Глава 23

Уже на подходе к ее кабинету ощущался незабываемый аромат. Воскрешенные обонянием воспоминания о давно минувших днях и месяцах, наполненных чувственностью, привели мозг в состояние боевой готовности.

И почему он не надел сегодня рубашку поприличнее? Почему не воспользовался одним из дезодорантов Мортена с ароматом ванили? Почему не…

– Привет, Карл. Привет, Ассад, – послышался голос, который некогда был способен сразить его наповал.

Она сидела в кабинете без стола, но с четырьмя креслами, и улыбалась им ярко-красными губами так, словно они виделись буквально накануне.

Мёрк кивком поприветствовал ее и Ирсу, не в состоянии выдавить из себя ни слова, и сел, ощущая в горле огромный ком, мешавший говорить членораздельно.

Мона вроде была все та же, но кое-что изменилось. Тело было такое же стройное и по-прежнему вызывало у Карла вожделение, однако выражение лица стало другим. Красные губы – тоньше, узкие морщины над верхней губой пролегли глубже; кожа чуть посветлела, но тем соблазнительнее было к ней прикоснуться.

Это была его Мона, только немного постаревшая. Его Мона, которая вот уже несколько лет жила без него… Что произошло с ней за этот период?

Мёрк на секунду задержался взглядом на недолгой, но проникновенной улыбке, адресованной им с Ассадом, и сделал глубокий вдох ртом. Все его тело словно сотряс один мощный удар, и Карл почти ощутил физическую боль.

Заметила ли она его реакцию? Он, по крайней мере, предпочел бы, чтобы не заметила.

Мона повернулась к Розиной сестре, сидевшей рядом с ней в кресле.

– Мы с Ирсой изучили список, составленный Гордоном Тейлором, а также то, как и когда менялись записи Розы Кнудсен в блокнотах с так называемыми мантрами. Ирсе есть что сказать в этом отношении, насколько я успела заметить. Начнете, Ирса? А я по ходу дела буду дополнять ваш рассказ своими комментариями.

Рыжеволосая подражательница героиням фильмов Тима Бертона кивнула, казалось, глубоко затронутая ситуацией. «Заранее простите мне мои слезы», – говорил ее взгляд. Она глубоко вздохнула и приступила к повествованию.

– Многое из того, что я вам скажу, вы, вероятно, уже и так знаете, но я не в курсе, что именно, поэтому расскажу все. Очень странно, но я только сейчас вникла в записи Розы. И теперь вижу, что замечания Гордона совершенно справедливы.

Она выложила список перед ними. Карл знал перечисленные в нем фразы чуть ли не наизусть.

– Отец начал гнобить Розу, когда мне было семь лет, Вики – восемь, Лизе-Мари – пять, а Розе – девять. Не знаю точно, почему. Но как будто в восемьдесят девятом году произошло некое событие, после которого он совсем не давал ей проходу. С девяностого по девяносто третий год его нападки становились все серьезнее и серьезнее. Когда в девяносто третьем Роза начала писать, что боится, это более-менее совпало по времени с тем, когда она начала надолго запираться у себя в комнате. Она даже стала закрывать дверь на замок и открывала только мне или Вики. Мы приносили ей еду, ведь сестре надо было чем-то питаться. Мы должны были постучаться к ней несколько раз и убедить ее в том, что с нами нет отца, только после этого Роза отпирала дверь. Она выходила из комнаты, только когда ей надо было идти в школу или хотелось в туалет, причем туалет она посещала, только когда все спали.

– Вы могли бы привести несколько примеров психологического террора, которому ваш отец подвергал Розу? – попросила Мона.

– Это происходило по-разному. В его глазах, Роза совсем ничего не могла сделать нормально, и, как только подворачивался малейший повод, он разносил ее в пух и прах. Он высказывал ей, что она уродина, что никто на свете не захочет иметь с ней дело, что лучше б ей вовсе не рождаться на свет. И всё в таком роде. Мы затыкали уши, ибо это было невыносимо, и потому многое, к сожалению, уже позабылось. Мы с Вики и Лизой-Мари недавно обсуждали подобные моменты, и то немногое, что нам удалось вспомнить, поистине… – Ирса сделала несколько поспешных глотательных движений, чтобы подавить слезы, но ее глаза выдавали печаль и сожаление о том, насколько безучастно отнеслись они к трагедии Розы.

