии, а не только с проблемой психопатологии. Радо утверждает, что он рассматривал только патологические феномены, но из его выводов о происхождении женского мазохизма нельзя не заключить, что половая жизнь подавляющего большинства женщин патологична. Различие между его взглядами и взглядами Дойч, утверждающей, что быть женственной – значит быть мазохистичной, таким образом, является скорее теоретическим, чем фактическим.

Нет надобности подвергать сомнению факт, что женщины могут искать и находить мазохистское удовлетворение в мастурбации, менструации, половом акте и деторождении. Несомненно, такое бывает. Остается обсудить генез и распространенность этого явления. И Дойч, и Радо, занимаясь данной проблемой, вопрос о частоте полностью игнорируют, полагая, что психологические генетические факторы столь сильны и повсеместны, что обсуждать распространенность явления становится излишним.

Что касается генеза, оба автора предполагают, что поворотным пунктом в женском развитии является осознание маленькой девочкой отсутствия у себя пениса и что шок от этого открытия оказывает на нее постоянное воздействие. Для такого предположения имеются два источника данных: выявленные при анализе невротических женщин желания обладать пенисом или фантазии о том, что когда-то они им обладали; и наблюдения над маленькими девочками, выражающими желание иметь пенис, обнаружив, что он есть у других.

Вышеупомянутых наблюдений достаточно, чтобы построить рабочую гипотезу о том, что мужские желания того или иного происхождения играют особую роль в женской сексуальной жизни, и такая гипотеза может быть использована для объяснения некоторых невротических явлений у женщин. Следует, однако, иметь в виду, что это гипотеза, а не факт и что она не бесспорна даже как гипотеза. Когда заявляют, кроме того, что стремление к маскулинности является динамическим фактором первого порядка не только у невротических женщин, но и у любой женщины независимо от индивидуальных и культурных условий, нельзя не заметить, что данных, подтверждающих такое заявление, нет. К сожалению, вследствие ограниченности исторических и этнологических знаний нам почти ничего не известно о психически здоровых женщинах или о женщинах, живущих в различных культурных условиях.

Поэтому из-за отсутствия данных о частоте, обусловленности и выраженности наблюдаемых реакций девочки на открытие пениса предположение о том, что оно является поворотным пунктом в женском развитии, хотя и стимулирует, но едва ли его можно использовать в цепи доказательств. В самом деле, почему девочка должна превратиться в мазохистку, обнаружив, что у нее нет пениса? Дойч и Радо доказывают это совершенно по-разному. Дойч полагает, что «активно-садистское либидо, до сих пор привязанное к клитору, рикошетом отскакивает от баррикады внутреннего осознания субъектом отсутствия у себя пениса… и чаще всего регрессивно отклоняется в сторону мазохизма». Этот поворот в направлении мазохизма является «частью анатомической судьбы женщины».

Опять-таки спросим: а где же факты? Насколько я понимаю, единственным фактом являются ранние садистские фантазии у маленьких детей. Этот факт отчасти установлен в результате психоаналитического исследования невротических детей (М. Кляйн), отчасти благодаря реконструкции при анализе взрослых невротиков. Доказательств всеобщей распространенности этих ранних садистских фантазий не существует, и я бы удивилась, если бы, например, они имели место у девочек американских индейцев или маленьких тробриандок. Но если даже допустить, что явление распространено повсеместно, остаются еще три других предположения, необходимых для полноты картины.

1. Что эти садистские фантазии вызваны активно-садистским либидинозным катексисом клитора.

2. Что девочка отказывается от клиторальной мастурбации вследствие нарциссической травмы из-за отсутствия пениса.

3. Что либидо, являвшееся до сих пор активно-садистским, автоматически обращается вовнутрь и становится мазохистским.

Все три предположения представляются мне крайне спекулятивными. Известно, что человек может быть напуган собственной враждебностью и поэтому предпочесть страдательную роль, но каким образом либидинозный катексис органа может быть сначала садистским, а затем обратиться вовнутрь – представляется таинственным.

Дойч намеревалась «изучить генез фемининности», под которой она понимает «фемининную, пассивно-мазохистскую диспозицию в психической жизни женщины». Она утверждает, что мазохизм представляет собой элементарную силу в женской психике. Несомненно, это относится ко многим невротическим женщинам, но гипотеза, что это психобиологически неизбежно для всех женщин, неубедительна.

