Дорогой месье Пуаро,

выполняя обещание, посылаю с данным письмом свой отчет о событиях, имеющих отношение к смерти Эмиаса Крейла. Поскольку времени прошло немало, должен отметить, что воспоминания, возможно, не отличаются точностью, но я изложил происшедшее так точно и полно, как позволила память.

Искренне ваш

Филипп Блейк

С покойным я познакомился еще в детстве. За городом мы жили по соседству, и наши семьи дружили. Эмиас Крейл был на два с небольшим года старше меня. Мальчишками мы играли вместе на каникулах, хотя учились в разных школах. Учитывая наше давнее знакомство и мое долгое общение с этим человеком, я полагаю, что имею право высказать свое мнение о его характере и взглядах на жизнь.

Сразу же скажу – каждому, кто хорошо знал Крейла, версия о его самоубийстве представляется смехотворной. Он никогда бы не покончил с собой, потому что слишком любил жизнь. Точка зрения защиты, согласно которой Крейл терзался муками совести и принял яд в порыве раскаяния, совершенно абсурдна. Он не был совестливым человеком, постоянно ругался с женой и не страдал из-за того, что разбивает неудачную для себя семейную жизнь. Крейл понимал, что ему придется позаботиться о ее и дочери финансовом благополучии. Не сомневаюсь, что он не стал бы скупиться, потому что был человеком щедрым и отзывчивым. Не только великим художником, но и верным другом. Насколько мне известно, врагов у него не было.

Так же много лет я знал и Каролину Крейл. Знал еще до ее замужества, когда она нередко приезжала в Олдербери и оставалась там на некоторое время. Каролина была неврастеничкой, предрасположенной к неконтролируемым вспышкам гнева, довольно привлекательной, но, несомненно, трудной в общении и неуживчивой.

В Эмиаса она влюбилась практически сразу. Он, как мне кажется, глубоких чувств к ней не испытывал. Но они часто бывали вместе и в конце концов обручились.

Друзья Крейла восприняли их брак настороженно, поскольку чувствовали, что она ему не пара. В первые годы это порождало между ними и Каролиной некоторую напряженность, но Эмиас требованиям супруги не поддался и старые дружеские связи сохранил.

Наши с ним отношения со временем вернулись на прежний уровень, и я снова сделался частым гостем в Олдербери. Могу добавить, что я стал крестным отцом их дочери, Карлы. Думаю, это доказывает, что Эмиас считал меня своим лучшим другом, и дает мне право говорить от имени человека, который уже не может высказаться за себя сам.

Что касается событий, о которых меня просили написать.

В Олдербери я приехал за пять дней до преступления (так указано в моем старом ежедневнике), то есть 13 сентября, и сразу же ощутил царящую в доме напряженную атмосферу. В доме также находилась мисс Эльза Грир, портрет которой писал в то время Эмиас.

Мисс Грир я увидел впервые, хотя слышал о ней раньше. Еще за месяц до того Эмиас отзывался о ней в восторженных выражениях. Говорил, что познакомился с чудесной девушкой, и описывал ее с таким восхищением, что я в шутку заметил: «Осторожнее, старина, а то ведь снова потеряешь голову». Он ответил, что это, мол, глупости, что ему важен только портрет, а сама она его не интересует. «Расскажи это кому-нибудь другому!» – сказал я.

«Нет, на этот раз все по-другому», – возразил он.

«Как всегда!» – съязвил я.

Эмиас тогда даже разволновался: «Ты не понимаешь. Она всего лишь девчонка. Почти ребенок». Потом добавил, что у нее очень современные взгляды и она совершенно свободна от старомодных предрассудков. «Она искренняя, естественная и ничего не боится!»

Я подумал, хотя и не сказал этого Эмиасу, что на этот раз дело добром не кончится.

В последующие недели мне уже от нескольких человек довелось услышать, что, мол, «та девчонка Грир совсем голову потеряла». Кое-кто выражался в том смысле, что Эмиас ведет себя опрометчиво, учитывая возраст девушки, а некоторые с усмешкой добавляли, что уж Эльза Грир своего не упустит. Смысл большинства комментариев сводился к тому, что она купается в деньгах, всегда получает то, что хочет, и «обычно берет дело в свои руки». На вопрос, что думает обо всем этом жена Крейла, обычно следовал ответ, что она вроде бы чертовски ревнива и превратила его жизнь в ад, и в таких условиях каждый мужчина имеет право завести роман на стороне.

