Глава 5

Если я умру сегодня или завтра. Ливан, 2007 год

Я не вернулась в Ирак, хотя война для меня больше никогда не кончалась. Вместе с воспоминаниями и ощущением ужаса, которые я привезла домой из Багдада, лица с войны и опасные проблемы так навсегда и остались со мной. Я не могла сбежать от них.

Вторжение в Ирак и злоупотребления, допущенные в Абу Грейб и других местах, так же как и рост возможностей для использования Интернета джихадистами в качестве средства для распространения информации, дали «Аль-Каиде» опору в тех местах, где раньше ее не было. В марте 2004 года группа североафриканских исламистов и преступников заложила бомбы в Мадриде, в результате чего погибли почти 200 человек и были раненв более 800. В июле 2005 года бомбы взорвались на трех станциях метро и в автобусе в Лондоне. Виновники этого теракта жили в грязном английском фабричном городке Лидсе, и все были британцами, только один из них родился на Ямайке.

Мы видели, как все больше ничем не выделяющихся из массы суннитов присоединяются к «Аль-Каиде» или по крайней мере тихо поддерживает ее цели. Они были в ярости из-за фальшивой справедливости войны, которую затеяли Джордж Буш и Тони Блейр – необходимость уничтожения оружия массового поражения Саддама Хусейна, которого, как выяснилось позже, вовсе не существовало, – и отсутствия основания для вторжения, пыток и других злоупотреблений. Рост движения шиитских боевиков в Ираке и растущее религиозное влияние Ирана также сыграли свою роль. Многие мусульмане, с которыми я встречалась в Европе, на Ближнем Востоке и в Северной Африке, говорили, что считают, что Запад находится в состоянии войны с исламским миром.

После статьи об эль-Масри я впервые побывала в штаб-квартире «Нью-Йорк таймс» и лично встретилась со многими своими американскими коллегами. Одним из репортеров, с которым я познакомилась, был Майкл Мосс, дружелюбный калифорниец с серебристыми волосами, теперь живущий в Бруклине. Майклу было уже за пятьдесят, он был старше меня более чем на двадцать лет. За те годы, которые мы проработали вместе, он стал для меня и близким другом, и кем-то вроде старшего брата. Он научил меня тому, как строить истории под разными углами зрения, и тому, как можно добыть больше информации. Мне нравилось его потрясающее чувство юмора и способность посмеяться над собой. Он считал себя очень трезво мыслящим человеком, и заявлял, что это результат того, что он воспитывался на Западном побережье.

Майкл работал на отдел расследований, в котором числилась и я. Он написал две статьи о суннитах, которых похитили и пытали шиитские боевики в Ираке, причем иногда эти боевики сотрудничали с армией Соединенных Штатов. Мы с Майклом вместе работали над этим статьями и ездили в Сирию, чтобы поговорить с бывшими заключенными.

С мужчинами, которых мы увидели в Сирии, обошлись грубо и жестоко. Мы были убеждены, что то, как с ними обращались, только вызывало больше ненависти к Западу и еще больше углубляло брешь между суннитами и шиитами не только в Ираке, но и по всему Ближневосточному региону. И в самом деле, жестокость со стороны шиитских боевиков и злоупотребления, которые пришлось пережить многим иракским суннитам в иракских и американских тюрьмах, породили новое поколение джихадистов. Другим источником вдохновения для суннитов стала борьба палестинцев. Среди новых группировок джихадистов были те, которые использовали методы и ресурсы, с помощью которых «Аль-Каида» сражалась в Палестине.

В Сирии мы узнали об одном из таких лидеров боевиков – Шакере аль-Абси. Он был палестинцем, родившимся на западном берегу реки Иордан в 1955 году. Шакер бросил учебу в медицинском институте, чтобы стать пилотом-истребителем в движении Ясира Арафата ФАТХ. Позже аль-Абси организовывал теракты в Израиле из палестинского лагеря в Сирии. С 2002 по 2005 год он был в сирийской тюрьме по обвинению в терроризме. После освобождения аль-Абси пересек границу Ливана, где начал плести заговоры против американцев в Иордании. Абси не был глубоко религиозным человеком, но понимал, что исламская воинственность стоит на повестке дня. Его основной зоной интересов была Палестина, но он использовал созданное им в регионе возмущение и против вторжения в Ирак, чтобы набирать новых добровольцев в свою организацию.

Абси вызвал наш интерес еще и потому, что он долгое время был связан с Абу Мусабом аль-Заркави, лидером «Аль-Каиды» в Ираке и значительной фигуре среди джихадистов. Его настоящее имя было Ахмед Фадиль Наззаль аль-Халейла, и родился он в 1966 году, в Зарке, в Иордании. Заркави был исключен из старших классов школы, числился среди малолетних правонарушителей и членов уличных банд. Свои радикальные взгляды он приобрел во время поездки в Афганистан, где воевал против Советской армии. В Иорданию аль-Заркави вернулся в 1993 году. Вместе со своим духовным наставником шейхом Абу Мухаммедом аль-Макдиси, которого вдохновила осада Мекки в 1979 году, он основал салафитскую группировку под названием «Байат аль-Имам» («Преданные имаму»). Слово «салафизм» происходит от арабского выражения «ас-салаф ас-салиф», которое обычно переводится как «самые правильные последователи» и относится к трем первым поколениям мусульман, которые считали, что практикуют «чистый» ислам. В традиционном смысле салафиты – это люди, которые признают правильным исламом только Коран его сунны, и те ритуалы, которые осуществляли эти три поколения. Аль-Заркави и члены его группировки были заключены в тюрьму за подготовку терактов в Иордании в 1994 году и вдохновляли оттуда своих последователей сочинениями, которые тайком выносили из тюрьмы и публиковали в салафитских средствах массовой информации.

Аль-Заркави был освобожден во время всеобщей амнистии 1999 года. После этого он принял участие в так называемом Заговоре тысячелетия – серии организованных «Аль-Каидой» терактов, которые должны были произойти примерно 1 января 2000 года. Но в Иордании теракты осуществить не удалось, и аль-Заркави отправился в Афганистан, где встретился с Усамой бен Ладеном. Лидер «Аль-Каиды» помог Заркави организовать тренировочный лагерь для иностранных боевиков, где он мог сосредоточиться на борьбе со своими «ближайшими врагами» – Израилем и Иорданией. Заркави также ненавидел шиитов и считал их своими соперниками.

