Глава десятая

Они сказали, что приедут рано, но слово «рано», я полагаю, каждый понимает по-своему. Я готова и вся на нервах к половине седьмого. Небо серебрится, во рту сухо, глаза осоловелые от выпитого вчера вина… Но старомодный жилой фургон показывается на подъездной дороге только после полудня. К этому времени я уже выработала краткосрочную стратегию. Она не слишком хорошо продумана, но это все, что я смогла изобрести. Я буду прятать Хедер до тех пор, пока не смогу найти новое место для жизни.

Я провела утро, обследуя цокольный этаж и взвешивая все возможности. Тут много комнат, но нет никакой гарантии, что сюда не сунутся эти женщины. Я спускаюсь в подвал, однако отказываюсь от идеи поселить там Хедер. Это будет слишком похоже на тюрьму или на мрачный роман ужасов. Ребенок в подвале – изуверство. Кроме того, компания, кажется, рассматривает его как свое пространство. Похоже, единственный реалистичный вариант – держать Хедер в нашей комнате. Она большая, здесь много места для игр, и в ней есть окно, выходящее в сад, из которого можно спрыгнуть на ближайшую цветочную клумбу. Вчера Хедер с легкостью это проделала, но я могу подставить ящик, чтобы ей было еще легче выбраться из комнаты.

Я соорудила ступеньку из старого ящика, а потом усадила Хедер для объяснения.

– Детка, дамы, которые были здесь вчера, вернутся и останутся. Они не хотят нам зла, но я не хочу, чтобы они тебя видели, потому что не сказала, что мы с тобой будем жить здесь вместе. Я собираюсь найти для нас новое место. Через несколько дней мы поедем в какое-нибудь хорошее место, где будем жить вдвоем, ты да я. Но пока мне нужно, чтобы ты оставалась здесь или в берлоге. Хорошо?

Я думала, что она задаст мне много вопросов, но она принимает все сказанное без возражений.

– Я не буду выходить, мамочка, – говорит она.

Я показываю, как она может выйти в сад:

– Ты можешь добраться до своего лаврового дерева, если скроешься за живой изгородью и пойдешь вдоль нее.

Она выглядывает в окно и кивает. Кажется, она довольна.

– Мне очень жаль, милая. Это будет недолго. Может быть, эти дамы уедут и мы сможем вернуться к нормальной жизни.

Тут я понимаю, что и в самом деле так считаю. Уверена, что одного-двух дней в этом доме лощеным амазонкам будет достаточно. Какие здесь развлечения? Как они будут коротать свой досуг? Не могу себе представить, чтобы они остались. На всякий случай я отправляю Элисон электронное письмо, в котором спрашиваю, как долго они будут тут жить. Ответа еще нет.

– Все в порядке, мамочка, – улыбаясь, говорит Хедер. – Мадам составит мне компанию.

Я вспоминаю прошлый вечер и те слова утешения, которые Хедер передала мне от имени Мадам. Имя этого странного вымышленного существа по-прежнему вызывает у меня ужас, однако слова утешения сделали свое дело и придали мне сил. Это смешно. Мадам не существует. Невозможно, чтобы плод воображения шестилетней девочки предугадывал будущее. И все же… я обнадежена.

– Отлично, – говорю я, держа ее за руку. – Ты поиграешь с Мадам. Это хорошо. И помни, я тебя люблю.

Женщины выбираются из фургона. Они выглядят так же, как вчера, но каждая тащит большую сумку, и я вижу, что фургон битком набит всякими вещами.

– Привет! – кричу я, стоя на ступеньке парадного входа и заслоняя глаза от солнца. Сегодня день куда теплее и ярче, и воздух пахнет так, словно жизнь возвращается.

Агнес бурчит приветствие, но ей, кажется, невтерпеж начать.

– Привет! – кричит София. Ее длинные волосы стянуты сзади в хвост, и она, одетая в джинсы и мешковатый свитер, готова приступить к работе. Агнес уже открывает заднюю дверь фургона.

– Вам нужна помощь? – спрашиваю я, любопытствуя по поводу того, что находится у них в фургоне.

София улыбается, будто готова с благодарностью принять предложение, однако Агнес быстро говорит:

– Нет, спасибо. Мы сами справимся. Вот против кофе мы бы не возражали.

– Хорошо.

Я иду назад в дом, чтобы заняться кофе. Я собираюсь пристально наблюдать и как можно больше узнать о том, что они здесь делают. Они идут наверх, возвращаются через несколько минут, одетые в белые комбинезоны, и начинают перетаскивать вещи из фургона. Я вручаю им кружки с кофе и иду рисовать в комнату с эркерами, а заодно наблюдать, что происходит. Они вытаскивают ящики, ведра и принадлежности для уборки, промышленного вида пылесос, чемоданы и сумки. Они тащат наверх матрас, который выглядит двуспальным. Удивительно, как им удалось запихнуть так много вещей в этот фургон, – просто чудо рационального планирования. Разгрузка занимает больше часа.