Обо всем этом я упоминаю потому, что считаю важным, прежде чем идти дальше, в полной мере понять действительное положение дел.

Мне очень хотелось увидеть девушку своими глазами. Она действительно оказалась красивой и обаятельной, и я, должен признаться, не без злорадства отметил, что ее присутствие сильно цепляет Каролину.

Сам Крейл выглядел отнюдь не таким беспечным и веселым, как всегда. Возможно, тот, кто не знал Эмиаса достаточно хорошо, никаких перемен в его поведении не заметил бы, но мне сразу бросились в глаза признаки напряжения: несдержанность, угрюмая рассеянность, общая раздражительность. Занятый картиной, он вообще бывал склонен к переменчивости в настроении, но в тот период работа определенно не могла стать причиной столь заметного переутомления.

Мне Эмиас обрадовался и, когда мы остались вдвоем, сказал: «Слава богу, Фил, что ты приехал. Живя в доме с четырьмя женщинами, можно запросто рехнуться. Взявшись за дело сообща, они точно отправят меня в сумасшедший дом».

Атмосфера там определенно не способствовала покою и благодушию. Каролина, как я уже отметил, слишком бурно переживала из-за этого всего. С Эльзой она была до невозможности груба, но при этом оставалась в рамках учтивости и, оскорбляя, ухитрялась не произнести ни одного бранного слова. Сама же Эльза вела себя с ней нарочито дерзко и вызывающе. Она чувствовала себя победительницей, хозяйкой положения, и хорошее воспитание отнюдь не мешало ей демонстрировать самые худшие образцы дурных манер.

В результате бóльшую часть свободного времени Крейл проводил в компании с Анжелой. Обычно они общались вполне дружески, хотя и подшучивали друг над другом и частенько цапались, но в тот мой приезд во всем, что говорил и делал Эмиас, ощущался край, и эти двое то и дело выходили из себя и схватывались по-настоящему.

Четвертой участницей этого женского квартета была гувернантка. «Унылая карга», – называл ее Эмиас. «Меня на дух не переносит. Вечно с поджатыми губами. Что бы я ни делал, ей все не нравится». Тогда же он в сердцах добавил: «Черт бы побрал всех этих женщин! Мужчине, если он хочет мира и покоя, следует держаться подальше от женщин».

«Тебе не стоило жениться, – сказал я. – Ты не создан для семейных уз».

Он ответил, что теперь говорить об этом уже поздно, и добавил, что, уж конечно, Каролина с радостью от него избавилась бы. Вот тогда я впервые понял, что в доме происходит что-то необычное.

«Ты о чем? – спросил я. – Неужели у тебя с милой Эльзой все настолько серьезно?»

Он тяжело вздохнул. «А она и впрямь мила, а? Вот думаю иногда, что лучше б совсем ее не видел».

«Послушай, старина, – сказал я, – тебе надо взять себя в руки. И не связывайся ты больше с женщинами».

Эмиас посмотрел на меня и рассмеялся: «Хорошо тебе говорить… Только вот я не могу с ними развязаться. Просто не могу. И если б даже мог, они в покое меня не оставили бы!» Помню, он еще пожал потом плечами, усмехнулся и добавил: «Надеюсь, в конце концов все как-нибудь уладится. Но признайся, картина ведь хороша, а?»

Он говорил о портрете Эльзы, над которым работал тогда, и даже я, человек, не разбирающийся в технике живописи, понимал, что это будет нечто особенное.

За мольбертом Эмиас полностью преображался. Он мог рычать, стонать, хмуриться, ругаться и даже швырять на землю кисть, но на самом деле был по-настоящему счастлив. И только возвращаясь в дом к обеду, снова оказывался в гнетущей атмосфере враждебности.

17 сентября эта враждебность достигла предела. Ланч стал тягостным испытанием.

