Глава 1

О происхождении славян

Обратимся к одной из самых интересных глав русской истории: откуда есть пошла Русская земля? Таким вопросом в свое время задался Нестор-летописец, создавая «Повесть временных лет». Рассуждая на столь обширную тему, логично будет обозначить несколько вех: этногенез славян; призвание варягов и образование первого государства; крещение Руси и обретение письменности (и более широко – взаимоотношения язычества и православия в целом); христианство на Руси, оказавшее огромное влияние на формирование русского народа и современной России. Итак, начнем с этногенеза славян.

Надо отметить, что первые славянские хронисты вынуждены были фактически конструировать историю своих народов, опираясь на имеющиеся источники. И сам Нестор, и его современник, чешский хронист начала XII века Козьма Пражский, и автор первой польской хроники Галл Аноним – все они имели в распоряжении совершенно конкретный набор источников: византийские хроники (те, в которых встречаются упоминания о славянах), а также различные устные предания и былины.

Среди византийских свидетельств основными являются хроника Георгия Амартола и хроника Иоанна Малалы. Есть еще несколько текстов, наподобие хроники Продолжателя Феофана, в которых тоже есть некоторые сведения по интересующей нас теме. Примечательно, что авторы всех этих источников хотя и упоминают славян, но в круг цивилизованных народов их не включают: то есть в византийских хрониках наши предки предстают, как правило, либо далекими соседями-варварами, либо опасными и вредными существами, чуть ли не с песьими головами, которые изъясняются на непонятном языке и своими вторжениями только беспокоят цивилизованный мир – но могут и оказаться полезными, если их на кого-нибудь натравить. В похожей манере, кстати, Тацит описывал германцев (достаточно подробно) и скандинавов (довольно скудно), так как сам не бывал в их землях и, соответственно, ограничился переработкой чужих свидетельств.

Итак, в то время как Нестор приступил к созданию своей летописи, его византийские коллеги насчитывали примерно семьдесят народов, история которых началась напрямую от Адама и Евы, через Ноя и остальных основополагающих библейских персонажей: по средневековым понятиям это считалось признаком благородного происхождения. Славяне в это число, как мы уже заметили, не входили, и мало кого интересовало, откуда они в действительности произошли. Поэтому перед Нестором и вообще перед всем современным ему славянским летописанием стояла крайне нетривиальная, в первую очередь мировоззренческая, задача: вписать свой народ в существующий контекст тогдашнего культурного мира. Для этого необходимо было в буквальном смысле конструировать историю славянских народов.

Нужно иметь в виду, что вся летописная история предельно этноцентрична, то есть в центре мироздания всегда находится тот народ, к которому принадлежит автор – хронист или летописец. Нестору и его современникам пришлось начинать издалека, применяя своеобразный фундаментальный подход – от истоков тогдашней хронологии, буквально от Всемирного потопа. В этом их труды во многом схожи с современными историографическими исследованиями, которые тоже описывают предмет начиная со сведений, максимально удаленных хронологически, но имеющих хотя бы какое-то отношение к данной теме, в данном случае – к этногенезу славян.

Открыв «Повесть временных лет» (например, в Лаврентьевском списке), мы заметим, что повествование далеко не сразу начинается с Рюрика. Сначала идет речь о Великом потопе, о том, как от трех сыновей Ноя произошли все известные человеческие расы и как внутри одной из этих рас зародились славяне, то есть наши прапрапрадалекие прадеды. А уже потом, после подробного описания, где их племена расселились и какими именами назывались, Нестор обращается к Рюрику, приглашенному править в одно из таких племенных объединений. Четких хронологических рамок здесь нет: летописец использовал довольно расплывчатый, но вполне говорящий термин «во многих временех», то есть очень нескоро. Поэтому, рассуждая о пресловутом «норманнском вопросе» (по правде говоря, довольно малозначимом в общем историческом контексте), в первую очередь нам нужно разобраться с тем, кто такие славяне и откуда они произошли.

Все славянские летописцы с разной степенью уверенности концентрировали происхождение славян на Дунае. Это была своеобразная отправная точка. Следующим шагом потребовалось определиться с предками. Естественно, пришлось опираться при этом исключительно на былинные предания, которые являются образцами народной памяти, уходящей в очень большую историческую глубину, но практически не обладают достоверностью. Мы не имеем никаких оснований рассматривать их как объективные данные, однако они помогают сконструировать собирательные образы легендарных предков. Например, чехи, как это ни удивительно, произошли от Чеха, Киев основал Кий, и так далее.

Готовых однозначных ответов здесь нет. Происхождение славян – это поле, с одной стороны, в высшей степени рискованных предположений, а с другой стороны – более или менее обоснованных гипотез, при крайней необъективности объективных данных. Поясним, что имеется в виду. Археологические факты, а также данные лингвистики и генетики – это вполне объективные сведения, так как их можно проверить методами естественно-научных дисциплин. Взять, к примеру, лингвистику: она имеет дело с письменными источниками и живыми языками, а из этого материала ученые могут добыть очень много объективных данных. Они, безусловно, поведают нам о гигантском пласте изменений, происходивших в славянских языках, в том числе и в той его части, которая впоследствии превратилась в русский, на протяжении тысячелетий, вплоть до истоков – общего праиндоевропейского языка.

