Если изменилось нечто существенное

Многие финансовые кризисы, имевшие место в течение последних 60 лет, сказались на экономике различных стран и регионов. Азиатский кризис 1997–1998 гг., например, стал суровым испытанием для роста многих новых рыночных экономик региона, но его последствия носили лишь временный характер [Haggard, 2000]. Финансовый крах 2008 г., затронувший в основном страны ОЭСР и экономику североатлантических стран (хотя и не все члены этой организации пострадали в одинаковой мере), тоже можно рассматривать с этой точки зрения. Об этом речь пойдет в главе IV. Кризис 2008 г. отличает то, что, во-первых, он затронул ведущие финансовые центры мировой экономики – Нью-Йорк и Лондон [Gowan, 2009]. Во-вторых, значительный сегмент либерализированной международной финансовой системы попал под удар обратной волны кризиса, и это в конечном счете сказалось на мировой экономике в целом. В-третьих, не произошло быстрого отскока, как это случилось после азиатского кризиса. В экономике многих западных стран задолженность по-прежнему превышала доходы, а перспективы восстановления были незначительными и неравными.

Кризис может проявляться в самых разных формах. Одним из важнейших различий, которое более подробно рассматривается в следующей главе, является различие между экзистенциальным кризисом и глубоким, или структурным, кризисом. Первый представляет собой критическую ситуацию, чрезвычайное положение, момент опасности, кульминационный момент, когда принимаемые решения и реакция действующих лиц имеют жизненно важное значение. Второй возникает в результате медленно нарастающих сил и тенденций, которые, хотя и обусловлены действиями и выбором человека, зачастую ограничивают людей, а не контролируются ими. Не приходится сомневаться, что кризис 2008 г. представляет собой экзистенциальный кризис, действительный момент опасности. Финансовые власти были ошеломлены, захвачены врасплох, и, несмотря на их незамедлительную реакцию, ситуация висела на волоске. Мало кто сомневается в том, что если бы реакция на кризис была иной, то в 2008 г. произошел бы финансовый обвал, сравнимый по своим масштабам с событиями 1929 г., и этот обвал имел бы далеко идущие политические и экономические последствия, включая экономический спад масштаба 1930-х годов. Этого удалось избежать, правда, с большим трудом [Paulson, 2010; Darling, 2011]. События, приведшие к кризису 2008 г., свидетельствуют о серьезных просчетах и недосмотрах в регулировании, об утрате контроля, которые едва не стали причиной классического кризиса капитализма, считавшегося невозможным после того, что произошло в 1930-х годах.

Был ли это просто временный экзистенциальный кризис, короткий резкий шок с возвратом к нормальной ситуации и привычному порядку вещей, или это был сигнал о существовании гораздо более глубокого кризиса, для разрешения которого потребуется длительный период адаптации и восстановления? Если второе, то финансовый крах 2008 г. можно считать началом нового тектонического сдвига в истории капитализма. Такой сдвиг может означать и внезапную конвульсию, и коренное изменение основ существующего порядка. Разумеется, кризис 2008 г. был внезапной конвульсией. Вопрос в том, подтолкнет ли она к изменению существующего порядка, и если да, то каким он будет?

Первая причина считать, что финансовый кризис вызвал существенные изменения, – это сам масштаб происходящего. Многие обозреватели сразу после кризиса заговорили о смене посылов, определявших политику на протяжении трех десятилетий. Длительному отступлению государства был положен конец. В чрезвычайной ситуации именно государство должно было спасти рынок. Различные нелепицы об эффективности рынков на поверку нелепицами и оказались. Многие поспешили заявить, что силовое вторжение государства, направленное на спасение банков, подтверждает правоту Кейнса [Clarke, 2009; Skidelsky, 2009; Скидельски, 2011] и что спустя 30 лет, на протяжении которых кейнсианство высмеивалось как несостоятельный и устаревший метод управления экономикой, вдруг стало ясно, что дело обстоит совершенно иначе и теперь потребуются значительные изменения [Eatwell, Milgate, 2011; Mirowski, 2013]. Многие утверждали, что прежняя политика настолько изжила себя, что уже не подлежит коррекции, и необходимы радикальные преобразования как на национальном, так и на международном уровнях [Stiglitz, 2010; Стиглиц, 2011; Reich, 2011; Райх, 2012].