После вторжения Соединенных Штатов в Афганистан осенью 2001 года Заркави был ранен во время бомбардировки Кандагара американцами и перенес свою штаб-квартиру в северный Ирак. Он снискал славу на Западе, когда госсекретарь США Колин Пауэлл назвал его в своей речи в Организации Ообъединенных Наций. Как позже выяснилось, эта речь была нужна для создания прикрытия войны против Саддама Хусейна. В ней Пауэлл заявил, что Заркави действует в тесном сотрудничестве с иракским диктатором. На самом деле этого не было.

После вторжения Соединенных Штатов в Ирак группировка Заркави, вначале называвшаяся «Армия Единобожия и Джихада», вышла в авангард повстанческого движения, устраивая террористические акты с помощью смертников, убийства, в том числе и гражданских лиц, а также раздувая конфликты между сектами. Заркави был связан с бомбами, заложенными в посольстве Иордании и офисе Организации Объединенных Наций в Багдаде в августе 2003 года, а также с нападением на шиитскую мечеть в Неджефе.

В январе 2004 года Заркави написал бен Ладену, предложив официальный союз. Их переговоры достигли высшей точки в октябре, когда было объявлено, что организация Заркави присягнула на верность «Аль-Каиде» и стала представлять «Аль-Каиду» в Ираке.

Заркави описывал свою чрезвычайно жестокую деятельность в книге «Управление свирепостью», которая распространялась в Сети. Его главная роль в ужасающем видеоролике, где Заркави обезглавливает американского бизнесмена Николаса Берга, принесла ему славу «шейха и командира убийц».

В Ираке количество нападений организации Заркави все увеличивалось, продолжал он действовать и в Иордании. В ноябре 2005 года террористы-камикадзе иракской «Аль-Каиды» взорвали себя в трех отелях Аммана. Погибли более пятидесяти человек, в том числе люди, собравшиеся на свадебной вечеринке. Хотя Заркави заявлял, что его предполагаемыми жертвами должны были стать офицеры американской разведки, смерть стольких гражданских лиц, среди которых были суннитские женщины и дети, разозлила короля Иордании Абдуллу и вызвала протесты в родном городе Заркави. Его собственная семья отреклась от него, а руководитель оперативных групп бен Ладена Атия Абд аль-Рахман написал, что Заркави должен получать одобрение на каждую крупную операцию.

Но всего три месяца спустя, 22 февраля 2006 года, верные Заркави боевики взорвали мечеть Аскари в Самарре – одну из самых важных усыпальниц для шиитов. Хотя жертв не было, нападение подлило масла в огонь противостояния суннитов и шиитов и спровоцировало драку, в которой погибли более тринадцати человек. Заркави отметил свой успех, впервые появившись в видеоролике без маски.

Разведки Соединенных Штатов и Иордании хотели убить Заркави. С помощью агентурных действий и наблюдения с помощью беспилотных аппаратов его обнаружили в Ираке, в местечке неподалеку от Багдада, и 7 июня 2006 года подразделение первого оперативного отряда специального назначения США «Дельта» и истребители-бомбардировщики F-16 вылетели в этот район, чтобы убить Заркави или захватить его в плен. Коммандос высадились на месте здания, разрушенного двумя американскими авиабомбами, чтобы убедиться, что Заркави мертв. Некоторые политики и аналитики надеялись, что после смерти своего лидера его организация прекратит действовать. Они ошибались.

Шакер аль-Абси был одним из боевиков, попавших в сети Заркави. Они оба были приговорены к смертной казни при отсутствии осужденного за убийство в 2002 году американского дипломата Лоренса Фоли, старшего администратора Агентства международного развития Соединенных Штатов в Иордании. Фоли собирался выехать из своего дома в Амман, когда был застрелен с близкого расстояния мужчиной, который прятался в его гараже. Иорданские власти предполагали, что Абси помогал стрелку деньгами, оружием, передвижением и снабдил его взрывчаткой, тогда как Заркави дал десять тысяч долларов на финансирование убийства, а также тридцать две тысячи – на дальнейшие теракты.

Зимой 2006/07 года мы слышали, что Абси живет в Нахр-эль-Бариде, лагере палестинских беженцев в Ливане, где стал главой новой группировки под названием «Фатх-аль-Ислама». Объявив себя тем, кто возродит религию палестинцев, он взял под контроль три отделения светской палестинской организации боевиков и повел их под черным флагом «Фатх-аль-Ислама». Мы с Майклом хотели расследовать, есть ли связь между «Фатх-аль-Исламом» и «Аль-Каидой».

В феврале мы позвонили Леене Саиди, нашему специальному корреспонденту в Бейруте, которая работала на «Нью-Йорк таймс» и еще несколько организаций. Леена была британкой ливанского происхождения, матерью двоих детей, говоривших по-английски с безукоризненным акцентом. Мы сказали ей, что ищем кого-нибудь, кто мог бы помочь нам проникнуть в палестинские лагеря.

– Да, возможно, такой человек есть, – сказала Леена. – Я узнаю, сможет ли он встретиться с вами в день вашего приезда.

Неделю спустя мы с Майклом прилетели в Бейрут. Этот город всегда притягивал меня. Детьми мои родители слушали известных ливанских исполнителей, таких как Файруз, а также в Бейруте происходило действие многих классических арабских фильмов, которые мы с сестрами смотрели в детстве на видеокассетах. В этих фильмах Бейрут был прекрасным, солнечным местом, населенным невероятно красивыми людьми. Ливанские женщины были шикарными и обладали властью, ливанские мужчины были знамениты тем, что завораживали женщин своей поэзией.

Все фильмы были настолько же стереотипны, насколько мы были романтичны: мужчина влюбляется в роскошную, соблазнительную женщину в короткой юбке, с подведенными черными стрелками и подкрашенными голубыми тенями глазами, но какое-то препятствие – обычно конфликт между семьями – не позволяет ей выйти за него замуж. Для людей арабского происхождения эти фильмы были привычны с точки зрения культуры, хотя они одновременно и приветствовали западные свободы. Никто не носил платков на голове, а эксцентричные, требовательные ливанские женщины всегда добивались того, чего им хотелось. Я не носила мини-юбки, но мне нравились длинные брюки в стиле Марлен Дитрих, которые надевали эти женщины. Когда мне было восемь лет, я прокралась в спальню родителей, залезла на стул перед зеркалом и занялась экспериментами с губной помадой и тенями моей матери. Когда мама застала меня за использованием ее косметики, я сказала, что хочу быть похожей на ливанских женщин из фильмов.