– Продолжайте, – подтолкнула ее Мона.

– Сейчас. В девяносто пятом году, очевидно, Роза предприняла контратаку. Разве не чувствуется это, когда читаешь фразу «Не хочу тебя слышать»?

Вопрошая, Ирса обвела взглядом присутствующих.

– Вы имеете в виду, что все эти фразы представляют собой своего рода внутренний диалог с отцом, причем он продолжается даже после смерти отца? – уточнил Карл.

Она кивнула.

– Совершенно точно. И в девяносто пятом Роза меняется – из запуганной и забитой она превращается в Розу, которая способна действовать решительно, и это явно связано с влиянием новой девочки, пришедшей к ним незадолго до этого. Насколько я помню, ее звали Каролина. Это была продвинутая девочка, она слушала рэп и хип-хоп, таких исполнителей, как Тупак, Шэгги и «Эйтболл», в то время как мы все тащились от бойз-бэндов – «Тейк Зэт», «Бойзоун» и так далее. Она переехала из Вестебро и отличалась абсолютной непримиримостью, которой заразила и Розу. Наша сестра вдруг стала носить одежду, которая больше всего раздражала отца, и стала затыкать уши руками, как только он приближался.

Карл хорошо представлял себе эту картину.

– Но все-таки он не бил ее?

– Нет, отец был гораздо более изощренным. Ему удалось запретить нашей матери прибирать комнату Розы. Или он старался наказать ее лишением карманных денег. И всячески покровительствовал нам с сестрами, игнорируя Розу.

– А вам это казалось абсолютно нормальным? – поинтересовался Мёрк.

Ирса уклончиво пожала плечами.

– Тогда мы считали, что Розе было все равно. Что она по-своему справляется с ситуацией.

– А как реагировала мать? – спросил Ассад.

Ирса поджала губы и лишь через полминуты смогла продолжить свой рассказ. Взгляд ее беспокойно бегал повсюду – таким образом она старалась избежать прямого визуального контакта с собеседниками. Так продолжалось и после того, как она заговорила.

– Мать всегда была заодно с отцом. Ну, не то чтобы она поддерживала его всерьез, но по крайней мере никогда не осмеливалась перечить ему в открытую или защищать Розу. А когда один-единственный раз она все-таки осмелилась вступиться за дочь, отец обратил свои тиранские замашки и против нее. Такова была цена бунта Розы. Это можно проследить по девяносто шестому году, когда мама в конце концов сдалась и также начала оскорблять Розу. С высоты прожитых лет можно сказать, что ее как будто затянуло вихрем отцовских выпадов.

– Значит, поэтому Роза взывала о помощи к матери в блокноте за девяносто шестой год… Но получила ли она эту помощь?

– Мать уехала, и Роза оказалась практически беззащитной. За это она возненавидела мать.

– После отъезда матери Роза переключилась в блокноте на надпись «Тварь».

Ирса подтвердила эти слова и потупилась.

Здесь вмешалась Мона.

– После этого Розе стало хуже. И хотя с учебой в гимназии она справлялась неплохо, травля со стороны отца все усугублялась. В конце концов она осмеливалась делать лишь то, что требовал от нее отец. И когда после окончания школы тот заявил, что отныне она должна полностью оплачивать свое проживание в его доме, Роза согласилась на работу в администрации сталепрокатного завода, где работал отец. Спустя полгода он погиб в результате несчастного случая на производстве. Роза стояла в этот момент рядом и оказалась свидетельницей того, как отца расплющило стальной плитой. «Помоги мне» – вот что принялась писать она после этого.

– А как вы думаете, почему?

Ирса взглянула на Карла, мрачная, как сама смерть. Возможно, теперь она в полном масштабе осознала степень их с сестрами пассивности. По крайней мере, ответить она так и не смогла.