Однако в то же время все добытые сведения, к сожалению, оказываются предельно необъективными, ведь изучая изменения в языке, мы погружаемся в такие временные слои, где достоверность лингвистическо-математических формул не имеет носителя, потому что в тех глубинах еще нет письменности. Более того, зачастую нет устойчивого сформированного этноса-носителя. Стало быть, мы не можем сказать наверняка, насколько данная лингвистическая группа, традиционно связываемая с определенным ареалом обитания, соответствует тому или иному народу.

Не надо забывать, что все современные народы, населяющие нашу планету, в те далекие доисторические времена имели совершенно иной облик. Если бы даже удалось проследить нашего прямого генетического предка до такой седой древности и встретиться (а тем более заговорить) с ним, то мы бы его испугались, не узнали и уж абсолютно точно – не поняли бы ни слова. То есть этот человек, конечно, является нашим пра-прапрапрапрадедом, но он окутан настолько далекой древностью, что мы не можем сказать о нем ничего определенного.

Что происходит, например, в археологии? Ученые уже не один десяток лет выкапывают из земли огромные пласты материальной культуры, подвергая их вполне объективным методам изучения и привязывая ко вполне определенным археологическим вехам. Однако, будем справедливы, далеко не всегда можно с полной уверенностью заявить, что мы знаем о конкретном горшке всё: кто его сделал, с какой целью, – если на нем ничего не написано и не нарисовано. Таким образом, объективно существующий горшок оказывается во власти полной необъективности, потому что относительно него мы вынуждены ограничиваться предположениями.

Для начала скажем о том, откуда мы знаем про ранних славян. Правильнее говорить о них не как о славянах, а скорее, как о протославянах или праславянах. Первые сведения о них мы получаем от античных, а именно – от римских авторов. Плиний Старший в своей «Естественной истории» примерно в середине I века н. э. писал, что восточные земли Балтийского моря населены вплоть до реки Вистулы (то есть Вислы) сарматами, венедами, скирами и гирами. Это сообщение Плиния о венедах считается первым упоминанием протославянского или праславянского народа. Здесь, правда, следует иметь в виду, что более поздние письменные источники уже относят венедов к славянам (по крайней мере, к славянскому кругу обитания). Впрочем, данные источники не являются документальными свидетельствами, и воспринимать их следует как обобщенные повествования. К тому же названия, которые одни народы давали другим, – характеристика крайне необъективная и вряд ли на них можно опираться в научных изысканиях. Например, всех, кто жил за Черным морем, греки называли скифами.

Корнелий Тацит в своем сочинении о происхождении германцев, датированном 98 годом, рассуждал: «Отнести ли певкинов, венедов и феннов к германцам или сарматам, право, не знаю. Венеды переняли много из их нравов, ибо ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только существуют между бастранами и феннами, однако их скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, притом с большой скоростью». Непонятно, насколько точно можно соотнести венедов со славянами. Вполне возможно, что некая связь между ними имеется, но нельзя забывать, что в I–II веках язык, из которого впоследствии вырастет славянский, только-только начинает появляться.

Тацит поселил венедов где-то в районе Восточной Польши, Южной Белоруссии, Северной Украины. Александрийский географ Клавдий Птолемей в середине II века указывал определенную сетку географических координат, в которой, возможно, существовали те самые венеды, которых он называл самым многочисленным народом Сарматии. В данном случае мы точно так же не можем сказать наверняка, о ком конкретно идет речь. Может быть, это вовсе и не славяне, а некий народ, название которого впоследствии перешло на одно или несколько славянских племен. Клавдий Птолемей поселил славян (возможно, славян-венедов) на побережье Балтийского моря, к востоку от Вислы.

Существует так называемая Пейтингерова таблица (или карта Пейтингера) – это средневековая копия с римской карты, где было показано расселение народов. На ней место обитания венедов обозначено дважды: чуть западнее Дакии, то есть современной Румынии.

Более-менее точные и подробные данные о славянах появляются в источниках V века. В частности, греческий посол Приск Панийский, который в 448 году ездил к вождю гуннов Аттиле в составе византийского посольства, в своей «Готской истории» очень тщательно описывал местных жителей. Опираясь на его данные, можно достаточно уверенно предположить, что в державу Аттилы входили в том числе и славяне. Здесь необходимо уточнить, кем по своей сути являлся Аттила.