Эльза вела себя особенно – не могу подобрать другого слова – кичливо! Намеренно игнорировала Каролину, упорно обращалась исключительно к Эмиасу, как будто в комнате никого больше не было.

Каролина же легко и весело разговаривала со всеми остальными, ухитряясь отпускать, казалось бы, безобидные, но на самом деле острые шпильки. Не владея презрительной и высокомерной прямотой Эльзы, она в полной мере пользовалась оружием полунамеков и замаскированных предположений.

Взрыв случился после ланча в гостиной, когда мы уже заканчивали кофе. Я отпустил какое-то замечание по поводу вырезанной из бука и отполированной едва ли не до зеркального блеска головы – вещицы весьма занятной, – и Каролина сказала: «Это работа одного молодого норвежского скульптора. Мы с Эмиасом восхищаемся им и надеемся повидать его на следующее лето».

Выраженное в спокойной форме, это предъявление прав собственника не могло остаться без ответа со стороны Эльзы, которая никогда не пропускала брошенный вызов. Выждав минуту-другую, она произнесла с подчеркнутой выразительностью: «Чудесная была бы комната, если привести ее в порядок. Сейчас здесь слишком много мебели. Я, когда стану здесь жить, выкину все старье и оставлю, может быть, только пару вещей получше. И повешу медного цвета шторы на западном окне – пусть горят в лучах заходящего солнца». Она повернулась ко мне и добавила: «Как думаете, будет красиво?»

Ответить я не успел.

Заговорила Каролина, и ее голос прозвучал обманчиво мягко и нежно, но с угрожающей ноткой: «Думаете купить этот дом, Эльза?»

«Мне не придется его покупать», – ответила Грир.

«Что вы хотите этим сказать?» – спросила Каролина, и теперь ее голос напомнил жесткий звон металла.

Эльза рассмеялась. «Нужно ли притворяться, Каролина? Бросьте, мы обе прекрасно понимаем, что я хочу сказать».

«Я не понимаю», – возразила Каролина.

«Не будьте страусом, не прячьте голову в песок, – усмехнулась Эльза. – Какой смысл притворяться, будто вы ничего не видите и не знаете. Мы с Эмиасом любим друг друга. Дом принадлежит не вам, а ему. И когда мы поженимся, я перееду сюда и буду жить здесь».

«По-моему, вы рехнулись», – сказала Каролина.

«Нет, милочка, не рехнулась, и вам это прекрасно известно. Нам следует быть честными друг с другом. Вы сами все видели и все знаете. Полагаю, вам остается только одно: дать ему свободу».

Каролина покачала головой.

«Не верю ни единому вашему слову», – сказала она, но без обычной уверенности. Эльза нанесла рассчитанный удар и пробила ее защиту.

Как раз в эту минуту в комнату вошел Эмиас, и Эльза со смехом сказала: «Не верите мне, спросите его».

«Спрошу, – ответила Каролина и повернулась к мужу. – Эмиас, Эльза утверждает, что ты хочешь жениться на ней. Это правда?»

Бедняга Эмиас… Мне даже стало его жалко. Становясь против желания участником такой сцены, каждый мужчина чувствует себя глупцом. Он покраснел, повернулся к Эльзе и заорал – мол, какого черта она распускает язык.

«Так это правда?» – повторила Каролина.

Эмиас ничего не сказал, только стоял, засунув палец под ворот рубашки. Он всегда так делал, с самого детства, когда попадал в какую-нибудь заварушку. Потом заговорил и даже попытался напустить на себя важности, но, конечно, ничего у него не получилось.

«Я не желаю это обсуждать».

«Нам придется это обсудить!» – возразила Каролина, а Эльза добавила: «Думаю, нам нужно рассказать ей обо всем. Так будет справедливо».

«Так это правда, Эмиас?» – тихо спросила Каролина. Мне показалось, что он смутился. С мужчинами бывает такое, когда женщины загоняют их в угол. «Ответь мне, пожалуйста, – повторила она. – Я должна знать».

Эмиас мотнул головой – точь-в-точь как бык на арене. «Пусть правда, но обсуждать это сейчас я не намерен». С этим он повернулся и вышел из комнаты.

