Смерть Эмиаса стала ударом грома среди ясного неба. Ничто не предвещало беды, и все, приведшее к ней, прошло мимо меня. Можно ли было предвидеть ее? Неужели все девочки в пятнадцать лет такие же глухие, слепые и бестолковые, какой была я? Может быть. Мне кажется, я хорошо улавливала и понимала настроения окружавших меня людей, но мне и в голову не приходило задуматься над тем, в чем причины этих настроений. Кроме того, именно в то время я вдруг открыла для себя пьянящее очарование слов. Прочитанное, обрывки поэзии – в том числе Шекспира – эхом отдавались в моей голове. Помню, как ходила по садовой дорожке, словно в восторженном бреду, повторяя «под полупрозрачной зеленой волной»… Так чудно звучали эти слова, что их хотелось повторять снова и снова.

И все эти открытия, все эти волнения шли вперемешку с тем, чем я любила заниматься, сколько помню себя. Плавать, лазать по деревьям, лакомиться фруктами, разыгрывать работавшего в конюшне мальчишку и кормить лошадей.

Каролину и Эмиаса я воспринимала как неотъемлемую часть моего мира, его центральные фигуры, но никогда не думала ни о них, ни об их делах, ни о том, что они думают и чувствуют.

Появление Эльзы Грир прошло для меня почти незаметно. Я считала ее глупой, не замечала ее красоты и воспринимала как скучную богачку, портрет которой взялся писать Эмиас.

Впервые вся эта ситуация коснулась меня, когда я услышала с террасы, куда сбежала однажды после ланча, как Эльза говорит, что собирается замуж за Эмиаса. Что за нелепость, подумала я и пристала к нему с расспросами: «Почему Эльза говорит, что выйдет за тебя замуж? Она же не может. Нельзя иметь двух жен – это бигамия, и за это сажают в тюрьму».

Помню, Эмиас очень разозлился. «Как, черт возьми, ты это узнала?»

Я сказала, что услышала через окно библиотеки.

Он разозлился еще сильнее и заявил, что меня нужно отправить в школу и отучить от привычки подслушивать.

До сих пор помню, как меня возмутили его слова. Возмутила несправедливость.

Абсолютная и полная несправедливость.

Я сердито выпалила, что не подслушивала, и вообще, почему Эльза говорит такие глупости?

Он ответил, что она пошутила.

Наверное, я должна была успокоиться. И успокоилась… почти. Но не совсем. И на обратном пути обратилась уже к Эльзе: «Я спросила у Эмиаса, что вы имели в виду, когда сказали, что собираетесь за него замуж, и он ответил, что это была просто шутка».

Я думала, что зацеплю ее, выведу из себя, но она только улыбнулась. Мне это не понравилось. Не понравилась ее улыбка. Я пошла к Каролине. Она как раз одевалась к обеду. Я спросила ее напрямик, может ли Эмиас жениться на Эльзе. До сих пор помню ее ответ слово в слово. «Эмиас женится на Эльзе только после моей смерти».

Вот тогда я успокоилась окончательно. Ведь смерть кажется нам всем чем-то таким далеким. Но обида на Эмиаса за все им сказанное не прошла, и за обедом я постоянно его дергала, так что в конце концов мы разругались вдрызг, и я убежала из столовой, упала на кровать и ревела, пока не уснула.

Визит к Мередиту Блейку запомнился плохо, кроме того эпизода, когда он читал отрывок из «Федона» с описанием смерти Сократа. Раньше я о нем не знала, и это показалось мне самым прекрасным из всего, что я когда-либо слышала. Вот только связать его с каким-то определенным временем я не могу. Это мог быть любой день того лета.

Точно так же я не помню, как ни стараюсь, что было на следующее утро. Вроде бы купалась. Кажется, что-то штопала. Все будто в тумане, вплоть до того момента, когда на террасе появился запыхавшийся Мередит. Лицо у него было серое и какое-то странное. Помню, как со стола упала и разбилась кофейная чашка – ее уронила Эльза. Помню, как она вдруг сорвалась с места и побежала по тропинке. Помню ее перекошенное лицо. Я все повторяла про себя: «Эмиас умер. Эмиас умер». Но это не ощущалось как что-то реальное. Помню, как пришел доктор Фоссет, серьезный и хмурый. Мисс Уильямс успокаивала Каролину. Я бродила по дому, всеми забытая, путалась под ногами. Помню, что меня тошнило. Спуститься в сад и посмотреть на Эмиаса мне не дали.

Потом появилась полиция. Они всех расспрашивали и все записывали в блокноты. В конце концов на носилках принесли накрытое чем-то тело Эмиаса.

Немного погодя мисс Уильямс отвела меня в комнату Каролины. Та лежала на софе, бледная и больная. Она поцеловала меня и сказала, что хочет, чтобы я уехала как можно скорее, что это все ужасно, но мне не нужно ни о чем беспокоиться и думать. Еще она сказала, что меня отвезут к леди Трессильян, где уже находилась Карла, потому что этот дом желательно освободить.

Я вцепилась в Каролину, сказала, что не хочу уезжать, а хочу остаться с ней. Она сказала, что знает это, но мне лучше уехать, и тогда ей будет легче.

«Делай, как говорит сестра, – вмешалась мисс Уильямс, – это будет самая лучшая твоя помощь. И не устраивай сцен».

Я пообещала сделать все так, как хочет Каролина.

«Ты молодец, моя дорогая Анжела», – сказала Каролина, а потом обняла меня и еще раз повторила, что мне не о чем беспокоиться, не надо говорить об этом и вспоминать.

Потом мне пришлось спуститься и поговорить с полицейским суперинтендантом. Он был очень внимателен и добр, спросил, когда я в последний раз видела Эмиаса и задал еще несколько вопросов, тогда показавшихся мне бессмысленными. Теперь, конечно, я понимаю, к чему они сводились.

Убедившись, что я знаю не больше того, что он уже слышал от других, суперинтендант сказал мисс Уильямс, что не возражает против моего отъезда в Феррибай-Грейндж, к леди Трессильян.

Я уехала туда, и леди Трессильян приняла меня очень любезно. Но, конечно, скоро я узнала правду. Каролину арестовали почти сразу же. Известие оглушило меня и ужаснуло так, что я заболела.

Уже потом мне говорили, что Каролина сильно тревожилась обо мне. Именно по ее настоянию меня отправили из Англии еще до начала судебного процесса. Но об этом я вам уже рассказывала.

Как видите, воспоминания мои весьма скудны. После разговора с вами я тщательно перебрала то немногое, что сохранилось в памяти, выискивая детали поведения и реакции свидетелей тех событий. Я не помню ничего такого, что указывало бы на чью-то вину. Безумство Эльзы. Посеревшее и встревоженное лицо Мередита. Скорбь и злость Филиппа. Все представляется совершенно естественным. Возможно ли, что кто-то только притворялся?

Я знаю только одно: Каролина этого не делала.

В этом я уверена совершенно и при этом убеждении останусь, но никаких доказательств у меня нет, кроме знания ее характера.