Это сын степи, кочевой завоеватель. Он, как и его предшественники-кочевники, прошел по степям, добрался до лесостепной зоны, затем до лесных местностей. Подобные перемещения на большие расстояния, совершаемые в довольно короткое время, всегда ведут к тому, что кочевники по пути своего следования, во-первых, вбирают в себя большое количество местного населения, а во-вторых – испытывают серьезное воздействие чужой культуры и религии. Поэтому, как правило, кочевники не проявляют агрессивности в адрес местных обычаев и верований: наоборот, происходит активный обмен между ними и аборигенами на всех уровнях, включая в том числе и лексический. К примеру, Приск Панийский описывает, как у Аттилы его угощали народным гуннским напитком под названием «медос», а ведь «мед» – явно не гуннское слово.

Здесь уместно задуматься о том, какой национальности были эти самые гунны. Вопрос этот очень непрост. Хунну, или сюнну, которые жили к северу от Китая, в свое время двинулись на запад, начав, таким образом, Великое переселение народов, докатившееся до Европейской равнины. Процесс этот занял несколько столетий, поэтому вполне логично, что те, кто дошел до Европы, этнически отличались от тех, кто покинул Китай.

Это отдельный вопрос, достойный особого рассмотрения. Нам же достаточно понимать, что державу Аттилы, помимо этнических гуннов, составляли и готы, и сарматы, и, возможно, предки славян. Впрочем, может быть, это уже не предки, а просто ранние славяне, потому что, как мы видим из сообщений Приска, очень много слов, которые он встречает в столице Аттилы, имеют четкое славянское родство. Например, пиршество, которое закатили по случаю смерти Аттилы, называлось «страва» – слово, совершенно явно имеющее славянский корень. Еще один пример: Приск сообщает о том, что многие из державы Аттилы ходили по рекам на моноксилах, то есть лодках-однодревках, что, как свидетельствуют очень многие источники, характерно для славянского населения более позднего периода.

Однако, повторимся, все эти данные обладают невысокой степенью объективности, у них велика доля вероятностного допущения. Основной вывод, который можно сделать с учетом этого, будет следующим: учитывая, какую территорию занимали гунны, они вполне могли включать в себя и предков славян.

А вот с VI века у нас появляются уже достаточно верифицируемые, то есть проверяемые, данные. Что мы знаем из источников VI века? В них содержатся упоминания не только о венедах, но еще и о склавинах, которых совершенно точно можно считать славянами, судя по названию, и об антах.

Иордан в своем трактате «О происхождении и деяниях гетов» («Гетике») сообщал, что они живут на Днепре или в среднем Приазовье. Западная же граница ареала проходила, опять же, где-то в районе Вислы. Свои свидетельства о славянах и антах оставил также Прокопий Кесарийский. Подобное распространение предков славян на достаточно большой территории можно расценивать как свидетельство их растущего влияния в Европе, а можно считать его следствием падения протогосударств готов, находившихся в районе Северного Причерноморья и далее – вплоть до границы Римской империи в Крыму. Падение готских держав, вызванное натиском гуннов, повлекло за собой вынужденную реакцию всех народов, имевших какие-либо контакты с готами и римлянами. Всем им пришлось, образно говоря, прятаться в лесных областях Европы, неизбежно теряя при этом часть своей материальной культуры.

Впоследствии, когда Аттила умер, распалась его держава, как любое кочевое образование, не имеющее устойчивого экономического базиса, единого для всей огромной территории. Гунны, в массе своей, покинули завоеванные земли, и в Европе лицом к лицу опять оказались два мира: один – лесной, варварский, а другой – более-менее цивилизованный восточно-римский, византийский. Славяне снова выходят на историческую сцену, снова оказываются заметными.

Вот как их описывает Прокопий Кесарийский в «Войне с готами»: «У обоих этих варварских племен (имеются в виду анты и склавины) вся жизнь и законы одинаковы, у тех и других один и тот же язык, довольно варварский, и по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Некогда даже имя у склавен и антов было одно и то же – в древности оба эти племени назывались “спорами”, то есть по-гречески “рассеянными”, думаю, потому что они жили, занимая всю свою страну рассеянно, отдельными поселками». Свидетельства Прокопия (напомним, что они относятся к VI веку) очень четко соотносятся с данными современной археологии: это абсолютно точное описание славянской пражско-корчакской археологической культуры, носители которой жили очень небольшими поселениями, которые были раскиданы на огромной территории.

Следующее сообщение, которым мы располагаем, – это «Стратегикон» императора Маврикия. Его авторство точно не установлено, однако ему приписывается. Возможно, подлинным автором является кто-либо из ближайшего окружения верховного правителя. Это конец VI – начало VII века. В данном трактате, в частности, говорится, что «селятся они (славяне) в лесах или около рек, болот и озер и вообще в местах труднодоступных. Реки их впадают в Дунай. Владения склавинов и антов расположены сейчас же по рекам и соприкасаются между собой, так что между ними нет резкой границы».

