* * *
До Лавры добирались почти в полной тишине, особо не разговаривая. Алексей зло сжал зубы и, играя желваками на скулах, молча вел машину. Костяшки пальцев на руле побелели от напряжения. Олег и Сашка тоже молчали. Говорить не хотелось.
Больше на всем пути к Лавре происшествий не было, если не считать патрулей ГАИ: один у Королева, другой у Воздвиженского. Как стервятники, они, было, ринулись останавливать машину, решив, что красный «Ниссан» может стать источником добычи в виде пресловутых денежных знаков, вокруг которых крутились все мысли экипажей патрульных машин. Но Алексей, не останавливая машину, выставлял в их сторону руку с затейливо сложенными пальцами и как будто стряхивал с нее воду, после чего особо ретивые блюстители порядка мигом находили другую жертву, решив, что пижонски размалеванный «Ниссан» не стоит даже отмашки полосатым жезлом.
– Елы-палы, Леха, с тобой как с мигалкой ехать, – попытался нарушить молчание Олег. – Ни одна собака не остановит. Я вот только не пойму, почему те менты вчера тебя остановили? Ты ж мог…
– Мог, Олежек, мог, – охотно отозвался Алексей. Молчать, видно, не было сил. Надо было говорить. Все равно о чем. – Вот только сил у меня не оставалось на что-то серьезное. Так, морок на купюру наложить, а глаза отвести я б и кошке не смог. Да, кстати, и не отведешь ей глаза. Странные создания кошки. Как бы между двух миров живут. Всех видят, все понимают. Да, если увидите кошку, пока меня не будет рядом, которая без причины встревожена, имейте в виду, по ту сторону, за чертой, разделяющей миры, что-то нехорошее происходит. И даже, быть может, опасное для вас. Так что советую сразу переместиться в другое место. Другой этаж, другая комната… куда угодно, – это наставление Алексей дал своим пассажирам уже на подъезде к Посаду.
По тихим улочкам засыпанным желтыми листьями, маленького городка, так разительно отличавшегося от шумной и бестолковой столицы, машина прошуршала по направлению к Лавре. Нестись на бешеной скорости, распугивая случайных прохожих, не хотелось, и потому Алексей вел машину на скорости не более разрешенных сорока километров в час. Старинные постройки, помнившие еще Пушкина и Достоевского, равнодушно провожали заморское авто пустыми глазницами окон. Суете и спешке тут не было места. Даже яркая кричащая раскраска внедорожника казалась неуместной на фоне окутанных багрянцем и золотом деревьев, посеревших от старости стен и рытвин на дорогах, правда, не мощенных, а асфальтовых.
Неспешно выкатив на площадь перед монастырем, авто затряслось по старинной брусчатке, которой был вымощен подъезд к обители не как дань моде, но как напоминание о тех днях, когда асфальта не было вообще, а по брусчатке весело цокали копытами лошади, запряженные в кареты, розвальни, экипажи. Даже Алексею на миг захотелось сидеть не за рулем авто в уютном салоне, а молодцевато уперев руку в бок и перекинув через плечо отороченный каракулем ментик, лихо прогарцевать на горячем текинце, приводя в трепет барышень и вызывая неодобрительные взгляды у их почтенных мамаш и нянек.
Алексей остановил машину, заглушил двигатель и вышел из авто со словами:
– Приехали, господа. Вытаскиваем вещички и топаем за мной. Пока я буду говорить с настоятелем – молчать. А то еще испортите все. Я сам договорюсь.
– Что испортим-то? – недовольный бас Олега заставил его обернуться.
– Да, собственно, испортить можно, что угодно. Настоятель тут старик с характером. Я его давно знаю, вот и попробую договориться. Так что уж сделайте одолжение.
– Ладно, будем молчать. Так ведь, Сашка?
– Ага, помолчим. Я тут, кстати, ни разу не был. Я по сторонам поглазею. Но обещаю молчать. Как рыба. – Референт, и, по совместительству, сын друга бывшего бандита, вытаскивал сумку из багажника. Олег стоял и смотрел на золоченые купола, как будто вспоминая что-то.
