Глава 8

Когда женщина нуждается в женщине

Пол имеет значение

Иногда это происходит так: у меня деловая встреча в 10:00, и я выбираю, что надеть. В одной части моего шкафа – сложенные в стопку джинсы и водолазки, в другой – одноцветные свитера и костюмы из темной шерсти. Я начинаю примерять юбки и свитера, но отражение в зеркале кажется простым и скучным. Выгляжу так, будто два разноцветных мелка расплавили и слили воедино, ничего яркого, никакого шика. Затем я вспоминаю, что у меня есть корзина с мамиными шарфами и бусами. Я раскладываю вещи на постели, но не знаю, что с чем сочетается и как это носить.

А иногда это происходит так: я стою на заднем дворе садика моей дочери и наблюдаю, как дети играют на площадке с мягкими полами из деревянных опилок. Мы с другими мамами обсуждаем «носки Монтессори» – белые носки, которые из-за таких полов окрашиваются в темно-коричневый цвет.

– Мне приходится покупать дочке новые носки каждый месяц, – признаюсь я.

Другие мамы как-то странно смотрят на меня.

– Ты не можешь вывести коричневые пятна? – спрашивает одна из них.

Другая добавляет:

– Я вывожу почти все смесью воды и отбеливателя.

Отбеливатель. Почему я никогда не задумывалась об отбеливателе? У меня его нет, но я могу его купить. Я чувствую себя удивительно глупой и краснею от стыда. Остальные мамы уходят в другую часть игровой площадки, и я испытываю почти непреодолимое желание побежать за ними. «Я не такая, как вы, – хочется сказать мне. – Я не знаю об этих вещах». И хотя это кажется жалким оправданием и чересчур драматическим ответом на незначительную оплошность, мне все равно хочется все объяснить. Знаете, меня никто не научил этому. Моя мама умерла, когда мне было 17 лет.

Еще чаще это происходит так: к нам должны прийти гости, и все идет наперекосяк. Дом выглядит ужасно, несмотря на мои усилия отмыть его. Я неправильно оценила время на готовку и ставлю противень в духовку, когда уже пришли первые гости. Скрыть неудобный факт, что я не умею готовить, тоже не получается. Я откладывала этот ужин несколько месяцев, зная, что рано или поздно он состоится, но мы с мужем не можем принимать приглашения от друзей, не приглашая никого в ответ. И вот мы распахиваем двери, чтобы друзья и коллеги наблюдали, как я весь вечер барахтаюсь в ошибках. В какой-то момент дочка одной из пар находит меня на кухне, где я тайком пью вино и ем кусок торта. Она говорит, что ей нравится мое платье или сережки – неважно что. Она просто хочет поговорить. И мы говорим. Я подозреваю, что из-за моей неловкости она чувствует родственную душу и обращается ко мне, пытаясь найти подсказки. Возможно, девочка хочет понять, что ждет ее дальше. Я вижу любопытство во взгляде, даже легкое восхищение. «У меня? – думаю я. – Ты ищешь ответы у меня?» Я смотрю на одиннадцатилетнюю девочку и ощущаю прилив эмпатии и ответственности, но еще чувствую себя слегка нелепо, будто я самозванка, которая хотела одурачить весь город. Несмотря на возраст, я по-прежнему не знаю, что значит быть женщиной.

Я не хочу ограничивать свою мать набором домашних клише и помнить ее как вешалку для одежды, хозяйку дома или сборник кулинарных рецептов. Она была чем-то гораздо большим: с каждым годом время, зрелость и материнство помогают мне понять ее внутреннюю сложность. Но, как и многих, меня еще в раннем возрасте учили, что физическая привлекательность и светские манеры – лучшая амуниция для женщины в обществе, где ее успех часто оценивается в связи с мужем, детьми и домом. Моя мать посвятила себя дому и семье, с гордостью называла себя домохозяйкой. Таким было ее самоопределение, и я видела ее такой первые 17 лет своей жизни.

Тогда я была слишком юной или, возможно, меня не интересовал ее распорядок дня. Мне хотелось отделиться от нее, а не наладить связь. Теперь, когда жизнь постоянно напоминает, что мне не хватает знаний, которые другие женщины впитали от матерей, я чувствую себя в какой-то степени неполноценной. Дефективной. Неправильной.

Мои подруги считают это бредом. «Просто у тебя свой особый стиль», – утверждают они. («Слава богу, бохо-шик сейчас в моде», – отвечаю я.) Но я говорю не о внешности, а о внутреннем содержимом. Когда-то я объясняла свою особенность долгим подростковым периодом, пятнадцатью годами переездов с места на место или желанием не быть как все. У меня были теории, но ни одного ответа – пока я не собрала в своей гостиной других женщин без матерей и не познакомилась с теми, кто чувствует себя так же.

Поделившись своей историей, 38-летняя Джейн вдохновила пятерых женщин на часовое обсуждение и принесла им огромное облегчение. Она сказала, что после потери матери в 13 лет понятие «женщина» стало слишком глубоким. «В жизни, проходящей мимо меня, так много нюансов и тонкостей, – пояснила Джейн. – Меня воспитал мужчина, который почти всю свою жизнь работал фермером. Теперь мне кажется, что я должна носить комбинезоны и быть по колени в коровьем навозе. Если кто-нибудь создаст бюстгальтер, который выглядел бы так, будто создан для мужчин, я тут же куплю его. Иногда я не чувствую себя женщиной. Это одна из моих главных проблем. Я женщина? Если да, то что такое женщина?»

