Если что-то можно доказать делом, то на это незачем тратить слова.
Эзоп
После истязаний прошлого ненавистниками России эхо Катынского леса пошло гулять по просторам не только Отечества, но и Запада.
Первый вопрос – кто стрелял в людей, ставших трупами катынского могильника – практически разрешился, точку поставила ЧГК в 1944 году.
Но дотошные исследователи задают второй вопрос: что за люди все же лежат под толщей катынской земли? Как помнит читатель, сюда их привозили фашисты из других мест. А потом, разве не настораживает тот момент, когда геббельсовцы затеяли настоящий шмон струпами?
Они рылись в карманах жертв, изымали одни документы и вкладывали какие-то другие. Не потому ли, что упоминаемые 500 советских военнопленных, которые занимались этой операцией, были потом все уничтожены как опасные свидетели.
Из многочисленных мемуаров офицеров и солдат вермахта, советских воинов, архивных документов на Западе и рекультивации нашей периодики стало появляться все больше и больше сомнений, что все расстрелянные в Катыни поляки.
В воспоминаниях Ф. Канариса, В. Шеленберга, В. Кейтеля, Д. Медведева, П. Судоплатова, Н. Струтинского, К. Смирнова и др. говорится, что удар «пятой колонной» из числа украинцев-членов ОУН* по Польше с востока готовился Абвером заранее.
Еще до нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года в сторону Галиции было отправлено до 20 тыс. «самостийщиков», переодетых в польскую форму, якобы изготовленную наспех в Германии. Они должны были ударить по жолнерам с тылу, создавая и сея хаос, панику и неразбериху в рядах польской армии.
Но подписанный пакт Молотова-Риббентропа спутал все карты. Гитлер с Польшей управился сам, а это войско неизвестно куда делось – видимо разбежалось, но не все. Одни, по всей вероятности, со временем пополнили части и подразделения 14-й дивизии СС «Галичина», другие – бандитские формирования ОУН-УПА*, а куда делись остальные – белое пятно в истории.
Но вот мне попалась на глаза интересная книга «Читая чудеса и приключения» из серии «Золотая коллекция», со статьей К. Смирнова «Сказки» Катынского леса», давно занимавшегося проблемой Катыни и собравшего солидный материал в защиту версии о массовых расстрелах там немцами.
Но на вопросы, кого они отправляли на тот свет, зачем эксгумировали трупы, почему молчали полтора года, он не торопился ответить, потому что ответа исследователь не находил, пока не наткнулся на туго завязанный узел неожиданной информации.
Он поясняет, таким образом, некоторые щекотливые моменты:
«В начале 90-х годов я работал в одном конструкторском бюро (КБ), где было много таких же молодых специалистов, кок и я, горячо обсуждавших в своем кругу усиленно муссировавшуюся тогда тему катынских расстрелов.
Однажды, когда мы с интересом рассматривали фотографии вскрытых захоронений, один из наших коллег, серьезно изучавший военные мундиры стран-участниц Второй мировой войны, вдруг сказал, что на эксгумированных трупах форма «не совсем польская».
– Как так? – удивились мы.
И он пояснил: на извлеченных из земли мундирах нашиты гладкие пуговицы, а у польской армии пуговицы были рифленые с гербом. Несколько великоваты погоны и знаки различия. Насколько можно разглядеть рисунок ткани в фотографиях крупным планом – отлично от польской и фактура мундирной ткани.
Через несколько дней наш приятель принес но работу газетную вырезку со статьей о результатах роботы союзнической комиссии, где отмечалось: на большинстве трупов хорошо сохранились ремни из кожзаменителей. Победоносно взглянув но нос, знаток униформы сказал:
– А в польской армии ремни были только из натуральной кожи…
– Ты хочешь сказать, что в Катыни уничтожены не поляки? – поинтересовался я.
– Не знаю, – отрезал он, – но форма на убитых не польская, а только похожа но польскую!