– Знаешь, Леха, я ведь тут жил. Полгода. После того, как… – его голос дрогнул, – ну, ты понял. Тяжко было. Я даже застрелиться хотел, но люди добрые не дали. А тут пожил и понял, что есть люди, которым еще хуже и гаже, чем мне. Даже если учесть, что я потерял близких людей. Тут вообще попрятались те, кто боится мира. Боится и не любит его. Как старая дева ненавидит молодого водопроводчика. Я тогда решил, что тут живут одни трусы, которые опасаются трудностей. Вот и не остался, хоть и была поначалу мыслишка посвятить жизнь служению богу и все такое. Решил, что жить надо полной жизнью. Нести крест, быть изгоем или, наоборот, звездой тусовки – не важно. Главное, не прятаться от жизни и ее испытаний в четырех стенах, оправдывая себя служением высшим силам. Надо жить и помогать людям. Как только можно. А придет время помирать – там уже и сам поймешь, достойно прожил или нет. Ведь ни один старец тебе этого не подскажет, как жить правильно, самому надо разобраться. Так ведь, Леха?
Алексей достал свой пояс с кармашками, надел его. По привычке подпрыгнул – не звенит и не стучит. Потом достал из бардачка «глок» и сунул его в кобуру. Достал второй и запихал за пояс сзади. И только потом ответил, застегивая куртку:
– В общем, да. Не стоит ждать подсказки от высших сил. Только твое дело, Аллигатор, как ты пройдешь свой жизненный путь. Начало и конец у него для всех одинаковы. А вот на самой дорожке масса развилок. Каждому – свой поворот. Надо только не ошибиться и выбрать верный. Я вижу, ты выбрал правильно, или, по крайней мере, руководствуясь теми искрами добра, что есть в душе каждого. То-то я так удивился, когда ты мне начал про законность, белую зарплату и человеческое отношение к персоналу толковать. На тебя это было не похоже. На прежнего тебя, такого, каким я знал тебя в молодости. Но это очень хорошо, что пройдя через тяжкие испытания, ты не озлобился, а стал таким, как есть. Молодчага, Олежек. Я не жалею, что приехал к тебе за помощью. И теперь точно знаю – ты не мог меня так подставить, хотя поначалу я и сомневался в твоей честности.
– Знал бы ты, через что я прошел, Леха. Я сам в людях знаешь сколько сомневался? Человек человеку волк, а с волками жить… сам понимаешь. А сейчас… Я рад, братан, что мы снова вместе. Как раньше. Жаль только обстоятельства не радужные.
Под ногами хрустел гравий, покрывавший дорожку к воротам обители. Навстречу шли люди. Разные. Мужчины и женщины, молодые и старые, бедные и зажиточные. Но все несли на себе печать прикосновения к сокровенному, к чуду. Храм, в котором хранились мощи преподобного Отца Сергия, давал всем страждущим такую возможность.
Говорят, в самом храме, как реликвия, стояли кованные железные ворота с дырой посередине. Рассказывали, что когда войска Наполеона стояли под Москвой, артиллерия Бонапарта упражнялась в стрельбе, используя старинный храм в качестве пристрелочного ориентира. Ядра не могли причинить вреда толстенным стенам, но одно из них проломило кованые ворота и, влетев в храм, заполненный спасающимися от канонады обывателями, не взорвалось, что тут же было объявлено чудом. Алексей полагал, что это была случайность – просто выпал фитиль, не более чем совпадение, удачное для прячущихся в храме. Сам-то он знал, что надо было не прятаться, дожидаясь смерти или чудесного спасения, а браться за топоры и вилы и бить французишек что есть мочи. Как известно, боги помогают тем, кто сам не дурак за себя постоять. Однако стоило признать, что каждый волен «выбирать по себе женщину, религию и дорогу». Его собственная вера в тех, чьи имена нынче сохранились лишь на древних скрижалях да в памяти профессоров с кафедры истории, казалась адептам господствующей веры настолько же смешной и неправильной, насколько Алексей сам считал курьезным поклоняться тому, кто дал себя убить, не оказав яростного сопротивления, как подобало мужу. Но, кому бы ни возносили молитвы и проклятия те и другие, Враг у них был общий. Хоть и менял имена с течением времени. И боролись с ним каждый по-своему.
