44

Я съежилась на тонкой соломенной подстилке в одиночной камере Каменного замка. Моя постель слабо пахла летом и довольно сильно плесенью. Стражники, пожалев женщину, которая не выглядела воровкой и бандиткой, тайно принесли мне дополнительные одеяла. Интересно, были ли солдаты так добры и к Пенни или, посчитав ее политической арестанткой, вели себя с ней менее гуманно. Но и с одеялами надоедливый холод камеры вползал в мои кости.

Однако этому холоду противостоял горячий стыд. Чтобы Пьорд не видел во мне угрозу, я позволила себя арестовать. Несомненно, он имел глаза по всему городу, а мне требовалось быстрое распространение слуха. Поэтому я пошла на Площадь фонтанов, присоединилась к крикам Красных колпаков, и городская стража на глазах у всех арестовала меня. Как только каждый на площади увидел мое задержание, солдаты утащили меня.

Возможно, самой унизительной частью этой демонстрации являлась ложная причина – истекшее разрешение на работу. Я всегда хвалила себя за правильные записи и часами выстаивала в очереди к клеркам, чтобы обновить все разрешения. Но мы выбрали такую причину для ареста, чтобы не тревожить Пьорда. Бюрократические промахи стали притчей во языцех, а задержание получилось громким и показательным. Арест владелицы ателье за какую-то бумажную ошибку – особенно, той женщины, которую уже обвиняли в причастности к революции, – воспламенял Красных колпаков, но они стали лишь громче возмущаться, чем задавать вопросы. И поэтому Пьорд должен был услышать, что Софи Балстрад повели в Каменный замок.

Квадратное здание служило казармой, бараками для городской стражи и вырезанными в камне подвалами. Я вздрогнула. Подземные камеры были до ужаса холодными. Оттуда никто не мог убежать. Я не хотела бежать, но мысль о том, что меня запрут, как крысу в ловушке, не уживалась во мне.

Только один день. «Нет ничего плохого, с чем бы я ни справилась за один день», – твердила я в пустой попытке уверить себя. Можно было использовать время, чтобы обдумать свой план или попрактиковаться в отмене проклятия.

Однако свет дня быстро покинул камеру. Я не могла шить в смоляной темноте, которая накрыла камеру. Лежа на соломенной подстилке и завернувшись во все одеяла, я сражалась с опасными мыслями. Вот место, которое ожидало меня, – которое было аналогом смертной казни за мое участие в планах Пьорда. От меня требовалось использование магии для влияния на судьбы людей. Но как сильно можно было повлиять на судьбу? И можно ли избежать такого результата? Я сомневалась, что мои сильнейшие чары могли изменить последствия мятежа.

Лежа на холодной подстилке и прислушиваясь к эху в каменных залах, я вспоминала старую историю, которую мать рассказывала нам с Кристосом, когда мы были маленькими детьми. Мне припомнился запах гавани, вливавшийся в окна хижины, которую арендовала наша маленькая семья, и я попыталась игнорировать заплесневевший воздух и миазмы, доносившиеся из других камер. Моей маме нравилось рассказывать истории, доставшиеся ей от ее матери. Этот рассказ был о трех сестрах – самых сильных из когда-либо живших чародеек. Они обитали в лачуге на морском берегу. Так говорила моя мать. Сестры бесплатно налагали чары на шерсть всех женщин, которые приходили к ним. И их чары были такими сильными, что это вызывало гнев богов. Мать не уставала повторять, что история была очень старой – что люди тогда верили во множество богов. И однажды бог моря послал сильную бурю, желая сбросить их лачугу в волны.

Богиня кручения и плетения нашла это нечестным. Она поймала трех сестер в воздухе, приютила их в своем доме и дала хорошую работу. Старшая пряла нити жизни для всех мужчин и женщин. Средняя сестра создавала из этих нитей глобальную сеть связей, объединяя одного человека с другим. А младшая, когда жизнь человека завершалась, обрезала нить.

Я всегда пожимала плечами, слыша эту историю, – особенно в тот момент, когда мать складывала пальцы, как ножницы, и что-то решительно отрезала. Прямо какая-то метафора смерти. Но то была только история – версия мира, в которой Судьба решала все. Этот рассказ был противоречив – к примеру, женщины являлись чародейками и влияли на судьбы людей до того, как стали самой Судьбой. Конечно, наши жизни не определялись тремя женщинами, крутившими, плетущими и что-то отрезавшими.