Почти никто из нас не поверил ему, решив, что человек просто захотел блеснуть эрудицией. Но мне этот разговор запал в память, и я стол присматриваться к материалом о катынской трагедии.
Довольно долго мне не попадалось ничего необычного, но как-то раз я нашел статью, в которой подробно излагались материалы союзнической комиссии. В этой статье меня поразил необычный факт: эксперты отмечали хорошее состояние тел несмотря на то, что трупы при захоронении обильно засыпались известью.
Ее воздействие будто бы свелось на нет из-за отсутствия воздуха, поскольку трупы плотно укладывались во рвах, засыпались землей и утрамбовывались.
В то же время члены комиссии обратили внимание на то, что цвет мундиров на большинстве трупов сильно отличался от цвета униформы польской армии. Видимо, он изменился под действием извести, тут же поясняли эксперты.
Мне это показалось нелогичным: одна и та же известь в одних и тех же условиях отсутствия воздуха разъела краску мундиров, но никак не подействовала на трупы…
Нет, похоже, что действительно форма подавляющего числа захороненных в Катыни была не польской.
С этого момента я стал целенаправленно собирать материалы о Катынском деле, и вскоре у меня подобрался внушительный набор связанных с ним загадок».
А дальше Смирнов подчеркивает некоторые странности, о которых частично уже говорилось выше. Это:
– полуторагодичный срок объявления страшной находки со дня ее обнаружения;
– включение в состав международных групп экспертов из Швейцарии, Бельгии, Венгрии и Болгарии, которые не были хорошо знакомы с польской униформой;
– обнаружение в одежде некоторых убитых документов с датами за 1941–1942 годы;
– становление несуществующих воинских частей и подразделений и т. п.
Это ли не признак того, что противоречит горбачевско-ельцинским фальсификаторам Катынской трагедии!
А чего стоит загадочная форма на большинстве убитых?! Она вообще заставляет усомниться в том, что расстрелянные – поляки!
Более того, она отвечает деталям плана «Вайс», разработанного по приказу Гитлера шефом Абвера адмиралом Вильгельмом Канарисом.
В этом плане были предусмотрены не только открытые действия германских вооруженных сил против польской армии, но и проведение «пятой колонной» активных операций в тылу польских войск. Главной силой этой колонны должны были стать военизированные формирования 0УН*.
Известно, что еще в 1920-х годах идеолог нацистской партии Альфред Розенберг установил доверительные отношения с бывшим унтер-офицером австрийской армии, лидером оуновцев, петлюровским атаманом, возглавлявшим опорные силы буржуазно-националистической контрреволюции, Евгеном Коновальцем, под руководством которого проводилась активная террористическая деятельность на территории Советской Украины.
Бывшие солдаты австрийской армии, галичане, освобожденные революцией из русского плена и вознамерившиеся с оружием в руках бороться за построение украинского государства под верховенством Центральной рады, сформировались в Киеве осенью 1917 года в отдельную воинскую часть – Галицко-Буковинский курень сечевых стрельцов.
В январе 1934 года по приказу германского инспектора полиции Дильгена и полковника Райхенау берлинская центральная организация ОУН*, руководимая Коновальцем, влилась в штат гестапо на правах особого отдела. В предместьях Вильгельмсдорфе на средства немецкой разведки были построены казармы для украинских националистов и велось обучение сформированных по военному образцу отрядов.
Следует отметить, что памятным событием в жизни Коновал ьца была встреча с Гитлером в 1931 году. Будущий фюрер великой Германии обещал своему «союзнику» всяческую помощь, если тот направит деятельность своей организации только против Советского Союза и прекратит агрессивные действия против Польши. Последнее условие Коновалец воспринял как указание к прекращению террора против политических и государственных деятелей Польши, благосклонно относившихся к фашистскому движению. Каково же было возмущение гитлеровского руководства, а заодно и Коновальца, когда в 1934 году после подписания договора «о дружбе» между гитлеровской Германией и панской Польшей, с участием Бандеры в Варшаве был убит министр внутренних дел Польши Перацкий. Непосредственный исполнитель этого теракта Микола Лебедь, изобличенный с помощью Коновальца, был арестован и выдан гитлеровцами польским властям.