Я последовал за ним – не хотел оставаться с женщинами – и догнал Эмиаса на террасе. Он стоял там и ругался на чем свет стоит. Я впервые слышал, чтобы человек сыпал такими проклятиями. «Ну почему? Не могла язык прикусить? Какого черта растрепалась?! Не было печали, так подлила масла в огонь! А мне картину нужно закончить, слышишь, Фил? Это лучшее из всего сделанного. Лучшая вещь в моей жизни. А эта пара дурех так и рвутся все испортить!»

Потом он немного успокоился и сказал, что, мол, женщины совершенно лишены чувства меры. Тут уж я не удержался и с улыбкой заметил, что, как ни крути, а виноват он сам. Эмиас даже застонал: «Думаешь, я не знаю? Но, с другой стороны, Фил, признайся – на моем месте любой потерял бы голову. Это даже Каролина должна понимать».

Я спросил, что будет, если она заупрямится, встанет в позу и откажется дать ему развод. Но Эмиас уже отвлекся, задумался и не ответил. Я повторил вопрос, и он рассеянно бросил: «Каролина зловредничать не станет. Ты просто не понимаешь, старина».

«А как же ребенок?» – напомнил я.

Эмиас взял меня за руку. «Фил, дружище, знаю, что ты хочешь как лучше, но прекрати каркать. Со своими делами я сам как-нибудь справлюсь. Все образуется, а если нет – увидишь». В этом весь Эмиас – неисправимый оптимист. «И пошли они к чертям, вся эта свора!» – бодро добавил он в заключение.

Не помню, говорили мы еще о чем-то или нет, но через несколько минут на террасе появилась Каролина – в довольно странной темно-коричневой шляпе с широкими полями – и совершенно спокойно, словно ничего и не случилось, сказала: «Эмиас, сними этот замызганный пиджак. Мы идем на чай к Мередиту – ты же не забыл?»

Он уставился на нее непонимающе и, слегка заикаясь, сказал: «Д-да, забыл. К-к-конечно, идем».

«Тогда приведи себя в порядок и постарайся не выглядеть как старьевщик». Хотя голос ее и звучал совершенно естественно, на мужа Каролина не смотрела, а отошла к клумбе с георгинами и стала рвать цветы.

Эмиас медленно повернулся и побрел к дому, а мы с ней остались и еще довольно долго разговаривали. Говорила в основном Каролина. О погоде – долго ли еще простоит тепло. Придет ли макрель, и если да, то почему бы нам, Эмиасу, мне и Анжеле, не отправиться на рыбалку.

Надо отдать ей должное, держалась она на зависть хорошо. Такая сила воли, такое владение собой… Не знаю, созрело ли у нее к тому времени решение убить его, но если да, я бы не удивился. Обладая умом трезвым и безжалостным, она вполне могла все спланировать, расчетливо и бесстрастно. Каролина Крейл была опасной женщиной, и мне уже тогда следовало понять, что просто так она этого не оставит.

Но нет, словно глупец, я говорил себе, что Каролина смирилась с неизбежным или же позволила убаюкать себя надеждой, что если она будет вести себя как прежде, то, может быть, Эмиас еще передумает.

Между тем в сад спустились другие, в том числе Эльза, дерзкая и самодовольная, как победительница. Каролина ее словно не заметила. Положение спасла Анжела, поспорившая с мисс Уильямс из-за юбки и заявившая, что переодеваться ради кого бы то ни было не собирается. Мол, юбка как юбка и уж для дорогого дяди Мередита вполне сойдет, тем более что он все равно ничего не заметит.

В конце концов мы все же отправились к Мередиту: Каролина с Анжелой, мы с Эмиасом и Эльза – сама по себе, но с улыбкой.

Восхищения мисс Грир у меня не вызывала – слишком агрессивная и напористая, – но должен признаться, в тот день она была невероятно красивой. С женщинами такое бывает, когда они получают то, что хотят.

События второй половины дня помнятся плохо. Все смешалось. Нас встретил сам старина Мерри. Сначала мы прогулялись по саду. Потом долго разговаривали с Анжелой насчет дрессировки терьеров. Она съела кучу яблок и убеждала меня брать с нее пример.

