Глава 4

Женщин, прибывших накануне в Воркутинский лагерь, в шесть часов утра будит устрашающий лязг молота по металлу. Антонина была права. Этот сигнал побудки проспать невозможно. Ночью женщины по очереди подбрасывали уголь в горящую печку. Хотя солнце даже ночью не уходит за горизонт, но, возвращаясь вечером со скудного ужина, они заметили на земле изморозь. Все они спали в одежде, выданной накануне.

Дверь открывается, и в барак врывается дуновение холодного ветра. Антонина Карповна держит дверь открытой, глядя, как женщины спешат к изножью топчанов и поворачивают головы к ней. Она одобрительно кивает.

Потом она идет по бараку, разглядывая только что пришитые номера на ватниках женщин. Остановившись около Лены, она рявкает:

– Переделай сегодня же! Никогда не видела такой халтуры. – Вернувшись к двери, она обращается к двум ближайшим девушкам: – Возьмите ведра, и я покажу вам, куда их вылить. Завтра пусть одна из вас возьмет с собой другую зэчку и покажет ей, куда идти, и так далее, понятно?

Девушки бегут в конец барака к туалетным ведрам, стоящим прямо напротив топчана Силки.

Пока Антонина с двумя девушками отсутствует, остальные женщины продолжают стоять, ни одна не решается отойти. Когда девушки возвращаются с бледными лицами, Антонина велит всем идти на завтрак и вернуться к семи часам на перекличку.

На улице две девушки, выносившие ведра, наклоняются и, пытаясь оттереть от рук вонь, принимаются тереть руки о припорошенную снегом землю.

Если сейчас конец лета, думает Силка, шагая вместе с Йоси к столовой, а земля уже покрыта снегом и воздух просто ледяной, значит ни одна из них не будет готова к тому, что их ждет. Работа на воздухе будет невыносимой.

На завтрак дают густую безвкусную кашу. Йося не забывает припрятать в рукав драгоценный кусок хлеба. Как и накануне, за столами нет свободных мест. На этот раз новенькие знают, что делать, и прислоняются к стене.

Очевидно, что эту кашу невозможно прихлебывать через край. Женщины оглядываются по сторонам. Некоторые вместо ложки пользуются двумя пальцами. Пока сойдет и так.

Перекличка. Знакомая Силке вещь. Она лишь надеется, что для двадцати человек все пройдет быстро. И что никто не пропал ночью. Она вспоминает одну ночь, когда все стояли на холоде – всю ночь, – пока не нашли заключенную. Болели колени, лодыжки. И это была даже не худшая ночь в другом месте. Совсем не худшая. Антонина Карповна начинает выкликать фамилии. Фамилии. Я не номер. И все же у меня есть номер. Силка смотрит на свою левую руку и на номер, украшающий теперь ее потрепанный ватник. У меня есть имя. Когда ее вызывают, она громко отвечает:

– Есть.

Им велено построиться в колонну по пять человек.

Мимо них колоннами проходят группы женщин, все под началом бригадира. С другого конца лагеря выходят мужчины. Силка вместе с женщинами из ее барака вливаются в общий строй, шагающий к воротам. Еще по прибытии Силка заметила, что в лагерь ведут только одни эти ворота. Лагерь огорожен простым забором с колючей проволокой. Группы мужчин и женщин плотным строем идут вперед.

Подойдя к воротам, люди замедляют шаг и останавливаются. Силка впервые наблюдает за ежедневным ритуалом выхода на работу. Когда подходит очередь Антонины, та показывает охраннику список имен, затем жестом подзывает к себе первую пятерку женщин. Охранник проходит вдоль шеренги, пересчитывает женщин, грубо досматривает их, потом подталкивает вперед, после чего проделывает то же самое с остальными. Он кивает Антонине, которая велит женщинам идти за остальными. Они бредут по железнодорожному пути, время от времени спотыкаясь о шпалы, но все же думая, что легче идти по шпалам, чем шлепать по вязкой грязи и расходовать энергию, которая им понадобится для работы.

Вдоль рядов женщин и мужчин взад-вперед ходят конвойные. Колонна направляется к большой шахте, очертания которой маячат впереди. Она похожа на черную гору с расщелиной, ведущей в ад. Рядом с небольшими ветхими строениями высятся груды угля. В верхней части проема шахты можно различить колесо, с помощью которого уголь поднимается из глубины шахты. Подойдя ближе, женщины замечают открытые вагонетки, движущиеся по рельсам.