Я бездумно малюю, пока они совершают бесконечные походы туда и назад. Под моей кистью начинает вырисовываться картина, но я этого даже не замечаю. Я полностью сосредоточена на этих женщинах. Когда фургон пустеет, они на какое-то время исчезают, и из-за закрытой двери не доносится ни звука. Я как раз подумываю о том, чтобы приготовить себе чашку чая и накормить Хедер ужином, когда они появляются, уже без комбинезонов, спускаются по лестнице, забираются в фургон и без каких-либо объяснений уезжают. В ту же минуту я бегу к лестнице и поднимаюсь на второй этаж. Я сильно нервничаю. В главном коридоре прямо за дверью аккуратно сложены какие-то вещи, но их не так много. Двигаясь быстро, но осторожно, будто они все еще могут меня услышать, я наугад открываю несколько дверей. Большинство комнат нетронуто, но в одной из больших комнат – все для уборки, и они уже начали наводить здесь порядок. Потом я открываю еще одну дверь, за которой вижу аккуратно сложенный багаж. Однако то, что я ищу, находится в роскошной спальне с кроватью под балдахином. Комната тщательно убрана, и на кроватной раме лежит новый матрас. На нем пуховое одеяло в белом пододеяльнике и куча манящих белоснежных подушек. Я чувствую желание зарыться в это одеяло, закрыть глаза и заснуть. Однако вместо этого я обвожу взглядом комнату – у стены стоят чемоданы – и выхожу, закрывая за собой дверь.

Они пара?

Мне не приходило на ум, что такое возможно, но почему бы и нет. Кровать только одна.

Это делает их немного более человечными. До сих пор я рассматривала их как агентов Элисон, шпионок, посланных, чтобы следить за мной. Но если это пара, тогда дело, наверное, не во мне. Может быть, они ищут совместных приключений и Агнес раздражительна, потому что вчера поссорилась с Софией, а София пытается это загладить и…

Мне становится немного легче. Однако я не хочу быть пойманной на шпионстве. Я сбегаю по лестнице к Хедер, чтобы сказать, что она, если хочет, может на какое-то время выйти.

Женщины возвращаются поздно, когда Хедер уже в постели, а я читаю в гостиной. Я выхожу, чтобы поприветствовать их, однако они сразу поднимаются по лестнице и желают мне спокойной ночи. По пути в гостиную я воображаю их в той комнате, как они раздеваются и вместе ложатся в кровать. На минуту я успокаиваюсь. Я больше не одна в этом огромном доме. Но спокойствие уступает место ледяному страху.

Я больше не одна.

Позже я лежу в кровати без сна и смотрю в темноту. Спящая Хедер нежно дышит рядом. Куда мне идти и что делать? Мысль о необходимости покинуть этот дом ужасает. Я чувствую себя так, словно теперь являюсь его частью. Я отдаю себе отчет в том, что не покидала дом с тех пор, как мы приехали. Я пользовалась продуктами из морозильника в подвале.

Знают ли Агнес и София об этих продуктах? Возможно, они собираются ими воспользоваться. Я должна возместить съеденное.

Эта мысль внушает мне страх. До сих пор я убеждала себя, что в любое время могу съездить в близлежащий город, в магазины, и сделать все, что надо. Теперь, когда я лежу без сна с колотящимся в груди сердцем, я знаю, что боюсь любого места, кроме этого. Мой мир съежился до размеров этого дома. Я не проверяла электронную почту. Я не связывалась с Каз. Я не слушала последних известий и не бродила по Интернету в поисках информации об охоте за мной. Я не хочу знать. Я хочу запереть себя здесь на сколько смогу, пока меня силой не вытащат из этого дома, брыкающуюся и вопящую.

Внезапно на меня накатывает волна спокойствия. Может быть, я смотрю на все это неправильно. Может быть, появление здесь этих девушек – подарок для меня. Они не интересуются какой-то теткой в бегах. Они меня едва замечают. Возможно, они могут мне помочь… В конце концов, они могут приезжать и уезжать по своему усмотрению. Им не приходится заботиться о том, чтобы их не увидели. Наверняка сегодня вечером они ездили пообедать. Я представляю, как они сидят в ресторане, не обращая внимания на взгляды, которые привлекают. Две красотки. Им безразлично, что думают о них люди вокруг.

Если мы должны оставаться здесь еще какое-то время, по крайней мере, мне не придется выходить.

Успокоенная этой мыслью, я засыпаю.

На следующий день сверху не доносится ни звука. Мне любопытно, что они делают и появятся ли внизу вообще. Все утро Хедер играет в гостиной, и я разрешаю ей выйти в сад, зная, что она скрыта от взгляда непомерно разросшимися кустами.

– Это игра, – говорю я ей. – Можешь оставаться в саду, пока тебя не будет видно. Хорошо? Женщины со второго этажа не должны тебя видеть.

– Не беспокойся, мамочка, они меня не увидят.

– Умничка.