Когда мы вернулись к дому, стол для чая уже накрыли под большим кедром. Мерри был чем-то расстроен, и я подумал, что Каролина или Эмиас что-то ему рассказали. Сначала он то и дело поглядывал с сомнением на Каролину, потом переключился на Эльзу. Его явно что-то тревожило.

Вообще-то Каролине нравилось держать моего брата, так сказать, на поводке, как преданного, платонически влюбленного друга, который всегда рядом и никогда далеко не отходит. Такая она была женщина.

После чая мы с Мередитом коротко поговорили.

«Послушай, Фил, – сказал он. – Эмиас не может так поступить!»

«Может, ты уж мне поверь».

«Но нельзя же вот так запросто бросить жену и ребенка ради этой вот девушки… Он же намного старше, а ей не больше восемнадцати».

Я ответил, что мисс Грир уже двадцать.

«В любом случае она еще несовершеннолетняя и не отдает себе отчета в том, что делает».

Бедный старина Мередит… Всегда старался придерживаться джентльменских правил.

«Не беспокойся, приятель. Уж она-то отдает себе полный отчет в том, что делает, и ей это нравится!»

На этом мы и закончили. Я еще подумал, что Мерри, возможно, разволновался из-за того, что Каролина в скором времени станет брошенной женой. И тогда, по окончании процедуры развода, она могла ожидать определенных шагов от своего преданного поклонника. Мне же представлялось, что ему больше по душе вариант с неразделенным чувством. Должен признаться, эта сторона дела меня даже забавляла.

Интересно, что само посещение лаборатории Мередита запомнилось плохо. Ему нравилось рассказывать людям о своем хобби. Лично мне это всегда казалось скучным. Вероятно, я был там со всей компанией, когда брат расписывал свойства кониина, но в памяти ничего не осталось. И я не видел, как Каролина стащила яд. Как уже отмечалось выше, женщина она была находчивая и ловкая. Но чтение Мередитом отрывка из Платона с описанием смерти Сократа я помню. По-моему, получилось занудно. Меня всегда утомляла классика.

Ничего больше о том дне я вспомнить не могу.

Эмиас и Анжела разругались вдрызг, чему остальные – по крайней мере в душé – только обрадовались, потому что ссора помогла избежать других трудностей. Анжела убежала к себе, мстительно пообещав напоследок посчитаться с Эмиасом позже, поделившись надеждой увидеть его в гробу, пожелав ему умереть от проказы и чтобы к носу прилепился, как в сказке, кусок колбасы.

Когда она умчалась, мы все невольно рассмеялись – такая забавная получилась сцена. Почти сразу же спать ушла и Каролина. Мисс Уильямс последовала за своей подопечной. Эмиас и Эльза вместе отправились в сад. Меня они с собой не позвали, так что я решил прогуляться один. Вечер выдался чудесный.

На следующее утро я спустился вниз довольно поздно. В столовой никого не было. Удивительно, как некоторые мелочи сохраняются в памяти. Я до сих пор помню вкус почек и бекона, которые съел на завтрак. Особенно вкусны были почки, приготовленные с острым соусом.

После завтрака я отправился поискать остальных, но никого не увидел, выкурил сигарету и наткнулся на мисс Уильямс, сбившуюся с ног в поисках Анжелы, которая по обыкновению пряталась где-то, вместо того чтобы чинить порванное накануне платье.

Вернувшись в холл, я услышал доносившиеся из библиотеки громкие голоса Эмиаса и Каролины. Она сказала: «Ты и твои женщины! Так тебя и убила бы. И когда-нибудь точно убью!»

«Не будь дурой», – ответил Эмиас.

«Я серьезно», – предупредила она.

Не желая подслушивать, я снова вышел из дома, прогулялся вдоль террасы и увидел Эльзу, сидевшую на скамейке, прямо под окном библиотеки, которое было открыто. Думаю, из того, что там происходило, она упустила немногое.

Увидев меня, Эльза нисколько не смутилась, спокойно поднялась и направилась ко мне. Подойдя, улыбнулась, взяла меня за руку и сказала: «Чудесное утро, не правда ли?»