И снова ей на выручку пришла Мона:

– Ирса объяснила мне, что они с сестрой не знали наверняка, что происходило, так как в тот момент Роза съехала. Но нет никаких сомнений в том, что она находилась в состоянии постоянного шока и постепенно скатывалась в глубокую депрессию. К сожалению, сестра вовремя не обратилась за лечением, а потому со временем все больше и больше впадала в уныние. Пессимизм и угрызения совести за все подряд заставляли ее совершать странные поступки. Она начинает посещать бары и соблазнять там мужиков. Спит с кем попало. Заводит целую череду знакомств на одну ночь. И, вступая в интимные связи, играет разные роли. На самом деле она просто больше не желает оставаться собой.

– Что насчет мыслей о самоубийстве? – спросил Карл. – Наверное, сразу они не возникали, да, Ирса?

Та покачала головой.

– Нет. Она просто хотела уничтожить себя как личность и стала одеваться как мы, ее сестры. Представляла себя кем-то из нас, возможно, потому, что отец не издевался над нами и со временем у всех нас появилась нормальная семейная жизнь, во многом благодаря ей, потому что она всегда переживала за нас и изо всех сил старалась помочь, – чуть слышно продолжала Ирса. – Хуже всего было при смене тысячелетий. В тот новогодний вечер мы собрались все вчетвером, что бывало довольно редко. Все мы пришли со своими парнями, и только Роза была одна, и она явно чувствовала себя не лучшим образом. Сразу после того, как мы спели новогоднюю песню, Роза заявила, что с нее хватит и что это будет последний ее год. А потом, через несколько недель после Нового года, на дне рождения Лизы-Мари мы увидели, как она сидела и крутила в руках ножницы, как будто собиралась порезать себе запястье. – Ирса вздохнула. – Тогда это была просто забава, но в прошлом году, когда ее положили в Нордванг, она действительно почти перерезала себе вены на обеих руках. – Она вытерла глаза рукой и еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. – По крайней мере, тогда нам удалось убедить ее сходить к психологу. Вообще-то, это была заслуга Лизы-Мари, нашей младшей сестры, к которой Роза всегда была привязана больше всего.

– Прекрасно! А тот самый психолог, случайно, не может помочь нам разобраться в происходящем? – спросил Мёрк. – Ирса, вы помните его фамилию?

– Девушки пытались с ним поговорить, Карл, но он сослался на врачебную тайну. Ирса назвала мне его имя. Это Бенито Дион. Вообще-то я его знала. Талантливый психолог, он преподавал нам когнитивную…

– Ты сказала «знала». То есть его уже нет в живых?

Мона покачала головой.

– Сейчас ему было бы более ста лет.

Проклятье!

Карл тяжко вздохнул и опустил взгляд на список Розиных «мантр».

– Я вижу, что в течение пары следующих лет она потихоньку вернулась к более стабильному состоянию – от «черного ада» через «тьму» к «серому». А затем, вероятно, сама себя убеждала «не думать» и даже не существовать. Она пишет: «не существую». Но что происходит в две тысячи четвертом году, когда внезапно появляется новый оттенок – «белый свет»? Вы в курсе, Ирса?

– Нет, но мне кажется, Гордон все правильно истолковал. Она поступила в академию полиции, прекрасно ощущала себя там и была очень довольна. До тех пор, пока не провалила внутренний экзамен на водительские права.

«И уже тогда она была ненормальной», – подумал Карл. Разве ему не рассказывали, как ее развратное поведение в полицейской академии постепенно стало притчей во языцех? Что ее было проще простого затащить в койку?

– И все же она не спустилась обратно в «Ад», когда ее выперли из академии, верно? Ей вполне удалось сохранить баланс, правда ведь? – вслух заметил он.

– Ну конечно, она же устроилась на неплохую работу в офис «Стейшн Сити», разве ты не помнишь? – прервал Ассад ход его мысли. Карл уже успел позабыть о присутствии своего помощника.

– В какой-то момент она становится глуха к голосу отца, насколько я вижу. – Мёрк указал на 2007 год. – Думаю, оставшиеся фразы нам будет истолковать проще, но, видимо, Гордон уже все сделал за нас?

Мона кивнула.