Я заснула, и мне приснилось веретено с нитью из жидкого света и искрящейся тьмы. Из этой нити создавался прекрасный зачарованный гобелен, и вездесущий Пьорд ползал рядом с ним и обрезал свободные концы позолоченными ножницами.

С первым светом, прокравшимся через настенную решетку на месте окна, я взяла в руку иглу и начала работу. У меня в кармане был швейный набор, который никто не додумался забрать. Поэтому я практиковалась – вышивала проклятия и чары на кусочках ткани и удаляла их снова и снова. Сначала тьма пачкала ткань, а пятна света оставались между стежками. Но я продолжала работу, удаляя чары и проклятия, выводя их из ткани и растворяя в воздухе.

Моя скорость значительно увеличилась, но какая нужна была быстрота, чтобы отменить тысячи стежков, вшитых в королевскую шаль? Я сосчитала часы работы по созданию проклятия и подумала, что мне повезет, если у меня будет на балу минут десять на его удаление. Я почувствовала тошноту.

Еду приносили три раза: несвежий рулет на завтрак, жидкий суп с еще одним несвежим рулетом в полдень и один несвежий рулет с сушеной говядиной на ужин. Наверное, тюремщики имели соглашение с местным пекарем на покупку затхлого хлеба.

Когда Теодор открыл дверь, свет в камере потускнел. Герцог был одет в темный плащ, словно хотел замаскировать свою внешность от любого, кто прошел бы мимо нас. Однако это казалось нелепым, поскольку коридоры оставались пустыми, а двери других камер – закрытыми и запертыми на замки. Я больше всего на свете желала поцеловать его, почувствовать какую-то теплоту после долгой темноты одинокой и холодной ночи. Но у нас не было времени, и Теодора не должны были видеть в этих коридорах – особенно когда он организовывал побег после моего ареста прошлым днем.

– Сюда, – сказал он тихо.

Он повел меня по пустому коридору, в который выходили камеры. Это были зарешеченные комнаты, переполненные сокамерниками.

– Слушай меня внимательно. То, что я покажу тебе сейчас, является секретом. Многие дворяне не знают о нем. В Каменном замке имеется несколько туннелей и тайных проходов, которые ведут на улицы города.

– Чтобы было легче пробраться в тюрьму? – спросила я.

– Чтобы было легче собрать и сформировать снаружи роты солдат, расквартированных здесь.

Естественно. Верхние этажи Каменного замка служили солдатскими бараками. Раньше там располагалась городская стража, а теперь их заполняли регулярные войска: стрелки и гренадеры. Еще больший состав размещался снаружи. Теодор открыл дверь и вывел меня в узкий коридор.

– Это привилегия сына нынешнего наследника трона. Мне даны ключи к помещениям замка.

Он вывел меня в петлявший коридор, который заканчивался еще одной дверью. Она была заперта. Но герцог повозился минуту и открыл ее серебряным ключом на массивном кольце. Замок издал громкий щелчок.

– Ты выйдешь из небольшой двери на краю Речной улицы, – сказал он и передал мне ключ. – Тебе он потребуется. Дверь будет заперта. Убедись, что тебя никто не видит.

– Поверь уж, первым делом осмотрюсь.

– Мне нужно торопиться. Лорд Ключей вызвал меня и нескольких других на встречу перед балом. Он согласен с тобой. Когда часы пробьют наступление Средизимья и подадут праздничный суп, начнется что-то серьезное. – Он усмехнулся и пожал мою руку. – Все будет хорошо, Софи. Мы переживем это.

Он помолчал и осмотрел пустой коридор, затем пригнул голову и провел губами по моему рту. Я заледеневшими пальцами поймала его теплую руку и притянула его ближе к себе.

– Удачи, – прошептал он и закрыл дверь за мной.

Я побежала или, точнее, засеменила вперед. Коридор был узкий и захламленный. Наконец, я добралась до двери на другом конце, с треском открыла ее и убедилась, что улица была безлюдной. Мои каблуки застучали по брусчатке.