Радо поступает более осторожно. Во-первых, он не начинает с попытки раскрыть «генез фемининности», а намеревается лишь дать объяснение некоторым клинически наблюдаемым явлениям у невротических женщин и предоставляет ценные сведения о различных видах защит женщин от своих мазохистских влечений. Более того, он не принимает желание обладать пенисом за данный факт, а признает, что здесь имеет место проблема. Мне бы хотелось напомнить, что прежде я уже поднимала этот вопрос, так же как затем Джонс и Лампль де Гроот. Различные предложенные решения отнюдь не совпадают. Джонс, Радо и я согласны в том, что мужские желания или фикция мужественности являются защитой. Джонс предполагает, что это защита от угрозы афанизиса, Радо – от мазохистских влечений, а я – от инцестуозных желаний по отношению к отцу. Лампль де Гроот считает, что стремление быть мужчиной связано с ранними сексуальными желаниями в отношении матери. Обсуждение частных моментов этой проблемы вышло бы за рамки данной статьи; если сказать вкратце, то, на мой взгляд, проблема еще не решена.

Радо предлагает следующую схему мазохистского развития женщины, следующего за открытием пениса. Он согласен с Фрейдом, что это открытие неминуемо вызывает у девочки нарциссический шок, однако он полагает, что последствия его зависят от различных эмоциональных условий. Если такое открытие происходит в период расцвета ранней сексуальности, то, согласно Радо, помимо нарциссического удара оно вызывает у девочки весьма болезненные переживания, поскольку она приходит к мысли, что мужчина получает от мастурбации гораздо больше удовольствия, чем женщина. Эти переживания, по мнению Радо, настолько болезненны, что навсегда лишают девочку удовольствия, которое она прежде находила в мастурбации. Прежде чем мы посмотрим, как Радо выводит генез женского мазохизма из такой предполагаемой реакции, необходимо обсудить, при каких условиях осознание возможности большего удовольствия, получаемого другим, явно лишает доступного наслаждения, которое рассматривается по сравнению с ним как неполноценное.

Как такое предположение соотносится с фактами из повседневной жизни? Можно было бы предположить, например, что мужчина, считающий Грету Гарбо более привлекательной, чем других женщин, но не имеющий шансов с ней встретиться, в результате «открытия» превосходства ее очарования утратит все удовольствие от отношений с другими, доступными ему, женщинами. Можно было бы предположить, что тому, кто любит горы, все удовольствие от них испортит мысль о возможно еще более приятном морском курорте. Разумеется, реакции подобного рода иногда встречаются, но только у лиц определенного типа, а именно у патологически жадных людей. Принцип, применяемый Радо, несомненно, не является принципом удовольствия; скорее уж его можно назвать принципом жадности, и он как таковой, хотя и ценен для объяснения некоторых невротических реакций, едва ли допустим при работе с «нормальными» детьми или взрослыми, и он на самом деле противоречит принципу удовольствия. Принцип удовольствия подразумевает, что человек готов искать удовлетворение в любой ситуации, и даже когда нет возможностей для получения максимального удовольствия, и даже когда возможности ограниченны. Обычное появление этой реакции объясняется двумя факторами: высокой адаптивностью и гибкостью нашего стремления к удовольствию, отмеченные Фрейдом в качестве характеристик, отличающих здорового человека от невротика, и автоматическим процессом проверки на реальность, результатом которого является автоматическая сознательная или бессознательная регистрация того, что для нас достижимо, а что нет. Даже если допустить, что этот последний процесс более замедлен у детей по сравнению со взрослыми, маленькая девочка, любящая свою тряпичную куклу, хотя и может горячо возжелать разодетую куклу из магазина игрушек, будет продолжать весело играть со своей, осознав невозможность получить более красивую.

Давайте, однако, примем на миг предположение Радо, что девочка, до сих пор удовлетворенная выходом своей сексуальности, с открытием пениса лишается удовольствия от мастурбации. Почему же тогда следует ожидать, что это приведет к развитию у нее мазохистских влечений? Радо аргументирует это следующим образом: чрезмерная душевная боль, причиненная открытием пениса, вызывает у девочки сексуальное возбуждение и это дает ей эрзац-удовлетворение. Лишенная естественных средств удовлетворения, отныне она располагает единственным способом достижения удовольствия – через страдание. Ее сексуальные стремления становятся и остаются мазохистскими. Впоследствии, ощутив опасность своих устремлений, она может выстроить разного рода защиты, но сами сексуальные стремления определенно и постоянно возвращаются в мазохистское русло.