Для нее то утро и впрямь было чудесное. Какая жестокая девушка! Хотя нет, просто откровенная и лишенная воображения. Она видела только то, что хотела для себя, и ничего больше.

Разговаривая, мы простояли на террасе минут пять, когда дверь библиотеки хлопнула, и я увидел выходящего Эмиаса Крейла. Лицо у него горело. Он шагнул к нам, бесцеремонно схватил Эльзу за плечо и сказал: «Идем. Пора позировать. Хочу поработать над картиной».

Она кивнула: «Хорошо. Я только поднимусь и захвачу пуловер. Ветерок сегодня прохладный».

Эльза ушла в дом, а я остался, думал, не скажет ли он мне что-нибудь. Не сказал. Только буркнул: «Эти женщины!»

«Держись, старина», – посоветовал я.

Больше никто из нас не проронил ни слова, а потом из дома вышла Эльза, и они вместе направились к Батарейному саду. Я вернулся в дом. В холле стояла Каролина. Меня она как будто не заметила. С ней такое бывало – иногда она словно уходила в себя. Я услышал, как Каролина пробормотала что-то вроде «слишком жестоко». Но обращалась она не ко мне, а к себе. Потом прошла мимо к ведущей наверх лестнице и снова меня не увидела. Как человек, полностью сосредоточенный на каких-то своих мыслях. Думаю (хотя, как вы понимаете, это только предположение), что именно тогда она приняла решение и направилась в комнату за ядом.

Как раз в этот момент зазвонил телефон. В некоторых домах принято ждать, пока трубку возьмет кто-то из прислуги, но я так часто бывал в Олдербери, что повел себя словно член семьи, и ответил.

Звонил мой брат, Мередит. Судя по голосу, его очень что-то расстроило. Он заходил утром в лабораторию и обнаружил, что бутылка с кониином наполовину пуста.

Не стану повторять все то, что мне следовало сделать тогда. Все случилось так неожиданно, что я непозволительно растерялся. Мередит еще бормотал что-то в трубку, но тут с лестницы донеслись чьи-то шаги, и я лишь успел сказать брату, чтобы он немедленно явился сюда. Сам же я вышел ему навстречу. На случай, если вы не знаете, поясню, что самый короткий путь от одного поместья к другому лежит через небольшой залив.

Я спустился по тропинке к небольшому причалу, у которого стоят лодки, и, проходя под стеной Батарейного сада, услышал голоса Эльзы и Эмиаса. Мне они показались веселыми и беззаботными. Эмиас сказал, что день выдался на удивление жаркий (так оно и было, несмотря на то что уже стоял сентябрь), а Эльза ответила, что там, где она сидит на стене, ощущается холодный ветерок с моря. Потом она добавила:

«У меня все онемело. Ты не против, дорогой, если я немного отдохну?» Я услышал, как Эмиас крикнул: «Ни в коем случае. Терпи. Ты же девушка крепкая. У нас отлично получается». «Ты такой жестокий», – рассмеялась Эльза. Больше я ничего не слышал, потому что был далеко.

Мередит уже переправлялся через залив. Я подождал его. Он привязал лодку и поднялся по ступенькам на причал. Лицо у него было бледное и встревоженное.

Подойдя ко мне, брат сказал: «У тебя, Филипп, голова получше моей. Что мне делать? Вещь очень опасная».

Я спросил, уверен ли он, что бутылку ополовинили.

Мередит – парень немного рассеянный, и, возможно, из-за этого я отнесся к случившемуся без должной серьезности. Он сказал, что уверен, и еще накануне, во второй половине дня, бутыль была полная.

«И ты понятия не имеешь, кто мог отлить яд?» – спросил я. Мередит ответил, что не может даже представить, и спросил, что думаю я. Может быть, кто-то из прислуги?

Я сказал, что допускаю такую возможность, но считаю ее маловероятной. Он ведь всегда запирает лабораторию на ключ? Мередит это подтвердил – и понес какой-то вздор насчет того, что окно утром было приподнято на несколько дюймов, поэтому кто-то мог проникнуть в дом этим путем.

«Случайный вор? – скептически заметил я. – По-моему, есть варианты похуже».