Французская писательница Симона де Бовуар задала тот же вопрос 65 лет назад в предисловии к книге «Второй пол», а ответ на него занял следующие 700 страниц. Коротких путей здесь нет. Когда женщина без матери оценивает то, чего ей не хватает, и затем быстро определяет себя «женщиной», исходя из этого возникает серьезная проблема. Моя мама могла приготовить 15–20 разных ужинов. Хорошо, если я вспомню несколько рецептов. Насколько я помню, она умела покупать одежду. Я же не знаю, какое белье надеть под коктейльное платье. Да, готовка, одежда и личная гигиена едва ли создают женщину. Многие женщины с матерями не знают разницу между сабо и мюлями. Но когда ты теряешь первый образец женского поведения, легко попасть в ловушку восприятия. Без женщины, которая покажет, как быть женщиной в мире мужчин, и станет отправной точкой, которую можно принять либо отвергнуть, мы начинаем определять себя через гендерные стереотипы и культурные мифы. «Когда я впервые пришла к психологу, то поняла, что не знала, как быть женщиной. Раньше я считала, что женщины должны знать идиотские вещи вроде того, как испечь пирог и носить пояс для чулок, – рассказывает 35-летняя Дениз, которая потеряла мать в 12 лет. – Я начала верить, что именно это определяет тебя как женщину».

Дочери, оставшиеся без матерей, нередко путают женское поведение с женской идентичностью. Хотя одно может отражать другое, это разные вещи. Поведение возникает из сознательных наблюдений и подражания. Идентичность развивается через соответствие женскому образцу. Когда дочь видит, как ее мать выходит из душа и заворачивает волосы в полотенце, со временем она начнет копировать это. Одновременно в ее голове сложится образ и ожидание того, каким станет ее тело в будущем. Дочь учится основам грудного вскармливания, наблюдая, как ее мать кормит младшего брата. Она осознает, что однажды и у нее появится способность заботиться и поддерживать жизнь. того, что она идет по верному пути. Девочка делает это, быстро сравнивая себя с другими. Правильный ли подарок я подарила подруге? Похожа ли моя стрижка на стрижку девочек из журнала для подростков?

Это делают все девочки, но дочь без матери несет в себе чувство глубокой неполноценности и стыда за то, что потеряла человека, который так много значит для благополучия. Ее потребность в соответствии выходит за рамки потребности в принятии группой ровесниц. Лишившись естественного способа равняться на маму, девочка ищет подсказки, как быть девочкой, и пытается сформировать женскую идентичность через наблюдение и подражание.

«Развитие фемининности – сложный процесс, – поясняет Нан Бернбаум. – Еще в раннем возрасте девочки отождествляют себя с матерями. Но их отождествление не может повзрослеть. Иногда подросток обращается к своим детским воспоминаниям. Что мама говорила об этом? Что она советовала? Но память – не лучший источник и не такой живой, как отношения с другой женщиной».

История 43-летней Мэри Джо кажется мне одной из самых печальных. Хотя после смерти матери о ней заботилась старшая сестра, Мэри Джо нуждалась в наставлениях зрелой опытной женщины, которая показала бы, говоря ее собственными словами, «как быть».

Иногда мой отец пытался помочь мне, но я не хотела, чтобы это делал он. Я резко говорила ему: «Я знаю. Не нужно меня учить». Но я отчаянно хотела почувствовать себя нормальным человеком. Я шла в библиотеку нашего городка и брала книгу об этикете и приеме гостей. Там были небольшие зарисовки, как себя вести в разных ситуациях. Я думала: «Ого, значит, люди должны вести себя так?» – потому что у меня не было образцов для подражания. Я буквально крала эти книги домой и практически заучивала наизусть, чтобы понять смысл, а потом возвращала в библиотеку. Мне не хотелось, чтобы кто-то увидел, что я их читаю. Я не хотела признаваться, что у меня есть проблемы с этими вещами. Казалось, если люди узнают, начнут жалеть меня. Но я нуждалась в информации, а не в жалости.

Даже в детстве Мэри Джо считала, что нужно вести себя женственно, чтобы быть полноценным человеком. Она осознавала свою гендерную идентичность, но не могла наладить с ней связь. Она признала, что ее отцу не хватало знаний, а сестре – взрослого опыта. Мэри Джо думала, что, если отточит принятое поведение, перестанет чувствовать себя ущербной. Заучивая правила этикета по книгам, она пыталась наладить связь с тем, что Наоми Ловински называет «глубокой фемининностью» – скрытым, зачастую неосознанным источником женского авторитета и силы. Мы ошибочно полагаем, что она выражается в манере носить шарфики и отвешивать любезности, а на самом деле она восходит к более абстрактной гендерной основе.

Все дочери, в том числе те, у кого есть мамы, ждут, что матери передадут им знания поколений, которые превратят девочку в женщину. «Когда я была ребенком, часто задумывалась, приходит ли ночью мама в комнату своего ребенка и шепчет ли ему что-нибудь на ухо, – говорит 37-летняя Джойслин, чья психически нездоровая мать провела в закрытых учреждениях почти все детство дочери. – Что-нибудь, что ты не запомнишь, но почувствуешь. По сути, у меня не было мамы, и я так и не узнала того, о чем хотела знать».