Напрашивается один вопрос. Допустим, что девочка действительно сильно страдает, понимая недостижимость источника большего удовольствия, но почему это должно возбуждать ее сексуально? Поскольку эта предполагаемая реакция является краеугольным камнем, на котором автор выстраивает идею о сохраняющейся всю жизнь мазохистской установки, было бы хорошо услышать доказательства того, что она действительно существует.

Но поскольку такие доказательства до сих пор еще не представлены, попробуем поискать сами аналогичные реакции, которые могли бы придать этому предположению правдоподобие. Подходящим примером, в котором бы соблюдались те же условия, что и в случае с маленькой девочкой, стало бы внезапное прерывание обычного способа достижения сексуальной разрядки из-за какого-то неприятного события. Возьмем, например, случай мужчины, который прежде вел нормальную половую жизнь, но затем попал в тюрьму под такой суровый надзор, что все способы сексуальной разрядки оказались невозможны. Станет ли такой человек мазохистом? То есть будут ли его возбуждать побои и издевательства, которые он видит, воображает или испытывает сам? Будет ли он давать волю фантазиям о том, как его преследуют и заставляют страдать? Несомненно, такие мазохистские реакции случаются. Но несомненно также и то, что это только одни из возможных реакций и что такие мазохистские реакции возникают только у человека, который и прежде имел мазохистские тенденции. Другие примеры ведут к такому же заключению. Женщина, брошенная своим мужем, лишенная возможности для непосредственной сексуальной разрядки и не предвидящая этих возможностей в будущем, может реагировать мазохистски; но чем более она уравновешена, тем легче ей перенести временный отказ от сексуальности и найти некоторое удовлетворение в друзьях, детях, работе или других радостях жизни. Опять-таки женщина в такой ситуации будет реагировать мазохистски, только если у нее уже оформился паттерн мазохистских тенденций.

Осмелюсь предположить, что имплицитной посылкой, позволившей автору считать свое достаточно спорное утверждение самоочевидным, является переоценка побуждающей силы сексуальных потребностей – он словно наделил сексуальные побуждения той же самой нетерпеливой жадностью, которая присуща стремлению к удовольствию в целом; точнее говоря, дело обстоит так, словно, когда человек лишен возможности сексуальной разрядки, он тотчас ухватывается за первую попавшуюся возможность достижения сексуального возбуждения и удовлетворения.

Иными словами, реакции вроде той, которую предполагает Радо, конечно, существуют, хотя они отнюдь не самоочевидны и неизбежны; предпосылкой их возникновения является наличие мазохистских влечений; они являются выражением мазохистских тенденций, но не их корнями.

Если следовать за Радо, разве не удивительно, что мальчики не превращаются в мазохистов. Чуть ли не каждый мальчик видит, что его пенис гораздо меньше пениса взрослого мужчины. Он чувствует, что взрослый – отец – может получить большее удовольствие, чем он сам. Мысль о том, что кто-то может получить большее удовольствие, должна отравить ему удовольствие от мастурбации. Он будет вынужден отказаться от мастурбации. Он испытает сильные душевные муки, что возбудит его сексуально, он примет эту боль как эрзац-удовлетворение и отныне будет мазохистом. Но это, похоже, случается не так часто.

Я перехожу к последнему критическому моменту. Допустим, девочка отреагировала на открытие пениса тяжелыми душевными муками; допустим, что мысль о возможности большего удовольствия лишила ее доступного удовольствия; допустим, что душевные страдания вызвали у нее сексуальное возбуждение и она нашла в этом замену сексуального удовлетворения; допустим справедливость всех этих спорных предположений, чтобы спросить: почему она должна постоянно искать удовлетворения в страдании? Здесь, по всей видимости, имеет место несоответствие между причиной и следствием. Упавший на землю камень останется лежать, пока его не сдвинет какая-нибудь внешняя сила. Живой организм, получивший повреждение в результате травматического события, приспосабливается к новой ситуации. Когда Радо говорит о последующих защитных реакциях, предохраняющих от угрозы мазохистских влечений, он не подвергает сомнению постоянный характер самих стремлений, которые, на его взгляд, однажды возникнув, сохраняют свою мотивирующую силу неизменной. Одна из величайших научных заслуг Фрейда состоит в том, что он придавал особое значение прочности детских впечатлений; однако психоаналитический опыт показывает также, что эмоциональные реакции, имевшие место в детстве, сохраняются на всю жизнь, если только продолжают поддерживаться различными важными в динамическом отношении факторами. Если Радо не предполагает, что единственный травматический шок может оказывать постоянное влияние, не будучи поддержанным никакими внутренними потребностями личности, то тогда он должен предположить, что, хотя шок и проходит, тем не менее остается якобы болезненный для девочки факт отсутствия пениса, что и приводит к прекращению мастурбации и устойчивой переориентации либидо в мазохистское русло. Однако клинический опыт показывает, что отсутствие мастурбации отнюдь не является непременной особенностью мазохистичных детей. Тем самым рушится и эта цепочка предполагаемых связей.