Он спросил, что я имею в виду. Я ответил, что если никакой ошибки нет, то взять половину яда могла либо Каролина – чтобы отравить Эльзу, либо Эльза – чтобы убрать с пути Каролину и расчистить дорогу для истинной любви.

Тут Мередит разволновался, заявил, что это нелепо, отдает мелодрамой и вообще не может быть правдой.

«Яд пропал, – сказал я. – Как ты можешь это объяснить?» Никаких объяснений он, конечно, не привел. Скорее всего, он думал так же, как и я, но не хотел признавать факты.

«Что будем делать?» – спросил Мередит.

И я, безмозглый идиот, ответил, что нужно все тщательно обдумать. Ему следует либо заявить во всеуслышание о пропаже, когда все соберутся, либо отвести в сторонку Каролину и предъявить ей обвинение. Если она сумеет убедить его, что не имеет отношения к пропаже яда, то ему следует провернуть тот же фокус с Эльзой Грир.

«Такая девушка! – воскликнул он. – Она не могла его взять».

Я ответил, что не могу исключить ее из подозреваемых.

Разговаривая, мы поднимались по тропинке к дому. После моей последней реплики мы несколько секунд ничего не говорили.

Проходя мимо Батарейного сада, услышали голос Каролины. Я подумал, что там в разгаре ссора с участием всех троих, но оказалось, что супруги просто обсуждают Анжелу. Каролина протестовала против какого-то предложения мужа: «Ты слишком суров с ней». Эмиас раздраженно проворчал что-то. Мы проходили мимо садовой калитки, когда она открылась. Увидев нас, Эмиас немного растерялся. «Привет, Мередит, – сказала Каролина, выходя из сада. – Мы как раз говорили о том, чтобы отправить Анжелу в школу. Совсем не уверена, что именно это ей нужно».

«Не волнуйся из-за девчонки, – возразил Эмиас. – Ничего с ней не случится. Пусть катится».

В этот самый момент по тропинке от дома сбежала Эльза. В руке у нее было что-то вроде красного джемпера.

«Идем, – проворчал Эмиас. – Продолжим. Не хочу терять время». Он повернулся и, слегка покачиваясь, словно успел приложиться к бутылке, направился к мольберту. Впрочем, в его положении это было бы простительно, учитывая суету, неприятности и сцены.

«Пиво – кипяток, – проворчал Эмиас. – Неужели нельзя устроить, чтобы здесь стояло холодное?»

«Сейчас пришлю, – тут же отозвалась Каролина, – прямо из холодильника».

«Спасибо», – буркнул он.

Каролина закрыла калитку Батарейного сада и вместе с нами пошла по тропинке. Мы с Мередитом сели на террасе, а она вошла в дом.

Минут через пять появилась Анжела с двумя бутылками пива и стаканами. День выдался жаркий, и охлажденное пиво оказалось как нельзя кстати. Пока мы пили, мимо прошла Каролина с еще одной бутылкой пива – для Эмиаса. Мередит сказал, что сходить может он, но Каролина отказалась.

Я тогда подумал – вот же глупец! – что все дело в ревности и она не хочет, чтобы те двое оставались в саду одни. По той же причине она спускалась в сад и раньше – якобы обсудить предстоящий отъезд Анжелы.

Каролина ушла по тропинке вниз, и мы с Мередитом проводили ее взглядами. Мы так ничего и не решили, а потом появилась Анжела и потребовала, чтобы я пошел с ней купаться. Оставить все на одного Мередита я не мог и, уходя, успел лишь сказать ему: «После ланча». Он кивнул.

Потом мы с Анжелой пошли купаться; очень хорошо поплавали – через залив и обратно, – и позагорали, растянувшись на камнях. Анжела по большей части молчала, что вполне меня устраивало. Подумав, я решил, что сразу после ланча отведу Каролину в сторонку и без лишних слов обвиню ее в краже кониина. Привлекать к этому делу Мередита бессмысленно – он слишком слаб. Нет, я сам припру ее к стенке. После такого она откажется от задумки, вернет яд или по крайней мере не осмелится им воспользоваться. Никаких сомнений в ее виновности у меня не оставалось.