Но чего в фильмах не показывали, так это расколов между различными религиозными и политическими партиями в Ливане. У каждой религиозной группы – суннитов, шиитов, христиан, друзов – было свое собственное политическое течение, и некоторые территории Ливана были разграничены по религиозному признаку. Это было наследием пятнадцатилетней гражданской войны, начавшейся в 1975 году и погубившей 150 000 человек. Такие группировки, как «Хезболла» или Организация освобождения Палестины, многие годы свободно действовали в Ливане, и страна постепенно становилось убежищем для тех, кого подозревали в причастности к международному терроризму. Один из угонщиков самолетов 11 сентября был из Ливана, так же как и шестеро мужчин, подложивших бомбы в немецкие поезда летом 2006 года. Еще один ливанец был среди обвиняемых в попытке взорвать железнодорожные тоннели между Нью-Йорком и Нью-Джерси в 2006 году.

Когда мы с Майклом добрались до Бейрута, Леена ждала нас в холле отеля, где представила нам худого бледного человека с небольшой бородой, которого звали Фахр аль-Айуби. Фахр был местным журналистом, родился и вырос он в районе неподалеку от Триполи, в северном Ливане, около лагеря беженцев Нахр-эль-Барид, который стал базой Абси. Фахр был очень дружелюбен, но вел себя в рамках традиций. Как и многие консервативные мусульмане, он считал прикосновение к женщине, с которой не связан родственными узами, грехом. Поэтому он отказался пожать мне руку.

– Он знает ту группировку, которой ты интересуешься, – сказала Леена.

Мы сказали Фахру, что хотим встретиться с Абси, поговорить с ним и его людьми, увидеть, как действует «Фатх-аль-Ислам» и что происходит внутри лагеря. Фахр терпеливо нас выслушал. Когда мы закончили, он отхлебнул чаю и взглянул на Леену, прежде чем посмотреть прямо на нас:

– Вы действительно хотите попасть в лагерь? Вы хотите встретиться с этим человеком лично? Нет-нет, это невозможно!

– Почему? – спросила я.

– Потому что он не согласится. Но даже если он и согласится, это будет очень опасно. Эти люди – джихадисты. Они не доверяют людям с Запада и не доверяют западным газетам.

Я слышала об этом раньше, но за последние годы я занималась освещением террористических нападений в Касабланке и в Испании, и у меня появилась целая сеть информаторов среди боевиков в Северной Африке и Европе, среди которых были марокканцы и люди других национальностей, сражавшиеся в Афганистане и имевшие связи с «Аль-Каидой». Я сказала Фахру, что имела дело с джихадистами, которые никогда не разговаривали с журналистами, но по какой-то причине соглашались поговорить со мной.

– Я видел ваши статьи, – ответил Фахр. – Это единственная причина, по которой я согласился работать с вами. Но отправляться в лагерь очень опасно. Эти территории не принадлежат никому, они экстерриториальны. Если они решат похитить вас или убить, вам никто не поможет.

– Все-таки давайте попытаемся, – беспечно сказала я. – Мы должны попытаться взглянуть на происходящее с их точки зрения.

На следующий день Фахр вернулся в наш отель.

– Хорошая новость в том, что Абси видел ваши работы и, в принципе, он не сказал «нет», – сообщил он. – Плохая новость в том, что Абси считает, что сейчас неподходящее время для интервью, а его помощник и другие люди из его окружения сказали, что лучше бы ему с вами не разговаривать.

Ожидая такого ответа, мы с Майклом уже решили, что я все равно должна попытаться встретиться с Абси лично и объяснить ему, чего мы хотим. Тогда я по крайней мере увижу, что происходит внутри лагеря.

– Я бы хотела поговорить с Абси, – сказала я Фахру. – Скажите ему, что я настаиваю.

Фахр рассмеялся.

– А вы никогда не принимаете ответ «нет»? – спросил он. – Уж не превратились ли вы в ливанскую женщину?

Я тоже улыбнулась, вспомнив все эти старые ливанские фильмы.

Фахр набрал номер, и я расслышала, что он говорит с человеком, который в группировке отвечал за связи с прессой.

– Я здесь с сестрой из Марокко, о которой я вам рассказывал, – сказал он. – Она хочет поговорить с шейхом лично.

Ему сказали, что перезвонят через несколько минут.

Пока мы ждали, я пыталась сообразить, что мне сказать Абси. Как я могу убедить встретиться со мной этого человека, которого разыскивают спецслужбы и разведки по всему миру?

Через пару минут мобильник Фахра зазвонил. Это был Абси. Фахр передал мне телефон.

– Ас’салям алейкум, шейх!

– Ва’алейкум ас’салям! – ответил он.

Я сказала Абси, что слышала: он не хочет давать интервью. «Но могу я просто зайти на чашку чая? – спросила я. – Никакого интервью не будет, даю вам слово, но я приехала издалека, чтобы посмотреть на происходящее с вашей точки зрения, поэтому давайте по крайней мере встретимся. Я знаю наши арабские традиции – вы не можете отпустить гостя, не предложив чашечку чая». Не знаю, откуда у меня появилась эта мысль, скорее всего, я вспомнила бабушку, которая никогда не позволяла любому, вошедшему в дом, уйти, не выпив чаю.

Я услышала, как он смеется в трубку. Фахр тоже улыбался и качал головой.

– Вы хотите прийти ко мне на чай? – наконец спросил Абси.

– Да, только на чашечку чая. Никаких интервью.

– Если Господь этого пожелает, вы завтра придете ко мне на чай вместе с Фахром, но никаких интервью!

– Я дала вам слово, шейх, интервью не будет.

Я вернула телефон Фахру, чтобы они назначили время.

– Он отказывался встречаться с любыми журналистами, а особенно – с журналистами с Запада, – сказал Фахр, нажав кнопку отбоя. – Вам сопутствует удача. Должно быть, ваши родные много молились за вас, когда вы были ребенком!

– Ты собираешься выпить чаю с дьяволом? – спросил Майкл, когда я рассказала ему о происшедшем. – Великолепно!

На следующий день я покрыла голову шарфом и надела длинную черную абайю, которую одолжила мне Леена. Перед тем как уйти, я отдала Майклу лист бумаги с телефонным номером официального представителя «Фатх-аль-Ислам», который будет на встрече, и с телефонами членов «Аль-Каиды» и связанных с ними людей на Ближнем Востоке, в Северной Африке и Европе, которые могли бы замолвить за меня словечко, если что-то пойдет не так. Я знала, что доступ ливанских властей в этот лагерь ограничен и что Абси и его люди в любом случае их не послушают. Мне были нужны люди с хорошей репутацией в мире джихада, которые могли бы за меня поручиться.

Фахр заехал, чтобы забрать меня из отеля. Лагерь был примерно в полутора часах езды от Бейрута. Мы решили, что я позвоню Майклу до того, как мы въедем на его территорию, а Майкл перезвонит мне через два часа после этого. Если он не дозвонится, то наберет мой номер еще через час.

