– Виновна на все сто, – коротко заявил мистер Фогг.

Пуаро задумчиво посмотрел на худощавого, чисто выбритого барристера.

Квентин Фогг, королевский адвокат, являл собой совершенно иной, в сравнении с Монтегю Депличем, тип личности. Воля, магнетизм, властолюбие, напор были сильными качествами Деплича. Эффекта в суде он достигал за счет резкой и драматической смены образа. Только что обаятельный, вежливый, любезный – и вдруг почти магическое превращение: оскал, жесткая усмешка – тот же человек жаждет вашей крови.

Квентину Фоггу, бледному и худощавому, определенно недоставало качеств сильной личности. Вопросы он задавал тихим, невыразительным голосом, но при этом был настойчив и последователен. Если Деплича можно было сравнить с рапирой, то Фогга – со сверлом. Он сверлил и сверлил, монотонно и упрямо. Не достигнув вершины славы, Фогг тем не менее заслужил репутацию первоклассного юриста. Свои дела он обычно выигрывал.

– Стало быть, вот какое впечатление произвело на вас это дело? – сказал Эркюль Пуаро, задумчиво глядя на адвоката.

Фогг кивнул.

– Видели бы вы ее на скамье подсудимых. Старик Хамфри Рудольф – а главным обвинителем, как вы знаете, выступал он – просто сделал из нее отбивную. Отбивную! – Он помолчал, потом неожиданно добавил: – Но в целом все прошло слишком уж легко.

– Не уверен, что вполне понял вас…

Фогг свел к переносице свои тонко очерченные брови. Изящные пальцы коснулись безусой верхней губы.

– Как бы яснее выразиться… Это типично английский взгляд на вещи. «Не стреляй по сидящей птице» – вам понятен смысл такого выражения?

– Да-да, как вы сказали, типичная для англичан точка зрения. Но думаю, что я понял. И в Центральном уголовном суде, и на спортивной площадке Итона, и в охотничьих угодьях для англичанина важно, чтобы жертва имела свой шанс.

– Совершенно верно. Так вот, в данном деле у обвиняемой не было ни единого шанса. Хамфри Рудольф делал с ней все что хотел. Первым вопросы задавал Деплич. Она стояла такая покорная, как… как девочка на празднике, и выдавала выученные наизусть ответы. Сама такая смирная, предложения такие правильные, но все вместе совершенно неубедительно! Говорила то, чему ее научили. Но и Деплича нельзя винить. Этот старый шут сыграл свою роль отменно, но в любой сцене нужны два актера, в одиночку не вытянешь. А она ему не подыграла, не поддержала. На присяжных такое ее поведение произвело наихудшее впечатление. Потом поднялся старина Хампи. Вы ведь видели его при жизни? Большая потеря. Отбросил мантию, покачнулся на каблуках и – вперед! Говорю вам, он сделал из нее отбивную. Подводил то туда, то сюда, и каждый раз она попадала в подготовленную им ловушку. Он заставил обвиняемую признать абсурдность ее собственных показаний, заставил противоречить себе, так что она увязала все глубже и глубже. И закончил в своем обычном стиле – неоспоримо и убедительно: «Я полагаю, миссис Крейл, что ваша история о краже яда с целью самоубийства лжива от начала до конца. Я полагаю, что вы украли кониин, чтобы дать его вашему мужу, собиравшемуся уйти от вас к другой женщине, и что сделали вы это намеренно». Миссис Крейл – такое очаровательное, нежное создание – посмотрела на него и сказала: «О нет, нет, я этого не делала». Это прозвучало так блекло, так неубедительно… Я видел, как старик Деплич заерзал на стуле. Он уже тогда понял, что все кончено.

Фогг помолчал с минуту, потом продолжил:

– И все-таки… не знаю. В каком-то отношении она поступила очень умно, воззвав к благородству. Тому самому странному благородству, из-за которого, наряду с приверженностью к жестоким забавам, большинство иностранцев считают нас великими притворщиками. Присяжные, как и все присутствующие, почувствовали, что у нее нет ни единого шанса. Она даже не могла бороться за себя. И уж, конечно, ей нечего было противопоставить такому безжалостному цинику, как старина Хампи. Это ее беспомощное «о нет, нет, я этого не делала» прозвучало просто жалко. С ней было покончено…

Тем не менее в некотором смысле она сделала лучший из возможных ходов. Присяжные удалились, но их совещание заняло лишь чуть больше получаса. Вердикт звучал так: «Виновна, но заслуживает снисхождения».

И вообще, она производила куда лучшее впечатление на фоне другой участницы процесса. Той самой девицы. Присяжные с самого начала прониклись к ней неприязнью. А ей хоть бы что, даже глазом не моргнула. Очень красивая, практичная, современная. Для женщин в зале суда она служила воплощением определенного типа – разрушительницы домашнего очага. Ни одна семья не может быть в безопасности, пока вокруг бродят такие девицы, сексуальные, презирающие права жен и матерей. Должен сказать, она себя не выгораживала. Была замечательно откровенна. Признавала, что влюбилась в Эмиаса Крейла, а он – в нее, и не испытывала ни малейших угрызений совести из-за того, что намеревалась увести его от жены и дочери.

Я даже восхищался ею в каком-то смысле. Смелости, решительности ей было не занимать. Деплич устроил ей жесткий перекрестный допрос, и она выстояла с честью. Но суд отнесся к ней без симпатии. И судье она не понравилась. Судьей был старик Эвис, сам любивший погулять в молодые годы, но ставший суровым моралистом после того, как облачился в судейскую мантию. Обращаясь с напутственным словом к присяжным, он был само милосердие. Отрицать факты Эвис не мог, но от намеков на спровоцированность преступления и все такое не удержался.