История Джойслин наглядно иллюстрирует безмолвный живой диалог, который связывает большинство матерей и дочерей в интимном дуэте. Адриенна Рич описывала его как «переданный опыт женского выживания – знания, которые подсознательны, разрушительны, довербальны. Знания, текущие между двумя похожими телами, одно из которых провело девять месяцев в другом». Как на своем опыте поняла Мэри Джо, их нельзя получить из книг.

Как мы говорили в предыдущей главе, определенные аспекты женской фемининности и привычек общения с мужчинами зависят от качества отношений девочки и ее отца. Но у женщин без матерей не всегда отсутствует именно эта фемининность. В обзоре научного исследования об отцах и фемининности дочерей социолог Мириам Джонсон разделяет фемининность дочери на два элемента – гетеросексуальный и материнский. По ее мнению, отцы влияют на гетеросексуальный элемент, который включает романтическую близость и выбор сексуального партнера. Матери развивают материнский элемент, который связан с гендерной идентичностью, детородной способностью, связью матери и дочери и знаниями о материнском авторитете в отношениях, «мать – ребенок». Дочери, оставшейся без матери, может быть комфортно в компании мужчин. Но что она узнает о фемининности?

Когда из фемининного развития исчезает материнский элемент, дочь растет без гендерного ощущения силы и авторитета. Это не только то, что вкладывают в понятие «женщина» политические и социальные организации, но и женское «я». Женщине, лишенной матери, сложнее заявить о своей женской силе, которая и так принижена в мужском обществе. Ей сложно понять, оценить и признать себя как человека определенного гендера, если у нее нет взрослого образца для подражания или если она выбрала неправильный образец. Если гендер – мужчина или женщина, к кому себя отнесет такая женщина? «Я всегда чувствовала себя кем-то посередине, – признается Дениз. – Мутантом, существом без пола». В обществе, где два пола противостоят друг другу, а женщина описывается как «не мужчина», дочь, оставшаяся без матери, растерянно пытается ответить на вопрос: «Кто я?»

«Я выжившая», – заявляют многие женщины, лишенные матери. Они пытаются сказать, что ранняя трагедия наделила их жесткостью, устойчивостью и силой воли, которая возникает, когда теряешь близкого человека и находишь в себе желание и надежду жить дальше. Фактически они говорят, что приобрели личную силу и непреклонность, которые когда-то приписывались лишь мужчинам.

Это не всегда опасно – в конце концов, самостоятельность удерживала Нэнси Дрю на плаву последние 84 года. Каждая третья женщина без матери, которая смогла назвать позитивное последствие ранней утраты, упомянула «независимость» и «самодостаточность».

Для многих эти качества стали залогом успеха на работе. Не нужно терять мать, чтобы стать независимой женщиной, но между этими событиями нередко прослеживается тесная связь. Когда после смерти матери девочка начинает жить с опекунами, сначала поглощенными горем или не способными воспитывать, ей приходится стать настойчивой и самодостаточной, чтобы выжить, будучи ребенком, и позднее, в подростковом возрасте, оставаясь одинокой. Она учится заботиться о себе. «Когда теряешь мать, ты перестаешь представлять, как придешь домой к мамочке, – поясняет доктор Ловински. – Тебя как бы бросают в воду, и ты вынуждена научиться плавать».

Тем не менее ребенок, которому приходится взять на себя так много в столь раннем возрасте, нередко испытывает разочарование и гнев взрослого человека. Девочка, которая в 16, 12 или 10 лет должна взять на себя обязанности и заботиться о себе, отце, а порой – и о младших братьях и сестрах, часто приобретает жесткость и фальшивое ощущение силы. Ее огромная независимость и самодостаточность могут стать средствами самозащиты, отделив ее от ровесников и зачастую – от других женщин. Поскольку девочку оставила единственная женщина, на поддержку которой можно было рассчитывать, она проявляет недоверие к женской дружбе во взрослом состоянии. «Когда я думаю о дружбе с женщинами, моя первая мысль – будь осторожна, – говорит 28-летняя Лесли. – У меня есть близкие подруги, но их очень мало. Их всегда было мало. Наверное, я не доверяю женщинам. Я действительно расценила смерть матери как предательство, будто она сделала это назло. О ее смерти никто не говорил. Наверное, я боюсь женщин. В них есть что-то очень мощное». Но когда пять женщин, оставшихся без матерей, собираются в одной комнате, между ними тут же возникает связь. «Наконец-то, – говорят они. – Есть те, кто меня понимает». Как ветеранов одной войны, женщин без матерей тянет друг к другу. Они распознают мельчайшие оттенки поведения, крошечные перемены во взглядах, незаметную частоту настроения, которая словно говорит: «Ты такая же, как я». Как однажды сказала женщина на встрече Группы поддержки дочерей без матерей: «Нас будто связывает секретное рукопожатие».

Другие женщины, особенно те, кто воспринимает самодостаточность как угрозу, нередко считают женщин, лишившихся матери, слишком агрессивными. Она пугает. Она ведет себя как мужнина (я действительно слышала это от коллег-женщин).

Через месяц после того как я устроилась на первую работу, коллега пригласила меня в бар. Она призналась, что сначала посчитала меня неприступной и устрашающей, так как я «выглядела абсолютно собранным человеком». «Ты выглядела такой уверенной», – заметила она. Хотя я тоже считаю независимость и самодостаточность позитивными последствиями своей ранней утраты, помню, как в тот вечер смотрела в свой бокал с пивом и думала: «Эта женщина не шутит? Если бы в бокале была вода, я бы усомнилась в своем отражении».