– Если ты не услышишь мой голос через четыре часа после нашего первого разговора, звони Фахру, – проинструктировала я. – Если он не возьмет трубку, звони представителю Фатха.

Майкл кивнул.

– Суад, если тебе не нравится то, что происходит, пожалуйста, не езди, – сказал он. – Потому что теперь я уже начинаю волноваться из-за этого.

– Нет-нет, не беспокойся, я просто попью с ним чаю! Все будет хорошо.

Я нервничала, но одновременно была очень возбуждена. Мы с Фахром проехали мимо Триполи, прибрежного города, который в целом куда более консервативен по сравнению с другими районами Ливана и известен своими сладостями, которые пропитывают сахарным сиропом и начиняют орехами или кремом. После того как съешь одну такую, надо худеть две недели. Но в тот день мы за сладостями не заехали. Лагерь находился немного дальше к северу. «На входе будет контрольный пост ливанской армии, – сказал Фахр. – Но, скорее всего, они проверят только мои бумаги, а не ваши, потому что вы выглядите как все женщины в лагере».

Фахр был прав. Ливанские солдаты бросили взгляд на нашу машину и, по-видимому, решили, что я его жена. Внутри был еще один контрольный пост, который управлялся уже палестинцами. Они проверили документы Фахра, но на меня никто не обратил внимания.

Лагерь Нахр-эль-Барид выглядел как маленький городок. Мы проезжали мимо продуктовых магазинов, школ и авторемонтных мастерских. Некоторые дома были прочными и хорошо построенными, тогда как другие территории напоминали трущобы, где по улицам струились дренажные канавы. Мы проехали мимо магазина, где продавались пиратские диски. На витрине были выставлены фильмы с религиозными названиями, но Фахр рассказал, что если знаешь продавца, то сможешь заполучить лучшие новинки кинематографа со всего мира. Этот Ливан полностью отличался от некоторых шикарных районов Бейрута. Женщины носили длинные абайи и головные платки, а некоторые даже надевали никабы – вуали, закрывающие лицо и оставляющие открытыми только узкую щель для глаз.

Чем дальше мы въезжали в лагерь, тем сильнее я теряла чувство направления. «Здесь почти у каждого мужчины есть оружие», – сказал мне Фахр. Мы были уже практически у территории Абси. Если я хотела сделать телефонный звонок, то для этого было самое время. Я набрала номер Майкла.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Да, все нормально. Мы внутри лагеря и уже почти доехали до места встречи.

Несмотря на то что Абси разыскивался по обвинению в терроризме в Ливане, Иордании и Сирии, кажется, он продолжал планировать свои новые операции без особых препятствий. Лагеря беженцев в Ливане представляли собой полуавтономные небольшие государства, которые уже давно стали плодородной почвой для боевых формирований, в основном действующих против Израиля, а в последнее время – и против американских военных в Ираке.

Офицеры ливанской разведки боялись, что, получив пополнение в виде огромных масс рекрутов со всего арабского мира, имеющих опыт сражений в Ираке, Абси попытается провозгласить себя новым лидером радикалов вроде Заркави. Он уже вступил в связь с раздраженными молодыми палестинцами, взращивал их злость против Израиля и направлял эту злость в самых разных направлениях, чтобы она служила целям исламистов.

Фахр остановил машину около высокой стены с металлическими воротами. Около нее стояли двое мужчин с автоматическими винтовками. Они велели нам оставить мобильные телефоны и всю остальную электронику в машине. Затем охранники отвели нас в комнату, похожую на зону ожидания. Там было несколько пустых стульев у стола, но сама комната выглядела странно. В одном углу на стене висел автомат Калашникова. На другой стене висел черный флаг с шахадой – мусульманским принципом веры. Написана она была белой арабской вязью: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его».

Эти слова шептали мне родители, когда меня, младенца, дали им в руки в больнице: шахада – это один из пяти столпов ислама наряду с молитвой, постом, благодеянием и паломничеством в Мекку, которое еще называется «хадж».

Вооруженные мужчины велели мне сесть на стул так, что я смотрела на стену с флагом. Фахр и мужчина помоложе, который представился как Абу аль-Хассан, представитель Абси и его советник по взаимоотношениям с прессой, сели на два стула, стоящие у стены справа от меня. Еще один мужчина уселся напротив меня на расстоянии в пару ярдов и наставил на меня пистолет. Я посмотрела на сильно побледневшего Фахра. Было видно, что такой встречи он не ожидал.

Я задалась вопросом: что же последует дальше? В комнату вошли еще двое мужчин. Один из них сел на стул слева от меня и достал блокнот и ручку. Другой, у которого в руках были автомат и нож, отошел в угол.

Потом я услышала, как у меня за спиной открылась дверь. «Салям алейкум», – произнес тихий голос. Все мужчины встали, и мы с Фахром тоже поднялись. В комнату вошел мужчина среднего роста, с очень темной кожей, седеющими волосами и родинками по обеим сторонам носа. Это был сам Абси, позже он сказал мне, что ему пятьдесят один год. Я не знала, как он выглядит, потому что он не позволял себя фотографировать. Одет Абси был в рубашку с короткими рукавами и темно-зеленые брюки. Он сел на стул около меня и посмотрел мне в лицо:

– Вы настаивали на встрече со мной, ну вот и я.

– Спасибо вам большое, шейх, – ответила я.

Я переводила взгляд с Абси на человека, стоящего всего в нескольких ярдах позади него, который все еще целился в меня из пистолета.

– Вообще-то я пришла с миром и уважением, чтобы выпить с вами чаю.

Он улыбнулся.

– Да, чай, конечно, будет, но мы с моим заместителем хотели бы задать вам несколько вопросов.

В комнату вошел мужчина с подносом, на котором было несколько стаканов, чай и упаковка фиников. Он направился прямо к Абси.

– Нет-нет, пожалуйста, вначале обслужите нашу гостью, – сказал Абси.

Далее последовало нечто среднее между допросом и обсуждением возможных планов Запада по усилению Ирана.

«А зачем бы еще они позволили муллам управлять Ираком? – спрашивал Абси, имея в виду шиитских политиков и священников, которые теперь имели перевес в новом иракском правительстве. – Мы все знаем, что у них есть далеко идущие планы ослабить арабов и суннитов».

Он и его заместитель рассказали мне об унижениях и пытках, которым подвергали суннитов шиитские боевики в Ираке. «Ну и где были все эти защитники прав человека?! – восклицал он. – Где были Америка или Британия, когда эти рафидах убивали ни в чем неповинных мужчин и женщин?!»

