Общая фраза, что цивилизации создаются коммуникациями должна быть «разложена» на типы конкретного инструментария, который позволяет это делать: форматируя и формируя те или иные характеристики цивилизации с помощью коммуникативных механизмов. Это не только интенсивное воздействие на социосистемы в виде, например, цветных и бархатных революций, но и эволюционное развитие, когда последствия коммуникативных нововведений могут начать ощущаться спустя столетия. И эволюционные, и революционные коммуникативные действия трансформируют социосистемы, только с разной скоростью.

Ниже мы рассмотрим два вида переходов. С одной стороны, это примеры переходов, когда трансформация коммуникации несет в качестве последствий трансформацию цивилизации. С другой, те типы научных направлений, которые с разных позиций исследуют процессы этих трансформаций.

Г. Иннис много писал о влиянии носителей информации (папирус, пергамент, бумага как пример) на формирование и функционирование цивилизаций. Именно он сформулировал принцип, в соответствии с которым государство стремится к созданию связи в пространстве, а религия — во времени, и римская империя была спасена, когда перешла на более дешевый папирус, что помогло ее расширению.

Однако по поводу исключительного внимания религии к связи во времени есть вопросы. Ведь религия в виде миссионерства столь же активна и в наращивании связей в пространстве. Скорее можно говорить, что религия, как и культура, работает с другими типами текстов, которые не «сгорают» так же быстро, как тексты государства. Они остаются однотипными для многих поколений. Но они враждебны к вхождению других таких же долговременных текстов.

Государство видит опасность в информационных войнах, приходящих извне, религия — в смысловых. И если в мусульманских странах сохраняется большая связка государства и религии, то там государство будет болезненно относиться и к смысловым интервенциям. По этой причине, например, кукла Барби становится невозможной для Ирана, поскольку является чужеродным долговременным продуктом, вместе с которым входит чужая модель мира.

Коммуникативно-цивилизационным инструментарием являются такие изменения в коммуникациях (эволюционные или революционные), которые ведут к кардинальным трансформациям социосистем. В ряде случаев коммуникация может выступать в роли бабочки Бредбери, когда незначительное действие приводит к значительным последствиям.

Четким комуникативно-цивилизационным инструментарием, например, является изобретение книгопечатания. Маклюен, к примеру, считал, что далее произошло все: и гомогенизация людей, и промышленная революция, поскольку книга стала первым полностью однотипным продуктом. А гомогенизацию людей он считал предпосылкой для прикладных наук.

Создание алфавита с последующей печатью на нем книг и газет ведет к активации национализма, в результате печать создает современнную карту мира, где есть национальные государства со своими границами. Б. Андерсон определяет нацию как воображаемое сообщество,. Воображаемым он его считает потому, что даже в маленьком государстве никто не знает своих граждан. Воображаемым оно является потому, что понятие суверенитета придумано в момент, когда рушились иерархические династические порядки.

Получается, что многое в нашей жизни держатся именно на феномене не реального, а воображаемого. В том числе это касается и революций, которые зовут население к тому, чего пока нет. И как часто оказывается потом, что звали к тому, что после не было реализовано.

Делегитимизация власти в концепции Дж. Шарпа является обратным процессом,,. Это разрушение воображаемого, поскольку он считает, что государства держатся не столько на формальном, сколько на неформальном подчинении граждан. Украинские Майданы 1 и 2 являются примером массовой манифестации неподчинения власти, но в мягкой форме, поскольку это вариант ненасильственного процесса. Но речь все равно идет о «войне» не в физическом, а виртуальном пространстве. Это столкновение пространства воображаемого, пространства мечты.

Таким образом, мы имеем два основных процесса: создание воображаемого и разрушение его. Правда, и в том и в другом случае очень важными являются поддерживающие данные процессы материальные их маркировки, например, знамена на демонстрациях в поддержку или против власти.

Перенос на долговременные носители ведет к поддержке одних текстов/идей и неподдержке других (Иннис говорил о монастырях как о монополистах знаний, которые своим отбором текстов для перенесения с папируса на более договременный материал — пергамент — по сути осуществляли цензуру знаний). Но точно так же СССР тиражировал нужные тексты и не тиражировал другие.

Сегодняшний интернет и пришедшие вослед социальные сети начали трансформацию открытости. Если в Фейсбуке или Твиттере пишут премьеры, то это говорит, по крайней мере, о новом типе открытости власти, точнее, моделировании ее открытости новым способом.

Интернет будет провоцировать волны внутренней эмиграции, в результате это может привести к появлению нового города или страны в физическом пространстве. То есть люди, объединившись сначала в виртуальном пространстве, затем создадут объединение в пространстве физическом.

Если христианская цивилизация изменила отношение к женщине, больному, бедному, то разрушающие ее сегодня коммуникативные механизмы ведут именно к смене модели семьи.

Бархатные и цветные революции моделируют революционность путем использования ненасильственного сопротивления, то есть антивластные действия подаются в манере, которая тормозит реагирование на них власти.

Телевидение становится фабрикой смыслов, где интерпретируется жизнь, главным ресурсом власти, как считает и много пишет на эту тему Д. Дондурей. В статье «Фабрика страхов» он подчеркивает то, что у зрителя нет способности оценить реальность предоставляемой ему информации: «При этом нельзя забывать, что большая часть зрителей не обладает таким важнейшим социально-психологическим инструментом фиксации художественных смыслов, как чувство дистанции, необходимым для того, чтобы освободиться от пут идентификации. Все, кто способен хоть как-то считывать и интерпретировать семиотические смыслы продуктов творчества, должны уметь дистанцироваться от рассказанной авторами истории. Подавляющее же большинство населения мира, и наша страна здесь не исключение, не способны выйти за пределы сюжета. Поэтому естественно, что зрители живут в том придуманном мире, который демонстрируется с экрана, переживая его как реальный. Разницу они не чувствуют». Вероятно, это равноценно роли кино в сталинское время, когда «Кубанские казаки» рассматривались как более точное отражение реальности, чем жизнь вокруг.

