Глава 7

Средства ослабления напряжения

Все процессы, описанные до сих пор, раскрывают внутреннюю ситуацию, насыщенную разрушительными конфликтами, невыносимым напряжением и, кроме того, грозящую разными ужасами. Никто не справится со своими обязанностями, да просто не сможет жить в таких условиях. Необходимо попытаться решить эти проблемы, исчерпать конфликты, ослабить напряжение, предотвратить ужасы, – что человек и делает автоматически. К работе подключаются те же самые силы интеграции, что и в процессе само-идеализации, который сам по себе – отчаяннейшая и наиболее радикальная невротическая попытка решения: одним махом разделаться со всеми конфликтами и всеми затруднениями, поставив себя выше их. Но между этой попыткой и теми, к описанию которых мы приступаем, все же есть различие. Оно не поддается точному определению, поскольку не качественное, а количественное, типа «больше – меньше». Например, погоня за славой, тоже возникшая в силу непреодолимой внутренней необходимости, по большей части творческий процесс. Хотя он имеет деструктивные последствия, тем не менее его истоки подпитывает лучшая человеческая страсть – подняться над своей ограниченностью. В конце концов, именно невероятная эгоцентричность погони за славой отличает ее от здорового стремления. И все же разница между этим решением и теми, которые предложу ниже, не в том, что на все не хватает воображения. Оно продолжает работать – но, к сожалению, на ухудшение внутреннего состояния. Это состояние вызывало опасения уже тогда, когда наш Икар задумал свой первоначальный полет к солнцу; теперь (под разрушительным воздействием конфликтов и напряжения) опасность психической дезинтеграции стала реальностью.

Существуют новые попытки решения, но прежде мы должны поближе познакомиться с определенными средствами, цель которых – ослабить постоянное напряжение. Я просто их кратко перечислю, поскольку они уже обсуждались в этой книге и в предыдущих публикациях, а в последующих главах подведу итог.

Отчуждение от себя – одно из таких средств и первое по значимости. Мы обсуждали, что является его причиной возникновения и дальнейшего усиления. Повторю, что оно лишь последствие компульсивности невротика и отчасти – результат предпринятых им активных шагов прочь от реального Я и против него. В данном контексте будет не лишним добавить, что невротик имеет определенный интерес отрекаться от него: отречение поможет избежать внутренней войны и свести внутреннее напряжение к минимуму. Здесь включается тот же принцип, что и при всех попытках разрешить внутренние конфликты. Любой внутренний или внешний конфликт способен исчезнуть из поля зрения и существенно ослабеть (искусственным путем), если подавить одну его сторону и сделать главенствующей другую. Если описывать это как конфликт потребностей и интересов двух человек или двух групп людей, можно утверждать, что открытый конфликт исчезнет, как только один человек или одна группа подчинится. Между неласковым отцом и запуганным ребенком вроде бы и нет конфликта. То же самое верно и для внутренних конфликтов. Мы можем хранить в себе острый конфликт между враждебностью к другим и потребностью быть любимым. Но наши отношения с людьми упрощаются, если нам удается подавить враждебность (или потребность быть любимым). Точно так же, если мы «отправляем в ссылку» наше реальное Я, распределение сил так меняется, что конфликт между ним и ложным Я не только уходит из сознания, но и на самом деле утихает. Естественно, это ослабление напряжения может быть достигнуто только ценой возвеличивания автономности гордыни.

В последней фазе психоанализа становится очевидно, что отречение от реального Я продиктовано желанием защитить себя. Как я уже отмечала, мы действительно становимся свидетелями ужесточения внутренней войны, когда реальное Я становится сильнее. Всякий, кто в себе пережил ярость этой битвы или наблюдал ее в других, согласится, что прежнее отступление реального Я с поля боя было продиктовано потребностью в выживании, желанием не оказаться разорванным в клочья.