Розенберг свел Коновальца с офицерами Абвера Фоссом, Гроскуртом и Пруном. С этого времени ОУН* установила тесный контакт с германской военной разведкой.
«Прекращение оуновского террора против власть придержащих в Польше, – писал А.А. Войцеховский, – отнюдь не облегчало положение трудящихся. Напротив, заглаживая свои грехи перед польскими властями, фашиствующие молодчики Коновальца при поддержке польской полиции, реакционной прессы и церкви развернули, что называется, бешенный террор против революционных сил, особенно на исконно украинских землях.
Они чинили вооруженные нападения на митинги, собрания и демонстрации трудящихся, организовывали настоящую охоту на коммунистов, которых разыскивала полиция, громили прогрессивные органы печати, истязали и убивали неугодных людей…».
Не с лучшей стороны «коновальщина» зарекомендовала себя и в других странах, где имелись большие скопления украинских поселенцев: в Канаде, США, Бразилии, Аргентине и в других странах.
Коновалец становился кровью повязанным с Абвером, диктатором ОУН*, а поэтому был противником коллегиального управления. Полной нелепостью было бы «вождю партии» и резиденту Абвера отчитыватся о проделанной работе перед подчиненными. Он же единолично распоряжался денежными средствами, получаемыми из казны Третьего рейха, и довольно прямолинейно использовал эту возможность в целях упрочения своего положения в ОУН*.
Он еще больше сблизился с Канарисом. Они вместе разрабатывали некоторые пункты плана «Вайс» с розыгрышем украинской националистической карты, о которой уже говорилось выше. Планировалось отколоть Галицию от Польши и создать независимое государство во главе с Мельником.
Кстати, с Мельником его связывали не только служебные, но и родственные узы: жена Коновальца была сестрой жены Мельника.
После того, как в 1938 году знаменитый советский разведчик Павел Судоплатов, внедренный в оуновское подполье, в уютном ресторанчике Роттердама вручил сладкоежке Коновальцу коробку конфет с вмонтированной адской машиной и того через некоторое время разнесло в куски, руководителем ОУН* стал Андрей Мельник.
За Украину надо было драться – и Сталин дрался, потому что, наверное, хорошо знал слова, сказанные некогда Бисмарком: «Для огромного тела Российской империи смертельна лишь одна операция – ампутация Украины».
Под руководством Канариса из оуновцев начинают формироваться подразделения, проходившие обучения в специальных лагерях Абвера. По состоянию на конец 1939 года численность националистических формирований, которые должны были участвовать в операции «Вайс», достигла более 12 тыс. человек с офицерским корпусом в 1500 единиц.
А к середине 1939 года немцы навербовали уже более, чем 20-тысячное войско с более чем 4 тысячами офицеров. По количеству это уже почти две дивизии личного состава.
Их надо было накормить, одеть, обуть и переправить скрытно в восточные районы Польши. Но возникла проблема – на складах Абвера не оказалось такого большого количества польской формы.
И тогда Канарис приказал своим тыловикам немедленно сшить в Германии нужное число ее комплектов по польским образцам и фотографиям. Вид у украинских бойцов получился неважный, как отмечал Канарис, но согласился, потому что другого выхода не было.
Вот как описывает этот момент Смирнов:
«Отряды украинских националистов* уже постепенно просачивались в Восточную Галицию, когда в августе 1939 года был заключен договор о ненападении между СССР и Германией. 1 сентября дивизии вермахта открыли боевые действия против Польши, а уже десятого вожди ОУП* появились в берлинской штаб-квартире Абвера и сообщили Канарису, что они приступили к диверсиям и готовы в любой момент поднять восстание.
Спустя несколько дней после этого фюрер дал «добро». Тысячи украинцев, обученных в лагерях, хлынули в Галицию. Однако уже после начала компании между Германией и СССР была достигнуто договоренность о разделе территории, по которой это провинция Польского государство отходила к Советскому Союзу.