Рафидах – это бранное слово, которое джихадисты используют, когда говорят о мусульманах-шиитах. Оно означает «люди, которые отказались». Термин восходит к расколу в исламе, возникшему после смерти пророка Мухаммеда в седьмом веке.

Тихий голос Абси был полон гнева:

– Единственное решение для нас, единственное, что может нас защитить, – это халифат. И он должен быть основан здесь, на ливанской земле.

– Халифат? Какой халифат? – переспросила я. – Вы имеете в виду что-то вроде Османской империи?

– Все мусульмане должны объединиться, да, – он отхлебнул глоток чаю. – Вначале у нас отняли Палестину. Затем они отдали Ирак шиитам и иранцам. Каждый мусульманин понимает, что только халифат, во главе которого встанет сильный лидер, сможет защитить всех нас.

Пока мы говорили, представитель группировки по связям с прессой и еще один мужчина записывали все, что я говорила. Когда я спросила, зачем это делают, Абси ответил, что эти заметки будут использовать только внутри группы. «Мы не собираемся нигде их публиковать», – заверил он меня.

Абси и его заместитель прочитали много моих статей, начиная с тех, где говорилось о событиях 11 сентября, и заканчивая Марокко, Ираком и терактами в лондонском транспорте. Заместитель был выше и мускулистее Абси, с наголо выбритой головой и темными серьезными глазами. Абси сказал, что все боевики в его лагере – палестинцы, но по некоторым характерным чертам я могла сказать, что некоторые из людей, которых мы видели, были из Северной Африки или из стран Персидского залива. Я попыталась заговорить с заместителем Абси на марокканском диалекте арабского, но он сказал мне, что не понимает меня и еще раз повторил, что все здесь палестинцы. Он и в самом деле был из Палестины, но некоторые другие никакого отношения к этой стране не имели.

– Никто не пытался помешать вам, когда вы работали над делом эль-Масри? – спросил заместитель.

– На самом деле – нет, – ответила я. – И, как вы могли видеть, статья появилась в газете.

– А какие были последствия для тех, кто похитил и пытал его?

– Пока с этим не все ясно. Но по крайней мере у человека появился шанс рассказать свою историю.

– Сестра Суад, вы считаете, что существует свободная пресса? – спросил Абси. – Пресса никогда не бывает свободной.

Он посмотрел на меня, как бы ожидая подтверждения.

Я подумала, что то, что он назвал меня сестрой, может быть знаком: он начинает мне доверять. Я отпила чаю, раздумывая о том, как лучше ответить на этот вопрос:

– Шейх, я не знаю, что вы вкладываете в понятие свободной прессы, но ни в «Вашингтон пост», ни в «Нью-Йорк таймс» мне никто никогда не мешал писать о том, как все было. По правде говоря, именно поэтому я и здесь – чтобы дать вам шанс рассказать историю обо всех обвинениях против вас с вашей точки зрения.

Он улыбнулся.

– Это очень умный способ снова поднять вопрос об интервью, – сказал он и взял из коробки финик.

Я посмотрела на упаковку.

– Интересно, а как это вы так ненавидите шиитов и Иран, но едите их финики?

– Что?! – переспросил Абси и взглянул на своего заместителя.

Тот выглядел разъяренным. Я неожиданно почувствовала, что сказала нечто, чего мне говорить вовсе не следовало. Фахр смотрел на меня, в ужасе подняв брови.

Абси поднял упаковку и прочитал то, что было написано на ней мелкими буквами: «Сделано в Иране». Он позвал мужчину, который подавал чай.

– Больше никогда такие не приносите, – велел ему Абси.

Тут в комнату вошел мальчик лет пяти и подбежал к заместителю Абси.

– Папа, можно мне пойти и поиграть с другими детьми? – спросил он.

– Да, детка, иди. Мне нужно еще побыть на этой встрече, – ответил заместитель.

Когда мальчик вышел из комнаты, заместитель повернулся ко мне:

– Скажите мне, сестра Суад, вы замужем?

«Ну вот, опять началось!» – подумала я.

Еще с моей первой поездки в Ирак во время каждого интервью с людьми из радикальных или джихадистских группировок всплывает вопрос о моем замужестве.

– А почему вы об этом спрашиваете? – вопросом на вопрос ответила я. – Или вы ищите вторую жену?

Тут все мужчины в комнате, кроме заместителя, дружно расхохотались. Смеялся даже тот, который держал меня на прицеле и искоса смотрел на меня с самого начала встречи.

Я посмотрела на Фахра. Он закрывал лицо руками. Ну что я опять сделала не так?!

Абси повернулся к заместителю.

– Не уверен, что моя дочь позволит тебе взять вторую жену, – сказал он.

Из глаз у него от смеха текли слезы.

Теперь до меня дошло.

– Ой, так он ваш зять, а этот мальчик – ваш внук? Маша’Аллах! – я попыталась загладить свою неловкость.

Заместитель сказал, что больше у него вопросов нет.

Абси и другие мужчины все еще смеялись.

– Я ответила на ваши вопросы и выдержала ваш чайный допрос, – сказала я, глядя на Абси. – Теперь вопрос есть у меня: как насчет интервью?

– Я обсужу это с советниками и дам вам знать, – сказал Абси. – Но одно могу сказать вам точно: мы давно так не смеялись!

Абси, его заместитель и мужчина, который держал меня на прицеле, вышли из комнаты через дверь за моей спиной, а представитель пресс-службы и другой мужчина, который тоже делал заметки, проводили нас через ту дверь, в которую мы вошли.

Когда мы прошли контрольный пост на воротах лагеря беженцев, Фахр сказал мне, что в самом начале встречи он был просто в ужасе, увидев оружие и черный флаг. «Клянусь вам, я решил, что они собираются с вами что-то сделать, – сказал он. – Выглядело все это угрожающе». Потом он покачал головой и снова расхохотался: «Вы с вашим коллегой просто сумасшедшие! Вы так разговариваете с этими ребятами! Я буду звать вас «Сумасшедшая команда».

Я позвонила Майклу и сказала ему, что мы едем обратно. Когда мы вернулись, он нервно ждал нас в холле отеля.

– Все прошло хорошо? Я начал волноваться, но ты настаивала, что я ни в коем случае не должен ехать с тобой, – сказал он, увидев нас.

Я сказала, что у этой группировки в самом деле должны быть связи с более крупной организацией. Человек, делающий заметки, представитель пресс-службы группы, новое оружие, дисциплина среди охранников – все это говорило о высоком уровне организации и щедром финансировании. Я подозревала, что они связаны с «Аль-Каидой».

Представитель пресс-службы Абси перезвонил мне позже и сказал, что они все еще думают над возможностью дать интервью. Он велел нам набраться терпения и дал понять, что они не обрадуются, если что-то из того, о чем мы говорили, попадет в печать.