Тогда я выглядела как женщина, но вела себя как мужчина. А внутри я по-прежнему ощущала себя подростком, который постоянно искал одобрение своей компетентности и привлекательности.

Женщина без матери – ходячий парадокс. Она излучает внутреннюю силу, но смерть матери серьезно подорвала ее самооценку, самодостаточность и надежную основу. Именно неуверенность заставляет ее оглядывать женщин в комнате и заключать, что она не вписывается в их компанию. «У других женщин есть мама, – думает она. – У меня же есть только я». И неважно, что у нее есть отец, братья и сестры, близкие друзья или супруг. В толпе других женщин она чувствует себя одинокой. Яростная независимость и самодостаточность стали ее броней. Так она защищается от тяжелого одиночества и показывает всем, что многому научилась, несмотря на утрату.

По ее мнению, зависеть от другого человека – значит рисковать болью будущей утраты. «Нет, спасибо. Я сама справлюсь», – говорит женщина, когда на самом деле ей хочется другого – принять помощь. Но она боится, что, если привяжется к кому-то, он уйдет.

Если женщину оставил человек, на которого она рассчитывала больше всего, единственным компаньоном, на которого она всегда может положиться, становится она сама. Дочь, лишившаяся матери, не видит ничего противоречивого в зависимости от независимости.

Отбеливатель для белья, обед из четырех блюд, бусы – не то чтобы я ничего не знала об этом и не могла разобраться, если бы попыталась. Я подписываю открытки для каждого подарка дочерей и всегда убираю за мужем еду в пластиковые контейнеры, вместо того чтобы убрать сковороду в холодильник. Но я отказываюсь искать подобную информацию для себя. В глубине души поиск крупиц знаний означает, что я приму на эмоциональном уровне тот факт, что моя мать не вернется. Откуда мне знать это наверняка? В моих снах она возвращается здоровой, а ее смерть была чудовищной ошибкой, но она молчит и стоит вдалеке, как тень, не зная, что произошло за годы ее отсутствия. В мире подсознательных мыслей, в котором моя мать мертва, но не совсем, я – по-прежнему дочь, которая ждет, что ее мать станет наставником. Я не могу заменить ее. Даже сама.

Возможно, это мой способ почтить ее – утверждать, что мои мелкие домашние проблемы может уладить лишь она. Возможно, именно поэтому мне никогда не удавалось найти замену матери. Хотя я нуждалась в более зрелой, опытной женщине, и когда знакомлюсь с такой, я никогда не знаю, в каком объеме могу попросить поддержку и на что вправе надеяться. Мать моего бывшего однажды заявила, что я не уважаю ее, и теперь я задаюсь вопросом, правда ли это. Я знаю, что не собиралась проявлять неуважение, но она могла так воспринять мою эмоциональную отстраненность и огромную самодостаточность. Я понятия не имела, как вести себя в присутствии более взрослой женщины – слишком много времени прошло с тех пор, как я потеряла такую женщину. Какой опыт дают твои 65 лет? Какой авторитет мы обе вправе проявлять? Относиться к пожилой женщине на равных – значит обесценивать ее опыт и мудрость. Подчиниться – значит игнорировать собственные наработки. Если другая женщина не начинает действовать первой, задавая тон отношениям, я веду себя неуверенно, неловко и застенчиво, опасаясь ее осуждения. Я хочу, чтобы в ее присутствии мои дети вели себя идеально. А сама не знаю, куда деть руки.

Позволить женщине заботиться обо мне по-настоящему – это предложение всегда манило и пугало одновременно. Мне хотелось ощутить мягкое и сильное давление женских рук, когда я болею, чувствую себя одинокой или напуганной, но я боюсь, что постоянное присутствие будет казаться вторжением. Я до сих пор задаюсь вопросом: не сделали ли меня все годы, проведенные в одиночестве и надежде на волшебное появление другой мамы, слишком самодостаточной и колючей, чтобы принять ее. Не поздно ли?

Джойслин, которая 21 год искала замену маме, говорит, что нет. Ей было пять лет, когда мать положили в больницу. Последовавшая серия госпитализации длилась 12 лет. Когда мать Джойслин была дома, она так много пила, что усугубляла конфликты в семье. Без стабильной материнской фигуры, за которой можно было бы наблюдать в детстве, Джойслин никогда не чувствовала себя уверенной или ценной как женщина. Затем, когда ей было 20 с небольшим, она познакомилась с женщиной в церкви.

Кей была на 13 лет старше, разведена и жила с двумя детьми. Мы стали близкими подругами. Я думаю, что она нуждалась в другом человеке, чтобы найти смысл в жизни. Я же нуждалась в маме. Вряд ли тогда она понимала, как много значит для меня. Мы просто дружили – обе гетеросексуалки, – но я будто постоянно изучала ее. Помню, как шла за ней в ванную и смотрела, как она красится. Она злилась и спрашивала: «Может, ты выйдешь? Почему ты следишь за мной?» Тогда я не понимала свое желание наблюдать за ней, но теперь мне понятно: так маленькие девочки наблюдают за мамой. В детстве у меня не было подобной возможности. Через несколько лет после знакомства с Кей я почувствовала, что нахожусь в комнате с кирпичиками на полу. Когда она появилась в моей жизни, кто-то будто впервые сказал мне: «Хорошо, положи голубой кирпичик на желтый, а затем рядом – красный». Друзья говорили мне: «Что с тобой происходит? Ты так изменилась». Моя жажда наконец была утолена. Мы с Кей дружили почти 10 лет. Хотя теперь я живу в другом городе, все равно считаю ее близкой подругой. Если мне понадобится женский совет, я знаю, к кому обратиться.