Хотя Радо и не предполагает, подобно Дойч, что это травматическое событие является непременным и неизбежным в женском развитии, он утверждает, что оно случается с «поразительной частотой» и что на самом деле, по его мнению, девочка может избежать судьбы мазохистского отклонения только в исключительных случаях. Придя к такому подразумеваемому выводу, что женщины чуть ли не всегда являются мазохистками, он сделал ту же ошибку, которую склонны делать врачи, когда пытаются объяснить патологические феномены, подводя под них более широкую базу – то есть неоправданно обобщая ограниченные данные. В принципе это та же ошибка, которую делали до него психиатры и гинекологи: Краффт-Эбинг, наблюдая, что мужчины-мазохисты часто играют роль страдающей женщины, говорит о мазохистских феноменах как о своего рода чрезмерном усилении женских качеств; Фрейд, отталкиваясь от этого же наблюдения, предполагает наличие тесной связи между мазохизмом и фемининностью; русский гинеколог Немилов под впечатлением страданий женщин при дефлорации, менструации и деторождении говорит о «кровавой трагедии женщины»; немецкий гинеколог Липманн под впечатлением частоты болезней, несчастных случаев и болезненных переживаний в жизни женщин предполагает, что уязвимость, раздражительность и чувствительность – основная триада женских качеств.

Подобным обобщениям можно привести только одно оправдание, а именно гипотезу Фрейда о том, что фундаментального различия между патологическими и «нормальными» явлениями не существует; что патологические феномены только отчетливее, как под увеличительным стеклом, демонстрируют процессы, протекающие у всех людей. Нет ни малейших сомнений, что этот принцип расширил горизонт, но нужно осознавать и его ограничения. Их следовало бы, например, обсудить при рассмотрении эдипова комплекса. Вначале его существование и последствия были отчетливо выявлены при неврозе. Эти знания обострили наблюдательность психоаналитиков, и они стали часто замечать и более слабые на него намеки. Затем был сделан вывод, что эдипов комплекс – повсеместное явление, которое у невротических лиц просто более выражено. Этот вывод является спорным, поскольку этнологическими исследованиями показано, что особой конфигурации, обозначаемой термином «эдипов комплекс», при значительно отличающихся культурных условиях, вероятно, не существует. Таким образом, данное предположение необходимо сузить до утверждения, что этот особый эмоциональный паттерн в отношениях между родителями и детьми возникает только при определенных культурных условиях.

Тот же принцип, пожалуй, и в самом деле был применен к проблеме женского мазохизма. Дойч и Радо были поражены частотой, с которой они обнаруживали мазохистскую концепцию женской роли у женщин-невротиков. Я думаю, что любой аналитик мог бы произвести такие же наблюдения или помочь провести их более точным образом. Мазохистские феномены у женщин можно выявить путем непосредственного и прицельного наблюдения там, где в противном случае они могли бы остаться незамеченными: в социальных столкновениях с женщинами (вне психоаналитической практики), в изображении женского характера в литературе или при изучении женщин, в чем-то чуждых нам нравов, например русской крестьянки, которая не чувствует любви мужа, пока он ее не побьет. Перед лицом таких доказательств психоаналитик приходит к выводу, что он столкнулся со всеобщим явлением, действующим на психобиологической основе с постоянством закона природы.

Односторонность или позитивные ошибки в результатах частных исследований вызваны пренебрежением культурными или социальными факторами – исключением из общей картины женщин, живущих в цивилизации с иными обычаями. В дискуссиях, стараясь доказать, как глубоко проник мазохизм в женскую натуру, постоянно ссылаются на русскую крестьянку при царском и патриархальном режимах. Однако сегодня эта крестьянская женщина превратилась в самоутверждающуюся советскую женщину, которая, несомненно, изумилась бы, если бы побои посчитали знаком любви. Изменения скорее произошли в культуре, а не в отдельных женщинах.

