Глава 28

Очередное лето с белыми ночами. Первым нескольким воскресным вечерним прогулкам после полярной ночи недостает энтузиазма и радости прошлых лет. Это их восьмое лето, украдено восемь лет их жизни.

В лагере витает дух беспокойства. Ближе к середине лета Силка слышит в отделении разговор о забастовке. Мужчины в одном подразделении лагеря отказываются работать. В тот вечер она рассказывает подругам о том, что услышала.

Этот слух приводит обитательниц барака в необычайное возбуждение. В швейной мастерской, где благодаря урокам Ольги теперь работает Лена, ничего не слышали. Ее и Силку упрашивают разузнать все, что возможно.

На следующий день Силка расспрашивает Раису. Раиса шепотом рассказывает ей, что другие рабочие устроили забастовку.

Выезжая в тот день на «скорой» – наряду с работой в отделении Силка по временам занята на выездах, хотя и не так часто, – она видит несколько десятков мужчин, сидящих на земле у здания администрации.

Кирилл притормаживает, чтобы поглазеть на необычное зрелище: праздно сидящих во время рабочего дня мужчин. Рядом стоят несколько конвойных.

– Это что-то новенькое, – комментирует санитар Федор, который теперь работает в паре с Силкой.

– Разве не слышал? – спрашивает Силка. – Они устроили забастовку, отказываются работать.

– Может, стоит к ним присоединиться? сейчас разверну машину, – говорит Кирилл.

– Езжай дальше, у тебя не такая уж тяжелая работа, – откликается Силка.

– Мне нравится, когда ты ворчишь, Силка Кляйн. Удивительно, что ты не одна из зачинщиц этой забастовки.

– Как плохо ты меня знаешь, Кирилл.

– О-о, я знаю тебя довольно хорошо.

– Простите, но нас тут трое, – подает голос Федор.

В отделении персонал сплетничает о нарастающей забастовке, гадая о том, как с ней справятся власти. Варианты разрешения конфликта представляются ограниченными и, вероятно, приведут к увеличению нагрузки на санчасть. Никто не знает, есть у бастующих определенная цель или же на старых заключенных, людей, наделенных энергией протестовать против несправедливого обращения, влияет группа новых заключенных.

В тот вечер Лена рассказывает известные ей новости. Бастующие хотят улучшения условий жизни. Женщины оглядывают свой барак, превращенный ими в довольно уютное жилище. На столе стоит старый кувшин с несколькими цветками, на стенах висят вышитые салфетки, и у каждой из них есть топчан, что можно считать роскошью.

– А еще что? – спрашивает кто-то.

– Они хотят, чтобы с ограждения вокруг лагеря сняли колючую проволоку и чтобы с нашей одежды спороли нашитые номера. Они говорят, это унизительно.

Услышав о последнем требовании, Силка принимается тереть правой рукой левый рукав ватника, думая о номере, навечно въевшемся в ее кожу.

– О-о, и надо, чтобы нам разрешили раз в месяц писать письма родным.

– Что-то еще? – спрашивает Маргарита.

– Я слышала о требованиях для политических заключенных, – вмешивается Анастасия, – но не придала этому значения.

– Почему? Это касается и нас, – замечает Маргарита.

– Не все из нас политические заключенные, – возражает Анастасия.

– Все мы – жертвы несправедливого, жестокого диктатора, – произносит Лена.

– Лена, не говори так. Даже здесь, – сердито шепчет Маргарита.

– Она вправе говорить то, что хочет, – заносчиво заявляет Ханна.

– Меня не интересует политика. Я ни разу не голосовала, не участвовала в маршах протеста, – говорит Анастасия. – Я украла хлеб, чтобы накормить других.

– Давайте прекратим этот разговор, – просит Маргарита. – Это добром не кончится.

Силка кивает:

– Давайте не будем говорить или делать ничего такого, что еще больше усложнило бы нашу жизнь здесь.

– Именно так ты предпочитаешь делать все дела. Верно, Силка? Просто лечь и принять неизбежное, – замечает Ханна.

Лена бросает на Ханну сердитый взгляд.

– Все нормально, Лена, – говорит Силка. – Человек злится от своей беспомощности.

Ханна рывком вскакивает с топчана и, плюнув Силке под ноги, стремительно бросается из барака. Лена сжимает кулаки, собираясь пойти за ней.

– Не надо, – просит Силка. – Пусть уходит.

В следующие несколько дней волнения усиливаются. Число бастующих заключенных доходит до нескольких тысяч. Вызовы «скорой помощи» на шахту прекращаются, поскольку заключенные не выходят на работу. Машинное оборудование останавливается. На территории лагеря сидят тысячи заключенных, и ни один из них не собирается бежать. Просто пассивная мирная сидячая забастовка.

Санитар излагает перед Силкой, Раисой и Любой свою версию речи, произнесенной одним из лидеров забастовки:

– Сегодня не имеет значения ни наша национальность, ни то, откуда мы. Наша судьба решена. Очень скоро, братья, мы узнаем, когда сможем вернуться к нашим семьям.

Раиса и Люба, выслушав это, поспешно уходят, боясь, как бы их не вовлекли.