В основном этот процесс самозащиты заявляет о себе как заинтересованность пациента в затуманивании проблемы. Поэтому внешне все у него вроде бы складно, а по факту это запутавшийся человек. Но он не только мастер напускать туман, его вдобавок попробуй еще отговорить от этого. Заинтересованность пациента должна быть, и она есть, и она проводится в жизнь теми же путями, что и сознательная заинтересованность любого обманщика: у шпиона, которому надо скрыть свою личность, у мошенника, которому надо прикинуться честным, у преступника, которому надо обеспечить себе алиби. Невротик ведет двойную жизнь, сам того не зная, и потому бессознательно скрывает правду о том, кто он, чего он хочет, что чувствует, во что верит. И весь его самообман строится на этом основном обмане. Обозначим динамику еще яснее: не только его рассудок запутался в том, что означают свобода, независимость, любовь, доброта, сила. И пока он не готов к борьбе с самим собой, у него есть все субъективные основания оставаться в заблуждении. Их, в свою очередь, он может прикрывать фальшивой гордостью своим всепроницающим разумом.

Второе по значимости средство – это экстернализация внутренних переживаний. Повторюсь, это означает, что внутрипсихический процесс не переживается как таковой, но воспринимается или осмысливается как происходящий между индивидом и внешним миром. Это хотя и радикальным способом, но поможет разгрузить внутреннюю систему от напряжений, и его неизменная цена – внутреннее обеднение и усугубляющиеся нарушения в межличностных отношениях. Сперва я описала вынесение вовне (экстернализацию) как средство поддержания идеального образа, когда человек вину за все недостатки или беды, которые не вписываются в данный образ, перекладывает на других. Затем вынесение вовне мы рассматривали как попытку отрицать существование саморазрушения или попытку притушить внутреннюю войну и провели различие между активной и пассивной экстернализацией: «Я ничего не делаю для себя, все для других, и так и надо» и «Я не проявляю ни малейшей враждебности к другим, это они поступают плохо со мной». И наконец, подошло время сделать дальнейший шаг в понимании экстернализации. Вряд ли хоть один из описанных мной внутренних процессов не может быть вынесен вовне. Невротик способен чувствовать сострадание к другим, к себе же почувствовать хотя бы его каплю для него совершенно невозможно. Он будет изо всех сил отрицать стремление к собственному спасению, и оно найдет выражение в том, что он с редкой проницательностью примется отмечать медлительность духовного роста у других, проявляя иногда полную готовность помогать им. Он может и взбунтоваться против принуждения со стороны внутренних предписаний, это, скорее всего, проявится в неподчинении условностям, законам, влияниям. Отказываясь осознавать собственную задавленную гордость, он может ненавидеть или превозносить ее в других. Он может презирать в других собственную покорность диктатуре своей гордыни. Не зная, что смягчает безжалостную жестокость своей ненависти к себе, он следует установке Поллианны по отношению к жизни вообще, убирая из нее всю грубость, жестокость и даже смерть.

Третье главное средство ослабления внутреннего напряжения – тенденция невротика переживать себя фрагментами, словно он набор не связанных между собой частей. В психиатрической литературе это известно как психическая фрагментарность, изолированность частей личности. Она представлется нам повторением того факта, что невротик не ощущает себя цельным организмом, единым целым, в котором каждая часть имеет отношение к целому и взаимодействует со всеми другими частями. Конечно, только тот, кто отчужден от себя и внутренне раздроблен, может быть лишен такого чувства единства. Однако я хочу здесь подчеркнуть, что в своей раздробленности невротик активно заинтересован. Если ему покажут его внутренние связи, конечно, он их уловит. Но это будет для него сюрпризом, который особо не производит впечатления и вскоре исчезает.

У него имеется бессознательная заинтересованность, например, не видеть причинно-следственных связей – того, что один психический фактор следует из другого или они усиливают друг друга, что некая установка с необходимостью будет поддерживаться, поскольку обеспечивает важную иллюзию, что любая компульсивная тенденция будет влиять на его отношения с людьми или на его жизнь в целом. Он может не видеть самых простых причин и следствий. Его удивляет, что его неудовлетворенность как-то связана с его требованиями или что его огромная потребность в людях (по каким бы то ни было невротическим причинам) делает его зависимым от других. Для него может быть невероятным открытием, что по утрам он поздно встает в какой-то степени потому, что поздно ложится.