Если говорить более обобщенно, то, где бы ни возникал вопрос о частоте явления, он подразумевает социологические аспекты проблемы, а отказ психоаналитиков заниматься ими еще не исключает возможность их существования. Этот пробел может привести к неверной оценке анатомических различий и их индивидуальной переработки как причинных факторов данного явления, которое на самом деле частично или даже полностью социально обусловлено. Только синтез обоих условий может привести к полному пониманию.

Что касается данных, то для социологического и этнологического подходов были бы уместны следующие вопросы:

I. Как часто встречается мазохистская установка по отношению к женским сексуальным функциям в различных социальных и культурных условиях?

II. Как часто по сравнению с мужчинами встречаются общие мазохистские установки или их проявления у женщин в различных социальных и культурных условиях?

Если бы оба исследования выявили при любых социальных и культурных условиях наличие мазохистской концепции женской роли и явное преобладание общих мазохистских феноменов у женщин по сравнению с мужчинами, то тогда, и только тогда, был бы оправдан дальнейший поиск психологических причин этих явлений. Если, однако, такой всеобщий женский мазохизм не обнаружится, то от социолого-этнологического исследования хотелось бы получить ответы на следующие вопросы:

1. При каких особых социальных условиях распространен мазохизм, связанный с женскими функциями?

2. При каких особых социальных условиях общие мазохистские установки встречаются у женщин чаще, чем у мужчин?

Задача психоанализа в такого рода исследовании состояла бы в том, чтобы снабдить антропологов психологическими данными. За исключением перверсий и фантазий при мастурбации, мазохистские наклонности и их удовлетворение бессознательны. Антрополог не может их исследовать. Что ему нужно, так это критерии, по которым он мог бы идентифицировать и наблюдать внешние проявления, с высокой вероятностью указывающие на наличие мазохистских влечений.

Что касается вопроса о мазохистских проявлениях в женских функциях, предоставить эти данные сравнительно просто. Основываясь на психоаналитическом опыте, достаточно уверенно можно говорить о мазохистских тенденциях:

1) при значительной распространенности функциональных менструальных расстройств, таких как дисменорея и меноррагия;

2) при значительной распространенности психогенных нарушений при беременности и родах, таких как страх деторождения, нервное возбуждение перед родами, боли, или при применении разного рода средств, чтобы избежать боли;

3) при значительной распространенности установок в отношении половой жизни, подразумевающих, что это унижение женщин или их эксплуатация.

Эти указания следует принимать не как безусловные, а скорее с двумя оговорками:

а) похоже, в психоанализе стало обычным считать, что боль, страдание или страх перед страданием вызываются мазохистскими влечениями или приводят к мазохистскому удовлетворению. Поэтому необходимо отметить, что подобные предположения требуют доказательств. Александер, например, предполагает, что люди, взбирающиеся на горы с тяжеленными рюкзаками, – мазохисты, тем более что на автомобиле или на поезде они могли бы добраться до вершины горы гораздо проще. Быть может, это и так, но чаще всего причины таскать тяжелые рюкзаки вполне реалистические;

б) страдание или даже причинение себе боли у многих первобытных племен может быть выражением магического мышления и имеет смысл предотвращения опасности, не имея ничего общего с индивидуальным мазохизмом. Поэтому такие данные можно интерпретировать, только обладая основательными знаниями о структуре прошлого племени.

Что касается вопроса относительно данных, указывающих на общую мазохистскую установку, то задача психоанализа здесь гораздо труднее, поскольку понимание этого феномена в целом пока еще ограниченно. Фактически оно не продвинулось дальше утверждения Фрейда, что мазохизм каким-то образом связан с сексуальностью и моралью. Однако остаются открытыми вопросы: является ли мазохизм изначально сексуальным явлением, распространяющимся на сферу морали, или моральным явлением, распространяющимся на сферу сексуальности? Является ли моральный и эрогенный мазохизм двумя отдельными процессами или только двумя типами проявлений лежащего в их основе общего процесса? Или, быть может, мазохизм – это собирательное обозначение весьма сложных феноменов?

Применение одного и того же термина к значительно различающимся явлениям, по-видимому, оправдано тем, что все они обладают некоторыми общими свойствами: тенденциями создавать в фантазиях, сновидениях или в реальной жизни ситуации, предполагающие страдание, или испытывать страдание в ситуациях, которые для обычного человека такого содержания не имеют. Страдание может относиться к телесной или душевной сфере. В нем достигается некоторое удовлетворение или разрядка напряжения, и именно поэтому к нему и стремятся. Удовлетворение или разрядка напряжения могут быть сознательными или бессознательными, сексуальными или несексуальными. Несексуальные функции могут быть самыми разными: успокоения от страха, искупления грехов, позволения совершить новые, стратегии добиться цели, недостижимой другим способом, проявления в косвенной форме враждебности.