Никаких радикальных преобразований так и не произошло, до сих пор не определены основы новой политики. Но не произошло и полного возврата к прежнему политическому курсу, хотя имеют место определенные изменения, которые со временем могут привести к переменам долгосрочного характера. По ряду направлений государство вновь выступает в роли активного игрока, в частности, в финансовом регулировании. Однако наиболее убедительным подтверждением существенных изменений стали сроки, в течение которых удалось приступить к восстановлению. Исключительные меры, такие как снижение процентных ставок почти до нуля и количественное смягчение, оказались не временными, предназначенными для борьбы с кризисом. Они оставались необходимыми и через пять лет после кризиса, в 2013 г. Продолжительность рецессии, а также масштабы и сроки участия правительств и центральных банков в поддержании экономики свидетельствуют о глубине кризиса и значительных трудностях, связанных с возвратом к условиям, существовавшим до кризиса. Политикам пришлось действовать в новых реалиях: теперь вместо инфляции, представлявшей собой главную экономическую проблему в 1970-х годах, приходилось опасаться дефляции [Summers, 2014; Cassidy, 2014] и раскручивания дефляционной спирали, подобно тому как это происходило в 1930-х годах. Попытки остановить такое опасное развитие событий с помощью бюджетных стимулов и валютных послаблений вызвали новую стагфляцию, которая на этот раз сопровождалась устойчивой тенденцией превращения в дефляцию, а не инфляцию.

Теперь казалось, что двадцатилетний опыт Японии, до тех пор считавшийся уникальным и возможным лишь в обстоятельствах, сложившихся в этой стране, может иметь гораздо более широкое распространение. После 1990 г. Япония пережила серьезный финансовый кризис, а за ним последовал длительный период медленного роста, темпы которого значительно уступали темпам, достигнутым в предыдущие 40 лет. Экономическое восстановление страны шло по L-образной траектории: падение производства было остановлено, но рост производства был крайне незначительным. Это явление продолжилось и в XXI в. и получило название «потерянного для Японии десятилетия». На протяжении 40 лет Япония относилась к числу быстрорастущих стран. Ее экономика росла столь стремительно и непрерывно, что не только заняла второе место в мире, но и стала восприниматься как потенциальная соперница США. Книги с заголовками типа «Япония на полосе обгона» можно было увидеть во всех книжных магазинах в аэропортах. К 2000 г. такие книги уже почти не печатали. К началу финансового краха Япония еще оставалась третьей крупнейшей экономикой мира, однако темпы ее роста замедлились, население страны старело, и ее все чаще считали не растущей, а приходящей в упадок страной. В 2013 г. новое правительство во главе с Синдзо Абэ решило изменить ситуацию, приступив к выполнению радикальной программы по борьбе с причинами спада. Большинство этих причин имели глубокие корни и отражали геополитические, демографические и ресурсные ограничения. Но в самой Японии и за ее пределами широко распространилось мнение, что столь внезапный выход Японии из числа претендентов на ведущую роль в мировой экономике был ускорен ее действиями во время финансового кризиса, охватившего страну в конце 1980-х годов. Япония попала в дефляционную ловушку, и ей прежде всего нужно было избавиться от дефицита и расплатиться по долгам. Это нарушало перспективы экономического роста и способствовало распространению пессимистических настроений относительно будущего и нежелания инвестировать в экономику страны [Koo, 2009; Hutton, 2013].

Последствия кризиса 2008 г. заставили вплотную заняться проблемой дефляции политиков, которые вдруг обнаружили, что опыт Японии может оказаться не исключением, а предвестником новых обстоятельств, с которыми им придется иметь дело. Несбывшиеся ожидания того, что вслед за рецессией последует достаточно быстрое восстановление, которое позволит экономике выйти на еще более высокий уровень производства, породили новые опасения относительно состояния экономики. Удалось избежать восстановления экономики по L-образной траектории, но теперь процесс развивался скорее по W-образной, чем по V-образной траектории. В некоторых странах экономический рост на какое-то время возобновился и начал набирать темпы, но затем снова прекратился. В 2010 г. появилась уверенность в том, что в конце концов эта рецессия не так уж сильно отличается от предыдущих. В 2009 г. в большинстве западных стран производство резко упало – в некоторых из них до 9 %, правда, в 2010 г. вновь появились признаки экономического подъема, вселявшие надежду на то, что худшее уже позади. Эти надежды улетучились в 2011 г., когда опять появились признаки замедления экономического роста и зазвучали прогнозы, обещавшие в 2012 г. экономический спад в ряде стран, в том числе европейских. Рецессия обошла стороной большинство западных стран, но в целом вердикт первых пяти лет после кризиса был таков: после спада эти страны в лучшем случае сумели достичь нулевого роста, перемежавшегося слабыми и быстро затухающими всплесками. В одних странах еврозоны ситуация была намного хуже, в других – удалось удержать экономику на плаву и даже предотвратить резкий рост безработицы. Одним из главных политических успехов послекризисного периода стало недопущение резкого роста безработицы, хотя в 2012 г. в некоторых странах еврозоны, в том числе в Испании и Греции, безработица достигла очень высокого уровня: без работы оставалось 25 % всех трудоспособных, а среди молодежи – 50 %.