У шахты передние ряды заключенных отделяются, направляясь на уже знакомые рабочие места. Антонина поручает новеньких конвойному, присоединяя к ним несколько женщин из других бараков, также входящих в их бригаду.

Прохаживаясь среди женщин, конвойный отводит некоторых в сторону, выделяя их в группу.

– Эй, Алексей, – зовет он, – иди забери эту компанию. По виду они могут махать киркой.

Подходит другой конвойный, сделав знак, чтобы за ним шли пятнадцать женщин. Силка, Йося и Наталья остаются на месте. Конвойный оглядывает их:

– Как бы ни пыжились, чертову кирку вам не одолеть.

Он подводит их к груде угля как раз в тот момент, когда из ковша машины наверх груды сыплется уголь, обдавая их пылью и мелкими острыми кусочками угля.

– Пусть каждая возьмет ведро, и начинайте заполнять его. Полное ведро несите к одной из вагонеток и сгружайте туда, – говорит конвойный, указывая на вагонетки, стоящие на рельсах.

Люди уже за работой, и снова им нужно копировать действия других.

Женщины берут ведра и начинают заполнять их кусками угля.

– Пошевеливайтесь, а не то наживете себе неприятности, – говорит одна женщина. – Смотрите на меня.

Эта женщина берет пустое ведро и, как совком, зачерпывает им уголь, наполнив ведро наполовину. Поставив его на землю, она руками наполняет ведро доверху. Женщины пытаются копировать ее, но с переменным успехом. Все они наполняют ведра, а потом пытаются приподнять. Ни у одной не получается – ведра слишком тяжелые.

– Отсыпьте часть и оставьте столько, сколько сможете унести. Со временем приспособитесь, – советуют им.

Силка и Йося в состоянии поднять лишь наполовину заполненные ведра, и это не проходит незамеченным конвойным, стоящим у вагонетки. Одно дело – нести ведро, другое – приподнять и опрокинуть его.

Надзирающий за ними конвойный смотрит на полупустые ведра:

– Ваша компашка останется без перерыва. Раз уж вы такие хилые сучки, так пошевеливайтесь-ка.

В отдельные моменты Силка видит, как Антонина, посовещавшись с конвойными, записывает что-то в небольшой тетрадке. Видимо, оценивает производительность своей бригады.

Работа настолько изнурительная, что Силка, Йося и Наталья начинают стонать и тяжело дышать. Они с завистью наблюдают за другими женщинами, которым разрешено опустить орудия труда и отдохнуть десять минут. У Силки горят плечи, шея и спина. Несколько часов спустя вновь звучит колокол. Ведра, кирки и другие орудия брошены на землю. Мужчины и женщины бредут к железнодорожным путям, присоединяясь к своим бригадам. Это люди, с которыми они живут в одном бараке. Они останавливаются в ожидании своего бригадира, который дает сигнал идти.

Получив разрешение, они молча бредут по шпалам и останавливаются у ворот лагеря. Антонина Карповна вручает свой листок старшему охраннику, который пересчитывает женщин при входе. Они идут за Антониной в свой барак, шаркая ногами от усталости. В печке осталось несколько тлеющих углей. Наталья бросает в печку уголь. Силка поражается тому, что у этой женщины нашлись силы смотреть на уголь, а тем более поднять ведро с ним. Все они падают на свои постели и натягивают одеяла на головы. Никто не произносит ни слова.

То, что называется здесь ужином, никак не восстанавливает затраченную энергию. Вернувшись в барак, многие снова ложатся, но некоторые слоняются у печки.

– Куда ты смотришь?

Лежащая на постели Силка узнает голос. Лена.

– Ну уж не на твою противную физиономию, – слышит она ответ Натальи.

Силка приподнимается на локте посмотреть, куда заведет перебранка.

– Если не отвяжешься от моего лица, я тебя уничтожу, сука!

– Оставь меня в покое, хамка! Оставь всех нас в покое, – вставая с постели, огрызается дерзкая Наталья.

– Наталья, сядь. Она тебя не стоит, – вмешивается Ольга.

Лена что-то злобно шипит.

Силка от изнеможения почти ничего не чувствует. Но она понимает, чем вызван этот гнев. Когда из-за страха смерти гнев не может быть направлен на притеснителей, он находит другой объект. Силке интересно, сколько Лене лет и что с ней случилось. Может быть, дело в том, что с ней раньше ничего не происходило. В отличие от Силки, побывавшей в другом месте. Может быть, у Лены была и любовь, и еда, и комфорт, и одежда – все, что только можно пожелать. Когда все это неожиданно отнимают… Что ж, никто не знает, как отреагирует человек.