Понимание широты спектра мазохистских явлений скорее сбивает с толку и вызывает желание спорить, нежели ободряет, и эти общие утверждения, разумеется, мало чем способны помочь антропологу. Однако в его распоряжении будут более конкретные данные, если отбросить все научные тревоги об условиях и функциях и сделать основой его исследования только те лежащие на поверхности установки, которые можно наблюдать у пациентов с явно выраженными и широко распространенными мазохистскими тенденциями, проявляющимися в психоаналитической ситуации. Для этой цели, стало быть, достаточно перечислить такие установки, не прослеживая в деталях их индивидуальные условия. Излишне говорить, что не все, что присутствует у каждого пациента, относится к данной категории; однако синдром в целом настолько типичен (как признает любой психоаналитик), что если некоторые из этих тенденций проявятся в начале лечения, то можно с уверенностью предсказать всю картину, хотя, разумеется, детали могут и различаться. Детали относятся к последовательности появления, удельному весу отдельных тенденций, а также к особенностям формы и интенсивности защит, выстраиваемых против этих тенденций.

Давайте рассмотрим, какие факты можно наблюдать у пациентов с широко распространенными мазохистскими тенденциями. На мой взгляд, основные черты поверхностной структуры их личности таковы:

Существует несколько способов, которыми можно найти успокоение от глубокого страха. Самоотречение – один способ, запрет – другой, отрицание страха и оптимизм – третий, и так далее. Быть любимым – особый способ успокоения, используемый мазохистской личностью. Поскольку его тревога является скорее свободно плавающей, он нуждается в постоянных знаках внимания и симпатии, а так как он никогда не верит в эти знаки дольше минуты, то его потребность в любви и симпатии непомерна. Поэтому, если говорить в целом, он очень эмоционален в отношениях с людьми, легко привязывается к ним, потому что ожидает, что они дадут ему необходимое успокоение, и легко разочаровывается в людях, потому что никогда не получает и не может получить от них ожидаемого. Ожидание или иллюзия «большой любви» часто играет важную роль в его жизни. Одним из наиболее общих способов достижения любви является сексуальность, поэтому он склонен переоценивать ее и цепляется за иллюзию, что в ней – решение всех жизненных проблем. Насколько это является сознательным или насколько легко он вступает в реальные сексуальные отношения, зависит от его запретов на этот счет. Если у него были сексуальные отношения или попытки их создать, то в его прошлом обнаруживается множество «несчастных любовей»: его бросали, разочаровывали, унижали и плохо с ним обращались. Во внесексуальных отношениях во всех градациях проявляется та же тенденция: от беспомощного поведения или чувства беспомощности, от самопожертвования и смирения – до изображения из себя мученика и ощущения того, что его унижают, эксплуатируют и плохо с ним обращаются или действительного унижения, эксплуатации и плохого обращения. Несмотря на то что ему кажется, что он действительно беспомощен или что жизнь и впрямь жестока, в психоаналитической ситуации можно увидеть, что это не факты, а лишь проявления упорной тенденции, которая заставляет его все видеть или устраивать подобным образом. Более того, в психоаналитической ситуации эта тенденция проявляется в качестве бессознательной аранжировки, побуждающей его провоцировать нападения, чувствовать себя погубленным, опозоренным, оскорбленным, униженным без всяких на то причин.

Поскольку любовь и симпатия других людей жизненно для него важны, он легко попадает в крайнюю зависимость, которая отчетливо проявляется и в его отношениях с аналитиком.

Ближайшая причина того, почему он никогда не верит в хорошее к себе отношение (вместо того, чтобы держаться за него как дающее желанное успокоение), состоит в его крайне заниженной самооценке; он чувствует себя ничтожным, нелюбимым и не достойным любви. С другой стороны, именно этот недостаток уверенности в себе и заставляет его считать, что взывать к жалости и выставлять напоказ свои чувство неполноценности, слабость и страдание – это единственные средства, благодаря которым он может завоевать необходимую ему любовь. Очевидно, что снижение его самооценки вызвано параличом того, что можно назвать «адекватной агрессивностью». Под ней я подразумеваю способность к работе, включающую в себя следующие атрибуты: инициативность, настойчивость, доведение дела до конца, достижение успехов, умение отстаивать свои права, способность постоять за себя, умение сформировать и выразить свои взгляды, понимание собственных целей и способность планировать в соответствии с ними свою жизнь. У мазохистской личности на этот счет имеются разнообразные запреты, которые в целом связаны с чувством небезопасности или даже беспомощности в жизненной борьбе и которые объясняют последующую зависимость от других людей и склонность искать у них поддержки или помощи.