«Мы обе гетеросексуалки», – заявляет Джойслин, желая прояснить ситуацию. В конце концов, как еще объяснить нетрадиционную ориентацию женщины, которая нуждается в дружбе с другой женщиной? Многие женщины, опрошенные для этой книги, выдохнули с облегчением, когда я упомянула эту тему. Они признали, что гендерная неопределенность нередко заставляла их усомниться в своей ориентации. Если порой я чувствую себя как мужчина и хочу, чтобы в мою жизнь вошла женщина, значит ли это, что я лесбиянка?

«Мне всегда было комфортно с мужчинами и мальчиками, – поясняет 36-летняя Джейн. – Но в моей жизни был период, когда я считала себя лесбиянкой, потому что нуждалась в женском прикосновении. Я думала: “О боже, ко мне прикоснулась женщина” – всякий раз, как меня обнимали. Иногда я жалела, что не могу арендовать маму, чтобы мы лежали вместе и обнимались. Я общаюсь с заботливыми женщинами, и они вызывают у меня восхищение. Это как выход в астрал. Я просто хочу снова стать ребенком, чтобы меня обнимали. И никогда не выходить из этих фантазий».

Фантазии Джейн скорее относились к эмоциональному и физическому утешению, которое она связывала с более взрослой защитницей, чем к сексуальным предпочтениям. 32-летняя Аманда пришла к тому же пониманию в университете, когда начала встречаться с девушкой, чтобы проверить, связаны ли ее эмоциональные импульсы с сексуальным желанием. Она обнаружила, что предпочитала женщин в социальном и эмоциональном плане, но в сексуальном ее по-прежнему влекло к мужчинам. Сегодня она делит свои потребности в общении между мужем и небольшой группой близких подруг. «Я очень ценю подруг, – говорит Аманда. – Мне просто веселее с девушками. Я помню, как пыталась дружить с парнями, но это ни к чему не привело. Недавно я познакомилась с группой женщин, которые делают украшения из глины. Мне проще общаться с женщинами постарше, и я подружилась с некоторыми взрослыми участницами группы». В компании подруг Аманда черпает женскую энергию и эмоциональную поддержку, которую редко получает от мужчин. А когда нуждается в зрелой и опытной женщине, отправляется к бабушке, которая воспитала ее и которую она по-прежнему считает своей семьей.

Разумеется, человек, заменяющий мать, поможет девочке в детстве, подростковом и раннем взрослом возрасте. Дети, пережившие трагедию или тяжелые социальные условия, смогут стать эмоционально стабильными и способными взрослыми, если в их жизни будет участвовать хотя бы один надежный и заботливый взрослый. Наставница, которая серьезно подходит к воспитанию девочки, оставшейся без матери, укрепит ее самооценку и уверенность как женщины и личности. «Благодаря наставнику ребенок чувствует, что он имеет значение, – поясняет Филлис Клаус. – Что он важен и нужен миру. Так возникает чувство “я” Девочка слышит, что ее называют способной, что она может многого добиться. Это помогает ей хорошо относиться к себе и стать независимой, избавляет от чувств тревоги, зависимости и депрессии». Здоровое развитие зависит от крепкой убежденности девочки в своей нужности и привлекательности, а также в том, что ее примут такой, какая она есть. Девочка нуждается в этой уверенности, чтобы сформировать комфортную гендерную идентичность. «Естественная тенденция ребенка – тянуться к родителю своего пола и наличие скрытого, но доступного гендерного чувства “я”, которое формирует ее уверенность в процессе развития, – говорит Клаус. – Я пытаюсь понять, как дочь, оставшаяся без матери, может обрести это в жизни. Очень часто тетя или подруга матери оказывает влияние на чувство “я девочки».

Где дочери ищут женскую поддержку и утешение после смерти матери? Из 97 женщин, которые сказали, что нашли одного или несколько человек, заменивших маму, 33 % назвали тетю, 30 % – бабушку, 13 % – сестру, 13 % – учительницу, 12 % – подруг, 10 % – коллегу. Остальные в порядке убывания соседку, мать подруги, свекровь, мачеху, мужа, любовника, двоюродного брата или сестру. Самая большая группа – 37 % – сообщила, что они не нашли замену матери и научились полагаться на собственные ресурсы. Кто-то черпает поддержку из разных источников, таких как религия, литература, телевидение, фильмы и воспоминания о матери, угасающие с каждым годом.

Вполне логично, что в первую очередь дочь ищет замену матери в семье. По мнению психолога Уолтера Томана, лучшая замена близкого – человек, который максимально на него похож. Возможно, поэтому мать чаще всего заменяют тети и бабушки.

Но «похожих» людей обычно сложно найти. Если человек, похожий во всех смыслах на умершего человека, например родителя, может помочь ребенку… скорбящий ребенок принял бы его сразу после смерти родителя. Тем не менее в большинстве случаев утрата человека требует длительного периода скорби и ожидания. Как правило, этот период увеличивается в зависимости оттого, сколько прожил ребенок с умершим человеком и насколько на умершего похож тот, кто его заменит.

По этим причинам, а также по тем, которые были перечислены в главе 6, ребенок долго принимает мачеху в качестве новой мамы. Она может вступить в семью до того, как дочь успеет оплакать мать и отделиться от нее, или когда дочь находится в фазе развития, которая предполагает тесную связь с отцом или отвержение всех родителей. Более чем в половине из 83 приемных семей, представленных в опросе «Дочерей без матерей», мачеха вступила в семью в течение двух лет после смерти матери. Чувства гнева и предательства нередко мешают дочери принять мачеху как хороший образец фемининности.

