РАЗВОД
Люди читают слова несколько сотен лет, слушают слова тысячи лет и воспринимают образы миллионы лет. Наш вид умеет превосходно работать с образами. Мы можем интерпретировать и понять их смысл в пятьдесят раз быстрее речи, поскольку в этом у нас гораздо больше опыта. Подобно тому, как музыка внедряется в наше бытие в поздний подростковый период, картины раннего детства тоже находят место в нашем сером веществе.
Когда мне было семь лет, мы жили в доме у пляжа в Лагуна-Нигел. Отец приходил домой рано, и мы отправлялись заниматься бодисерфингом и наблюдать за дельфинами и тюленями, плавающими у берега. Когда поднимался шторм, мы отправлялись утром в Ньюпорт-Бич. Стоя в конце пирса, мы вглядывались в даль и предупреждали друг друга, когда миллионы галлонов воды, несущейся к берегу, превращались в полуцилиндр высотой в два с половиной или даже три метра, а затем ждали, как вздрогнет пирс, когда поднимающееся дно моря подбросит огромную волну вверх и она обрушится на поверхность воды.
Весной четыре ночи подряд, от полной до новой луны, моя мама будила меня в полночь, и, вооружившись фонариками, мы шли на пляж наблюдать, как нечто похожее на движущиеся куски металла танцует на мелководье. Грунионы подплывали к берегу.
Мои образы не были похожи на заставку к фильму «Одинокие сердца». Помню, как однажды я увидел по телевизору мужчину в лыжной маске, который, стоя на балконе отеля, прервал потрясающие выступления спортсменов Марка Спитца и Ольги Корбут. Должно быть, мне запомнилось это потому, что каждый раз, когда этот человек появлялся на экране, родители загораживали от меня телевизор — им явно было неловко.
Когда мой отец отправлялся в командировки, мы с мамой ездили с ним в аэропорт округа Ориндж. Это место напоминало ресторан, где люди подъезжали прямо к хвосту самолета. Там был бар и круговой балкон на втором этаже, на него можно было подняться по ступенькам с улицы. Никакой охраны рядом. Отец выводил меня на балкон и закрывал уши, когда двигатели самолета издавали визжащий звук, перед тем как пилот отпускал тормоз. Самолет начинал превращаться из выброшенного на берег тюленя в орла, парящего на высоте тысячи километров.
Отец объяснил мне разницу между самолетами 727 и DC-9 (три реактивных двигателя против двух), а также между DC-10 и L-1011 (в первом случае третий реактивный двигатель как часть фюзеляжа в отличие от размещенного третьего в хвостовой части во втором). Во дворике «ресторана» доминировали два бренда: Air California и Pacific Southwest Airlines. На носу самолетов Pacific были нарисованы смайлики, они улыбались нам через огромные окна.
Мои родители были воплощением американской мечты. Будучи иммигрантами с восьмью классами образования, они оба вложили много труда и таланта в величайшую силу добра за всю историю — экономику США. Мы жили возле пляжа. Однако родители, в основном отец, все испортили. Все изменилось, и вскоре мы разъехались по разным домам, и ни один из них не находился на пляже. Через неделю после развода отец стал забирать меня по пятницам после работы в своем Gran Torino из маминой квартиры в Энсино площадью около 70 квадратных метров. Мне приходилось ждать его на улице, поскольку мама не хотела видеть отца даже в машине: она его ненавидела. Я научился хорошо различать автомобили еще издалека по форме и свечению передних фар. Легче всего было определить автомобили AMC Pacer.
Услышав в воздухе рев, я каждый раз обращаю взгляд в небо, и мне почти всегда удается определить тип самолета и авиакомпанию. Не так давно во время уик-энда в Саут-Бич мои друзья сделали вид, что поражены моей способностью отличить Airbus A380, направлявшийся в Мюнхен (Lufthansa), от самолета, летевшего в Париж (Air France). Смотреть в небеса и каталогизировать воздушное движение — моя привычка. Я определяю объект в небе и вспоминаю времена, когда мы с родителями были семьей и жили у пляжа.