У него может возникнуть столь же сильная заинтересованность не воспринимать противоречивости сосуществующих в нем ценностей. Он, словно глухой и слепой, терпит в себе и даже лелеет две осознанные взаимоисключающие системы ценностей. Например, его не беспокоит тот факт, что, ратуя за праведность, он уверен, что другие должны ему прислуживать, или что честность не сочетается с его страстью «выходить сухим из воды». Даже попытки исследовать себя в результате дают всего лишь отдельные части, словно перед ним пазл, который нужно сложить: вот робость, вот соперничество, честолюбие, а вот мазохистские фантазии, потребность в любви других и много чего еще. Он может распознать все фрагменты правильно, но от этого ничего не изменится, поскольку он не видит контекста, не ощущает взаимосвязей, процесса, динамики.

Хотя психическая фрагментарность по своей сути – дезинтегрирующий процесс, его функция – сохранить status quo, защитить невротическое равновесие от крушения. Отказываясь разбираться в своих внутренних противоречиях, невротик отворачивается от стоящих за ними конфликтов и тем самым сохраняет низкий уровень внутреннего напряжения. К этим конфликтам у него нет ни малейшего интереса, и они остаются далеки от его осознания.

Тот же результат получится, если отделить причины от следствий. Разрывая причинно-следственные связи, он закрывается от осознания того, насколько имеют непосредственное отношение к происходящему с ним его определенные внутренние силы и насколько они влиятельны. Типичный, но важный пример этого – человек, который иногда испытывает приступы мстительности. Ему бывает невероятно трудно, даже разумом, принять тот факт, что эти приступы мотивированы его раненой гордостью и потребностью восстановить ее. На дюжине подробных примеров он может увидеть, что такие проявления резкого презрения к себе следуют за «неудачей» – когда не получается жить в соответствии с фантастическими предписаниями его гордости. Но и здесь сознание остается невосприимчивым к этой связи, и она распадается. Следовательно, что касается силы его гордости и ее отношения к презрению к себе, то в лучшем случае они остаются некими неясными теоретическими построениями, которые освобождают его от необходимости детально разобраться со своей гордостью. Она сохраняет свою силу, и напряжения так и остаются на невысоком уровне (гордость не дает конфликтам всплыть), а невротик так или иначе поддерживает обманчивое чувство цельности.

Эти три попытки сохранить подобие внутреннего мира имеют кое-что общее. Они исключают все элементы, в которых заключена опасность разрыва невротической структуры, – исключается реальное Я, удаляются все виды внутреннего опыта, уничтожаются все связи, которые в случае осознания могли бы нарушить равновесие. Четвертое средство, автоматический контроль, отчасти следует той же тенденции. Его основная функция – обуздать чувства. В структуре, находящейся на грани дезинтеграции, чувства представляют собой источник опасности, потому что, образно говоря, они – неприрученная первобытная сила внутри нас. Я не имею в виду сознательный самоконтроль, которым мы, если посчитаем нужным, попробуем обуздать импульсивные действия, взрыв гнева или порыв энтузиазма. Система автоматического контроля обуздывает не только импульсивные действия или проявления чувств, но сами импульсы и чувства. Она действует как автоматическая сигнализация, подавая тревожный сигнал в виде страха, когда появляется нежелательное чувство.

Но в отличие от других средств это средство с говорящим названием является еще и системой контроля. Если из-за отчуждения от себя и психической фрагментарности исчезает ощущение органического единства, необходимо подключить искусственный контроль, чтобы удержать от рассыпания на части личность.

Такой автоматический контроль может охватывать все импульсы и чувства – страх, обиду, гнев, радость, дружбу, энтузиазм. Масштабная система контроля имеет свои физические проявления – это мышечное напряжение, выражающееся в походке, позах, жестком выражении лица, затрудненном дыхании, запорах и т. д. Но к самому контролю сознательная установка может быть разной. Некоторые люди еще достаточно живые, чтобы ощущать его давление, и, по крайней мере иногда, отчаянно хотят свободно ходить, смеяться от всего сердца, влюбляться, увлекаться чем-то. Другие уже превратились в каменных болванов и открыто гордятся этим. Они называют это достоинством, самообладанием, стоицизмом, опусканием забрала, невозмутимостью, «реализмом», «никаких сантиментов» и «зачем все выставлять напоказ».

При других типах невроза контроль более избирателен. Определенные чувства действуют безнаказанно или даже поощряются. Например, человек, предпочитающий смирение, склонен преувеличивать чувства любви или страдания. Через контроль не проходит в основном спектр враждебных чувств: подозрение, гнев, презрение, мстительность.