Сейчас Алексею предстояло вверить своих спутников заботам такого же, как и он сам. Но не Охотника, а Целителя. Этот человек был единственным посвященным в те же тайны. Единственным, о ком он знал. Бесспорно, в такой огромной стране их должно быть немало. Знать друг о друге им не полагалось, а об этом Целителе Алексей узнал в ту пору, когда только примерял на себя роль Охотника и сам был добычей. Узнал от того инока, что отдал ему свою силу в борьбе с Собирателем. Монах, верно, расплачивался за свою слабость посмертно, но Алексей был искренне ему благодарен за его поступок. Умирающий служитель белого Бога открыл новообращенному Охотнику, где искать подобного, пусть и не во всем, ему. И сейчас они должны были встретиться вновь.
«Сказать по правде, – думал Алексей, топая по дорожкам обители, но не забывая при этом контролировать следящий контур, – „прошлая встреча с Целителем закончилась не очень тепло“. Для него оставалось загадкой, как можно так фанатично пытаться убедить человека в том, что истинное имя силы, простирающей длань над всеми людьми, таково, как записано именно в этих, „вот, посмотри сам, язычник“, книгах. Как можно не понимать, что высшей силе нет разницы, как ее называют подопечные. Важна сама вера. Те же, кого именуют Богами, всего лишь посланцы этой силы. А имя ей Мать-Земля, Природа, Гайя. Все же те, кого принято считать всемогущими богами, лишь проводники ее воли, иначе зачем им прибегать к помощи опекаемых? Сам он общался с Матерью Живой посредством Сварожичей, ее детей от отца Рода. Целитель, к которому вела их гравиевая дорожка, предпочитал называть своего посредника древним иудейским именем. Хотя и не было в том большой разницы. И зачем убеждать его в том, что нет Земли и сущего на ней? Не понятно.
Мысли ретивыми альвами путались в голове. Вот интересно, как встретит его отец Леонид? Опять будет гневно клеймить еретиком или благословит, как смиренный служитель своего Господа, проливая елей отпущения на израненную грехами душу. Сам Целитель, по собственному мнению, был безгрешен и непорочен. А то, что в миру был тем еще бабником, да и сейчас был горазд огладить взглядом ладную послушницу или прихожанку – не в счет, ведь согласно последним исследованиям историков даже у Иисуса с Марией Магдалиной были дети, так почему бы и нет? А то, что инок любил вкусно покушать, теша плоть, так это вовсе и не грешно, ведь в пост он скоромного не вкушал, а пиво и вовсе считал самым что ни есть монашеским питьем и поглощать его готов был ведрами, правда, когда бывал вдали от своего непосредственного начальства – отца настоятеля. О том, что гораздо более высокое начальство пристально следит за каждым шагом чада и слуги своего, монах не задумывался. Однако все это ни в коей мере не мешало ему быть хорошим человеком и достаточно толковым священником, что в сочетании и делало его просто великолепным Целителем. Паства же считала его замечательным батюшкой и к тому же почитала за провидца, что было чистой правдой. Зрить будущее у Леонида получалось очень неплохо. Алексей даже завидовал этому дару. Но, с другой стороны, в бою этот дар не был так уж полезен, как способность, к примеру, замедлить ход времени и ускользнуть за грань человеческого мира, коими Алексей владел замечательно.
Правда, ходить по миру тонких духов ему не нравилось. Там было холодно, все время сыро, как будто в приморском городе поздней осенью. И еще запах – странный настолько, что Алексей не мог его охарактеризовать, как не пытался. Необычная смесь аромата цветущей акации, запаха любимой женщины и острой вони чего-то химического. Это просто был запах не его мира, хотя для жителей мира потустороннего воздух его собственного мира был отнюдь не ароматом амброзии.