Теперь нужно попасть на королевский бал.

Это оказалось проблематичным. У меня не имелось придворного платья. Я чуть не засмеялась от абсурдности ситуации – швея не может пойти на бал, потому что ей необходим особый наряд. Конечно, у меня было прекрасное платье – то, которое я надевала на ужин у Теодора, – милое, из синего шелка, предназначенное для свадеб и вечеринок. Хорошее платье. Но оно не годилось для дворца.

Я собиралась нарушить свои правила: никогда не использовать заказы клиентов для личных целей. У мадам Плини были почти те же размеры, что и у меня, а ее придворное платье в углу магазина ожидало свободного манекена, поскольку требовалось добавить на него несколько финальных стразов.

Но времени для раздумий не было. Я пробежала к моему ателье, достала ключ из кармана и влетела внутрь. Платье находилось в особом футляре. Его кремовый шелк сиял в свете лампы. Бледно-розовые цветы с золотистыми середками, которые я так тщательно вышивала, переливались под моими руками, как живой букет. «Словно розовый бальзамин», – со слабой улыбкой подумала я. Хвала небесам, что оно не нужно было мадам Плини до весны – та проводила зиму на юге. Она не увидит меня за балу Средизимья и не узнает, что я пришла в ее платье.

– Что вы делаете?

Я испугалась и спряталась за манекеном. Но голос принадлежал Пенни. Она наблюдала за мной.

– Мне казалось, что кто-нибудь должен прийти сюда – несмотря на Средизимье, – сказала она.

Кто-нибудь. Не я. Считалось, что меня арестовали и держали в Каменном замке. Она хотела перехватить Алису или Эмми, но боялась общаться со мной. Я не винила ее за это.

– Пришла за моей зарплатой, – продолжила девушка.

Она надеялась забрать деньги, которые я была ей должна. С наступлением зимы мне становилось все интересней, что она будет делать с работой. Некоторые ателье нанимали помощниц и сохраняли поденщиц, но их оклады и рядом не стояли с тем, что она зарабатывала в моем ателье. Иногда я думала предложить ей новый контракт, но она смотрела на меня с такой холодящей злобой в темно-синих глазах, что мне становилось не по себе.

– Я оставила на стойке мой ключ, – добавила она, обрывая любой вопрос, который можно было поднять, любое мое предложение.

Я сунула руку под стойку и нашла шелковый мешочек, который сшила, зачаровав его на удачу и здоровье. Передавая деньги, я заметила, что ее взгляд остановился на шелестевшем придворном платье, а не на монетах.

– Это слишком долго объяснять, Пенни. Не говори никому, что я приходила сюда. Даже Кристосу.

В моем голосе угадывалась паника. Все наши планы висели на волоске в зависисмости от того, будет ли Пенни держать свой рот на замке.

– Почему вы взяли чужое платье?

«Пожалуйста, Пенни, – безмолвно умоляла я. – Сохрани остатки верности и ничего не говори моему брату. Пожалуйста».

– Потому что мне нужно придворное платье, а своего у меня не имеется.

Она враждебно посмотрела на меня.

– Сначала вы были арестованы, а теперь вам нужно придворное платье?

– Да.

Я говорила ей правду. У меня не было времени на споры.

– Пожалуйста, Пенни, будь осторожней этим вечером. Держись подальше от улиц. Если хочешь, оставайся здесь.

– Вы собираетесь на бал, – догадалась она.

– Да. Только, Пенни… Не говори никому.

Она кивнула.

– Хорошо.

Девушка все поняла. Я надеялась, что она поняла.

– Спасибо, Пенни.

Она сунула мешочек с деньгами под плащ и ушла, хлопнув дверью на прощание.

Я нарушила еще одно правило – не пользоваться чужими чарами. Но сейчас меня это мало смущало. Кто был бы против удачи, заложенной в вышитых цветах? Уложив платье на рабочий стол, я сняла с манекена кринолин, носимый под юбками, собрала массу шелка в свои руки и вылетела из двери.