Гитлер понял, что восстание в Галиции ему не выгодно, оно просто ему в то время было не нужно, ведь боестолкновения легко могли перекинуться на Советскую Украину, а ссориться со Сталиным в тот момент он не решился.
В результате бунт не состоялся, дело ограничилось лишь мелкими стычками оуновцев с частями Красной армии, в результате которых почти все украинцы-абверовцы оказались в советском плену…».
Как уже упоминалось, согласно достигнутой договоренности польские военнопленные делились между Германией и СССР. Немцы возвращали нам тех польских военных, части которых изначально дислоцировались на территориях, отошедших к СССР, а также 30 тыс. украинцев, призванных в польскую армию.
Советский Союз отправил в Германию тех поляков, части и подразделения которых располагались на территориях, попавших в зону немецкой оккупации. Естественно, для сотрудников НКВД не составляло труда определить, что часть пленных не поляки, а германская пятая колонна, и их в числе прочих, по всей вероятности, предложили выдать немцам.
Согласно документам, при обмене Германия отказалась принять более 20 тыс. поляков, ссылаясь на то, что они по договору не попадают под немецкую юрисдикцию. По всей видимости, это были люди Канариса.
А Гитлер, не желая портить отношения со Сталиным, элементарно проигнорировал своих украинских союзников. В результате этого предательства в руках у советского руководства оказалось 20 тыс. хорошо вышколенных немецких диверсантов украинского происхождения.
Встал вопрос – что с ними делать? Думается, было принято решение отделить рядовой состав и отправить его в глубь страны вместе с пленными поляками, а командный состав уничтожить.
Вот и вся версия Смирнова.
Правда, он где-то нашел информацию о том, что в официальном протоколе эксгумации, проведенной после войны, указывается, что «жертвы были умерщвлены выстрелами в затылок из немецких пистолетов марки Р-38 «Вальтер». Одиноко поляков, застреленных из «Вальтера», из захороненных было немного. Большинство же, как это видно на фотографиях, убиты штыками или пулеметными пулями крупного калибра».
Мне такой информации в руки не попадало. А вот подозрение, что в некоторых могилах лежат не поляки, а оуновцы, воевавшие против поляков, может иметь под собой основу правдоподобности. И их могли расстрелять немцы, так как в это время Гитлер негодовал по случаю провозглашения во Львове без согласования с ним Украинской державы и переарестовал все руководство ОУН* во главе с Степаном Бандерой.
Об этом говорят факты – и фальшивая форма на трупах, и число убитых, почти точно совпадающее с количеством офицеров диверсионной армии.
Представлю еще одну находку. Ее сообщила читательница «Военно-исторического журнала» Н.Ф. Фелисова.
«Как известно, с 28 декабря 1945 года по 4 января 1946 года в Ленинграде военный трибунал судил немецко-фашистских карателей. Судили 11 человек, 8 из них были приговорены к ВМН – смертной казне через повешение, 3 – осуждены на различные сроки, сосланы на каторгу.
Я была делегирована на суд как представитель молодежи. Особенно мне врезался в память допрос подсудимого немца Арно Дюре, 1920 года рождения.
Дюре в своих показаниях говорил, что он и другие подсудимые служили в батальоне «особого назначения». В сентябре 1941 года Дюре был переброшен в район Катыни и здесь вместе с другими по ночам рыл ямы (днем спали). Несколько дней в октябре-ноябре 1941 года СС на машинах возили трупы польских, русских офицеров, евреев. Было уложено в подготовленные ямы 15–20 трупов.
Дюре показал, что в германских газетах он сам видел снимок этой могилы, причем под снимком было написано, что это сделали русские.
Военный трибунал осудил Арно Дюре на 15 лет каторги, возможно, он еще жив и мог бы дать показания.»
В 1988 году в Лондоне вышла книга Ромуальда Святека «Катынский лес», основанная на английских архивных документах. Встречена она была, вполне понятно, недоброжелательными отзывами в польской прессе из-за того, что автор практически занял позицию Нюрнбергского трибунала в вопросе о катынской трагедии.