Алексей собирался всеми средствами избежать религиозного спора со священником. Переубеждать его у Алексея не было никакого желания. Ни в прошлые разы, ни сейчас. Он хорошо помнил, как вспыхивал праведным гневом чернец при всякой попытке указать на его, отца Леонида, заблуждения…
Поднявшись на второй этаж учебного корпуса, а потом спустившись по узким извилистым лестницам на цокольный этаж, троица прошла по мрачному коридору со сводчатыми потолками и вышла в просторный холл жилого корпуса. Насколько Алексей был в курсе, в цокольном этаже здания жили семинаристы первого года, на втором, соответственно, второго. Третий же этаж занимали академисты и отцы-наставники. Одним из наставников, к его чести, любимым семинаристами, и был отец Леонид. Алексей отчего-то на ходу передумал идти к настоятелю и решил направиться сразу к Целителю. Деревянная лестница, недавно отремонтированная и еще даже не испоганенная покраской, вывела их на третий этаж, который разительно отличался от этажа цокольного. Для чего надо было так унижать будущих священников, селя их в полутемные катакомбы, было еще одной загадкой, предположительный ответ на которую витал в мыслях Алексея, но так и не оформился окончательно. „И тут дедовщина“, – думалось порой Фатееву.
В дверь стучать не пришлось, провидец уже ждал их, и едва Алексей с товарищами подошел к двери в его так называемую келью, она распахнулась, и отец Леонид предстал перед гостями. Невысокого роста мужчина, тонкий в кости, с длинными волосами, собранными в пучок, и редкой бородкой. Обильные возлияния и регулярное нарушение заповеди „не чревоугодничай“ никак не отражались на фигуре отца Леонида, чему Алексей не уставал удивляться и даже потихоньку завидовать. Если бы он сам в таких объемах поглощал пиво и разнообразные к нему заедки, любимой из которых у монаха являлись креветки, то через пару недель ощутимо прибавил бы в весе. А через месяц и вовсе стал бы пыхтеть при подъеме на пятый этаж. Приходилось поддерживать себя в форме, изнуряя тело упражнениями в тренажерном зале три раза в неделю и ежедневными утренними пробежками.
Отец Леонид хитро прищурился, от чего стал похож на вождя мирового пролетариата, для конспирации отрастившего волосы и напялившего подрясник. Священник скрипучим голосом поприветствовал всю троицу:
– Ну-с, язычник, за чем пожаловал в обитель Господа? Умы его служителей смущать будешь или помощь нужна? – Глаза монаха улыбались по-доброму.
Алексей не сомневался, что отец Леонид знает, за чем пожаловали нежданные гости, но все же счел нужным ответить.
– Да, батюшка, за помощью. Только не фыркай, отче, не мне помощь нужна. Им. – Алексей мотнул головой в сторону своих спутников. – Они православные, так что помочь им твой дог. Для себя я не ищу у тебя поддержки. Не в этот раз. Но скоро она мне понадобиться, и ты, надеюсь, не откажешь?
– Не откажу, язычник, Господь заповедовал нам спасать даже души заблудших во тьме ереси. Давайте уж, проходите в келью. Не через порог же беседовать. Рассказывайте, что приключилось, и чем смиренный служитель церкви может вам помочь.
Келья не отличалась роскошью, как и положено было жилищу того, кто избрал своей стезей смирение плоти и отказ от мирской суеты. Простая кровать, застеленная ровно и аккуратно, как в армии. Стол. Два стула, лавка у стены. Полки с книгами. И огромный иконостас, практически во всю стену. С него скорбно смотрели на вошедших лики святых подвижников. Взгляд Спасителя с одного из образов, казалось, прожигал насквозь, выворачивал наизнанку душу и, в то же время, умиротворял. „Непонятная смесь ощущений“, – отметил про себя Алексей, не раз бывавший уже в этой келье. Всякий раз ему казалось, что Спас Ярое Око постоянно следит за ним нарисованными глазами, не признавая в нем человека, достойного находиться на святой земле.