Итак, что мы имеем в итоге? Трактаты Прокопия Кесарийского, Иордана, Маврикия, а чуть ранее – Приска (IV век). Они сообщают нам вполне определенные географические координаты венедов, которые известны нам еще с I века из соответствующих источников и которых принято относить к славянам, а также сведения о безусловно славянских племенах, то есть склавинах и антах. В результате складывается целый корпус основных источников как античной, так и уже византийской литературы, повествующих нам о практически достоверных славянах. При этом, к сожалению, не имеется ни одного письменного памятника, оставленного самими славянами, – ни на горшках, ни на деревьях, ни на каких-либо аналогах бумаги. Именно отсутствием письменных следов славянских племен обусловлены все сложности современной археологии и исторической науки.

Известен еще один, очень показательный источник – «Баварский Географ», относящийся к первой половине IX века. Его можно считать последним отголоском античной традиции, которая описывает расселение славян. В этом списке очень много названий славянских народов и племен, однако данные о них весьма произвольны: народы, граничащие с землями франков, описаны довольно точно, а вот о тех, кто поселился хотя бы в некотором удалении от Франкского государства, сведения достаточно скупы и противоречивы.

Некоторые из названий таких удаленных народов категорически не славянские – например, племя руцци, которое некоторые исследователи считают руссами. Так что, возможно, «Баварский Географ» ошибочно отнес к славянам те племена, которые славянскими вовсе не являлись. Кроме того, в данном документе отсутствует четкая локализация далеких народов. Строго говоря, «Баварский Географ» отражает общее состояние базы аутентичных источников в период II–IX веков – время складывания раннеславянских племен из праславянского или, как сейчас принято говорить, прабалтославянского единства. Считается, что балты и славяне в какой-то момент представляли собой довольно рыхлое, но все же единство: в частности, Иордан описывает «чудос», то есть чудь, «вас» – весь, «меренс» – меря, и «морданс» – то, что, скорее всего, является мордвой.

Для того чтобы составить максимально полное представление о славянах, нужно, чтобы совпали данные как минимум трех дисциплин: лингвистики, археологии и письменных источников. С письменными источниками разобрались, обратимся к лингвистике.

Начиная с VI века, славянские народы довольно часто упоминаются в сообщениях хроник. Судя по всему, это закономерное явление, потому что такие подобные крупные образования появляются в истории Европы примерно раз в 500 лет: в V веке до н. э. – кельты, на рубеже веков – германцы, в V–VI веках – славяне. Достаточно неожиданно, можно сказать – вдруг. Здесь нам может помочь гидронимия, то есть наука о названиях водоемов.

Гидронимия Восточной Европы дает нам три большие лингвистические области, три больших ареала, которые вполне могут соответствовать размещению археологических культур. На севере лесной зоны, примерно в районе Двины и Оки, жили финно-угорские племена. В лесостепной и степной зонах в древности жили иранцы – скифы и сарматы. А вот на обширной территории между иранцами и будущими финнами распространяются древние языки и диалекты, которые условно можно назвать балтийскими, или правильнее – прабалтийскими, из которых потом, судя по всему, родится праславянский язык, а потом и славянский.

Обобщая представления лингвистов о существовании и развитии этого исходного протославянобалтийского массива, процитируем лингвиста Хабургаева, который пишет: «Основная часть языковых (!) предков праславян – это группа племен, в силу каких-то причин (в результате объединения с племенами иной языковой группы) отделившихся от той обширной группировки, которая на протяжении столетий распространялась по центральным (лесным) районам Восточной Европы, ассимилируя аборигенов (в основном финноязычных), продолжала здесь жить и развиваться после отделения непосредственных предков праславян, а со второй половины I тысячелетия н. э. была, в свою очередь, ассимилирована восточными славянами, оставив сравнительно немногочисленные народы, условно именуемые балтийскими».

Очень доходчиво и логически обоснованно описал данный процесс Глеб Сергеевич Лебедев, питерский археолог и исследователь ранней истории славян и Руси. Этап первый: некий исходный праславянский массив потомков праиндоевропейского населения, которые в лесной зоне Восточной Европы формируют собственно исходный материал для образования славянства и славянских языков.

Этап второй: выделяется обособившаяся на юге, видимо в результате контактов с различными соседями, группа племен, которые можно считать праславянскими. Этап третий: возникает некая «балтийская курганная культура», то есть появляются несколько групп племен, несколько культурных ареалов, где начинают воздвигаться курганные могильники – на крайнем западе «прабалтской» группы. И четвертый этап: заселение области последующего распространения протославян, которые втягиваются в общий этногенез балтийских народов, откуда потом в одну сторону идут славяне, а в другую, соответственно, – различные наши балтийские соседи.

Таким образом, протобалтские и очень близкие к ним праславянские племена составляли практически единый, довольно рыхлый, но все же реальный этнический массив. Народы развивались, формировали свои языки – это происходило на протяжении всего I тысячелетия. Понятно, что если некое племя находилось в лесу и ни с кем не общалось, то его язык «консервировался». Если же рядом находились соседи, то они влияли друг на друга. К примеру, на западе славянского ареала славяне влияли на кельтов, а кельты влияли на славян: получались вполне реальные контакты. В результате возникали определенные языковые гибриды, из языка в язык проникали слова; возможно, заимствовались грамматические формы. Вот так, постепенно, происходило расслоение языков, точнее, еще даже не языков, а небольших диалектных групп, из которых потом появились восточнославянские, южнославянские и северославянские языки, к которым принадлежит русский современный.

