Глава 30
Силка живет теперь в другом помещении, где у нее есть койка, небольшая тумбочка, свежее постельное белье, и все это облегчает ее повседневную жизнь. Но вот душ совершенно выбивает ее из колеи, и она, рыдая и сжавшись в комок, стоит под теплой водой, пока оттуда ее не извлекает Раиса – успокаивает, вытирает, одевает и укладывает в постель.
Каждый вечер Силка возвращается в барак, где теперь живет с двенадцатью другими медсестрами. Увидев незаправленную койку, Силка тут же заправляет ее. Подметает пол, иногда несколько раз в день, вытирает пыль с памятных вещиц и фотографий, аккуратно расставленных на тумбочках. Занимая себя подобным образом, Силка пытается справиться с тоской по подругам, оставшимся в бараке 29, и в то же время завоевать симпатии своих новых компаньонок.
Она находится в Воркуте уже восемь лет. Одиннадцать лет прошло с тех пор, как она невинным ребенком уехала из родного дома в Бардеёве и оказалась в Освенциме.
Часто она обращает свои мысли к отцу, дорогому папочке. Зная, что мать и сестра умерли, она скорбит по ним, вспоминает их. Но ее мучает сознание того, что ей неизвестно, жив ее отец или нет. Почему не могу я осознать потерю отца, оплакать его смерть? Почему не могу возрадоваться, зная, что он жив и ждет моего возвращения домой? Ни одно из этих чувств не владеет ею. Лишь неизвестность.
Неделю спустя после переезда во время перерыва рядом с Силкой садится Елена. Докторша рассказывает Силке о женщине, которой пару дней назад обрабатывала ожог руки. Когда она спросила пострадавшую о случившемся, та ответила, что обожглась нарочно. Пациентка назвала себя Леной и попросила передать кое-что Силке.
К ним в барак пришел Борис, который разыскивал Силку, чтобы забрать ее с собой. Когда Лена сказала ему, что Силка, ожидая худшего, вернулась в санчасть и не будет жить в бараке, Борис ужасно рассвирепел и разломал ее пустой топчан. Лена передавала Силке, что в ту ночь ее деревянный топчан согревал их. Своим посланием Лена хотела предупредить Силку, чтобы та держалась подальше от барака 29. За Силкой туда приходили другие мужчины, дурные мужчины…
Силка в ужасе от того, что пришлось сделать с собой Лене, чтобы предупредить ее.
– Они говорили что-то еще? С женщинами все нормально?
– Да, – отвечает Елена. – Она просила не волноваться, у них все хорошо.
– Я действительно в безопасности? Они не смогут меня здесь найти? – спрашивает Силка.
– В безопасности. Ни один из этих типов не отважится подойти к жилищу персонала. За все годы, проведенные здесь, я не видела, чтобы кто-нибудь причинял нам беспокойство. У нас свои охранники.
До Силки начинает доходить: даже в белые ночи она не сможет встретиться с подругами. Она в безопасности. Они тоже в относительной безопасности. Но она снова разлучена с близкими людьми. Неужели в жизни Силки не будет больше длительной привязанности?
Правда, нельзя сказать, что ее подруги знали о ней все.
– Можно узнать, как поживает Петр Давидович? – спрашивает Силка, думая о том, что хотя бы кто-то имеет здесь длительную привязанность.
Она не станет тешить себя фантазией о высоком кареглазом Александре.
– О-о, он замечательный, он… – Елена на миг умолкает. – Что ты знаешь обо мне и Петре Давидовиче?
– Только то, что знают все остальные: что вы встречаетесь. И мы так рады за вас!
– Все знают?
– Конечно знают, – смеется Силка. – О чем нам здесь еще сплетничать?
– Перерыв закончен. Давай-ка принимайся за работу.
* * *
Этой зимой, выезжая на «скорой», Силка замечает, что количество заключенных, работающих на шахтах, как будто сокращается. Федор говорит, что за последние несколько недель было освобождено порядочно заключенных, а новых прибыло не так много. Они размышляют над тем, что бы это могло значить и могут ли освободить их тоже. Они слышали о досрочно освобожденных заключенных. Силка не разрешает себе думать об этом и надеяться.
Тем временем наступает весна, дни становятся длиннее. Силка замечает, что цветов больше, чем обычно. Высовывая свои головки из-под снега и льда, они колышутся на ветру. Силка занята обычными делами, время проходит быстро, и, несмотря на глубоко запрятанную боль от потерь и тоску по подругам, свежее дуновение весны дарит ей относительный покой. Есть еще ее тайная страсть. Эта мука – такая же неотъемлемая часть ее повседневной жизни, как суровая погода, черствый хлеб и крик: «„Скорая“ выезжает!»
Однажды они останавливаются у строений, в которых размещаются склады продуктов и белья. Их встречают и проводят в помещение, в котором Силка раньше не бывала, но ясно, что это швейная мастерская. Тесно поставленные длинные столы со швейными машинами, на которых работают женщины.
Силка оглядывается по сторонам и видит, как кто-то машет ей, Кириллу и Федору.
– Сюда.