Я готовлю ланч – размороженную курицу из подвального холодильника, – когда слышу на лестнице шаги. Я выхожу, вытирая руки о полотенце, и вижу, как они спускаются по лестнице. Я ошеломлена их видом: на обеих длинные белые платья, застегнутые спереди на пуговицы, ряд которых идет от подола до выреза горловины. Рукава колоколом, длинные. У Софии длинные струящиеся волосы, и она выглядит так, будто сошла с полотна художника-прерафаэлита. Агнес со своей короткой стрижкой выглядит более современно, но эффект поразительный. Я думаю, не ночные ли на них рубашки, но нет, платья выглядят слишком формально. Они кивают мне, стоящей с открытым ртом, и направляются прямиком к парадной двери.

Я успеваю обрести голос до того, как они выходят:

– Куда это вы?

Агнес поворачивается ко мне, держа руку на дверном засове:

– В церковь. Сегодня воскресенье.

– Правда? – Я нервно смеюсь. – Я… я забыла о днях недели. В церковь? В какую церковь? – Я ни разу не слышала колокольного звона.

– В церковь, которая здесь. На этой территории. – Она поворачивается спиной, ей не терпится отправиться в путь.

– Мы ненадолго, – с улыбкой говорит София.

Затем они уходят. Без пальто. Я подхожу к двери и смотрю, как они движутся мимо кустов рододендрона по направлению к коттеджу Мэтти и Сисси. Похоже, они точно знают, куда идти. Но церковь? На территории этой усадьбы? Я бы видела людей, приходящих на службу, если церковь так близко. Я ничего не понимаю.

Она точно не рядом с садом и берлогой Хедер. Я не собираюсь следовать за ними. Вместо этого я иду к планшету и подсоединяюсь к Интернету. В поле поиска я ввожу «церковь у Райского Дома». Однако сочетание слов «церковь» и «райский» дает много тысяч результатов, и мне никогда не просеять их, чтобы найти нужные данные, хотя я провожу немало времени, просматривая ссылки. Затем, под влиянием импульса, я открываю сайт компании и щелкаю на информации о доме, той самой, которую читала перед подачей заявки. Тут есть вкладка с историей дома, я открываю ее и снова читаю.

«Райский Дом» – величественное старое здание, которое построил в 1860-х Томас Мактэвиш, ученик Уильяма Баттерфилда, неоготическое влияние которого просматривается в искусной орнаментальной кирпичной кладке, конструктивном решении дымовых труб и использовании трилистников для украшения верхних окон. Оно было построено для богатой семьи Эванс, сколотившей состояние на производстве сукна, и потомки этой семьи владели домом вплоть до двадцать первого века. У дома богатая и яркая история. Он был приобретен компанией АРК в рамках текущего проекта развития недвижимости.

Больше о прошлом дома ничего нет, как нет и упоминаний о церкви. Хотела бы я знать, о какой богатой истории идет речь и почему на сайте компании нет деталей.

Я снова ищу «Райский Дом», но ничего из появившегося на экране не представляет интереса. Я не могу найти его даже на сайтах, посвященных культурному наследию, где перечислены памятники архитектуры, что кажется странным, поскольку дом явно представляет собой некоторую архитектурную ценность.

А может, мне не нужен Интернет? Мэтти и Сисси живут в двух шагах и должны знать о доме все. Они говорили, что жили здесь, что здесь жила их семья. Они должны быть частью семьи Эванс.

Я воскрешаю в памяти образы пожилых сестер. Они не выглядят наследницами состояния, сделанного на сукне. Однако оно, вероятно, давно растаяло. С другой стороны, если они продали этот дом, то должны иметь какие-то деньги, на которые и живут. Для них это хорошо.

Я смутно радуюсь тому, что Интернет не смог дать мне нужную информацию, а старушки, живущие неподалеку, возможно, смогут. Есть что-то успокоительное в том, что техника небезупречна. Все-таки мы еще не вполне готовы к тому, что человеческие сердца и умы останутся не у дел.

Я пойду к ним и спрошу о церкви.

Проходит больше двух часов, прежде чем Агнес и София возвращаются. Я убираю посуду после ланча, когда слышу стук парадной двери. Мне хочется пойти и расспросить их, но мне не по нраву походить на любопытную соседку, выскакивающую каждый раз, когда они проходят мимо. Я до сих пор не могу поверить, что они останутся здесь надолго. У меня сильное предчувствие, что завтра они уедут, по крайней мере, на время. Тем не менее я не могу удержаться, тихонько выхожу в коридор и слушаю, как они пересекают вестибюль и поднимаются по лестнице. Они идут медленно, как будто устали. Потом я слышу скрип дверных петель. А потом София своим далеко разносящимся звучным голосом с интонацией, присущей высшим слоям общества, говорит:

– Все будет хорошо, когда здесь появится Возлюбленный.

Затем обе исчезают за дверью, которая отсекает любые звуки так эффективно, что это похоже на внезапно выключенное радио.