Теперь нужно подкрепить наши рассуждения объективными данными. Что об этом говорит археология?

Итак, все начинается, собственно, еще не со славян, а с праславян, и даже более того – не с праславян, а с прабалтославян, то есть некоего языкового массива. Помещаем этот языковой массив на карту и смотрим, что и где было обнаружено в ходе раскопок, одновременно сопоставляя все это с данными письменных источников. Получается своего рода трехосная система координат.

Протобалтославянскому языковому состоянию, скорее всего, соответствует совокупность археологических культур, которые принято называть «культурами раннего железного века»: это милоградская, юхновская, днепро-двинская, верхнеокская культуры (все они названы по местам находок наиболее репрезентативных памятников) и так называемая культура штрихованной керамики. На последней, очень широко распространенной, остановимся немного подробнее. Своим названием она обязана специфике производства керамических изделий – различных горшков, сковородок и проч., – которые после изготовления затирались пучками травы, из-за чего на поверхности оставались мелкие-мелкие насечки, напоминающие штриховку.

Представители всех этих археологических культур, скорее всего, и были носителями того этногенетического заряда, который потом «выстрелил» славянами. Уклад жизни у них был обычно смешанный – земледельческо-скотоводческий, то есть занимались в равной степени и тем, и тем. Принцип расселения у всех одинаков: это маленькие коллективы на родовых городищах, то есть там жили не племена, а именно роды – общественная единица, более мелкая по сравнению с племенем. Роды либо вообще не смешивались в племя, либо все же смешивались, но крайне аморфно.

Как это происходило на практике? Люди жили на расстоянии, скажем, нескольких километров друг от друга и иногда, для решения неких общих задач, могли собраться на сход, как, например, викинги в Исландии, которые тоже прекрасно себя чувствовали в рамках своих разрозненных хуторов. Жилища похожи между собой: слегка заглубленные землянки, или полуземлянки – с крышей, с очажным устройством, с печечкой в углу, иногда в наземном варианте, а иногда, если мы имеем дело с городищами, то есть укрепленными поселениями, даже в виде избушек (которые обычно ставились вплотную к стенам укреплений). Предпочтение тому или иному типу жилища (избушка или землянка) отдавалось, по всей видимости, исходя из конкретных географическо-климатических условий. Как правило, все это очень небольшие поселения.

Известны святилища этих культур. Они обычно круглые в плане; в центре отведено место для какого-нибудь идола. Его местоположение помогают определить сопутствующие предметы – разнообразные мелкие приношения, артефакты. Различные миниатюрные вотивные (то есть символически посвящаемые чему-либо) сосудики, не имеющие никакого прикладного значения. Маленькие фигурки животных. Известны так называемые «грузики дьякова типа» – их впервые обнаружили в Москве, в парке Коломенское, где находится Дьяково городище, давшее название всей культуре. До сих пор археологи не знают точно, каким было предназначение этих грузиков. Скорее всего, они имели некий сакральный смысл. Подобные детали культа схожи на территории всей праславянской племенной культуры, так как системы верований тоже были похожими и требовали именно такого материального выражения.

Погребальный обряд, как правило, включал в себя кремацию. Останки захоранивались без какого-либо хозяйственного инвентаря и личного скарба. Другими словами, зачем укладывать в могилу целый горшок, если он еще пригодится в жизни? Лучше изготовить маленький, символический горшочек – и опять же, не обязательно его помещать в могилу, куда логичнее – на почетное место в святилище, где с его помощью можно будет общаться с миром богов и духов.

Обратим внимание на предметы обихода, также повсеместно распространенные в данных археологических культурах. Часто встречаются своеобразные слабо изогнутые серпы, похожие, скорее, на очень маленькие косы; ножи с «горбатой» спинкой, топоры с узким лезвием, костяные или бронзовые булавки, костяные гарпуны для ловли рыбы (очень важная вещь в хозяйстве, учитывая расселение по берегам рек). Все эти изделия отличаются крайней примитивностью, лишены каких-либо украшений. Иногда попадаются браслеты, фибулы (застежки для одежды), скифские и гальштатские (кельтские) вещи, которые выменивались у соседей и купцов или отбирались у незадачливых путешественников.

Примерно во II веке до н. э. некоторая часть ареала культур раннего железного века, расположенная в Полесье и Среднем Поднепровье, пересекается с так называемыми памятниками зарубинецкой культуры. Эта культура обладала совершенно другими чертами. Например, захоронения включали в себя довольно богатый погребальный инвентарь, в который входили, как правило, полный набор заупокойной посуды (горшок, миска, кружка, причем все предметы имели довольно развитую, не примитивную форму) и большое количество вещей для личного пользования – те же фибулы.