Она должна запретить себе вспоминать. Завтра… Завтра будет повторением сегодня, и следующий день, и следующая неделя, и для Силки следующие пятнадцать лет.

Ее охватывает отчаяние.

Завернувшись в теплое длинное пальто, Силка стоит на снегу рядом с блоком 25. Как она и опасалась, в этом блоке находятся женщины, коротающие на земле свои последние дни, часто настолько больные, что не могут двигаться, с потухшими глазами. Теперь это мир Силки, и она существует в нем для того, чтобы остаться в живых. К ней подходят одетые, как она, капо, за ними следом тащатся женщины, истощенные, бесплотные, как привидения, фигуры, многие поддерживают друг друга. Каждая капо говорит женщинам, что Силка – старшая в их блоке, им следует слушаться ее. Им велят ждать снаружи на холоде эсэсовца, который сделает перекличку.

Силка стоит, ни слова не говоря, ожидая, когда ей скажут, что все женщины из блока 25 сегодня на месте. Завтра или, может быть, послезавтра, если нацисты решат, что у них есть дела поинтереснее, всех этих женщин отправят в газовую камеру – небольшой белый домик. И всех их убьют.

– Шевелитесь, ленивые сучки! – выкрикивает она. – Все на месте, – говорит она эсэсовцу и, заметив, что он вот-вот опустит стек на голову ближайшей девушки, встает прямо перед ним, а потом толкает девушку, и та падает лицом в снег. – Вставай и догоняй своих! – кричит она.

– Быстрее догоняй своих, – более мягко произносит, но потом видит, что офицер обернулся, и кричит: – Заходите в барак! Я здесь стою на холоде, потому что вы такие неповоротливые и ленивые. Пошли, пошли! – Повернувшись к офицеру, она одаривает его широкой улыбкой.

Дни долгие и мучительно трудные. Силке приходится расходовать резервы физической выносливости, о которых она не подозревала. Силка и Йося испытывают разные способы распределения хлебного пайка на день для экономии своей энергии. По ночам женщины часто разговаривают о еде. Затрагивая темы семьи и дома, они говорят и об общем питании. Квашеная капуста и грибы, творог, сосиски, пироги, свежие фрукты. Силке приходится рыться в памяти, чтобы вспомнить хоть что-то, и она немного завидует женщинам, которые хорошо помнят эти вещи.

Не похоже, чтобы кто-нибудь из них был готов подробно рассказывать о своем аресте, о недавних событиях, о том, где сейчас их родные. Или, возможно, они пока не решили, могут ли доверять друг другу, хотя вслух и высказывают тревогу о своих пропавших родных. К примеру, Маргарита, молодая русская женщина с круглым лицом и ямочками на щеках, вызывающая симпатию у Силки, без конца говорит о своем муже. Йося думает о братьях, а Ольга, хотя и знает, где ее дети, беспокоится, что не будет получать от них вестей, не узнает, все ли у них хорошо. Силка вспоминает обо всех, кого потеряла, но не в силах даже заговорить об этом.

Однажды вечером Ольга говорит Силке:

– Кляйн… это вполне распространенная еврейская фамилия, да?

– Думаю, да, – кивает Силка и встает. – Пойду принесу угля.

Как-то, после недели пребывания в лагере, женщины возвращаются с работы. Тут Лена заявляет, что завтра Наталья должна выносить туалетные ведра, второй день подряд. Идет первый сильный снег, и Лена, говоря это, плотнее кутается в ватник.

– Я вынесу, – предлагает Йося. – Моя очередь была давно.

– Я здесь за старшего, а потому буду говорить, что кому делать. – Лена встает.

– Нет, ты не старшая, – возражает Йося. – Никто не назначал тебя старшей. Мы делим обязанности среди всех.

Силка удивлена, что Лена не продолжает спор. Она лишь прищуривает глаза и откидывается назад.

Женщины сгрудились вокруг печки, наслаждаясь теплом, обволакивающим ноющие мышцы. Все ждут, когда раздастся резкий лязг металла, призывающий на ужин.

Вдруг кто-то сильно толкает Йосю в спину.

Она инстинктивно выбрасывает вперед руку, чтобы за что-то уцепиться, и попадает ладонью на дымоход. Ее вопль эхом разносится по бараку.