Силка идет вперед, но вздрагивает, когда кто-то легонько стучит ее по плечу.
– Привет, незнакомка, – говорит сияющая Лена.
– Лена! – Женщины обнимаются; Лена не успевает отвечать на вопросы Силки, которые сыплются один за другим. – Как там Анастасия? Как Маргарита?
– Успокойся, дай взглянуть на тебя.
– Но…
– У Анастасии все хорошо, у Маргариты тоже. Все очень скучают по тебе, но мы понимаем, что ты будешь в безопасности только вдали от нас. Хорошо выглядишь.
– Мне так вас не хватает! Жаль, что…
– Силка, у нас здесь больной, осмотри его.
Силка замечает, что Федор с Кириллом наклонились над мужчиной, который, лежа на полу, стонет и хватается за грудь.
– Что с ним случилось? – спрашивает Силка и подходит к ним, не отпуская руку Лены, стремясь побыть с ней как можно дольше.
– Боль в груди, – отвечает Федор.
Силка опускается на корточки, Лена вместе с ней, и задает больному обычные вопросы. Его ответы говорят ей о том, что она сама может лишь как можно быстрее доставить его в санчасть.
– Несите его в машину, – говорит она мужчинам.
В последний раз обнявшись с Леной, Силка идет вслед за мужчинами, несущими носилки, и залезает в «скорую». Еще раз бросив взгляд на подругу, она обращает все внимание на пациента. Силка вновь задает ему вопросы, ответы на которые понадобятся врачам по приезде в санчасть.
Возвращаясь в тот вечер в свою комнату, она собирает охапку цветов. Расставленные по горшкам, кувшинам и кружкам, они встречают других медсестер, вернувшихся со смены.
* * *
Наступили белые ночи. Силка с медсестрами по вечерам гуляют во дворе. Время от времени Силка подумывает о том, чтобы рискнуть и пойти на территорию основного лагеря и повидаться с подругами, побродить между бараками, посмеяться вместе, что случается лишь в это время года. И сможет ли она, в конце концов, найти слова? При мысли об этом что-то внутри ее сжимается. Она знает, что некоторые мужчины и парни узнáют ее, что это небезопасно, поэтому не решается пойти. В последнее время ей не попадается Александр, – возможно, у них не совпадают смены, – но все же она часто поглядывает на административное здание – так, на всякий случай.
Она почти рада возвращению сильных ветров, низкому солнцу над горизонтом, когда искушение больше не угрожает ей. Но, как возмездие, наступает зима. Благодаря уступкам, отвоеванным в роковой прошлогодней забастовке ценой десятков жизней, работа на много дней замирает, потому что заключенных не заставляют работать на сильном морозе, при крайне низких температурах, и в постоянном мраке. Длительное время заключенные не покидают бараки. Вся территория лагеря занесена высокими сугробами, и даже до столовой дойти невозможно. Дорога между лагерем и шахтой завалена снегом, и поэтому возникают большие трудности в отправке угля, необходимого стране, на грузовиках или по железной дороге.
Заключенные тщетно пытаются убрать снег у бараков и расчистить тропу к столовой. Это удается немногим, но большинство даже не пытается, ведь свежий снег выпадает быстрее, чем люди успевают убрать старый.
Но между зданием, где живет медицинский и сестринский персонал, и санчастью тропинки расчищаются.
Травмы, с которыми теперь сталкиваются Силка и другие медики, часто являются следствием жестоких драк, когда скучающие мужчины и женщины, много дней подряд вынужденные находиться в помещении, выплескивают накопившуюся энергию в виде физического насилия. В некоторых случаях побои настолько серьезны, что жертвы не выживают. Заключенные набрасываются друг на друга, как звери в клетке, лишенные смысла существования. Ростки оптимизма, не успев толком расцвести в душе Силки, засыхают и вянут. Люди всегда вот так обращаются друг с другом, думает она.
Ухудшение и без того плохих санитарных условий, когда люди зачастую отказываются выходить на улицу для отправления основных функций организма, приводит к заболеваниям и, как следствие, переполнению отделения. Врачи часто сетуют на то, что понапрасну тратят время на лечение пациентов, которые скоро вернутся с теми же симптомами, с теми же хворями. А потом погода немного улучшается, температура воздуха повышается на несколько градусов, что позволяет заключенным вернуться в забой.
* * *
– Выезд «скорой»! – кричит Федор.
– Иду, – откликается Силка, хватая ватник и новый мягкий шарф, который недавно подарила ей Раиса. – Куда едем? – спрашивает Силка, когда машина поворачивает от центральных ворот.
– Недалеко, с той стороны административного здания, – отвечает Кирилл.
– Очередной сердечный приступ? Какой-то начальник развлекался с тем, с кем не следовало? – шутит Силка.
Федор и Кирилл ошарашенно пялятся на нее.
Вокруг больного, загораживая им обзор, стоят несколько человек. Подойдя к ним ближе, Силка замечает лежащий неподалеку деревянный брусок, покрытый кровью.
– Отойдите в сторону! – кричит Кирилл.