Самое интересное, что местные культуры раннего железного века, которые описаны выше, то есть праславяне, сосуществуют с зарубинецкой культурой, что называется, чересполосно. Правда, не очень понятно, насколько мирно все они уживались, но факт остается фактом. Там, где занимает пространство зарубинецкая культура, население уходит с древних городищ и двигается на другие территории.

Чем дальше от мест распространения зарубинецкой культуры, тем меньше изменений заметно в укладе жизни лесных племен. Объясняется это очень просто: чем дальше в лес, тем в большей безопасности чувствуют себя местные жители, а любые завоеватели, наоборот, неуверенно. Поэтому очень мало найдено городищ, то есть укрепленных поселений: гораздо разумнее не привлекать к себе внимание разного рода защитными стенами и башнями, а замаскироваться в антураже непроходимого леса. К тому же чем меньше вещей в обиходе, тем легче будет сняться с места и затеряться в лесу, если уж возникнет необходимость скрываться от каких бы то ни было завоевателей, на стороне которых явно будет перевес и в численности, и в умении воевать, и в организации, и в мотивированности.

Такой подход, конечно, гарантирует относительно спокойное существование, но при этом ведет к почти полному отсутствию развития материальной культуры. Действительно, поколение за поколением живя в глухом лесу, в маленьком поселении, весьма проблематично осуществлять какие-либо системные контакты с внешним миром. Археологические изыскания подтверждают, что очень большой период времени носители этих культур провели практически в «законсервированном» состоянии: они умудрялись жить неизменно, в соответствии с незыблемой традицией, буквально сотни лет.

Примерно ко II–IV векам н. э. появляются памятники культуры киевского типа. Как следует из названия, наиболее ранние и репрезентативные находки были сделаны на территории современного Киева. Много удачных раскопок было произведено в Среднем Поднепровье и в Белоруссии. Не забудем знаменитое, даже хрестоматийно известное Почепское селище.

В междуречье Днепра и Двины, на Смоленщине, расположилась так называемая тушемлинская культура: оттуда потом появились знаменитые кривичи, одни из инициаторов призвания варягов на Русь. Здесь, в южной лесной зоне, встречается большое количество селищ – это, опять же, небольшие углубленные жилища и бескурганные могильники с кремированными захоронениями.

В данной культуре, подобно тем, с которыми мы уже познакомились, селища крайне недолговечны, а это значит, что местное население было очень мобильно. В деталях быта наблюдается прямое генетическое родство всех вышеперечисленных археологических культур, несмотря на определенные различия между ними. Безусловно, в этом вопросе (как и в большинстве вопросов, связанных с археологией) многие выводы основаны только на предположениях, ибо данная тема очень сложна и к тому же вообще не освещена изнутри письменными свидетельствами.

Постепенно меняется облик керамических изделий, появляются биконические, тюльпановидные сосуды, которые пришли на смену примитивным, из раннего железного века, горшкам с плоским дном и стенками, уходящими прямо вверх. Получают распространение вещи римского типа – украшения с эмалью, орудия труда, оружие. Напомним, это II–IV века, значит, гунны еще не пришли, а сарматы с готами уже не беспокоят, потому что они рассеялись вдоль римских границ. Началась более-менее мирная жизнь, стала развиваться торговля.

Памятники культуры киевского типа, то есть протославянские, существуют рядом с памятниками так называемой черняховской культуры, носителями которой были, в числе прочих, готы – скорее всего, восточные германцы. Сложная система их взаимоотношений очень богато освещена исследователями, имеется несколько конкурирующих гипотез. Есть основания полагать, что эти самые протославяне и есть венеды. Многие археологи считают их именно славянами в полном смысле, хотя, как и в любом подобном вопросе, стопроцентной уверенности здесь быть не может. Эти люди в I–IV веках населяли территорию между финнами – феннами (одни из самых далеко расположенных лесных племен) и бастранами, которые являлись носителями зарубинецкой культуры в чистом виде. Кто такие бастраны, однозначно сказать сложно. Одни ученые причисляют их к кельтам, другие относят непосредственно к славянам. Валентин Седов, в частности, был склонен считать их прямыми родственниками славян. Возможно, они имеют родственное отношение к балтам.

Итак, на историческую сцену впервые выходят венеды. Данные археологии совпадают с письменными свидетельствами современников. Вспомним, что писал Тацит в I веке: «Венеды переняли многое из их нравов, ибо ради грабежа рыщут по своим лесам и горам…» Именно с венедами воевали готы Германарих и Винитарий. И видимо, от венедов происходят анты, то есть непосредственно славяне. А уже с IV века мы о них знаем от Приска Панийского.