Йося отдергивает руку и начинает изо всех сил трясти ею. В голове Силки проносится тысяча мыслей: образы больных и раненых женщин и то, что с ними бывает. Нет, только не Йося! Силка хватает девушку за плечи и, вытолкнув из барака, опускает ее обожженную руку в снег, местами покрывающий землю. Сначала Йося сдерживается, сжав зубы, но потом громко плачет.

– Тише! – произносит Силка немного резче, чем хотела.

Через несколько минут она вытаскивает руку из снега и рассматривает рану. Ладонь и четыре пальца правой руки Йоси сильно покраснели, не пострадал лишь большой палец.

Силка снова засовывает руку Йоси в снег и поворачивает к себе лицо девушки. Оно белое как снег.

– Побудь здесь, я сейчас вернусь.

Силка врывается в барак и, замерев, впивается взглядом в женщин, собравшихся у печки.

– Как она там?

Жалостливый вопрос остается без ответа.

– Кто это сделал? Кто ее толкнул?

В тот момент Силка успела заметить только, как кто-то вытолкнул Йосю из кучки женщин. Но у нее есть свои подозрения.

Большинство женщин отводят глаза, но Силка замечает взгляд Натальи, устремленный на преступницу.

Силка подходит к Лене, уютно устроившейся на своем топчане.

– Да я легко переломлю тебя пополам! – рычит Елена.

Силка понимает разницу между пустой угрозой, когда демонстрируют силу от беспомощности, и истинным намерением навредить другим.

– Многие пострашнее тебя пытались меня сломать, – произносит Силка.

– А я боролась с мужиками в десять раз больше тебя, – парирует Лена.

Стоящие вокруг них женщины отходят назад, освобождая место для потасовки, которая, по их мнению, сейчас начнется.

– Вставай! – требует Силка, но Лена продолжает дерзко пялиться на нее; в Силке бушует пламя. – Еще раз повторяю: вставай!

Две женщины несколько мгновений смотрят друг на друга в упор, потом Лена встает, немного надув губы, как ребенок.

– Лена, сейчас я отверну твое одеяло и, если на простыне нет вшей, оторву край. И ты не будешь пытаться мне помешать. Поняла?

Лена фыркает, но медленно кивает. Другие женщины подходят ближе и, поняв, что перевес на стороне Силки, встают за ее спиной.

Поглядывая на Лену, Силка отворачивает одеяло. Взяв простыню за низ, она разрывает край зубами, а потом отрывает полосу ткани.

– Спасибо, Лена. Можешь заправить постель. – Силка поворачивается к двери.

Там стоит Антонина Карповна, опершись рукой на дверной косяк и не давая Силке выйти.

– Похоже, у меня будут с тобой проблемы? – спрашивает она.

– Нет, – по-русски отвечает Силка.

Антонина убирает руку. Силка выходит во двор, где на снегу сидит Йося, дрожа от холода и боли. Солнце опускается за горизонт. Силка смахивает снег с обожженной руки, а потом забинтовывает ее лоскутом от простыни. Помогая Йосе подняться, она обнимает ее и ведет в барак. Непривычное для Силки чувство: быть так близко к кому-то. Последний человек, к которому она добровольно прикасалась, была Гита. Собравшиеся вокруг печки женщины расступаются, освобождая теплое место для девушек.

Звучит призыв на ужин. Йося отказывается встать с постели. Ее беспомощность вызывает у Силки досаду и гнев. Силка уже готова оставить подругу в бараке, но потом ей приходит на ум, что намного хуже будет, если Йося не поест, не восстановит силы.

– Йося, пойдем, – говорит она, помогая девушке встать.

В столовой Силка протягивает Йосе кружку с супом. Та берет кружку в левую руку. Когда ей швыряют кусок черствого хлеба, Йося не в состоянии взять его. Хлеб падает на пол.

Охранник наблюдает за Силкой, стоящей следующей в очереди, чтобы узнать, что она сделает. Если она поможет подруге, то ее могут наказать. Если не поможет, пострадает Йося. Йося наклоняется, крепко держа кружку и умоляющими глазами глядя на Силку. Не сводя глаз с подруги, Силка зажимает в зубах свой кусок хлеба – молчаливая подсказка. Йося осторожно ставит кружку на пол, поднимает кусок хлеба и зажимает его в зубах, а потом берет свою кружку и идет дальше.

Они находят место, где можно встать у стены, подальше от глаз охранника, и Силка вынимает изо рта Йоси кусок хлеба и помогает ей засунуть его в рукав ватника.