Еще не ясно, насколько продолжительным окажется процесс восстановления, заявивший о себе в 2013 и 2014 гг. во многих западных странах. До сих пор многое препятствует тому, чтобы этот процесс стал устойчивым и непрерывным. Настоящее испытание наступит, когда в конце концов будут повышены процентные ставки и прекратится количественное смягчение. Правительства всех стран проводят политику жесткой экономии, правда, разной степени жесткости, направленной на сокращение государственного и частного долга [Blyth, 2013], но дилемма, которую им предстоит решить, состоит в том, что если им удастся преуспеть, то это приведет к снижению заработной платы, что, в свою очередь, обернется падением спроса и ослаблением уверенности. В 2013 г. правительство Абэ многое делало для того, чтобы оживить экономику Японии, повышая цены внутри страны за счет количественного смягчения и девальвации иены. Правительство обещало повысить уровень инфляции. В 1970-х годах такой шаг сочли бы неслыханным, но в новую эпоху дефляции он стал неизбежным. Тем не менее оставались сомнения в том, удастся ли сохранить темп: в правительстве понимали, что, после того как уверенность будет восстановлена, курс иены может снова начать расти, а это вновь приведет к снижению конкурентоспособности экспорта и ослаблению уверенности. К тому же Япония занимала одно из первых мест среди стран с развитой экономикой по величине государственного долга, составлявшего более 200 % ВВП, поэтому ей трудно будет сохранять баланс между сдерживанием роста задолженности и обеспечением дополнительного государственного финансирования восстановления экономики.

Если Японии удастся вернуться к темпам роста, близким к нормальным, это станет своего рода утешением для других западных стран, пытающихся преодолеть дефляционный уклон этой новой стагфляции. И все же сложившаяся ситуация указывает на существенные изменения в экономике западных стран. Почему первым симптомом разлада экономики в 1970-х годах был рост цен (инфляция), а сегодня этим симптомом стало снижение цен (дефляция)? Несмотря на рекордно низкие процентные ставки и значительное количественное смягчение, ни одна западная страна не столкнулась с проблемой инфляции. А вот проблема дефляции возникла сразу в нескольких странах. При такой постановке вопроса особое внимание привлекают некоторые недавно появившиеся тенденции в политической экономии, причем часть из них возникла еще до краха 2008 г. К их числу относится стагнация уровня жизни большинства наемных работников, возникшая в начале 2000-х годов [Parker, 2013]. Именно она стала одной из причин роста задолженности домохозяйств в последние годы экономического бума, когда частные лица занимали средства, чтобы поддерживать свой уровень жизни и позволить себе растущие расходы на жилье. Для продолжительного подъема экономики необходимо вернуться к увеличению заработной платы и производительности труда. На протяжении 20 лет, предшествовавших кризису, наблюдался рост неравенства доходов и богатства, особенно в экономиках англо-американских стран. Эта тенденция сохранилась и после кризиса, потому что количественное смягчение оказывает очень регрессивное воздействие на распределение доходов и богатства, вызывая рост цен на активы, при том что замораживаются или сокращаются другие виды доходов. Другая тенденция выражается в увеличении дисбаланса в международной экономике между государствами-кредиторами и государствами-должниками, при этом в экономиках ряда стран средства расходовались совершенно свободно, допуская рост государственной и особенно частной задолженности, тогда как в других странах приоритет отдавался инвестициям и экспорту, что привело к возникновению значительного профицита [Thompson, 2010]. С дисбалансом всегда можно справиться, если существует общепринятый подход, как это было в мире в 1950–1960-х, а затем и в 1990–2000-х годах. Этот подход начал давать сбои еще до 2008 г., а потом следовать ему стало еще сложнее. Последующие события еще раз подтверждают, что произошло нечто существенное и что мы находимся в новом экономическом времени.