Но земля эта святая не только для православных. Давным-давно, во времена далеких предков, здесь располагалось капище Перуна. Из-под корней огромного дуба, многие столетия служившего окрестным народам местом поклонения покровителям, бил родник холодный и чистый, струями своими омывая чашу, в которую складывались корни векового исполина. В дуб были врезаны челюсти кабанов, волков, медведей. Бог воинств и героев находил временное пристанище в кроне дуба, а по особым случаям ствол исполина служил ему лестницей с небесной тверди на твердь земную. Волхвы жгли костры вокруг священного дерева, не давая им погаснуть ни на мгновение. Чуть ниже, по склону холма, раскинулась березовая роща. Светлая и привольная. В Купальские ночи в роще горели костры, но уже посвященные другому богу – молодому Яриле. Парубки с девчатами прыгали через костры, пели песни, водили хороводы и гонялись друг за другом в лунных сумерках рощи. С Купальских вечеров до следующего года на ветвях берез развевались разноцветные ленточки, жертвуемые девушками богу плодородия.
А потом пришли крестители Руси. Огнем и мечем они согнали окрестные племена в новую веру, срубили священный дуб, извели под корень Ярилину рощу. И долго еще ратились брат с братом, выясняя, чья вера праведна: заповедованная пращурами или принесенная византийскими находниками. В конце концов победила вера новая, молодая. А несогласные ушли в дальние лесные заимки, чтобы жить по прародительским заветам и не держать ответа перед князем или жрецами нового бога, именуемыми пастырями и святыми отцами.
Много позже на месте священного дуба и чудной рощи вырос монастырь. Иноки заключили вольно бьющий родник в камень, превратив его в источник со святой водой. Он не возражал, так же, как и сотни лет назад, журчали его струи, даря людям прохладу и свежесть. Правда, теперь разбивались они не о гостеприимную ладонь старого дуба, а о подставленные каменные борта, но святости для таких, как Алексей, не утратили. Частички живой мощи трепетали под камнем, воды родника давали им выход наружу, даруя мир всем верующим. Мир, в котором люди постоянно находили причину для кровопролития. Родник будто пытался объединить непримиримых, указывая на то, что все они – дети одной силы, имя которой – Жизнь.
– Присаживайтесь, гостенечки, – предложил отец Леонид. – Только уж места на всех не хватит, не обессудьте.
– Да чего уж там, батюшка, – пробасил Олег, густо, по-детски покраснев. – Постоим, если что. Мы люди простые.
– Вы уж точно простой, – усмехнулся провидец. – Господин Ефимцев, присаживайтесь. К столу прошу. И вы молодой человек, – обратился он к Сашке. – А этот еретик пусть постоит, – хитро улыбнулся монах и кивнул на Алексея.
Тот ни капли не обиделся, привык за годы к такому общению. При каждом удобном случае монах не упускал возможности попенять Алексею на его неверие.
– Откуда ты знаешь Олега? – задал он вопрос уже в спину монаха с болтающейся по ней жиденькой косичкой.
– Так кто ж его не знает? – Ответствовал инок. – Про него газеты пишут, в новостях рассказывают. Милиция, опять же, разыскивает.
– Как разыскивает?! – вскинулся Олег. – За что?
– Да вот, хотят проверить вашу причастность, господин коммерсант, к трагической гибели некоей особы, неудачно упавшей под колеса поезда нынче утром. И пытаются выяснить, нет ли связи между вами, ее гибелью и гибелью двух доблестных служителей дорожной милиции, ведь у этих трех жертв, как на грех, исчезли головы.
– Вот же бля! Ой, простите, батюшка.
– Бог простит, – ответил отец Леонид. – В следующий раз следи за речью.
– Извините, – убито потупился Олег. И, как школьник, пробормотал: – Я больше не буду.
– То-то же, – назидательно воздел перст монах. – Сквернословие есть грех. Так, Леша?
– Угу, – помычал Алексей, давясь неуместным смехом. Вид притихшего Олега, бандита и крутого бизнесмена, растерявшего враз всю крутость перед тщедушным монахом, был настолько неожиданным, что Алексей не смог удержаться. Собрав волю в кулак, он попытался подавить смех. Правда, не совсем удачно. Пришлось прикрыть рот ладонью и отвернуться к двери, отступив в тень, за предел светового круга, отбрасываемого настольной лампой в зеленом абажуре.