– Мы читаем «Нью-Йорк таймс», – сказал представитель, – так что выбор за вами. Если вы сдержите слово и не будете публиковать ничего без нашего согласия, то у вас, возможно, появится шанс на интервью. Но если вы нарушите наше соглашение, мы никогда не будем говорить с вами, и другие тоже не будут.

Я поняла, что это проверка. У нас не было никаких гарантий на то, что Абси согласится дать интервью и какие-нибудь журналисты могли перебежать нам дорогу и напечатать то, о чем я узнала во время «чайной церемонии». Но мы с Майклом подозревали, что если нарушим соглашение, то попадем в черный список во всех глобальных джихадистских организациях. Мы решили не рисковать потерей всех наших контактов.

Я улетела обратно во Франкфурт, а Майкл вернулся в Нью-Йорк. Мы решили заниматься другими репортажами, а также общались со своими источниками на Западе и собирали подробности о жизни Абси. Раз в несколько дней я связывалась с представителем пресс-службы Абси Абу аль-Хассаном на случай, если интервью вдруг получит одобрение.

– Он действительно хочет дать это интервью, – сказал мне Абу аль-Хассан однажды. – Но его заместитель очень возражает против этого. Ну, помните, ваш будущий муж.

Он рассмеялся.

Я сказала аль-Хассану, что мы собрали всю возможную информацию об Абси из документов и от чиновников западных правительственных организаций.

– Мы сдержали свое обещание и не опубликовали ничего из того, что вы говорили во время нашей встречи за чаем, – добавила я. – Но передайте своему боссу, что в один прекрасный день мы все-таки напишем статью, и тогда останется только жалеть, что она получится однобокой.

Через три дня у меня зазвонил телефон. Я узнала номер Абу аль-Хассана.

– Ас’салям алейкум, – поздоровалась я.

– Ва’алейкум ас’салям, сестра Суад!

Это был голос Абси!

– Шейх?

– Да. Я решил дать вам интервью. Что касается вашей безопасности, даю вам слово, что с нашей стороны никто не причинит вам вреда.

– А что насчет моего коллеги Майкла Мосса? Может он тоже прийти на интервью?

– Американец? Пусть сам решает!

– Можете вы также гарантировать его безопасность?

На другом конце повисла тишина, и эта тишина мне не понравилась.

– Инша’Аллах хаир, – сказал он наконец.

Это выражение означает: «Если Аллах пожелает, все будет хорошо». Фраза звучала вполне оптимистично, но никаких гарантий не давала. Этого было недостаточно.

Я позвонила Майклу и нашим редакторам. Они не слишком обрадовались тому, что мне придется вернуться в лагерь Абси одной.

– Я знаю, что эти люди непредсказуемы, но он дал мне слово, что обеспечит мою безопасность, – сказала я им. – Я арабская женщина, мусульманка. Чтобы похитить меня или сделать что-нибудь похуже, этому человеку потребуются веские причины.

– Я не доверяю его гарантиям, – сказал Мэтт Пурди, наш редактор. – Как насчет Майкла? Может он поехать с вами?

– Насчет Майкла они не дали мне никаких гарантий.

– То есть вы снова поедете туда с местным корреспондентом?

– Да, план был такой.

– Мне это не нравится, – заключил Мэтт. – Пусть Билл принимает окончательное решение.

Мэтт был редактором отдела расследований. Он передал решение вопроса выше – Биллу Келлеру, ответственному редактору «Нью-Йорк таймс», главному в редакции новостей. Келлер сам многие годы проработал корреспондентом за границей и понимал, с какими опасностями репортеры могут столкнуться на войне и в кризисных зонах.

Вскоре перезвонил Келлер. До этого я встречалась с ним только один раз – в 2005 году, после того как вышла статья об эль-Масри, и я очень нервничала. Он попросил меня еще раз пройти вместе с ним по тому плану обеспечения безопасности, который я имела в виду. Он был таким же, как и в прошлый раз: лист бумаги с телефонными номерами у Майкла, чтобы он мог позвонить по ним в случае, если со мной что-нибудь случится.

– Этот человек совершал убийства, а сейчас он связан с организацией Заркави и «Аль-Каидой», – сказал Келлер. – Вы должны понимать, что мы не хотим повторения случившегося с Дэнни Перлом.

Я объяснила, что этому мужчине будет трудновато найти себе оправдания, если он отрежет голову мусульманке.

– Он дал мне свое слово и гарантировал защиту. Он потеряет лицо, если нарушит это соглашение.

Келлер сказал, что подумает об этом. На меня он произвел глубокое впечатление. Его интерес ко всей истории и к мерам по обеспечению безопасности заставили меня почувствовать себя в надежных руках. Это был один из тех моментов, когда я очень радовалась, что работаю на «Нью-Йорк таймс». Ко мне не относились как к бросовому фрилансеру. Газета, видимо, действительно заботилась, чтобы со мной все было хорошо.

Мэтт перезвонил через два часа.

– Хорошо, можешь ехать, – сказал он. – Майкл прилетит из США. Он не пойдет с тобой в лагерь, просто будет рядом на случай, если что-нибудь случится.

– Спасибо вам!

– Это все, что мы можем сделать. Но, Суад, если тебе или Майклу покажется, что все становится непредсказуемым или слишком опасным, вы остановитесь, ладно? Мне не хочется, чтобы ты думала, что обязательно должна сделать это. Безопасность в первую очередь.

Мой следующий звонок предназначался представителю пресс-службы Абси.

– Передайте шейху, что я приеду и возьму у него интервью, – сказала я.

В марте, примерно через месяц после нашей первой поездки, мы с Майклом вернулись в Бейрут. В Ливан пришла весна, и было тепло. В день интервью я надела тонкие брюки цвета хаки, которые часто носила в Ираке, и футболку с короткими рукавами. Леена, наш ливанский добрый гений, снова одолжила мне абайю.

Со времени нашего прошлого приезда ливанское правительство изменило правила для тех, кто посещал лагерь беженцев. Из-за того, что все боялись похищений, иностранцам теперь запрещалось заходить внутрь. Поэтому мне пришлось отказаться от духов и макияжа и завязать голову платком в традиционной палестинской манере, чтобы постараться сойти за одну из женщин, живущих в Нахр-эль-Бариде.