Конечно, чувства могут быть сглажены или подавлены в результате многих других факторов, и среди них – отчуждение от себя, запрет со стороны гордости, самофрустрация. Но по многим случаям мы видим, как бдительная система контроля действует сверх и помимо этих факторов. При одной только перспективе уменьшения контроля возникает реакция испуга – это страх невзначай задремать, страх перед общим наркозом, перед алкогольным опьянением, страх лечь на кушетку и отдаться свободным ассоциациям, страх съехать на лыжах с горы. Чувства, будь то сострадание, страх, жестокость, проникшие через систему контроля, могут породить панику. Человек боится таких чувств и отрицает их, потому что они ставят под удар нечто конкретное в невротической структуре. Но причиной паники может послужить также простое осознание, что не сработала система контроля. При психоанализе паника уже не так сильна, и тогда действительно становятся доступны для работы конкретные чувства пациента и его установки по отношению к ним.

Последнее общее средство уменьшения внутреннего напряжения, которое мы здесь обсудим, – это вера невротика в превосходство разума. В то время как непокорные чувства переходят в разряд подозреваемых, которые нуждаются в контроле, разум, а конкретнее – воображение и рассудок, как вылетевший из бутылки джинн, занимает полнеба. Фактически создается еще одна раздвоенность. Больше нет единства – разум и чувства, разум и тело, разум и Я, а есть противопоставления – разум против чувств, разум против тела, разум против Я. Но и эта раздвоенность тоже служит ослаблению напряжения, сокрытию конфликтов и установлению подобия единства. Есть три пути, как это может происходить.

Разум становится наблюдателем за Я. Японский философ Судзуки говорит: «Ум, в конце концов, лишь созерцает, а когда все же делает какую-то работу – он наемник, к добру или к худу». В случае невротика разум – лишенный дружелюбия, придирчивый зритель, он более или менее заинтересован, он более или менее садист, но он всегда отстранен – словно наблюдает за чужим человеком, с которым столкнулся случайно. Иногда самонаблюдения такого сорта бывают довольно механистичными и поверхностными. Пациент даст вам приблизительный отчет о происшествиях, делах, симптомах, усиливающихся или ослабевающих, не касаясь значения, которое все эти события имели для него, и своих личных реакций на них. Он даже может быть (или стать таковым во время психоанализа) человеком, крайне интересующимся своими психическими процессами. Но его интерес к ним – это скорее наслаждение остротой своих наблюдений, наслаждение причудливостью механизмов их функционирования, так энтомолог завороженно наблюдает за жизнью насекомых. Психоналитик, покупась на это, может отметить положительную динамику, принимая рвение пациента за реальный интерес к самому себе. И только через некоторое время он обнаружит, что пациенту в общем-то не очень интересно, какое значение имеют все его открытия для его жизни.

Отстраненный интерес может также быть открытым поиском недостатков, ликующим, садистическим. В таких случаях он часто экстернализован, активно и пассивно. Личность словно поворачивается к себе спиной и совершает свои наиболее острые наблюдения над другими и их проблемами – так же отстраненно, безотносительно. Или же невротик ощущает на себе ненавидящий и торжествующий взгляд – что характерно для параноидального состояния, но вовсе им не ограничивается.

Этот наблюдатель за собой может быть хоть какого рода, но он больше не участвует во внутренней борьбе и отходит от своих внутренних проблем. «Он» – это его наблюдающий разум, и в этой роли приобретает ощущение цельности; его мозг – единственная часть его существа, которая чувствует себя живой.

Разум также работает как координатор. С этой его функцией мы уже знакомы. В самом начале создания идеального образа мы следили за неослабной работой воображения на гордость, которая что-то уничтожает, что-то закрашивает, превращает потребности в добродетели, воображаемое в реальность. Рассудок тоже может быть на службе у гордости в процессе рационализации – все, что угодно, может показаться разумным, внушающим доверие, рациональным – как оно и есть с точки зрения бессознательных предпосылок, на которые опирается невротик.