– Устройство на работу в отдел «Q» в две тысячи восьмом году воодушевило ее, отныне она чуть ли не издевается над отцом. «Теперь не до смеха, а?» А в две тысячи девятом году эти настроения становятся еще более ярко выраженными: «Проваливай, говнюк!»

– Не знаю, помнишь ли ты, но в следующем году она однажды пришла на работу, ни с того ни с сего нарядившись Ирсой, и это шоу продолжалось на протяжении нескольких дней подряд. Стоит признать, что она разыграла нас по полной программе, так искусно удалось ей изобразить другого человека. Но имело ли это перевоплощение целью просто-напросто подразнить нас или же стоит интерпретировать его как рецидив, как ты считаешь, Мона?

Впервые за несколько лет он назвал ее по имени. Как странно звучало оно из его уст… Даже несколько пугающе. Чересчур интимно. Слишком… Что, черт возьми, творится у него в голове?!

– А разве ты не помнишь, Карл, что незадолго до этого вы с ней поругались? – вклинился в поток его мыслей Ассад. – Она отреагировала так, словно ты над ней издевался.

– Но на самом-то деле я ведь не издевался над ней, правда?

Мона замотала головой.

– Теперь мы уже не узнаем. Но при взгляде со стороны становится очевидно, что, как бы то ни было, работа с вами оказала на нее невероятно благотворный эффект, – подытожила она. – А затем, как поведал Гордон, вы расследовали злополучное дело: некий Кристиан Хаберсот на Борнхольме выстрелил себе в голову из пистолета, и внешне он до такой степени был похож на отца Розы, что у нее случилось нервное потрясение. Вполне возможно, что в долгосрочной перспективе ситуация не выглядела такой уж безнадежной, но тут произошло непоправимое: каждый из вас подвергся гипнозу, в ходе которого все то, что давно было вытеснено из сознания, вновь всплыло на поверхность и довело Розу до лечения в психиатрической клинике. Тогда она попала туда впервые за время работы в Управлении. Все верно?

Карл выпятил губы. Не очень-то приятная выходила история…

– Ну, я-то думал, что это была очередная истерика или один из ее многочисленных капризов, который достаточно быстро сойдет на нет. За все эти годы наши с ней отношения складывались по-разному, так откуда ж я мог знать, что все окажется настолько серьезно?

– Она пишет «Я тону», а значит, данный эпизод оказал на нее гораздо более серьезное влияние, чем вы могли предположить, Карл. Тут вас не в чем упрекнуть.

– Ну, ведь она никогда ни о чем таком не рассказывала.

Мёрк подался вперед и принялся копаться в собственной памяти. А правда ли то, что он себе внушил? Действительно ли она ни о чем не рассказывала?

– Задним числом размышляя о минувшем, теперь я понимаю, что Ассад не зря постоянно был начеку. – Он обратился к напарнику: – Что скажешь, Ассад?

Курчавый мешкал, поглаживая себя правой рукой по левому волосатому предплечью. Он явно пытался подобрать слова, чтобы ответ прозвучал как можно мягче.

– Я ведь пытался остановить тебя, когда ты просил ее дописать отчет по делу Хаберсота, помнишь? И все-таки тогда я еще не знал ничего этого, иначе проявил бы чуть большую настойчивость.

Карл кивнул. А теперь на всех стенах в квартире Розы черным по белому было написано самое последнее ее сообщение: «Тебе тут не место». Отец вернулся в ее жизнь.

Последствия его тирании были поистине безграничными.

– И что же теперь, Мона? – спросил он с оттенком отчаяния в голосе.

Она слегка наклонила голову, в ее взгляде выражалось нечто похожее на нежность.

– Я подготовлю отчет для психиатров, работающих с Розой, обо всем, что нам известно, а ты займешься тем, что умеешь лучше всего, Карл. Найди девушку, которая научила Розу бунтовать. Выясни, какой характер носили психологические нападки отца. Возможно, об этом как раз что-то знает ее бывшая подруга, с появлением которой произошли кардинальные изменения в настроении Розы. И наконец, приложите с Ассадом все усилия, чтобы понять, что же на самом деле случилось на сталепрокатном заводе в тот роковой день.