Дочь, которая растет с мыслью, что взрослая женщина опасна, может неосознанно перенести дух соперничества, который когда-то был в ее отношениях с мачехой, во взрослые отношения с другими женщинами. Например, если женщина узнает, что ее коллега получила работу мечты, это может пробудить былые чувства вытеснения и отвержения, которые она испытывала каждый раз, думая о том, что отец выбрал мачеху вместо нее. Тогда взрослая дочь направит гнев на коллегу, хотя на самом деле всегда соревнуется с мачехой.

Гнев к мачехе обычно приходит из более глубокого источника – смерти матери. Когда дочь вымещает нерешенный гнев по отношению к матери, которая бросила ее, на новой жене отца, она проецирует на мачеху образы Плохой матери – это архетип Злой мачехи – и сохраняет все образы Хорошей матери для умершей мамы. Роуз-Эмили Ротенберг поясняет в статье «Архетипы сироты»:

Поскольку родной матери больше нет, сирота часто представляет, что ее настоящая мать была идеальной и отзывчивой. В итоге вторая «мать» принимает противоположную, темную и демоническую сторону. Поскольку мачеха «не настоящая» и ее приемный ребенок – тоже «не настоящий ребенок», они оба переживают не лучшие отношения в дуэте матери и ребенка.

Гневная и обиженная тирада дочери «Ты не моя мама!» часто влечет за собой тихий, но не менее обиженный ответ: «Что ж, ты тоже не мой ребенок». Сколько женщин без матери рассказывают, как поддерживали архетип Злой мачехи? Их гораздо больше, чем тех, кто его опроверг. Это говорит о сложностях в отношениях между мачехой и падчерицей, когда родная мать умирает или уходит из семьи. Идеализация ушедшей матери, нереалистичные ожидания мачехи и появление сводных братьев и сестер портят отношения между дочерью, лишившейся матери, и новой женщиной в доме.

Аманда прожила 12 лет с мачехой. Когда-то она верила, что та заменит ей мать. Аманде было три года, когда отец оформил опеку над ней после развода, что запрещало матери видеться с девочкой. Следующие четыре года Аманда жила с отцом и бабушкой. Каждый вечер перед сном она молилась о новой маме. Наконец ее желание исполнилось, но новая мама не оправдала ее надежд.

Я так хотела маму. Когда папа сказал, что собирается жениться на Эллен, я была вне себя от счастья, считала ее самой красивой женщиной в мире. Стояла середина 1960-х. Она снималась в сериале «Гиджет», а когда-то выиграла конкурс красоты. Она идеально одевалась. Все было идеальным. Но в первый же год я поняла, что она была странной. Я звала ее Снегурочкой. Через десять месяцев она родила ребенка, мою сводную сестру, и впала в депрессию, когда Калли исполнился год. Когда я уехала из дома в 18 лет, она по-прежнему была в депрессии. В итоге я заменила Калли маму, потому что мачеха все время валялась на диване перед телевизором, ходила по магазинам, красила ногти или читала любовные романы. Спустя несколько летя почувствовала себя полностью брошенной. Я была так разочарована. Никто не понимал этого и не спрашивал, как я себя чувствую. Я выросла… замкнутой, печальной и жалеющей себя.

Да, истории о Злой мачехе, которые я слышала, были односторонними, но даже если главные факты верны, многих женщин без матери воспитали мачехи, по характеру если не жестокие, то эмоционально холодные. Кто-то заботился лишь о родных детях и превратил падчериц в служанок. Кто-то запрещал девочкам общаться с отцом и забрать вещи родной матери после ее смерти. Мачехи завидуют близости падчерицы с отцом, не хотят принимать ребенка от «другой женщины» или просто не заинтересованы в материнстве. Они допускают ошибки, сдаются или ругают приемного ребенка. Жизнь в новой семье, где умерла мать, ставит мачеху в трудное положение. Канонизированная умершая мать может усилить ее неуверенность даже больше, чем если бы мать была жива и просто ушла из семьи. Мачеха вымещает обиду и гнев на падчерице, которая наиболее близка к умершей матери.

У более взрослых детей с ограниченной зависимостью от семьи сложная мачеха скорее вызывает раздражение. Она не причиняет травму ежедневно. Но для детей, которые по-прежнему живут с семьей, последствия могут быть очень серьезными. В исследовании с участием 160 пациенток с психическими заболеваниями, потерявших мать в возрасте до 11 лет, британский психолог Джон Берчелл обнаружил, что 82 % женщин, у которых были плохие отношения с мачехами, позже страдали от депрессии. Очевидно, именно появление плохой мачехи после смерти или ухода матери, а не отсутствие матери как таковой – важное связующее звено между утратой матери и поздней депрессией дочери.

Более десяти женщин признались мне, что связывали свою неуверенность, низкую самооценку и тяжелое одиночество не с потерей мамы, а с появлением критикующей и требовательной мачехи, которой никогда не могли угодить. Одна 34-летняя женщина так объяснила свою боль, которую до сих пор чувствует, вспоминая детство: «Некоторые тревоги и потребности связаны с потерей связи, которую ребенок не должен терять. Но другие касаются тяжелых отношений с “мачехой-монстром”. Я не уверена, что когда-нибудь смогу отделить боль из-за потери одного от боли из-за приобретения другого».