В бараке женщины, смягчившись, спрашивают Йосю про ее руку. Она храбро отвечает, что все будет хорошо. Силка довольна. Еда явно улучшила настроение Йоси.

Сидя на постели, Силка смотрит, как на оконном стекле снаружи тает снег и по стеклу, словно слезы, стекает вода. Она просит Йосю показать ей обожженную руку и осторожно разматывает самодельную повязку, последний слой которой пристал к воспаленной коже. Чтобы не закричать от боли, Йося прикрывает рот левой рукой.

– На вид стало лучше, – говорит Силка, пытаясь успокоить Йосю словами, в которые сама не верит.

Просто она знает, как важно не сдаваться.

Подходит Наталья, садится рядом с Силкой и рассматривает рану:

– Завтра спрошу Антонину, есть ли здесь больница или санчасть. Если есть, там смогут наложить подходящую мазь.

Силка знает: на любого, кто пытается отлынивать от работы, здесь посмотрят косо. Но если не вылечить Йосе руку, все может быть гораздо хуже.

– Спасибо, Наталья, – говорит Силка.

Все они ложатся на свои топчаны. Их окутывает ночь, но светает все-таки рано, и Силка резко просыпается с сильно бьющимся сердцем, но потом опять засыпает в этой звенящей тишине.

Утром приходит Антонина, которая выглядит усталой. Она без слов делает им знак поторопиться. Наталья собирается поговорить с ней о Йосе, но Силка качает головой. Пока они идут, Силка шепчет:

– Пусть она сначала позавтракает, а не то пропустит все мимо ушей.

Силка чувствует настроение Антонины. Она научилась читать по лицам тюремщиков, конвойных – тех, кто облечен властью над другими.

Когда после переклички все идут в столовую, Наталья переглядывается с Силкой. Силка и Йося получили свою кашу, и обе припрятали хлеб в рукав. Лицо Антонины тоже немного порозовело. Силка кивает Наталье.

– Извините, Антонина Карповна, – начинает Наталья.

Силка слышит, как используют в русском имя и отчество.

Бригадирша поворачивается к Наталье.

– Наверное, вы заметили, когда зашли к нам вчера вечером, что Йося повредила правую руку. Есть ли здесь санчасть, куда она могла бы пойти?

– Как это случилось? – спрашивает Антонина.

Наталье, похоже, не хочется выдавать виновного. Несмотря на всю мерзость этого поступка, женщины не хотят, чтобы Лену посадили в карцер. Это может закончиться голоданием, болезнью, сумасшествием. Да, Силка злится на Лену, особенно за ее трусость, толчок в спину, но считает, что той надо дать еще один шанс.

Видимо, Йося тоже так считает.

– Я споткнулась около печки, – говорит Йося, – и выставила руку, чтобы не упасть.

Антонина жестом подзывает Йосю к себе.

Йося подходит к бригадирше, вытянув вперед забинтованную руку.

– Откуда мне знать, что ты просто не пытаешься отлынивать от работы?

Йося понимает ее. Она начинает разматывать бинт и, дойдя до последнего слоя, обнажающего воспаленную руку, не может удержаться от слез – так ей больно.

Силка делает шаг вперед, поближе к Йосе, чтобы показать той, что она рядом, и успокоить ее. Антонина внимательно присматривается к девушкам.

– Не так-то много вам достается, зэчки, а? – Она смотрит на Силку. – Отведи ее в барак. Скоро я вернусь.

Силка напугана. Встревожена. Но она делает то, что ей велено. Они спешат обратно в барак, и Силка бросает взгляд на остальных женщин, бредущих на работу. Идет сильный снег, окутывая их, и они исчезают из виду. Что же она наделала?

Накинув одеяла на дрожащие тела, Силка и Йося жмутся к печке. Силка отчаянно надеется, что они акклиматизируются. Это ведь пока даже не зима. Их раздумья прерывает ледяной порыв ветра. В дверном проеме стоит Антонина.

Силка подталкивает Йосю, и они быстро подходят к двери и идут вслед за Антониной. Однако Силка не забывает плотно затворить за собой дверь.

Девушка часто видит Антонину с другой бригадиршей, с которой они живут в одном бараке, и Силка предполагает, что обе они отвечают за женщин-заключенных. Или, возможно, другая женщина – помощница Антонины. Так или иначе, вероятно, помощница следит за бригадой на объекте, а Антонина взяла на себя эту текущую обязанность.