Психоанализ раскрывает тенденцию к отказу от всякого рода конкуренции как очевидную причину их неспособности к самоутверждению. Таким образом, их запреты являются результатом усилий сдерживать себя, чтобы избежать риска соревнования.

Враждебные чувства, неизбежно возникающие на основе таких саморазрушительных тенденций, также не могут выражаться свободно, поскольку они воспринимаются как угроза спокойствию, сопутствующему сознанию того, что тебя любят, – основному источнику защиты от тревоги. Поэтому слабость и страдание, и без того уже выполняющие многие функции, выступают здесь еще и как средство выражения враждебности.

Использование этого синдрома наблюдаемых установок в антропологическом исследовании может стать источником серьезной ошибки; дело в том, что мазохистские установки не всегда проявляются как таковые – нередко они скрываются за защитами, обнаруживаясь лишь после устранения последних. Поскольку анализ этих защит явно остается за рамками такого исследования, они будут приняты за «чистую монету», а сами мазохистские установки ускользнут от наблюдения.

Рассматривая затем наблюдаемые мазохистские установки безотносительно их глубинной мотивации, я бы предложила антропологам искать данные для ответа на следующие вопросы – при каких социальных или культурных условиях мы чаще обнаруживаем у женщин, чем у мужчин:

1) проявление запретов на прямое выражение требований или агрессии;

2) отношение к себе как к слабому, беспомощному или низшему существу и явное или неявное требование за это компенсаций и привилегий;

3) эмоциональную зависимость от противоположного пола;

4) проявление тенденций жертвовать собой, подчиняться, ощущать, что тобой пользуются или тебя эксплуатируют, перекладывать ответственность на противоположный пол;

5) использование слабости и беспомощности как средств привлечения и подчинения себе противоположного пола.

Помимо этих формулировок, которые являются непосредственным обобщением опыта психоаналитической работы с мазохистичными женщинами, я могу также представить некоторые обобщения относительно причинных факторов, предрасполагающих к проявлению мазохизма у женщин. Проявления этих феноменов следует ожидать в любом культурном комплексе, включающем в себя один или несколько из следующих факторов:

1) блокировку выходов для открытого проявления чувств и сексуальности;

2) ограничение количества детей, так как рождение и воспитание детей приносит женщине разного рода удовлетворение (дает выход нежности, потребности достижения, повышает самооценку), и это становится еще более важным, когда наличие и воспитание детей являются мерилом социальной оценки;

3) оценку женщины как существа в целом более низкого, чем мужчина (поскольку это подрывает ее уверенность в себе);

4) экономическую зависимость женщин от мужчин или семьи, так как это приводит к эмоциональной адаптации путем эмоциональной зависимости;

5) ограничение женщин сферами жизни, которые в основном построены на эмоциональных связях: семьей, религией или благотворительностью;

6) избыток женщин брачного возраста, особенно если замужество предоставляет основную или единственную возможность для сексуального удовлетворения, рождения детей, обретения уверенности в себе и социального признания. Это условие является важным, поскольку приводит (как и условия 3 и 4) к эмоциональной зависимости от мужчин и, если говорить в целом, к развитию, которое является не автономным, а смоделированным и сформированным в соответствии с существующей мужской идеологией. Оно является важным и потому, что вызывает у женщин необычайно сильную конкуренцию, отказ от которой представляет собой существенный фактор в возникновении мазохистских феноменов.

Все эти перечисленные факторы пересекаются; например, сильная сексуальная конкуренция у женщин будет еще сильнее, если другие выходы для соревновательных устремлений (допустим, в профессиональной сфере) окажутся одновременно заблокированными. По-видимому, за отклонения в развитии ответственен не один какой-либо фактор, а скорее совокупность факторов.