О мотиве, побудившем его написать эту книгу, он говорил так:
«В мае 1950 года я очутился в советском лагере в Воркуте среди немецких военнопленных: членов польского ополчения, власовцев, бандеровцев, воевавших на стороне Германии. Там, в лагерях, часто горячо обсуждались вопросы относительно катынской бойни…
В течение 7-летнего пребывания в разных лагерях я встречался с сотнями немецких военнослужащих, которые говорили, что после осады Смоленска летом 1941 года они видели лагеря с польскими военнопленными на оккупированной немцами советской территории.
Я встречал также некоторых жителей из окрестностей Смоленска, подтверждающих свидетельства немецких пленных. Но окончательно мое мнение о Катыни изменилось после того, как я встретил в лагере № 4 в Норильске одного польского офицера.
Капитан Владислав Зак из Кракова, попавший в плен в сентябре 1939 года, не имел оснований лгать, когда рассказывал мне, что он избежал трагической участи польских офицеров в Катыни только потому, что за две недели до начала германо-советской войны он был переведен НКВД из лагеря под Смоленском в тюрьму, которая находилась в Москве…».
В 1994 году в Москве в государственной фирме «Полиграфресурсы» вышла книга княжны Марии Васильчиковой «Берлинский дневник. 1940–1945». Она представляла первую волну «белой» эмиграции. Жила в Берлине и в других городах гитлеровской Германии, работала в нацистском МИДе.
В послесловии ею упоминается имя бригаденфюрера СС Сикса, преступное прошлое которого скоро его догнало – он был арестован в 1946 году и предстал перед судом по обвинению в участии в массовых убийствах под Смоленском. Думается, эти материалы достойны внимания следователей.
Но вернемся к Святеку:
«Я планировал опубликовать книгу о Катыни на польском языке в 1990 году, однако, ввиду заявления ТАСС по этому вопросу, я дал указание приостановить печать до тех пор, пока не выясню, откуда дует ветер в новой советской политике…».
В этой книге Р. Святек поднял еще один вопрос, не затронутый ни польской, ни советской стороной. Дело в том, что во время проведения операции по обмену населением между Германией и Советским Союзом подавляющее большинство польских офицеров из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей в 1940 году было передано немецкой стороне.
Обмен производился только из советской зоны, поскольку немцы хотели добиться освобождения максимального количества польских офицеров. Нацисты очень хорошо понимали, что как только начнется война с Советским Союзом, польские офицеры примут активное участие в борьбе против немцев. А ветер уже тогда дул с фальшивой стороны.
Вполне объяснимы действия фашистов по подготовке захоронений к предъявлению мировой общественности. Зная, кто погребен в Катыни, они изымали найденные на трупах фальшивые абверовские документы и заменяли их подлинными, изъятыми у пленных польских офицеров.
Не исключено, что для правдоподобности они могли подхоронить к «катынцам» несколько сот трупов настоящих польских военнопленных, переданных советскими властями в 1940 году. Именно эти офицеры были с чисто немецкой аккуратностью умерщвлены выстрелами в затылок из «вальтеров».
Если эта версия верна, то получается, что поляки, приезжающие сегодня в Катынь почтить память своих земляков, «плачут над останками тех, кто готовил нанести удар в спину их отцам и дедам».
В этой, на первый взгляд правдоподобной, трактовке событий есть несколько слабых звеньев:
– во-первых, как на допотопных черно-белых фотографиях с не узловыми, по всей вероятности, снимками, отпечатанными с крупнозернистых пленок той поры, а затем переснятых для журналов и газет, можно увидеть на пуговице отсутствие рифления;
– во-вторых, зачем немцам было шить польскую униформу по фотографиям, когда они имели возможность добыть образцы и саму ткань;
– в-третьих, об извести, засыпаемой в могилы, не упоминается нигде в прочитанных мной материалах комиссии Н.Н. Бурденко.