– Что еще он сказал? – загоревшись, спрашивает Силка.

Пусть у нее нет семьи, к которой она могла бы поехать, но она может разыскать Йосю, Гиту. Смеет ли она надеяться?

– Мало что. Он просил всех присоединиться к сидячей забастовке, но вести себя тихо, чтобы не дать этим мерзавцам повода напасть на нас.

– На нас? Ты сидел вместе с ними?

У санитара виноватый вид.

– Недолго. Я с ними заодно, поддерживаю их, но ценю свою работу здесь.

– Тем лучше для тебя, – говорит Силка.

Слухи множатся. Силка впитывает всю информацию. Каждый вечер она делится новостями с подругами. Лена тоже. Со времени смерти Сталина в марте текущего года образуются тайные группы, упрочиваются связи между лагерями, распространяется план массовой забастовки в системе ГУЛАГа по всей Сибири. Как им сообщили, месяцем раньше произошли забастовки в Восточном Берлине, и это убедило организаторов в Воркуте предпринять что-то для улучшения бытовых и трудовых условий заключенных. Во время подобных разговоров Ханна ведет себя на удивление тихо.

Работающие с Силкой врачи обсуждают мирный характер забастовки, радуясь, что удалось избежать кровопролития. Пока.

– Они атаковали тюрьму! – с таким криком в отделение однажды утром вбегает санитар.

Вокруг него собирается персонал. Его сведения скудны. Сотни мужчин атаковали зону с заключенными строгого режима, освободив многих из них. Вновь освобожденные узники примкнули к остальным, и сидячая забастовка возобновилась.

Пять дней спустя конвойные начинают оттеснять заключенных. Силке советуют не выходить из санчасти. Узники воздвигли баррикады, и возникает опасение, что конвойные и власти лагеря намечают ответный удар.

Силка волнуется за друзей, надеясь, что они в безопасности. И она боится за Александра.

На следующий день выход из тупика найден.

– Приготовьтесь к поступлению раненых, – предупреждает Елена персонал.

По лагерю гулко разносятся винтовочные выстрелы. Буквально через несколько минут заключенные начинают приносить в больницу раненых мужчин и даже женщин. В отделении повсюду кровь. Одному из врачей удается упорядочить первоначальный хаос, действуя как в военной операции. Ни один не проходит через приемный покой отделения без осмотра персоналом. Силка работает без устали.

Раненые продолжают прибывать. Многие умирают по дороге в больницу, и их быстро уносят. Пациентов с угрожающими жизни ранениями немедленно отправляют на лечение, остальные ждут в приемной за дверью отделения.

Кто-то в приступе паники угрозами и запугиванием пытается заставить Силку, как и других медработников, заняться в первую очередь его товарищем. Поскольку никто не может обеспечить их безопасность, им приходится самим беспокоиться о себе, иногда ища поддержку у заключенных.

Освещение снаружи не меняется, и поэтому Силка не знает, когда день переходит в ночь, а ночь – в день.

– Сделайте перерыв, съешьте чего-нибудь и попейте, – говорит запятнанная кровью Елена Силке и Раисе, перевязывающим тяжелораненого мужчину.

– Слишком много дел, – отвечает Раиса.

– Сделайте перерыв, потом отпустите меня с Любой, – требует Елена, и Силка впервые слышит, как она повышает голос. – Только так мы выдержим. Надо заботиться о себе.

Силка с Раисой берут с собой по чашке чая с куском хлеба и возвращаются в отделение. Они сидят рядом с легкоранеными, ожидающими своей очереди на лечение. Никто не разговаривает. Силка дремлет.

Вскоре она в испуге просыпается. В отделение врываются несколько человек в военной форме, за ними бегут конвойные.

– Кто здесь главный? – рычит один из них.

К ним подходит Елена:

– Я.

– Я хочу знать фамилию каждого находящегося здесь зэка. Дайте мне список.

– Простите, но у меня нет списка. Мы были слишком заняты спасением их жизней и не спрашивали фамилии.

Елену наотмашь бьют по лицу, и она падает на пол.

– Я вернусь через час, и мне нужны фамилии каждого.

Когда военные выходят из отделения, Силка подползает к Елене:

– Вам плохо? Мерзавец, как он посмел вас ударить! – Она помогает Елене встать.

– Я этого не ожидала, – с бодрой улыбкой отвечает Елена.

– Чем я могу помочь?

– Силка, возьми бумагу и карандаш и запиши, пожалуйста, фамилии.

– А что, если люди без сознания?

– Тогда выдумай их.

Воркутинское восстание подавлено. Две недели бескровного противостояния закончились десятками смертей, сотнями ранений.

Пока Силка выясняет фамилии заключенных, находящихся в сознании, и выдумывает фамилии для тех, кто не пришел еще в сознание, ее обуревают противоречивые чувства. Тихо разговаривая с мужчинами, способными отвечать на ее вопросы, она черпает силу из их неповиновения властям и желания сопротивляться. Многие из них гордятся ранами, полученными в борьбе за справедливую, по их мнению, цель – улучшение условий труда и быта.