Люди расступаются, и Силка видит неподвижно лежащего на земле мужчину, истекающего кровью. Белый снег вокруг него окрашивается в отвратительный красный цвет. Федор с Кириллом подходят к мужчине, а Силка замирает на месте, уставившись на запятнанный кровью снег.
Освенцим-Биркенау, 1944 год
Силка просыпается от громкого хлопанья двери блока 25. До конца не очнувшись ото сна и силясь вспомнить, где она находится, Силка оглядывает комнатушку. Выбравшись из койки, она берет пальто, служившее ей дополнительным одеялом, надевает его, потом засовывает ноги в сапоги, стоящие рядом с койкой, и натягивает толстые перчатки.
Открыв дверь из каморки в большое помещение, в котором десятки женщин провели свою последнюю ночь, Силка пронзительно кричит:
– Выходим, мы выходим! – Проходя между двумя рядами нар, она громким голосом велит женщинам: – Поднимайтесь, поднимайтесь и убирайтесь отсюда!
Пытаясь разбудить, она расталкивает женщин, в то же время сочувственно глядя на них. Чтобы ее услышали эсэсовцы, Силка то и дело покрикивает на несчастных, а в промежутках шепчет молитвы, удрученно просит у них прощения. Но так, чтобы не расплакаться. Не глядя им в глаза. Она больше не в силах этого делать. Женщины из блока 25 знают об ожидающей их судьбе. Ни одна не разговаривает и не сопротивляется. В зловещей тишине выстраиваются они посередине барака.
Едва Силка открывает дверь, как ее ослепляет солнечный свет, отраженный от рыхлого снега, которым засыпан весь двор. Она слышит гудение заведенного грузовика, ожидающего за оградой.
Женщины сгрудились позади нее, надзирательницы барака смерти.
– Выходите! – кричит она. – Давайте шевелитесь, ленивые коровы!
Силка держит дверь открытой, пока женщины одна за другой выходят из барака и плетутся между двумя рядами эсэсовцев, ведущих их к грузовику. Последняя в цепочке женщина тащится с трудом, отстав от идущей впереди. Силка видит, как один офицер СС поднимает стек и направляется к женщине. Силка первой подбегает к ней и, прикрикнув на нее, подхватывает женщину под мышки и едва ли не тащит к грузовику. Эсэсовец убирает стек. Силка продолжает покрикивать, пока с ее помощью женщина не залезает в грузовик. Наконец грузовик отъезжает. Эсэсовцы уходят прочь.
Силка стоит на месте, глядя на удаляющийся грузовик. Она совершенно опустошена, во рту привкус желчи. Она замечает какую-то заключенную, только когда та близко подходит к ней.
– Убийца, – сдавленным голосом произносит женщина.
– Что ты сказала?
– Ты слышала, подлая сука! На твоих руках не меньше крови, чем на их, – указывая на уезжающий грузовик, дрожащим голосом говорит она.
Женщина отходит и, обернувшись, с ненавистью смотрит на Силку.
Силка переводит взгляд с женщины на грузовик, огибающий здание и пропадающий из виду, а потом на свои руки.
Она зубами стягивает перчатки, швыряет их на землю и падает рядом с ними. Опустив руки в снег и зачерпывая его пригоршнями, она яростно, отчаянно трет каждую руку, и по ее лицу катятся слезы.
– Силка, Силка! – зовет испуганный голос.
К ней подбегают подруги Гита и Дана. Наклонившись, они пытаются поднять ее, но она отталкивает их.
– Силка, что с тобой случилось? – жалобно спрашивает Дана.
– Помогите мне смыть эту кровь, избавиться от нее.
– Силка, перестань…
Силка поднимает кисти, покрасневшие теперь от холода и яростного натирания снегом.
– Мне никак не отмыть их, – причитает она.
Дана по очереди вытирает своим ватником руки Силки, чтобы высушить и согреть их, а потом натягивает на них сброшенные перчатки.
– Силка, ты с нами. Все в порядке.
Гита помогает ей встать на ноги:
– Пошли, мы отведем тебя в барак.
– Кровь, разве вы не видите кровь?
– Пойдем в помещение, пока ты не замерзла, – говорит Гита.
* * *
– Силка, с тобой все в порядке? Нам нужна твоя помощь, – прерывает ее воспоминания обеспокоенный Кирилл.
– Вся эта кровь, – уставившись на снег, произносит она.
– Силка…
Федор осторожно дотрагивается до ее плеча. Она вздрагивает. Потом к ней возвращаются звуки, свет и окружающая картина. Проглотив ком в горле, она глубоко вдыхает.
Затем концентрирует внимание на лежащем у ее ног в беспамятстве человеке. Хотя его лицо испачкано кровью, ей кажется, она его знает.
Нет, нет, только не он! Пожалуйста!
– Принеси носилки, Кирилл. Я не могу разглядеть его травмы, – с усилием произносит она. – Отнесете его в машину, и там я осмотрю его.
Мужчину кладут на носилки, и по пути в «скорую» Силка идет рядом. К ней подходит какой-то заключенный.
– Он поправится?
– Пока не знаю. Как его зовут?
– Петрик. Александр Петрик, – отвечает заключенный и отходит в сторону.