Тем не менее отношения между мачехой и падчерицей не всегда обречены на провал. К примеру, Кэролайн говорит, что очень скучает по мачехе, умершей три года назад. Эта женщина, которую Кэролайн называет своей “второй мамой”, вступила в их семью через полгода после смерти родной матери. Тогда Кэролайн было 11 лет. «Мама Джин волновалась перед приходом в нашу семью. Ее ждали четыре ребенка, один из которых был подростком, а через пару лет у нее родилась дочь, моя сводная сестра, – рассказывает Кэролайн. – Моя вторая мама любила нас и позволяла быть самими собой. Она не вмешивалась в нашу жизнь, но мы знали, что при необходимости она всегда поможет. Мы очень любили ее и считали, что нам повезло с ней. Пережить ее смерть было не легче и, вероятно, даже сложнее, чем смерть родной мамы».

53-летняя Кэролайн обрела хорошую замену матери в подростковом возрасте. Тем не менее она нуждалась в поддержке родной матери, когда достигла таких женских этапов развития, как начало менструации, рождение ребенка и наступление менопаузы. Кэролайн, как и другие дочери без матерей, обнаружила, что, даже если мачеха воспитывает, заботится и поддерживает тебя в эмоциональном плане, ты все равно чувствуешь утраченную связь. «Дочь чувствует, что родная мать хранит секреты, что она – источник определенных знаний, которые доступны только ей, – поясняет Ивелин Бассофф. – На мой взгляд, даже если дочь без матери получит всю информацию о менструации, противозачаточных средствах и родах ребенка, она все равно будет чувствовать, что чего-то не хватает, что ее мать могла дать ей то, чего не могут дать другие. Это ощущение неразрывности матери и дочери». Поддержки другой женщины не всегда достаточно, даже если ты понимаешь, что нуждаешься в ней.

Так что мы ищем? Чего не может дать другая женщина? Одна за другой женщины делились со мной тем, по чему они скучают больше всего. По маминой еде – когда они пекут лимонный пирог, он получается другим. Или по совместному шопингу. Женщины признаются, что не могут покупать одежду в одиночестве.

Еда, одежда и чувство безопасности, которое дает первое и второе, – вот базовые потребности ребенка, которые обычно удовлетворяет мать. По мере взросления ребенка она снимает с себя ответственность. Например, грудь или бутылочка с молоком заменяют детское питание, затем – домашние ужины, подогретый обед и деньги на покупку обедов в школе с друзьями-подростками. На базовом уровне дочь понимает, что кто-то уделяет внимание тому, ест ли она три раза в день. Когда дочь говорит, что скучает по маминой еде, она не имеет в виду, что скучает по куску пирога. Она скучает по заботе и поддержке.

Эти глубокие потери часто выходят на передний план в жизни дочери-подростка, оставшейся без матери. В это время девочка переживает серьезные физические и эмоциональные перемены. Хотя дочь-подросток может отвергать поддержку матери и настаивать, что справится сама, мать по-прежнему отражает женскую мудрость и выступает в роли тихой гавани. Когда дочь проходит такие важные женские этапы развития, как начало менструации, потерю девственности, беременность, рождение ребенка и менопаузу, она знает, что мать уже пережила их. Она нуждается в поддержке человека, который понимает тонкости женского тела, потому что сама дочь не разбирается в этом.

32-летняя Роберта говорит, что 17 лет назад лишилась человека, с которым можно было поделиться женскими переживаниями. Когда-то она спрашивала у мамы о мастурбации и менструации, но когда в 16 лет ей захотелось узнать подробнее о физическом развитии, Роберта поняла, что ей не к кому обратиться. Мысль обратиться с вопросом к отцу и эмоционально отстраненной старшей сестре пугала. Роберта осталась наедине со своими страхами, которые быстро переросли в настоящую тревогу. «Я была зациклена на своей плоской груди и не могла пользоваться тампонами, – признается Роберта. – Я действительно боялась, что выгляжу неженственно. Думала: “У меня нет груди, и мне больно пользоваться тампонами. Разве я женщина?” Ведь женщиной тебя делают не мелкие вещи вроде умения готовить. Один пол отличается от другого телом. Я боялась того, что происходило с моим. Без мамы эти проблемы казались чудовищными. Я прожила в страхе не меньше пяти лет».

Роберта чувствовала, что отец не мог избавить ее от стресса подросткового периода. Хотя отцы доносят до дочерей свои интимные взгляды и ценности через комментарии и примеры, они – не лучший источник женской информации. Исследование Университета Вайденера, в котором приняли участие 24 полных семьи с девочками-подростками, показало, что половина девочек обращалась к матерям за информацией о сексе, но никто не обращался с этими вопросами к отцам. В этом исследовании, проведенном среди семей среднего и высшего среднего класса, обсуждения секса и половой жизни между отцами и дочерьми были зачастую объективными и неинформативными, если вообще происходили.