Хотя путь до больницы недолгий, но из-за снежной бури они идут медленно, мучительно, увязая в снегу. Силка пытается оценить масштабы лагеря, подсчитывая количество бараков, сходных с их жильем. Другие здания побольше стоят немного в стороне. Это, должно быть, административные корпуса или склады, но ничто не указывает на их назначение. Здание санчасти, на которое показывает Антонина, также не имеет никаких отличительных знаков.

У входа стоит охранник. Антонина, у которой лицо замотано шарфом, вынуждена снять шарф и кричать ему прямо в лицо. Силка недоумевает: что мог совершить этот человек, чтобы его так наказали? Положение у него не лучше, чем у заключенного, хотя, вероятно, у него и жилье получше, и еды он получает больше. С явной неохотой охранник открывает дверь и бесцеремонно заталкивает женщин внутрь. Очевидно, ему дана инструкция не дать снегу залететь в помещение.

Девушек сразу обволакивает тепло, и они разматывают шарфы. Йося управляется одной здоровой рукой.

– Ждите здесь, – говорит Антонина.

Они стоят в дверном проеме, оглядывая помещение, в которое только что вошли.

Это что-то вроде приемной. Заключенные – мужчины и женщины – сидят на нескольких стульях, но большинство, скорчившись, сидят на полу со страдальческим выражением на лицах. Некоторые лежат, свернувшись калачиком. Непонятно, то ли спят, то ли в беспамятстве, то ли умерли. Кое-кто тихо постанывает. Эти удручающие звуки хорошо знакомы Силке. Она отворачивается от них и поднимает глаза на портрет Сталина, висящий на стене.

Антонина разговаривает с внушительного вида женщиной, сидящей за стойкой в передней части помещения, потом, кивнув головой, поворачивается к Силке и Йосе:

– Когда вызовут, у тебя номер пятьсот девять. – Она медленно повторяет номер по-русски.

Не говоря больше ни слова, Антонина подходит к двери и открывает ее. За дверью – пелена свежего снега, который попадает в коридор и быстро тает, образуя на полу лужицу.

Силка берет Йосю за руку и ведет ее к небольшому свободному пространству у стены, где они могут сесть. Едва они соскальзывают на пол, как Силка замечает на себе испуганные взгляды, оценивающие новичков. Неужели здесь тоже существует иерархия? Силка выдерживает взгляды этих людей. Они первыми отводят глаза.

Силка слышит их номер, сопровождаемый криком.

Она очнулась от дремоты.

– Зову в последний раз! – кричит внушительная женщина.

Стряхивая с себя сон, Силка видит, что Йося спит, положив голову на ее вытянутые ноги.

– Сейчас! Мы идем! – как можно громче произносит Силка, встряхивает Йосю, и, встав на ноги, они спешат к стойке, за которой хмурится та женщина.

Женщина сует Йосе планшет с листом бумаги и шагает к двери, ведущей в заднюю часть здания. Силка и Йося идут за ней.

Открыв дверь, женщина ведет их мимо коек, стоящих по обеим сторонам палаты. Силка осматривается. Белые простыни. Одеяла серые, но, возможно, толще, чем у них в бараке. Под головами лежащих здесь мужчин и женщин есть подушки.

Минуя палату, они входят в лечебное отделение, отгороженное от остальной части помещения. В ноздри ударяет запах дезинфицирующих средств.

Йосю подталкивают к стулу, стоящему рядом со столом, уставленным склянками, бинтами и инструментами.

Женщина указывает на планшет в руках Йоси и протягивает Силке ручку. Силка понимает, что им надо его заполнить. Женщина поворачивается и уходит.

– Я не смогу это сделать, – шепчет Йося. – Я пишу правой рукой.

– Давай я, – предлагает Силка.

Она берет планшет, отодвигает какие-то инструменты на столе в сторону и кладет планшет.

А потом она видит, что слова там написаны кириллицей. Буквы напоминают туннели и ворота, некоторые со странными завитушками. Силка уже давно не читала на русском. Писать будет довольно трудно.

– Ну, ладно, – говорит она. – Первым пунктом всегда идет фамилия. Йося, какая у тебя фамилия?

– Котецка, Йосефина Котецка.

Силка медленно записывает фамилию, стараясь изо всех сил, в надежде, что врачи смогут прочесть.

– Посмотрим. Наверное, это дата рождения?

– Двадцать пятое ноября тысяча девятьсот тридцатого.

– А здесь надо указать адрес проживания.