– в-четвертых, исполнять приговоры расстрелом из крупнокалиберного пулемета или колоть штыком тысячи обреченных на смерть пленных – это что-то новое;
– в-пятых, нигде не упоминается о том, что в трех лагерях на Смоленщине содержались украинцы. Все свидетели из числа местных граждан и охранников лагерей НКВД говорят о наличии в них только польского контингента;
– в-шестых, отсутствие в мемуарах участников тех событий информации о пленении такого количества оуновцев, переодетых в польскую форму.
С другой стороны, надо признать, что неприязнь к оуновцам, а тем более абверовцам, была запредельная, особенно у военнослужащих из НКВД, знавших о зверствах этих немецких холуев.
Информация о терроризме оуновцев на территориях Западной Украины доходила не только до руководства страны, но и до охранников лагерей.
То, что оуновцы активно действовали в Восточной Галиции – это правда. В книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы» генерал-лейтенант Павел Судоплатов, главный специалист по борьбе с оуновским движением на Украине, об этом периоде писал:
«Галиция всегда была оплотом украинского национального движения, которому оказывали поддержку такие лидеры, как Гитлер и Канарис в Германии, Бенеш в Чехословакии и федеральный канцлер Австрии Энгельберт Дольфус. Столица Галиции Львов сделалась центром, куда стекались беженцы из Польши, спасавшиеся от немецких оккупационных войск.
Польская разведка и контрразведка переправили во Львов всех своих наиболее важных заключенных – тех, кого подозревали в двойной игре во время немецко-польской конфронтации 1930-х годов…
Во Львове огромным влиянием пользовалась украинская униатская церковь, местное население оказывало поддержку организации украинских националистов*, возглавлявшейся людьми Бандеры. По нашим данным, ОУН* действовала весьма активно и располагала значительными силами…».
Эти силы действовали подло и жестоко, стреляли в спины своим идеологическим противникам. Особенно они ненавидели интеллигенцию. Доставалось учителям, врачам, железнодорожникам, военным, милиционерам и всем тем, кто приезжал налаживать новую жизнь на присоединенной к Советской Украине территории, люди которой находились под гнетом Польши.
Они, оуновцы, чтобы запугать местное население не жалели ни детей, ни стариков. По ночам ими вырезались семьи тех, кто симпатизировал советской власти, чьи сыновья призывались на службу в Красную армию, кто учил детей и кто лечил людей.
По рассказам отца, прибывшего в 1939 году на работу машинистом паровоза в депо станции Сарны, что на Ровенщине, под его паровозом в течение года несколько раз бандиты подрывали железнодорожное полотно. Отца судьба миловала. А вот несколько его друзей-коллег погибли, уйдя после взрывов с паровозами и составами под откос.
Все эти факты говорят о том, что отношение к оуновцам, тем более не рядовым, а офицерам или другого ряда командирам, захваченным на месте совершения ими преступлений, могло быть не адекватным со стороны военных или милиционеров.
Но, с другой стороны, даже в тех хорошо «почищенных» или «притянутых за уши», сфальсифицированных архивах нет и намека на то, что где-то содержалось и было расстреляно более 4 тыс. человек из числа командного состава ОУН*. Для начала девяностых годов прошлого века эта информация была выгодна некоторым политикам.
И то, что многие сечевые стрельцы, бандеровцы, мельниковцы, бульбаши, уповцы и прочие самостийники, совершившие конкретные преступления перед государством, отсидели в качестве политзаключенных – это тоже правда. Расстрелы конкретных лиц за конкретные преступления были, массовых же расстрелов – нет.
Вот на этих противоречиях, которые всегда являются критерием в поисках истины, я и хотел закончить свое повествование, так как их отсутствие – это критерий заблуждения. В истине ценно лишь то, как говорил русский поэт Валерий Брюсов, в чем можно сомневаться.
Трезвомыслящие люди тоже усомнились в версии Геббельса, выстроенной его мозгами и кровавыми руками Гиммлера.