Глядя на тяжелораненых – многие из них, как она знает, не выживут, – Силка сокрушается об их неудавшемся сопротивлении, горюет о гибели Павла, горюет об отъезде Йоси и Ольги. Она лишь надеется, что подруги в безопасном месте. Надеется, что усилиями врачей и медсестер будут спасены хотя бы некоторые раненые, чья жизнь висит на волоске. Надеется, что однажды следующее восстание закончится успехом и все они смогут вернуться домой.

Силка доходит до самых дальних коек и опускается на стул, увидев знакомое лицо:

– Ханна!

Ханна смотрит на Силку из-под полуприкрытых век.

Стоящий рядом врач бросает на нее сочувственный взгляд:

– Пулевые ранения, Силка.

– Помоги мне, Силка, – хрипит Ханна.

Крови много, но Силке удается рассмотреть раны на предплечье Ханны и ее груди.

– Сейчас вернусь, – говорит она и бежит на аптечный склад.

Силка возвращается с резиновым жгутом и бинтами. Она приподнимает окровавленную руку Ханны, отчего та вскрикивает, и затягивает жгут на руке, потом накладывает плотную повязку на грудь Ханны и сдавливает повязку рукой. Силка не знает, когда именно Ханна была ранена, но понимает, почему врач мог перейти к пациенту с лучшим шансом на выживание.

Силка убирает волосы со лба Ханны, покрытого холодным потом.

Женщины смотрят друг другу в глаза. Вопреки всему в этот момент Силка ловит себя на мысли, что желает Ханне выжить. Она понимает, почему та загрубела в лагере, почему пристрастилась к наркотикам. Теперь, когда Ханна лежит перед ней, она видит лишь ее отвагу, ее человечность.

– Ханна…

Ханна с трудом переводит дыхание, обнажив окровавленные зубы:

– Я не могла стоять в стороне, Силка, не могла допустить, чтобы мужикам досталось все удовольствие.

– Ты такая сильная, Ханна.

Вся палата наполнена стонами и криками.

Ханна тяжело, прерывисто дышит. Вытянув неповрежденную руку, она хватается за фартук Силки.

– Силка, – захлебываясь кровью, произносит Ханна, – ты тоже сильная.

Глаза Силки наполняются слезами. Она сплетает свои пальцы с пальцами Ханны, продолжая другой рукой надавливать на рану на ее груди, тщетно пытаясь остановить кровотечение.

Ханна в ответ сжимает руку Силки.

– Ты просто постарайся… – хватая ртом воздух, говорит Ханна, – не дай им сломать тебя. – Последние слова она яростно выталкивает из себя. – Прошу тебя… попрощайся за меня с Ле-ной.

– Ханна… – всхлипывает Силка, по ее щекам льются слезы. – Ты нам нужна.

– Мне не страшно, – произносит Ханна и закрывает глаза.

Силка сидит рядом с Ханной, дыхание которой все слабеет, а потом и вовсе пропадает. Она оплакивает потерю такого сильного и целостного человека. Пусть Ханна и недолюбливала Силку или была не в состоянии понять, каково это – побывать в другом месте. Но Силка уважала ее. Люди, столкнувшиеся с войной, пленом или угнетением, реагируют по-разному. Они могут попытаться предугадать свое поведение в подобных обстоятельствах. Но на самом деле они этого не знают.

Немного успокоившись, Силка смывает с рук кровь, берет список фамилий и завершает свое задание.

Затем она передает список Елене:

– Надеюсь, это вам подойдет.

Ей не терпится вернуться в барак и поделиться новостями.

– Ах, надежда – это то слово, которым нам стоит почаще здесь пользоваться, – откликается Елена, потом поднимает глаза на Силку и хмурится. – Силка, у тебя все хорошо?

Силка кивает. Слишком много надо объяснять.

– Просто я должна вернуться к себе в барак.

– Можешь идти, – говорит Елена.

Жизнь в лагере и санчасти постепенно возвращается в привычную колею. Несмотря на белые ночи, никто не рискует гулять по вечерам из-за возросшего количества охранников, выставленных по периметру ограждения. Заключенные чувствуют, что охранники могут быть на взводе.

В бараке 29 оплакивают Ханну. Хотя она всегда умудрялась разными способами раздражать своих соседок по бараку, ею восхищались, в особенности теперь, когда женщины понимают, как много она сделала для всех них. Лена воспринимает случившееся болезненнее остальных, укоряя себя за то, что не знала про ее планы, не была рядом с подругой.

Силка узнаёт, что заключенных, выживших после восстания, не настигло последующее наказание. Они возвращаются в свои бараки, к своей работе, их жизнь налаживается. Поговаривают, что некоторые заключенные отпарывают со своей одежды лоскуты с номерами. Их оставляют в покое, никто не пытается заставить их пришить номера обратно.

Однажды, входя в санчасть, Силка бросает взгляд в дальний конец двора и с радостью замечает знакомую высокую и статную фигуру Александра, который, прикрыв глаза, выпускает дым в морозный воздух.

Она принимается за работу, и этот образ, как пища, поддерживает ее на протяжении многих дней.