– У меня больше нет адреса. Моего отца арестовали после того, как он пропустил один рабочий день. Он работал в лесном хозяйстве и пошел разыскивать моих братьев, которые пропали три дня назад. Потом арестовали мою мать. Мы с бабушкой ужасно перепугались, когда остались в доме совсем одни. А потом они пришли и арестовали нас тоже. – У Йоси несчастный вид. – Никто из моих родных там больше не живет.

– Понимаю, Йося. – Силка кладет руку на плечо Йоси.

Силке было столько же лет, когда забрали всю ее семью.

– Меня посадили в тюрьму, – плачет Йося. – Меня били, Силка. Меня били и хотели знать, где мои братья. Я говорила им, что не знаю, но мне не поверили.

Силка кивает, чтобы показать, что слушает. Странно, думает она, как и когда прошлое пытается открыть себя. Но только не для нее. Она ни за что не сможет найти слова.

– Потом однажды меня с бабушкой посадили в грузовик и привезли на железнодорожную станцию, и вот тогда мы с тобой встретились.

– Прости, что я напомнила тебе об этом, Йося. Давай… – Она опускает взгляд на анкету.

– Нет, все в порядке, – говорит Йося и смотрит на Силку. – Ты расскажешь мне, почему ты здесь? Я знаю только, что ты из Словакии. И еще та женщина в поезде сказала, что была где-то с тобой вместе… Твоих родных тоже арестовали?

– Расскажу как-нибудь в другой раз, – отвечает Силка, и внутри ее все сжимается.

– А когда мы попали сюда, ты знала, как себя вести. – Йося в недоумении хмурит брови.

Оставляя ее слова без внимания, Силка делает вид, что изучает анкету.

Силка и Йося чувствуют кого-то у себя за спиной. Повернувшись, они видят высокую и стройную привлекательную женщину в белом халате, со стетоскопом на шее. На затылке у нее уложены светлые золотистые косы, а когда она улыбается, в уголках голубых глаз собираются морщинки.

Взглянув на лица девушек, она сразу обращается к ним по-польски; этот язык они обе понимают.

– Могу я чем-нибудь вам помочь?

Такого акцента, как у нее, Силка ни у кого не слышала.

Йося собирается встать.

– Нет-нет, сиди на месте. Полагаю, ты и есть больная. – (Йося кивает.) – А ты?

– Я ее подруга. Меня попросили остаться с ней.

– У вас заминка с анкетой?

– Мы уже почти закончили, – отвечает Силка, но потом, не удержавшись, спрашивает: – Как вы узнали, на каком языке с нами говорить?

– Я давно работаю врачом в лагерях и научилась хорошо угадывать. – Врач тепло и доверительно улыбается; первое открытое лицо, увиденное Силкой со дня приезда. – Дай посмотрю, – говорит она, забирая планшет у Силки. – Отлично! – (Силка краснеет.) – Надо заполнить до конца. Я прочитаю вопросы.

– На русском?

– Ты говоришь по-русски?

– Могу говорить, но с письмом сложнее.

– Ладно, в этом случае надо закончить на русском. Чем быстрее его освоишь, тем проще тебе будет здесь. Какие другие языки ты знаешь?

– Словацкий, чешский, польский, венгерский и немецкий.

– Ты меня удивила, – наклонив голову, спокойно произносит врач. – Следующий вопрос анкеты. Какова цель твоего обращения в санчасть? – спрашивает она по-русски.

Силка принимается что-то писать.

Доктор заглядывает ей через плечо:

– Гм… похоже. Почему бы тебе не спросить больную и не записать ее ответы?

Силка начинает паниковать. Ей кажется, врач играет с ней в какую-то игру. Почему она всегда выделяется из общего числа, хотя старается этого не делать? Она спрашивает Йосю по-русски. Йося в недоумении смотрит на подругу.

Силка пытается написать кириллицей «обожженная рука».

– Неплохо, – замечает доктор. – Пока хватит. Я позабочусь об остальном. Мне надо осмотреть больную.

Йося протягивает ей руку. Врач ставит рядом стул и начинает осторожно разбинтовывать руку.

– Кто забинтовал тебе руку?

– Силка.

Доктор поворачивается к Силке:

– Значит, ты Силка?

– Сначала я заставила ее подержать руку в снегу, потом оторвала от простыни лоскут и забинтовала, как могла.

– Хорошо сделала, Силка. Теперь посмотрим на рану.