– Можешь даже не рассказывать, язычник, во что ты влип и куда втянул людей. Я и так все знаю. Плохо только, что невинные погибли. А все остальное… Тоже плохо. Но с Собирателем тебе рано или поздно пришлось бы столкнуться. Он не простил тебе своего поражения. И жаждет реванша. Такова уж его природа. Правильно сделал, что привез людей сюда, Алексей, – по имени обратился к Фатееву отец Леонид. – Хоть мы и разной с тобой веры, но делаем одно дело. Я могу тебе помочь. И не только словом, но и делом. Я смогу поддержать тебя в бою. Буду защищать твой разум, чтобы ты не попал под влияние Собирателя. Он очень силен в воздействии на разум, это его особенность, поэтому он особенно опасен. В прошлый раз тебе помог наш брат во Христе. В этот раз я помогу тебе. Так что ступай с Богом, язычник. Да прибудет с тобой милость Всевышнего и Богородицы, – стал выпроваживать Охотника отец Леонид.
– А как же „запретить разум“? – изумился Алексей.
– Обещал и сделаю. Мне для этого ритуалов бесовских творить не надо. И нечего на меня зыркать! Ступай себе, говорю! О людях я позабочусь. Нечего тут тебе, еретику, рассиживаться! Прочь иди!
– И на том спасибо, батюшка, – насмешливо поклонился Алексей, прижав руку у груди. – Олег, вот, возьми. Может пригодиться. Мало ли что. От Охотника не убережет. А от мелочи всякой может помочь…
Он достал из-за ремня пистолет, проверил обойму и передал его другу.
– Как пользоваться, сам знаешь. Пули там серебряные, заговоренные. Так что…
– В обители Господа не место оружию! – проговорил монах, неодобрительно разглядывая черный угловатый пистолет в руках Алексея.
– А… – начал было Олег, но осекся под суровым взглядом монаха.
– Но в этот раз, язычник, я думаю, Господь попустит. Не грех защитить себя и ближнего, если жизни, дару Его, угрожает опасность. Иди уж.
– Да, пойду. Еще до Москвы добираться. – Алексей развернулся и взялся за ручку двери. – Отец Леонид, пригляди, пожалуйста, за этими двумя хорошенько. Не хочу, чтоб из-за меня еще люди гибли. Сделай милость.
– Пригляжу, Алексей, пригляжу. Постой минуту, послушай, что скажу. Тот дом, где ты был. Завтра же, утром, нам с тобой надо там побывать. Те, кто долгие годы копил там злобу, все души невинно убиенных и их убийц – они очень опасны. Ты разбудил эти силы, и теперь стоит поторопиться с их успокоением, долго твои заговоры их не удержат. Один ты не справишься. Я помогу тебе подчистить. Так что завтра на рассвете мы должны быть там.
– Спасибо, отче. Я очень рад, что хочешь помочь. Вот только, как быть с охраной этих людей?
– Переждут завтрашний день в храме. У мощей Преподобного с ними ничего не случится. Там намоленое место. Нечисти туда хода нет. Хоть самому Вельзевулу.
– Лады, так и быть, рискнем. Я буду ждать. – Алексей нажал ручку и вышел.
Обернулся еще раз через плечо, как будто никак не хотел расставаться, и сказал:
– Удачи вам, ребята. Надеюсь, увидимся еще, – и, закрыв дверь, пошел по коридору.
Когда он был уже у лестницы, дверь кельи с треском распахнулась, и в коридор выскочил Олег.
– Леха, ты там поосторожней! Себя побереги! Мне дохлый друг на фиг не нужен! – проорал он, презрев тишину обители. Эхо, будто ужаснувшись святотатству, заметалось по узкому коридору, шарахаясь от стенок.
Алексей остановился и, обернувшись, приложил палец к губам: „Тихо“. Молча кивнул головой и так же молча стал спускаться вниз.