Особо следует обсудить тот факт, что когда в культурном комплексе присутствуют некоторые или все перечисленные элементы, то могут возникнуть определенные устойчивые представления относительно «природы» женщины, такие, как доктрина о том, что женщина прирожденно слаба, эмоциональна, наслаждается зависимостью, ограничена в способности к самостоятельному труду и независимому мышлению. Возникает искушение включить в эту категорию и убеждение психоаналитиков, что женщина по своей природе – мазохистка. Совершенно очевидно, что функция такой идеологии состоит в том, чтобы не только примирить женщин с их подчиненной ролью, представляя ее как неизменную, но также заставить поверить, что она представляет собой исполнение их желаний или похвальный и желательный идеал, к которому надо стремиться. Влияние, оказываемое этой идеологией на женщин, существенно усиливается еще и тем, что женщин, обладающих этими специфическими чертами, мужчины выбирают гораздо чаще. Это означает, что эротические возможности женщины зависят от ее соответствия образу того, что составляет ее «истинную природу». Поэтому, наверное, не будет преувеличением сказать, что при такой социальной организации мазохистские установки (или скорее мягкие формы мазохизма) поощряются у женщин, но не одобряются у мужчин. Такие качества, как эмоциональная зависимость от противоположного пола, погруженность в «любовь», сдерживание экспансивного, автономного развития и т. п., считаются весьма желательными у женщин, но к ним относятся с презрением и насмешками, если обнаруживают у мужчин.

Очевидно, что эти культурные факторы оказывают мощное влияние на женщин; и в самом деле, настолько мощное, что даже сложно увидеть, каким образом в нашей культуре женщина может избежать участи в той или иной мере не стать мазохисткой, испытав на себе воздействие одной только культуры, не говоря уже о сопутствующих факторах в анатомо-физиологических свойствах женщины и их психологических эффектах.

Однако некоторые авторы (и среди них Хелен Дойч), обобщив психоаналитический опыт работы с невротическими женщинами, считают, что культурные комплексы, о которых я здесь говорила, сами являются следствием этих анатомо-физиологических свойств. До тех пор пока не проведены упомянутые антропологические исследования, спорить с такими обобщениями бесполезно. Давайте, однако, рассмотрим факторы в соматической организации женщин, которые и в самом деле способствуют принятию ими мазохистской роли. Анатомо-физиологические факторы у женщин, способные подготовить почву для произрастания мазохистских явлений, на мой взгляд, таковы:

а) большая в целом физическая сила мужчин по сравнению с женщинами. Согласно этнологическим данным, это различие между полами является приобретенным. Тем не менее сегодня оно существует. Хотя слабость и не тождественна мазохизму, сознание своей меньшей физической силы может породить эмоциональную концепцию мазохистской женской роли;

б) возможность изнасилования также может вызывать у женщин фантазии о нападении, подчинении, унижении;

в) менструации, дефлорация и деторождение как процессы, связанные с болью и кровью, также с легкостью могут использоваться в качестве выхода для мазохистских устремлений;

г) биологические различия в половом акте также служат мазохистским проявлениям. Садизм и мазохизм не имеют ничего общего с половым актом, но женская роль в половом акте (в женщину проникают) предоставляет больше возможностей для личных ложных истолкований (когда в них есть потребность) своей роли как мазохистской, а мужской – как садистской.

Сами по себе эти биологические функции не имеют мазохистского значения для женщин и не ведут к мазохистским реакциям; но если имеют место мазохистские потребности иного происхождения, то эти функции легко вовлекаются в мазохистские фантазии, которые, в свою очередь, используют их для получения мазохистского удовлетворения. Помимо признания возможности некоторой предрасположенности женщин к принятию мазохистской концепции своей роли, любые дополнительные утверждения относительно связи ее конституции и мазохизма являются гипотетическими; а такие факты, как исчезновение всех мазохистских тенденций после успешного психоанализа и результаты наблюдений над женщинами-немазохистками (которые, в конце концов, существуют), остерегают нас переоценивать даже этот элемент предрасположенности.

Подведем итоги. Проблему женского мазохизма нельзя связывать исключительно с анатомо-физиолого-психическими особенностями женщины – ее необходимо рассматривать как во многом обусловленную культурным комплексом или социальной организацией, в которой развивалась конкретная мазохистичная женщина. Точный удельный вес этих двух групп факторов нельзя оценить до тех пор, пока мы не будем располагать результатами антропологических исследований, использующих надежные психоаналитические критерии и проведенных в нескольких культурах, значительно отличающихся от нашей.

Ясно, однако, что важность анатомо-физиолого-психических факторов была некоторыми авторами сильно преувеличена.