Эльза была женщиной другого склада, благоразумной и прямой, и возиться с ядами не стала бы – слишком велик был риск. В первую очередь она позаботилась бы о собственной шкуре. Каролина же представляла собой смесь более опасную – неуравновешенная, склонная подчиняться импульсам, явная невротичка.

Но при всем этом, должен признаться, я все еще надеялся, что Мередит, может быть, ошибся. Или неловкий слуга пролил по неосторожности настой и не посмел в этом признаться. Яд – это ведь такая театральщина, в которую просто не верится.

Пока не случится самое страшное…

Было уже довольно поздно, когда мой взгляд упал на часы, и мы с Анжелой поспешили на ланч.

Все остальные только-только сели. Все, кроме Эмиаса, оставшегося поработать в Батарейном саду. Ничего необычного в этом не было, он частенько так делал, и я даже подумал, что так оно и к лучшему, поскольку за ланчем все чувствовали себя неловко. Кофе подали на террасу.

Как выглядела и вела себя Каролина, помню, к сожалению, плохо. Какой-то особенно взволнованной она мне не показалась. По-моему, была молчалива и немного печальна. Дьявол, а не женщина! Это кем же надо быть, чтобы вот так хладнокровно отравить человека… Я бы, может быть, понял, если б она схватила револьвер и застрелила мужа. Но отравить, осуществить свою месть вот так расчетливо, невозмутимо, с полным самообладанием…

Поднявшись из-за стола, Каролина сказала, что отнесет ему кофе. И это прозвучало совершенно естественно, хотя она уже знала – знала наверняка, – что обнаружит его мертвым. С ней пошла мисс Уильямс. Предложила ли ей это Каролина или так решила сама гувернантка, я не помню. Думаю, без Каролины не обошлось.

Они вдвоем ушли, а вскоре и Мередит решил прогуляться. Я уже собирался последовать за ним, когда он с посеревшим лицом появился вдруг на тропинке и, задыхаясь, прохрипел: «Нужно вызвать доктора… быстро… Эмиас…»

Я вскочил со стула. «Что с ним? Он… умирает?»

«Боюсь, он мертв…» – сказал Мередит.

На минуту мы забыли об Эльзе, но она напомнила о себе ужасным криком. Так, наверное, воют банши: «Мертв? Мертв?» Сорвавшись с места, она пулей понеслась по тропинке. Никогда не видел, чтобы кто-то так бежал. Как… как мстительная фурия.

«Я позвоню, – пропыхтел Мередит. – Иди за ней. Кто знает, что она там сделает…»

Я пошел за ней – и правильно сделал.

Эльза вполне могла убить Каролину. Никогда еще я не был свидетелем такого горя и такой бешеной, неистовой ненависти и злобы. Весь лоск утонченности и образования сошел, и сразу стало ясно, что ее отец и бабушка с дедушкой были работягами на фабрике. У нее отняли любовника, и осталась только женщина, с ее примитивными инстинктами. Она разодрала бы Каролине лицо, вырвала волосы, швырнула ее за стену, если б только могла. Уж не знаю почему, но Эльза решила, что Каролина убила его ножом.

Я едва успел удержать ее, а потом вмешалась мисс Уильямс. Должен сказать, у нее получилось хорошо. Ей хватило минуты, чтобы взять ситуацию под свой контроль, заставить Эльзу замолчать, убедить ее, что криком делу не поможешь. Не женщина – камень. Но у нее все получилось.

Эльза успокоилась – стояла молча, лишь вздрагивая и всхлипывая. Что касается Каролины, то, на мой взгляд, маска спала с ее лица. Застыв в полной неподвижности, она как будто оцепенела. Как будто… Ее выдавали глаза. Встревоженные, внимательные, они за всем наблюдали и ничего не упускали. Наверное, ее уже охватывал страх.

Я подошел и заговорил с ней. Негромко. Так, чтобы те две женщины не слышали нас.

«Будь ты проклята, – сказал я. – Ты убила моего лучшего друга».

Каролина вздрогнула и отпрянула. «Нет… о нет… он… он сделал это сам», – пробормотала она.

Я посмотрел ей в глаза. «Можешь рассказать это полиции».

Она так и сделала – рассказала; но ей не поверили.