Функция координации также принимает активное участие в исключении любых сомнений в себе, неизбежных с появлением разброда и шатаний в структуре в целом. При этом появляется, как говорил один мой пациент, «логика фанатика», обычно идущая рядом с непоколебимой уверенностью в своей непогрешимости. «Моя логика безупречна, потому что только она и логична. Если другие с ней несогласны, то они сами дураки». В отношениях с людьми такая установка проявляется как высокомерная правота. Она закрывает двери перед конструктивным исследованием внутренних проблем, но в то же время уменьшает напряжение, добиваясь стерильности. Как это часто оказывалось верным для других невротических контекстов, противоположная крайность – постоянные сомнения в себе – дает тот же результат, уменьшение напряжения. Если все не то, чем кажется, зачем беспокоиться? У многих пациентов этот всепроницающий скептицизм может быть достаточно скрытым. На первый взгляд, с благодарностью принимая все, они делают мысленные оговорки, в результате которых их собственные открытия, как и предположения психоаналитика, тонут в болоте.

И наконец, разум – магический руководитель, для которого, как для Бога, нет ничего невозможного. Знание о внутренних проблемах больше не шаг к изменениям, а уже само изменение. Пациенты, безотчетно следующие этой предпосылке, часто недоумевают, почему же то или иное нарушение не исчезает, если его динамика им так хорошо известна. Психоаналитик указывает, что еще остаются существенные факторы, о которых они не знают, – обычно так и есть. Но когда и другие важные факторы выходят на свет, ничего не меняется. Пациент снова изумлен и растерян. И вновь идет бесконечный поиск новых знаний, которые сами по себе ценны, но тем не менее тщетны, пока пациент настаивает, что эти знания должны разгонять любые тучи в его жизни, не создавая настоящих перемен в нем самом.

Чем больше он пытается управлять своей жизнью с помощью голого интеллекта, тем невозможнее ему признать, что в нем существуют бессознательные факторы. Неизбежность их вторжения вызывает у некоторых чрезмерный страх, а некоторые отмахиваются от нее, пытаются прогнать рассуждениями. Это особенно важно в том случае, если пациент увидел в себе невротический конфликт в первый раз, хотя бы и неотчетливо. Он внезапно понимает, что, даже напрягая все свои способности к рассуждению или воображению, он не сделает несовместимое совместимым. Он чувствует себя в ловушке и может испугаться. Тогда он задействует все свои умственные способности, чтобы отвернуться от конфликта. Как бы ему перехитрить его? Как выйти сухим из воды? Где найти дыру в ловушке? Простота и ловкачество не уживаются вместе. Ну а разве нельзя в одних ситуациях быть простаком, а в других – ловкачом? Если же он идет на поводу у своей мстительности и гордится этим, и одновременно идея умиротворенности захватила его, его обуревает мысль достичь умиротворенной мстительности, он представляет, как будет невозмутимо идти по жизни, устраняя оскорбителей своей гордости, как отстраняют лезущие в лицо ветки. Такая потребность изворачиваться может перерасти в подлинную страсть. В итоге вся работа, проделанная ради того, чтобы конфликт приобрел четкие очертания, пропадает втуне, но зато восстанавливается внутренний «мир».

Все эти меры по-своему снимают внутреннее напряжение. Мы можем назвать их попытками решения, поскольку во всех них принимают участие силы интеграции. Например, психическая фрагментация способствует отделению друг от друга конфликтующих тенденций, и конфликт тем самым уже не воспринимается как конфликт. Если человек воспринимает себя как наблюдателя над самим собой, он тем самым добивается чувства единства. Но, сказав, что человек – лишь собственный зритель, мы не дадим ему полного описания. Все будет зависеть от того, под каким углом он на себя смотрит и что он видит, глядя на себя. Таким же образом процесс экстернализации затрагивает лишь один аспект невротической структуры, даже если мы знаем, что и как выносится вовне. Другими словами, применение всех эти средств решает проблему частично. По моему убеждению, имеет смысл говорить о невротическом решении только в том случае, если оно носит всеобъемлющий характер, как это описано в первой главе. Оно задает направление личности в целом и придает форму. Оно определяет, какого рода возможно удовлетворение, каких факторов необходимо избегать, а также систему ценностей, приоритеты в отношениях с людьми. Оно устанавливает, какого рода общие меры интеграции будут взяты на вооружение. Короче говоря, это modus vivendi, образ жизни.