Постзарубинецкие культуры и культуры раннего железного века, как мы выяснили, имели общий хозяйственный уклад. Скорее всего, состав семьи у них тоже был схож, если судить по размерам домиков: как правило, это были жилища весьма небольшие – 20–25 квадратных метров. Для сравнения: у их современников-скандинавов дома были просто чудовищных размеров, потому что в них жили большие, в несколько поколений, общинные семьи под руководством какого-нибудь старейшины. Кстати, скандинавские жилища сооружались из бревен и обкладывались огромными пластинами, нарезанными из торфа: получались тоже своего рода землянки, только вывернутые вверх.

Следующий этап этого масштабного процесса развития славянских народов – пражско-корчакская культура, занимающая обширный ареал: от окрестностей Праги до Средней Белоруссии и Поднепровья. То, что археологи называют памятниками пражско-корчакской культуры, соотносится с упоминаниями о склавинах и антах в письменных источниках. Для данной культуры характерны очень небогатые и небольшие временные поселения, неустойчивый погребальный обряд: хронологически это совпадает с V веком, то есть с гуннскими войнами. Тогда вновь стало неспокойно на границе ослабевшей Римской империи, западная часть которой практически развалилась. Наиболее воинственные и активные племена сочли себя вправе претендовать на тысячелетиями накопленные материальные богатства. Народы же, не объединенные в крупные государственные образования, такие как праславяне и ранние славяне, были вынуждены снова отодвигаться от римских границ.

У пражско-корчакской культуры есть родственники – колочинская и пеньковская культура. Различия между ними небольшие, и их без сомнений можно отнести к одному типу. Кроме того, по соседству существует несколько культур, которые, возможно, тоже являются родственными, но отличаются довольно ощутимо. Сама же пражско-корчакская культура достигает своего максимального распространения по Восточной Европе примерно к VII веку, доходя от Адриатики до Эльбы и даже до озера Ильмень (современная Новгородская область).

Если это и не напрямую пражско-корчакские памятники, то однозначно родственные им. Поэтому есть все основания считать ильменских словен уже совершенно нормальным славянским населением, ибо люди, населявшие данную территорию в VII веке, совершенно точно говорили на нормальном славянском языке (или на одном из его диалектов) и несли в себе заряд славянской культуры.

В то же время на южные археологические культуры славянского типа накатывает мощнейшая волна салтово-маяцкой культуры, которая доходит до Харькова: это хазары, представители Хазарского каганата. Кто они такие? Степные конные воины, зачастую очень тяжело вооруженные, которые принесли из Великой степи свой метод ведения войны. Мы даже представить себе не могли, как эти люди выглядели, до тех пор, пока археология не сказала своего веского слова.

Их снаряжение – это кольчуга, шлем, наручи, поножи, иногда даже наплечники и латные башмаки. Ко всему этому полагались сабля, чекан, пика и колчан, полный стрел, плюс лук. И все это – на лошади, в стременах, в седле. К тому же – прекрасные наборные пояса из золота и серебра, очень сложного литья, то, что в археологии называется условным термином «геральдические пояса». На самом деле никакой геральдики там не было, но щитки были очень похожи на рыцарские пояса позднего европейского Средневековья.

Считается, что именно этот заряд энергии, попавший в очередной раз из Степи в Европу, и породил рыцарскую культуру конного боя (не в духовном, а в материальном отношении). Так вот, именно эти люди облагали славян – вплоть до новгородских – данью, и именно от них потребовался противовес, то есть другие великие воины, которые с другой стороны континента подвергали давлению европейские народы: морские разбойники викинги.

Если мы взглянем на карту Европы того времени, то поразимся гигантским сдвигам племен, народов, родов, которые перемещались по континенту, сражаясь, мирясь, сосуществуя друг с другом, подвергаясь мощнейшим ударам с Востока. К слову, Восток постоянно, вплоть до XIII века, извергал в нашу сторону завоевателей – поэтому Великая степь и называется Великой. Иногда ее тормозили европейские государственные образования наподобие Римской империи, потом Византии. Вслед за гуннами в какое-то время пришли авары: их, в свою очередь, в VIII веке разбил Карл Великий.

Аварский каганат, кстати, являлся весьма серьезным и неприятным для славян образованием. Народная память об этом запечатлена в «Повести временных лет»: в ней содержатся сообщения о том, как авары запрягали славянских женщин в качестве лошадей в повозки и ездили таким образом друг к другу в гости. Назывались они «обры», и когда они вдруг куда-то исчезли (летописец выразился так: «сгинули, как обры»), местное население вздохнуло с облегчением: Бог покарал!

Удивительное дело – весь этот водоворот народов, племен, культур!

То, как они сменяют друг друга, какие археологические находки порой дарят нам. Иногда ничего не меняется столетиями, а иногда вдруг взрывается натуральным фейерверком совершенно новой культуры. Поэтому вряд ли стоит придавать особенное значение пресловутому варяжскому вопросу. Ведь славяне тысячелетиями жили на одной земле вместе с другими народами, и не было особых проблем в сосуществовании с финно-уграми и балтами.