Г. Павловский также в своей книге говорит, что государство избрало для своей системы управления функцию продавать страхи. Поскольку оно не занимается ни медициной, ни образованием, ни наукой, у него осталась только одна функция обеспечения безопасности. Эта причина, кстати, может нам объяснить засилье сериалов про ментов и бандитов на экранах, поскольку потребность в безопасности надо как-то активировать.

Кстати, Павловский в одном из интервью подмечает еще одну характеристику выстроенного на сегодня режима: «Система заявила себя антиамериканской, но любую свою глупость объясняет тем, что «в Штатах так тоже делают». В другом интервью Павловский раскрывает механизм создания согласия в обществе, схожий с тем, которые применяла Германия: «Вы должны либо работать в формате газеты «Штюрмер», то есть все время агрессивно атаковать то или иное меньшинство (надеюсь, не евреев), чтобы создавать какую-то мнимую, временную консолидацию большинства на агрессивной основе. Либо все, что остается (я с печалью наблюдаю, как это происходит со многими людьми, которые работали и со мной в прошлые годы), — непрерывно придумывать аргументы, почему это хорошо».

Социосистема активно использует эти и подобные механизмы, чтобы выстроить то, что представляется ей более желательным. К примеру, К. Ремчуков говорит о намечающемся опыте России по созданию новой патриотической элиты. Это новый учебник истории, для которого уже есть кураторы. Это новые политологи, которых объединяют в новую структуру. Создаются сообщества, способные к самоорганизации, но поскольку главным мотором для их создания становится власть, в результате будет образована более адекватная для ее представлений самоорганизация. Кстати, появилась интересная гипотеза, в рамках которой по-новому взглянули на причины сталинских репрессий. В соответствии с ней Сталин как раз и уничтожал субэтносы, который были способны к такой самоорганизации. В довоенное время такими возможными центрами силы (точнее, контрсилы) были дворяне, священники, белогвардейцы, интеллигенция, старые инженеры.

Сейчас активно обсуждается книга «Связанные» («Connected») Джеймса Фаулера и Николаса Кристакиса,, (сайт, посвященный книге — connectedthebook.com, сайт лаборатории Н. Кристакиса в Гарвардском университете — christakis.med.harvard.edu). Смысл их концепции состоит в том, что многие типы нашего поведения передаются через контакты. Это осуществляется с помощью так называемых зеркальных нейронов, с помощью которых мы начинаем повторять видимое нами поведение в мозгу, а потом и в действительности. Таким образом, у примеру, может передаваться даже счастье.

Может переноситься и опыт из несовпадающей сферы, например, было высказано мнение, что из специалистов КВН получились хорошие политтехнологи. Или такой пример как роль телепрограммы «Взгляд» в перестройке, которую можно рассматривать как катализатор некоторых процессов в стране (см. разные оценки этой роли,). В начале ее создавали с представителями КГБ для отвлечения молодежи от слушания западных радиостанций.

Коммуникативно-цивилизационные механизмы создают новые контексты, которые ведут к иному поведению. Для обеспечения этого, в числе прочего, создаются и новые науки типа социального маркетинга, которые направлены на активацию новых вариантов поведения,,,. И это сегодня достаточно сильный тренд, повлекший за собой открытие соответствующих лабораторий в университетах.

Другой вариант трансформации поведения сквозь трансформацию коммуникации предлагает поведенческая динамика (см. сайт института поведенческой динамики в Лондоне — www.bdinstitute.org). Британские военные пошли именно по этому пути, заложив его в основу проведения информационных операций. Имея иную точку отсчета, они также имеют возможность критиковать проведение американских информационных операций, опыт которых также анализируют и сами американцы. Кстати, они акцентируют недостаточность просто социологических цифр для анализа человеческого поведения. Например, соцопросы в Афганистане, представленные военным, поставили на первое место у населения проблему вывоза мусора. Люди могли просто не понять вопроса, дать в опасной ситуации самый вежливый ответ, то есть при анализе ситуации надо иметь подключение как количественных, так и качественных методов, не веря в просто цифры.

Третий вариант предлагает теория подталкивания Р. Талера. Причем сам он именует такую деятельность архитектурой выбора, а специалистов этой сферы — архитекторами выбора. Это создание информационных и иных контекстов, которые будут вести граждан к «правильному» выбору. Частотные его примеры представляют собой введение в массовое сознание средней нормы потребления (электричества, пива и под.), что интуитивно заставляет остальных подстраиваться под эту норму. Кстати, это очень напоминает подход британских военных, которые также работают с коллективной нормой.

Четвертый вариант базируется на продвижении технологий связности (интернет), которые имеют существенные политические последствия. А. Росс (см. его био) говорит о следующих политических последствиях:

• эти технологии ускоряют рост социальных и политических движений,

• эти технологии обогащают информационную среду, меняя нашу способность делиться информацией и получать ее,

• новые технологии разрушают старые лидерские структуры.

С этой точки зрения интернет становится тем фактором, который ведет к построению новых социальных и политических структур.

Все это разные виды коммуникативно-цивилизационных переходов. Коммуникация становится не просто ускорителем изменений, она вносит в социосистемы свои характеристики, которые были бы невозможны без данного типа коммуникации.