Наверное, я выглядела нелепо. Туфли цеплялись за брусчатку, проволочные прутья, поддерживающие юбки, выгибались на ветру, и кремовый шелк трепетал, как флаг. Но я шла по боковым аллеям и улицам, избегая того, чтобы меня видели. Пьорд не должен был услышать, что сомнительную чародейку отпустили из камеры. Я вбежала во двор Теодора – ветер превратил мои волосы в неопрятную копну – и после минутного колебания постучала в павлинно-синюю дверь.

Он вышел из дома сам.

– Я не опоздала?

– У нас еще имеется время.

Теодор нашел мою руку в куче бледного шелка и пожал ее.

– Тебе нужно переодеться.

Я кивнула и прошла мимо него в коридор. Кринолин слабо зазвенел, зацепившись за дверную ручку, но тут же был освобожден. Теодор с веселым видом отступил на шаг, позволив мне шуршать в прихожей.

– С тобой все в порядке? – спросил он, сопровождая меня в небольшую гостиную. – Я не могу простить себя за то, что оставил тебя в камере прошлой ночью.

Я бросила кринолин на оттоманку и аккуратно расположила платье на софе.

– Да, не хотела бы я оказаться там снова.

Мне никак не удавалось отдышаться. Мои ребра сжимал корсет. Я вдруг осознала, сколько пота стекало по моей спине.

– Слава богу, что все закончилось.

– И ты не будешь это обсуждать? – спросил Теодор.

– Не буду. – Я посмотрела на него. – Теодор, мне нужно переодеться. Без лишней публики.

Облачение и шнуровка придворного платья были достаточно сложны и без сопутствующей беседы. Он взглянул на шелк, посягавший занять всю его мебель.

– Конечно. Прислать тебе горничную?

– Было бы прекрасно.

Переодевание в роскошное платье, предназначенное для королевского бала, было само по себе большим событием, но у меня не оставалось времени для изысканности. Я сняла жакет и надела кринолин, когда в комнату вбежала взволнованная горничная. Ее фартук был украшен пятнами от подливки, и от девушки слабо пахло луком. Теодор явно отвлек ее от обязанностей на кухне. Она помогла мне с юбками, затем молча зашнуровала лиф. Я чувствовала, как ее руки дрожали, когда она пропускала шпильки через ушки. Мне хотелось, чтобы девушка работала быстрее.

– Мисс? – прошептала она, пока я выравнивала рукава.

Мадам Плини была у́же в плечах. Полного соответствия не наблюдалось. Только швея могла заметить эти детали, напомнила я себе. Но плечи располагались ниже, чем мне того хотелось бы.

– С этим нужно что-то делать, – сказала я.

– Но, мисс, – прошептала горничная, – нарушится весь порядок.

Я хотела возразить, однако она быстро добавила:

– Ваши волосы. Я могу изменить прическу, если…

– Да, быстрее.

Мое сердце билось о тесный лиф. Нам требовалась скорость. И она была права. Я не годилась для королевского бала. Мои волосы выглядели растрепанными.

Она торопливо вышла – легкое дуновение серого шерстяного платья и белого передника – и поспешно вернулась с несколькими бигуди и большим отрезом материи.

– Где вы это нашли?

Я думала, что Теодор завивает свои волосы в простую косичку.

– Это мои, – ответила она, набросив ткань мне на плечи.

Укрыв платье от волос, девушка принялась за работу.

– Я уверена, вы справитесь.

Мой рот открылся, пока я наблюдала за ее работой в небольшое зеркало, висевшее над камином. Она безжалостно вычесывала мои спутанные волосы, смазывала локоны сладко пахнувшей помадой и затем завивала их на бигуди, создавая башенный стиль, модный при королевском дворе.

– Вряд ли вы имеете при себе какие-то аксессуары, – сказала она, сооружая прическу. – Драгоценности или ленты…

– А как насчет цветов?

Теодор стоял в дверях и улыбался. Он держал в руке горсть розового бальзамина.

– Я заметил, что платье украшают розовые цветы, а эти просто засыхают в столовой.

– Отлично, – сказала я.

– Цветы не очень модны в это время года… – сказала горничная, но, покраснев, взяла их у герцога.

– Вы буфетчица или парикмахер? – со смехом спросила я.

Она была права. Свежие цветы считались слишком пасторальными и простыми для зимнего бала.