Сняв бинт, врач поворачивает к себе ладонь Йоси и внимательно рассматривает:

– Пошевели пальцами. – (Йося пытается пошевелить пальцами, но ей больно и мешает припухлость.) – Тебе повезло, что с тобой был человек, знающий, что надо сразу приложить к ожогу холод. Это спасло тебя от более серьезного повреждения. И без того у тебя первая степень ожога пятидесяти процентов ладони и восьмидесяти процентов поверхности четырех пальцев. Большой палец вроде бы в порядке. – Она заглядывает в лицо Йоси. – Тебе понадобятся ежедневные перевязки в течение двух недель, и никакой работы на улице или в помещении. – Врач поворачивается к Силке. – Передай мне тот тюбик… на котором написано «Мазь от ожогов».

Силка протягивает ей тюбик с мазью, сняв крышечку.

Доктор осторожно наносит мазь на руку Йоси.

– Теперь посмотри на полке за твоей спиной и найди большой бинт.

Силка выполняет эту просьбу, передав врачу нужную вещь.

Врач ловко забинтовывает руку Йоси, потом зубами разрывает конец бинта на две части и надежно закрепляет повязку.

– А теперь подай мне со стола тот блокнот и ручку. Мне надо написать записку.

Силка смотрит, как доктор пишет, складывает записку и отдает Йосе:

– Я написала здесь то, что сказала. Ты освобождаешься от работы на объекте и в помещении и должна приходить сюда каждый день на перевязку в течение двух недель. Потом посмотрим, как заживет ожог… Вот что, Силка, я довольна, что ты помогла подруге, и пишешь ты совсем неплохо. – Она разглядывает Силку. – У тебя есть способности к языкам. Понимаешь, у нас в санчасти не хватает персонала для обслуживания нового контингента. Ты бы хотела здесь работать?

Силка осознает все преимущества этого. В лагере существует плохая работа – на улице, тяжелый физический труд – и хорошая работа. В другом месте «хорошая» работа подразумевала больше еды и тепла, но в случае с Силкой это означало также и то, что ее постоянно использовали. Кроме того, ей пришлось стать свидетелем самых ужасных вещей в лагере, когда ее поставили старшей над обитателями блока 25. И об этом она продолжает сожалеть. Но ей надо было выживать. Она обменивала еду на сигареты и теплую одежду. Все это в то время, когда женщины входили в тот блок и выходили из него, отправляясь на смерть. Входили и выходили – непрерывно.

Она в недоумении, думая, почему она всегда выделяется из всех. Она бросает взгляд на Йосю, чувствуя, что если скажет «да», то предаст подругу. Предаст всех женщин из своего барака.

– Конечно хотела бы, – отвечает за нее Йося.

Силка смотрит на нее. Йося одобрительно кивает.

– Я…

Если Силка откажется, посадят ли ее в карцер? По крайней мере, может быть, на такой работе она сможет добыть больше еды для нуждающихся или обменять ее на сигареты, сапоги, теплую одежду для других.

У доктора сконфуженный вид. Силка думает, никто на ее месте не отказался бы.

– Боюсь, не смогу, – говорит Силка.

– Прошу прощения? – удивляется доктор. – Мы все должны работать.

– Я с радостью поработаю на шахте, – отвечает Силка, чувствуя, каким безжизненным звучит ее голос.

Когда-то она думала, что заслуживает большего или лучшего, но теперь знает: за все приходится платить бóльшую цену.

– Что ж, – говорит доктор, – давай тогда следующие две недели, когда Йося будет приходить на лечение, ты станешь помогать мне, а потом уже решишь.

Йося вопросительно смотрит на Силку, поощряя ее.

Силка медленно кивает:

– Да, спасибо вам, доктор. А как же Йося?

– Давай подумаем о Йосе через две недели. Уверена, мы сможем найти ей подходящую работу. А пока я напишу тебе записку для вашего бригадира. Тебе следует приходить сюда каждый день вместе с Йосей. После перевязки она будет возвращаться в барак, а ты останешься и будешь работать.

Доктор пишет что-то на втором листке из блокнота, отрывает его и вручает Силке:

– Теперь вы обе идите в свой барак и отдохните.

– Извините, – спрашивает Силка, – но как к вам обращаться?

– Я доктор Калдани, Елена Георгиевна. Можете обращаться ко мне по фамилии или имени-отчеству.

– Спасибо вам, Елена Георгиевна, – хором отзываются девушки.

Они возвращаются следом за ней через больничную палату. От стонов и криков пациентов волоски на шее у Силки встают дыбом.

Она будет делать то, что ей велено.

Пройдя через приемную, они выходят на двор, в холод и вьюгу, и бредут к своему бараку.