– Так он не поддержал версию защиты о самоубийстве? – спросил Пуаро.

Фогг покачал головой.

– Эта версия не имела под собой никаких оснований. При этом я вовсе не хочу сказать, что Деплич не сделал всего, что было в его силах. Он был великолепен. Изобразил трогательный портрет любвеобильного, темпераментного мужчины, проникшегося вдруг страстью к милой девушке, терзаемого муками совести, но не способного устоять. Потом осознание случившегося, вины перед женой и дочерью, раскаяние – и внезапное решение покончить со всем этим! Благородный выход. Могу сказать, это была самая трогательная, самая волнительная часть спектакля. Голос Деплича вышибал слезы из глаз. Присутствовавшие видели несчастного, раздираемого страстями, но пытающегося сохранить благопристойность супруга. Эффект был поразительный. Да вот только когда Деплич умолк и чары рассеялись, этот выдуманный образ исчез. Он плохо соотносился с реальным Эмиасом Крейлом. Слишком хорошо его знали. Он был другим. А Деплич так и не привел ни единого доказательства в подтверждение своих слов. Крейла я назвал бы человеком, лишенным даже зачатков совести. Безжалостный, невозмутимый, довольный жизнью эгоист. Все его понятия о нравственности распространялись только на живопись. Уверен, ничто не склонило бы его написать небрежную, плохую картину. Что касается всего остального, то жизнь он любил во всех ее проявлениях и ни в чем себе не отказывал. Самоубийство? Нет, это не для него!

– Может быть, защита выбрала не лучший вариант?

Фогг пожал плечами.

– А что еще им оставалось? Сидеть сложа руки и твердить, что вина подсудимой не доказана и присяжным нечего рассматривать… Слишком много улик. Яд был у Каролины – сама же и призналась, что украла его. Средство, мотив, возможность – все в наличии.

– Может быть, стоило попытаться доказать, что все это было подстроено?

– Она почти все признала, почти со всем согласилась. В любом случае такой вариант выглядел бы притянутым за уши. Вы ведь, как я полагаю, намекаете на то, что кто-то еще убил Крейла и представил дело так, чтобы подозрение пало на его жену?

– Вы считаете такую версию необоснованной?

– Боюсь, что да, – медленно сказал Фогг. – Вы предполагаете существование некоего таинственного неизвестного. И где же нам искать его?

– Очевидно, в близком круге. Иметь отношение к делу могли пять человек, не так ли?

– Пять?.. Давайте посмотрим. Старый чудак, возившийся с травами и отварами. Увлечение опасное, но человек приятный. Хотя и несколько непонятный. В роли загадочного отравителя я его не вижу. Потом та самая девица. Избавиться от Каролины она бы могла, но Эмиаса убивать не стала бы. Дальше, да, биржевой маклер, лучший друг Крейла. В детективных романах тема популярная, но в реальной жизни я в такое не верю. Вот и всё… а, да, младшая сестра, но ее всерьез принимать не стоит. Получается четверо.

– Вы забыли гувернантку, – напомнил Пуаро.

– Да, верно. Бедняжки, вечно о них все забывают… Смутно, но припоминаю. Средних лет, ничем особенно не примечательная, компетентная. Какой-нибудь психолог сказал бы, что она воспылала к Крейлу запретной страстью, вследствие чего и убила его. Старая дева с подавленными комплексами! Но я в такое не верю, и, насколько могу судить по сохранившимся впечатлениям, неврастеничкой она не была.

– Времени прошло немало.

– Лет, наверное, пятнадцать или шестнадцать. Да, давненько это было… Ожидать от меня точности не стоит.

– Наоборот, вы на удивление хорошо все помните. Даже поразительно. Понимаете, да? Когда вы рассказываете, перед глазами как будто картина встает.

– Вы правы, – медленно сказал Фогг. – Я действительно вижу… довольно ясно.

– Друг мой, мне было бы очень интересно узнать, почему.

– Почему? – задумчиво повторил Фогг, и его умное, тонкое лицо оживилось. – Действительно, почему?

– Кого вы видите так ясно? Свидетелей? Адвоката? Судью? Обвиняемую на скамье подсудимых?

– Конечно, вот она, причина, – негромко сказал Фогг. – Вы сами указали мне на причину. Я всегда вижу ее… Интересная это штука, любовь. В Каролине Крейл это было. Не знаю, была ли она по-настоящему красива. Уже немолода… усталый вид… круги под глазами… Но все строилось вокруг нее. И притом едва ли не половину всего времени ее словно и не было там. Она уходила куда-то далеко, и оставалось только тело – неподвижное, с внимательным выражением на лице и вежливой улыбкой на губах. Вся в полутонах, между светом и тенью. И при всем том она была живее той, другой – девушки с идеальным телом, красивым лицом и жестокой силой молодости.

Я восхищался Эльзой Грир – ее решительностью, характером, бойцовским духом, потому что она выдерживала все нападки мучителей и ни разу не дрогнула. Но я также восхищался и Каролиной Крейл, потому что она не сражалась, а отступила в свой мир полутеней и полусвета. Она не проиграла, потому что не играла. – Фогг помолчал. – В одном я уверен: Каролина убила того, кого любила. Любила так сильно, что вместе с ним умерла ее половина.

Он протер стекла очков.

– Боже мой, что я такое говорю!.. Я был в то время молод. Обычный амбициозный юнец. Такие вещи производят впечатление. Но все равно я нисколько не сомневаюсь, что Каролина Крейл была в высшей степени замечательной женщиной. Нет, я никогда ее не забуду.