Разговор с Биллом Келлером меня успокоил, но в то же время заставил лучше осознавать, как я рискую. Я задавалась вопросом, не упустила ли чего-нибудь при подготовке. Как и в прошлый раз, я связалась с разными джихадистами, которые могли за меня вступиться, если что-то пойдет не так. Я снова записала их имена и номера телефонов и отдала списки Майклу и Леене. Но я чувствовала себя выбитой из колеи, меня переполняли дурные опасения. Это был не просто разговор за чаем. Я ехала, чтобы задавать сложные вопросы, и не была уверена, как Абси на них отреагирует.

На этот раз Майкл, Леена, Фахр, наш бейрутский водитель Хусейн и я поехали на север, в сторону Триполи на двух машинах. По пути я несколько раз пробежалась вместе с Майклом по списку вопросов и мерам обеспечения безопасности. Интервью было назначено на три часа дня. Мы с Майклом решили, что он позвонит мне в пять и, что бы ни случилось, мы с Фахром должны покинуть лагерь до наступления темноты.

Чем ближе мы подъезжали к Триполи, тем сильнее нервничал Майкл. Мы должны были дождаться подтверждающего звонка от группировки Абси до того, как мы с Фахром отправимся в лагерь, поэтому, чтобы убить время, мы остановились в одной из знаменитых кондитерских в центре Триполи. Хусейн заказал чай и тяжелые, засахаренные пирожные.

– Сейчас все по-другому, – сказал Фахр. – Ходят слухи, что военные хватают членов «Фатх-аль-Ислам», когда они пытаются войти в лагерь или выйти из него, поэтому все очень нервничают.

Майкл повернулся ко мне, выглядел он так, как будто эти новости его ошеломили. Он сказал, что не сможет сидеть здесь и есть сладости, пока я одна пойду в лагерь.

– Но ты не можешь идти со мной, – возразила я. – Келлер и другие редакторы сказали, что я ни в коем случае не должна пускать тебя в лагерь.

– Ну и наплевать на редакторов! – ответил он. – Я не позволю тебе встречаться с этими людьми в одиночку.

Фахр посмотрел на меня.

– С ним мы внутрь никак не попадем, – сказал он по-арабски. – Военные увидят, что он иностранец.

Тут у Фахра зазвонил телефон.

– Да, мы уже едем, инша’Аллах, – сказал он.

Нам было пора отправляться.

Я позвонила нашим редакторам в Нью-Йорк и сказала, что нам позвонили. Мы с Фахром поехали в лагерь.

Контрольный пост на въезде в лагерь был больше, чем в наш прошлый приезд, но солдаты махнули нам, чтобы мы проезжали. Фахр позвонил представителю Абси, чтобы сказать, что мы попали внутрь лагеря.

Мы подъехали к той же самой огороженной территории. У ворот стояло больше вооруженных мужчин. Они проводили нас в комнату, где уже ждал Абу аль-Хассан, с которым мы начали болтать.

Абу немного рассказал мне о своей жизни. Ему было двадцать четыре года, по происхождению он был палестинцем, но родился в Ливане. Он очень интересовался журналистикой и изучал связи с общественностью, но ситуация в Палестине и война в Ираке заставили его бросить учебу и присоединиться к группировке Абси.

– Когда я увидел, что они делали в Ираке, эту несправедливую войну, эти гонения на мусульман, я просто больше не мог молчать и стоять в стороне, – сказал аль-Хассан.

Под «они» он имел в виду Соединенные Штаты, а в Иране – еще и шиитских боевиков.

Аль-Хассан рассказал мне о своем последнем проекте – онлайн журнале новостей, который был нужен, чтобы вербовать новых рекрутов. Он был дальновиден. Абу и другие члены организации Абси понимали важность сетевых средств массовой информации задолго до того, как появился «Инспайр» и другие сетевые журналы джихадистов, которые существуют сегодня. Аль-Хассан чувствовал, что обычные средства массовой информации не дают правильного изображения таких группировок, как организация Абси. Он хотел, чтобы у моджахедов была своя собственная платформа, где они могут напрямую говорить с любым, кто захочет слушать.

Прошел час. Я спрашивала себя, не собирается ли Абси отменить встречу. В комнате были вооруженные мужчины, но на этот раз они не целились в меня. Я начала чувствовать себя более непринужденно, возможно, из-за того, что аль-Хассан говорил так открыто. Он сказал, что был на моей стороне, а заместитель Абси отговаривал шейха от разговора со мной, но сам Абси хотел дать интервью.

Когда шейх наконец пришел, мужчины в комнате снова встали, чтобы поприветствовать его. Абси согласился записывать беседу на диктофон и сказал, что я могу использовать и то, что он говорил во время нашей предыдущей встречи.

Мне было интересно, почему Абси покинул более светскую организацию Арафата и перешел к исламистскому подходу. Пару секунд он подумал над этим вопросом. «Многие годы моей главной целью было освобождение Палестины, и это по-прежнему остается одной из моих главных целей. Но многие из тех, кто болтал о борьбе, оказались купленными и слабыми, так же как и многие лидеры в нашем регионе».

Это была достаточно распространенная жалоба даже среди боевиков и исламистов, но я задалась вопросом: не стояло ли за ней чего-то большего? Не заменила ли «Аль-Каида» и ее идеология светские группировки в регионе, где традиционно кипел палестинский котел? Тогда как группировка Арафата была привязана к одному месту, пусть даже и при широкой поддержке арабского мира, движение, к которому примкнул Абси, было на самом деле всемирным и по составу своих членов, и по их далеко идущим целям. Прибавив к борьбе за освобождение Палестины религиозную мотивацию, организации Абси и других подобных ему лидеров в конце концов стали отделениями «Аль-Каиды», в то же время связав борьбу за свободу Палестины с более распространенной и грозной идеологией. Заместитель, кажется, несколько разозлился из-за моего вопроса, но сам Абси подтвердил мои подозрения, сказав, что он сделает все, что в его силах, чтобы «освободить Палестину» и вернуть себе свою родную землю, чтобы он мог передать ее детям и внукам.

– Только халифат может защитить интересы мусульман, – повторил он.

Это было ошеломляющее заявление, и оно показало, что идея об исламском государстве нового типа на Ближнем Востоке возникла задолго до появления ИГИЛ. На самом деле эта мысль многие годы зрела в умах боевиков, сражавшихся вначале в Афганистане, а потом – в Ираке и других местах. Такие люди, как Абси, теперь несли этот факел в новые сообщества, создавая прилив свежего кислорода, чтобы поддерживать пламя.

– Но после всех этих десятилетий войны не будет ли лучше заключить мир с Израилем? – спросила я. – Не станет ли лучшим тот вариант, начало которому положили Рабин и Арафат?

Я имела в виду «Соглашение в Осло», которое в 1993 году подписали Ясир Арафат и израильский премьер-министр Ицхак Рабин. В нем было намечено некое продвижение к миру между двумя странами, хотя мирный договор так и не был ими заключен.