Наоборот, известна масса случаев смешения представителей достоверно славянских племен, которые с ними напрямую смешивались, – например, кривичи. Или, допустим, северяне и родимичи – их даже в «Повести временных лет» напрямую к славянам не относят, хотя признают за своих: видимо, все-таки родственники, но относиться к ним лучше осторожно. На юге мы очень долго сосуществовали с готами, то есть с германцами, опять же. Почему же сосуществование со скандинавами должно было стать какой-то особенной проблемой? Тем более что непонятно, как именно ильменские словене, то есть будущие новгородцы, участвовавшие в этом полумифическом призвании варягов, осуществили это самое призвание? Не телеграмму же они им отбили, в самом деле!

Здесь еще вот что нужно иметь в виду. У подножья Датского полуострова живут, к примеру, славяне-ободриты, и они настолько далеки – с точки зрения и географии, и своих интересов – от ильменских словен, а также от племен меря и весь, вместе с которыми словене позвали этих самых варягов, что пригласить к себе ободритского князя было абсолютно равнозначно приглашению князя скандинавского.

В самом деле – и те и другие живут далеко, они «не наши, не местные». Самое главное – то, в чьих руках сила и реальная власть. Изучая памятники, скажем, пражско-корчакского типа или более ранние – зарубинецкие, или еще более ранние – памятники культуры штрихованной керамики, мы видим, что принадлежали они маленьким родовым поселениям. Род – вот основная единица общества на заре славянской истории. Поэтому объединение немногочисленных, в несколько десятков человек, родов в большое племя было, безусловно, революцией.

Конечно, с высоты современного общества это тоже не очень серьезное государственное образование, но для тех времен несколько тысяч человек, входящих в одну группу, воспринимались как нечто очень внушительное. Соответственно, если в Ладоге вдруг оказались какие-либо скандинавы (возможно, датчане или фрисландцы, судя по наличию там фрисландской керамики), то местное население явно с ними познакомилось и установило какие-либо контакты. Не будем забывать, что призвание варягов произошло, по летописной версии, в 862 году.

Археология же однозначно говорит, что скандинавы уже селились на cевере будущей Руси в VIII веке, то есть за столетие до призвания Рюрика и лишь с небольшим запозданием относительно славянской колонизации этих земель.

Возникает вопрос: кто призвал варягов? Кривичи, ильменские словене, меря, весь и чудь: всего пять племен, из которых три – вообще не славяне, кривичи – славяне наполовину, и только новгородские словене – славяне, так сказать, чистые. Говоря современным языком, чудь – это эстонцы, меря – это марийцы, мурома. Конечно, к современным этносам племя меря вряд ли имеет прямое отношение – так же, как, собственно, ильменские словене к нынешним новгородцам: ведь смешение народностей – процесс постоянный. Весь, в свою очередь, – это предки современных вепсов.

Тем не менее возникает вопрос: раз уж все эти пять племен отлично сосуществовали и замечательно дружили, почему бы им было сообща не позвать на управление некую верхнюю настроечную «прослойку», которая по современным меркам была ничтожно мала и, соответственно, должна была раствориться в пригласившей ее массе за одно-два поколения? Непонятно, почему из этого достаточно рядового факта понадобилось раздувать целую проблему с «призванием варягов». Скорее всего, в реальности это призвание было достаточно частным, мелким вопросом, имевшим совершенно локальное применение: определить точку отсчета княжеской династии. То есть, безусловно, это событие важное, но исключительно в масштабах очень маленького пространства и такого же маленького участка истории.

Необходимо учитывать специфические черты местности. Здесь не было какого-то обособленного «котла», в котором «варился» бы в собственном соку один народ. Наша местность изначально сложилась как предельно интернациональная, население которой всегда представляло собой некую «сборную». Вполне возможно, что призывать кого-то куда-то было обычным делом в те времена, просто призвание варягов стало первым зафиксированным историческим фактом.

Подведем некоторые итоги. Мы не располагаем никакими письменными источниками от предков славян за период времени с I по VIII век н. э. – ни на горшках, ни на табличках, ни каких-либо других. Поэтому сложно делать однозначные выводы о праславянах, их жизни и перемещениях во времени и пространстве. Работа с генетическим материалом, расшифровка ДНК, изучение определенных гаплогрупп вряд ли привнесет достаточную ясность. С одной стороны, набор генов – это объективные данные, позволяющие прослеживать изменения в популяции. С другой стороны, генетические данные далеко не всегда совпадают с ареалами распространения этносов, потому что любой народ может заимствовать любые гаплотипы – и при этом иметь совершенно обособленную культуру и языковую общность.

Следовательно, гораздо более важным и продуктивным оказывается поиск общих черт в типах поселений, захоронений и святилищ, в обрядовости и религиозных воззрениях, а также в материальной культуре: из чего ели, чем работали, как украшали себя (если вообще украшали) и так далее. Одним словом, главное – родство не по крови, а по месту поселения, по объединению в различные социальные общности, «родство» совместного быта и культуры.