– Я простая буфетчица, но иногда могу быть парикмахершей, – ответила девушка.

Она оказалась очень полезной. Горничная наколола соцветия так, чтобы оттенить извивы прически. Розовый бальзамин подходил вышитым цветам, словно я заранее знала, что нужно вышивать именно так.

– Ты готова? – спросил Теодор.

Я встала перед крохотным зеркалом и, склонив шею, посмотрела на платье. Полная картина ускользала от меня.

– Думаю, да, – сказала я. – Спасибо вам.

Однако горничная уже исчезла в коридоре.

– Ты готова, – подтвердил он, взяв меня под руку и медленно повернув вокруг себя. – Ты выглядишь, как чудное видение.

Я могла бы отмахнуться от его слов, но лицо герцога, слегка ошеломленное и по-идиотски радостное, подсказало мне, что комплимент шел от души.

– Тогда поспешим, – сказала я, оставив свою мятую и испачканную одежду на оттоманке.

Мой плащ ожидал меня в коридоре. Карета стояла у ворот. Кони танцевали от возбуждения, и их попоны блестели от влаги. Я призадумалась. Одно дело размещать юбки на манекене и совсем другое садиться в них в карету. Как избежать складок и помятостей? Я грациозно села на диванчик, помня о шелке на юбках. Проволочный кринолин тут же защемил мне бедра. Я сшила кучу придворных платьев, но никогда не носила ни одного из них. Интересно, как правильно в них сидеть? Или женщины, носившие их, привыкали к такому дискомфорту?

– Что дальше? – спросил Теодор.

Его ум был сфокусирован на предстоявший задаче. Я взяла руку герцога в свою. Между его бровей залегла маленькая морщинка. Казалось, что он рассматривал клумбу цветов или играл на скрипке, а не готовился остановить попытку убийства. Я любила его за это.

– Мне нужно отменить проклятие. – Далее шло перечисление известных последствий: – Если что-то случится на балу, это повлияет на королеву. И дополнительно на ее мужа. А он является реальной целью Пьорда.

Как зачарованные шапки, сделанные для моего брата, предлагали магическую защиту тем, кто находился рядом с их владельцами, так и про́клятая шаль могла влиять на короля, сидевшего рядом с королевой. Проклятие выпускало на него свою тьму.

– Для большей ясности скажи мне… Если креветки окажутся несвежими, ей станет плохо?

Я раньше не думала об этом, но Теодор был прав.

– Да. «Что-то» в моей фразе означает попытку убийства или просто дикую случайность.

– Что бы профессор ни планировал, результат не может быть достаточно точным. Он не станет стопроцентно полагаться на твое проклятие. – Теодор замолчал и подумал несколько секунд. – Нам нужно приготовиться к разным вариантам. И не только к несвежим креветкам.

– Верно. Но мне нужно вытянуть проклятие из шали. – Я глубоко вздохнула. – Тут понадобится твоя помощь.

– Что угодно.

– Во-первых, нужно понять, когда и где использовать магию. Ты знаешь, я никогда не была на королевских балах. Тебе придется направлять меня. Решить вопрос, где я могу спрятаться, чтобы поработать над шалью. Все должно пройти незаметно для публики.

– Лучше всего во время еды. Прямо перед началом пира король и королева будут восседать на помосте вместе со всей семьей. Во время ужина они будут находиться в центре зала.

– Как долго длится ужин?

Я нервно пожевала губу. Чем дольше, тем лучше.

– Возможно, четыре или шесть перемен блюд. Не очень долго.

– Звучит, как вечность, – ответила я.

– Не сранивай со свадебными пирами. Двенадцать – четырнадцать перемен – и тебе станет дурно от еды.

Теодор замолчал.

– Иногда я понимаю, почему революционеры желают нам смерти, – добавил он печально.

– Четыре-шесть перемен блюд… Это час или два?

– Возможно, два. Хотя королевская семья не станет так долго сидеть за столом. Их будут обслуживать первыми, в то время как остальным придется ждать.

– И когда они закончат…

– Король и королева сойдут с помоста.

– А я потеряю свою работу. Значит, мне нужно закончить чародейство во время ужина, пока королева будет находиться передо мной. Где мне спрятаться?

– С этим разберемся, когда попадем туда.