Без матери в доме такое событие, как первая менструация дочери, нередко приравнивается по значению к плохому дню. Наоми Ловински называет менструацию, а также рождение ребенка и его воспитание женскими мистериями, глубоким и преимущественно женским опытом, который связывает мать и дочь. На протяжении 2000 лет, до 396 года нашей эры, греки восхваляли эту связь на ежегодной религиозной церемонии в Элевсине. Такие церемонии, получившие название Элевсинских мистерий, были основаны на мифе о богине Деметре и ее дочери Персефоне, которые оказались разлучены, когда Аид, бог смерти, забрал Персефону в Царство мертвых и сделал своей женой. Опечаленная Деметра безутешно плакала и в отместку уничтожила урожаи зерна на земле, после чего Аид согласился возвращать Персефону к матери на девять месяцев в году. Мистерии были настолько почитаемы, что все их участницы предварительно проходили сложный процесс очищения. Его устраивали в честь возвращения Персефоны к матери и воссоединения двух потерянных душ. Кроме того, люди отмечали естественный цикл рождения, смерти и возрождения. «В современной культуре женщине сложно ощутить связь с мистериями, – утверждает доктор Ловински. – Без матери первая менструация – лишь событие, связанное с гигиеной. Либо девочки полностью его игнорируют. Если мать жива, она отражает женскую энергию, которую можно впитать и которая поможет девочке почувствовать масштаб события, отпраздновать его по-женски».

«Большинство матерей и дочерей тайно понимают такие вещи, – продолжает она. – Они могут не обсуждать это вслух, но разделяют знание о том, каково быть женщиной. Мы знаем, что каждый месяц теряем кровь и что у нас есть другие общие события, о которых не говорят в мужском мире. Еще у нас есть небольшие секретные способы делать что-то, например готовить или выбирать одежду. Если с девочкой никто не поделится этими знаниями, она возьмет на себя огромный груз мистерий, который без помощи другого человека может пугать. В нашей культуре наставления во многом являются общими и неосознанными, но на каком-то уровне мать думает о том, что у нее есть дочь, у которой началась менструация и которая теперь может родить детей. Кто-то уделяет внимание значимости этого события, пусть и не выражает это вслух. Если никто не уделяет внимания, девочка чувствует эмоциональное безразличие».

Мои первые месячные не были огромным праздником. Когда я сказала о них матери, она дала мне пощечину и тут же крепко обняла. То же самое с ней когда-то сделала ее мама. Позже я узнала, что это восточноевропейская традиция, которая означает, что ты отталкиваешь ребенка и приветствуешь женщину. Я рада, что мама была рядом в тот момент. Даже если тогда у нее не было менструации, она стала женским ритуалом, который нас объединил. Пощечина и объятия связали меня с поколением женщин из ее семьи, у которых когда-то была менструация.

49-летняя Хелен вспоминает, как при первой менструации попыталась ощутить связь с другой женщиной. Ей было десять лет, когда умерла мать. У нее не было сестер, но был старший брат. Спустя три года Хелен осталась дома одна и поняла, что у нее начались первые месячные. «Я испугалась и обрадовалась, но еще почувствовала себя очень одинокой, – вспоминает она. – Я вышла во двор и увидела соседку на улице. Я почувствовала огромное желание подойти к ней и сообщить о том, что со мной произошло, пусть я знала ее не очень хорошо, и это было слишком интимным признанием. Но, по крайней мере, я рассказала другой женщине о важном этапе своей жизни. Почувствовала приятную и одновременно печальную смесь одиночества, неудачи и триумфа».

По мнению Хелен, ее мать превратила бы это событие в повод для праздника. Точно так же я думаю, что моя мать избавила бы меня от опасений по поводу брака и воспитания детей. Конечно, мы идеализируем своих матерей и представляем все в романтическом духе. Гораздо приятнее вспоминать, как мама учила нас пользоваться тампонами, и представлять ее утраченный потенциал, чем сомневаться, что она поддержала бы нас, когда мы нуждались в поддержке. Наделение матерей посмертной силой позволяет оставаться их дочерьми. В какой-то степени это наделяет нас отношениями матери и дочери, в которых мы так нуждаемся.

Мы успокаиваем себя подобными фантазиями, хотя многие матери почти не поддерживают своих дочерей. Взрослая женщина, недовольная собственной гендерной идентичностью, может навредить идентичности дочери, вызвав чувство неполноценности и повергнув ее в состояние подчинения, от которого сама мать не может избавиться. Менструация не будет поводом для праздника, если мать приравнивает кровотечение дочери к собственному старению. Свадьба дочери не обрадует мать, которая чувствует себя брошенной и обиженной из-за неудачного брака.

Но моя мать? О, нет! Моя мама росла бы параллельно со мной. Она никогда не завидовала бы и не злилась. Она стала бы важным источником женской информации, кладезем знаний о браке, рождении ребенка и старении. Помогла бы мне признать свою гендерную идентичность на каждом этапе развития. В моих мечтах она – все, в чем я нуждалась и до сих пор нуждаюсь. Когда я настаиваю на таких мыслях, легко обвинить ушедшую мать в своих чувствах неполноценности, обманутости и обделенности.

25-летняя Ронни потеряла мать восемь лет назад. «Без матери я действительно считаю себя калекой, – признается она. – Будто никогда не сравнюсь с женщиной, у которой есть мать, и никогда не узнаю то, о чем знает она, и никогда не почувствую себя уверенной». Хотя я понимаю эти чувства, потому что сама их испытываю, смотрю на Ронни – прекрасную успешную девушку, которая выглядит уверенной и самодостаточной, – и думаю, что, если бы увидела ее на улице, восхитилась бы ею и решила, что она обладает знаниями, которых мне часто не хватает.

Мы отлично скрываем свои слабости и компенсируем их по мере возможности. Устоявшаяся фемининность не может стать руководством к действию. Мы постепенно ее меняем. Многие из нас только начали понимать масштаб и ценность этого задания.