Я почувствовала, как в комнате растет напряжение.

– И его собственные люди убили Рабина за этот договор, – ответил Абси. – Они не хотят мира, а мы больше не хотим быть жертвами. Арабские лидеры и правители тоже виноваты в том, что происходит с нашими народами. Именно поэтому нам нужен халифат.

Абси считал, что Америка в особенности заслуживает наказания за вмешательство в исламский мир. «Единственный способ добиться соблюдения наших прав – это взять их силой, – сказал он. – Именно так Америка ведет дела. Когда американцы почувствуют, что их жизням и их экономике что-то угрожает, они поймут, что должны оставить нас в покое».

Абси сказал, что разделяет фундаменталистское истолкование «Аль-Каидой» мировой политики. Он считал, что действия Америки и ее союзников в Ираке – это преступление и что мусульмане должны подняться во всемирном джихаде против западных «крестоносцев», объявивших войну исламу. Он с восхищением говорил о бен Ладене, а образцом для подражания явно считал Заркави.

Абси считал, что убивать американских солдат уже явно было недостаточно для того, чтобы заставить американцев убраться из Ирака. Но что он имел в виду под этой фразой, было не совсем понятно. Он отказался определить свои цели. Сказал только, что его группа готовит боевиков, чтобы воевать с израильтянами и так называемыми крестоносцами.

«У нас есть законное право делать все это, потому что не Америка ли пришла на нашу землю, чтобы убивать детей и других ни в чем неповинных людей? – сказал он. – Мы в своем праве нападать на них в их домах, точно так же, как они напали на нас в наших. Мы не боимся того, что нас называют террористами. Но я хочу спросить, почему тот, кто взорвал килограмм взрывчатки [на Западе] – террорист, а тот, кто обрушивает тонны взрывчатки на арабские и исламские города, – нет?

За месяц до нашего разговора в двух пригородных автобусах в Ливане были взорваны бомбы, в результате чего погибли два человека и были ранены более двадцати. Ливанские власти заявили, что в связи с этими терактами они арестовали четырех человек, принадлежащих к «Фатх-аль-Ислам». Но Абси отрицал участие его группировки в этом деле. Он сказал, что не планировал никаких нападений в Ливане, где палестинские лагеря беженцев дают прекрасные возможности для роста его организации.

– Когда сегодняшняя молодежь видит, что творится в Палестине и Ираке, это заставляет ее вставать на путь джихада, – сказал Абси. – Сейчас эти люди начинают следовать правильным путем.

– Но разве убийства невинных, женщин, детей и стариков не запрещены? – спросила я.

– Изначально убийства невинных и детей запрещались, – ответил он. – Тем не менее, бывают ситуации, когда такие убийства допустимы. Одно из этих исключений относится к тем, кто убивает наших женщин и детей.

Он заявил, что в демократических странах, таких как Соединенные Штаты, каждый гражданин отвечает за действия правительства. Люди в этих государствах не могут сказать, что они невиновны в том, что делается от их имени. Абси добавил, что даже на каждом американце, выступающем против войны, лежит какая-то доля вины. Ему будет очень жалко смотреть, как убивают этих людей, но он считает, что теракты на территории тех стран, которые присоединились к войне в Ираке, вполне законны.

– Усама бен Ладен создает фетвы, – Абси использовал слово, относящееся к исламскому праву и обозначающее правовое решение, принятое муфтием или религиозным лидером. – Пока его фетвы следуют суннам (второй официальный источник мусульманской религии после Корана), мы будем их выполнять.

Абси признавал, что работал с Заркави, но утверждал, что не имеет никакого отношения к смерти Лоренса Фоли, американского чиновника, застреленного в Иордании. «Не знаю, какова была роль Фоли, но могу сказать, что любой человек, который пришел к нам с военной, политической или секретной целью … является вполне законной мишенью», – сказал он.

– Вы думаете, что у вас здесь найдется достаточно последователей вашей идеи об установлении халифата? – задала я вопрос.

– Это не моя идея, – ответил Абси. – Это новое откровение для всех мусульман в этом регионе. Америка показала нам, что это война против суннитского ислама. Идея [халифата] будет жить и расти, даже если я умру сегодня или завтра.

Когда мы закончили разговор, я попросила показать лагерь. Абси сказал, что его командующий может показать мне кое-что. Это был тот же человек, который нацеливал на меня пистолет во время нашего прошлого разговора. Я вышла с ним на улицу, где двенадцать мужчин, лица которых были замотаны шарфами, нацелили на нас свои автоматы.

– Вот дерьмо! – пробормотала я, ныряя за спину Фахра.

– Это вам не очень поможет, – ответил Фахр. Они с командиром рассмеялись: – Я такой худой, что любая пуля меня облетит и попадет в вас.

– Не волнуйтесь, это всего лишь тренировка, – сказал командир. – Автоматы не заряжены.

Кто-то отдал приказ, и двенадцать мужчин развернулись и бросились в другом направлении.

– Аллах Акбар! – прокричали они, начав палить из своих автоматов в стену.

– Значит, в автоматах нет пуль? – спросила я командира.

– Ну, наверное, это продвинутый класс, – рассмеялся он.

Командир рассказал мне, что у них есть запас взрывчатки, ракет и даже зенитная пушка. Нас с Фахром проводили до ворот, через которые мы вошли. Около них стояла группа боевиков, в том числе и те, кто присутствовал на интервью. Я услышала детские голоса.

Около мужчин бегали четверо мальчиков с пластиковыми пистолетами. Им было на вид лет по пять-шесть. Мужчина, который делал заметки во время моих встреч с Абси, остановил одного из мальчиков.

– Как у тебя дела? – спросил он.

– Мы были в лагере, папа, и я видел настоящий пистолет! – воскликнул мальчик. – А потом я играл в джихад и убил куфара.

Он использовал арабское слово, обозначающее «неверный».

Мужчина рассмеялся:

– Ты убил куфара?

– Да, папа, вот этим пистолетом!

Мужчина поцеловал его в лоб.

– Я очень горжусь тобой, сынок!

Меня словно ножом ударили. В машине Фахра я надела темные очки и почти всю дорогу до Бейрута молчала. «Все это не кончилось после смерти Заркави, – позже сказала я Майклу, – и не кончится после смерти Абси».

После того как мы с Майклом просмотрели мои записи и расшифровали интервью, я поднялась к себе в комнату. Я сняла одежду и встала под душ, чтобы смыть с себя дорожную пыль. Но вспомнив, как маленький мальчик разговаривал со своим отцом, я согнулась под горячими струями и зарыдала.