Этого взгляда придерживаются и те, кто занимается разработкой политики, и те, кто наблюдает за ней извне. В World Economic Outlook, вышедшем в октябре 2012 г. незадолго до того, как начали поступать успокаивающие экономические новости, МВФ понизил прогнозы роста для большинства ведущих экономик и предостерег об угрозе очередной крупной глобальной рецессии. МВФ особо указал на приближение США к «фискальному обрыву» и обострение разногласий между демократами и республиканцами в вопросе о погашении суверенного долга. МВФ также указал на жесткое давление внутри еврозоны и призвал входящие в нее страны продолжать движение к полноценному бюджетному и банковскому союзу, который позволит стабилизировать курс евро. Кроме того, МВФ был встревожен тем, что медленное восстановление экономики западных стран начало сказываться на новых быстрорастущих странах – это проявилось в ощутимом падении темпов экономического роста в Китае, Индии и Бразилии и стало отражением падения спроса во всем мире, а также наличия вполне определенных внутренних проблем в этих странах. В прошлом МВФ выступал за оздоровление бюджета, утверждая, что наиболее надежным путем к восстановлению будет принятие правительствами отдельных стран реалистичных планов сокращения дефицита, его ликвидации и начала выплат по растущим долгам. К 2012 г. МВФ признал, что многим странам такая стратегия не подходит и что меры финансового давления и жесткой экономии, опробованные в ряде стран, на деле привели не к уменьшению, а к увеличению задолженности, так как результатом такой политики стало замедление темпов роста и сокращение выпуска. МВФ признал, что некоторые ранее сделанные расчеты темпов экономического роста оказались ошибочными. МВФ исходил из того, что последствия снижения расходов и повышения налогов для сокращения дефицита должны были быть гораздо меньшими, чем это оказалось на самом деле. Фискальные мультипликаторы не только не привели к оздоровлению экономки, но и обернулись обострением проблемы стагнации, а МВФ, продолжая выступать за упорядочение бюджета, теперь призывал правительства сокращать расходы постепенно, не нанося ущерба росту.

Международный валютный фонд с запозданием признал, что это были не обычные рецессия или восстановление и что ортодоксальная политика жесткой экономии, до этого времени поддерживаемая МВФ, может оказаться неудачной. Такое заявление перекликалось с доводами Пола Кругмана, Марка Блита и других критиков господствующей ортодоксии [Krugman, 2008; Skidelsky, 2009; Скидельски, 2011; Blyth, 2013]. Чтобы вернуться к процветанию, нужно было заниматься проблемой экономического роста, а не государственного долга. Чрезмерное внимание в отношении долга создавало риск попадания в ловушку дефляции. Но в большинстве случаев от этих предостережений попросту отмахнулись. Первоочередными по сравнению с остальными задачами стали меры, направленные на обеспечение строгой экономии и сокращение дефицита. Вместе с тем сторонники консервативной фискальной политики указывали на то, что жесткость мер экономии была только видимостью. Она была не избыточной, а недостаточной. Фискальные корректировки оказались недостаточно жесткими, а планирование, связанное с этими корректировками, отняло слишком много времени. Действия правительств не соответствовали их заявлениям. Консерваторы утверждали, что, если бы таким болезненным мерам, как банкротство и сокращение расходов и доходов, с самого начала уделялось больше внимания, то отскок в экономике случился бы намного раньше [Ryan, 2012].

В конце 2012 г. обе группы критиков имели основания заявить о своей правоте (что они и сделали). Было ясно, что мировая экономика все еще находится в плачевном состоянии, а ее восстановление, с которым было связано так много политических надежд, продвигается медленно и неуверенно; при этом казалось, что болезненные фискальные ограничения и меры строгой экономии будут продолжаться бесконечно. Министры финансов и финансовые корреспонденты утешали себя мыслью о том, что все рецессии рано или поздно заканчиваются. В прошлом экономика всегда восстанавливалась и выходила на более высокий уровень производства и процветания. В экономических прогнозах имелись и некоторые положительные моменты. Безработица в целом оказалась ниже ожидаемой, а темпы инфляции упали. Однако, как отмечалось в отчете МВФ, экономические перспективы оставалась неясными, а уровень доверия – невысоким. Казалось, что это – кризис без конца. Финансовый крах 2008 г. не только вскрыл серьезные недостатки в работе финансовой системы, но и выявил глубинные проблемы, которые предстояло решить, прежде чем появится возможность обеспечить устойчивый экономический подъем и восстановить стабильность и рост экономики.