Глава 9

Анатолий дождался – хлопнула подъездная дверь, и он, ещё не видя вошедшего, шестым чувством понял: Лысый. Да, это был он, приметы совпали, и лысина была налицо.

Мышцы Анатолия напряглись, потом привычно расслабились, Лысый ему был нужен живым, так как именно он изгалялся над Еленой больше всех. Сейчас, за две секунды до встречи, Анатолий подыскивал ему наказание. Зло, копившееся в груди, искало выхода.

– Не дёргайся, тварь, убью!

И столько ненависти прозвучало в голосе Анатолия в этот момент, что Лысый, поначалу потянувшийся рукой за пазуху, передумал и безвольно опустил руки.

– Молодец, понятливый.

– Кто ты? Ты знаешь, что за мной стоит Вадим?

Парень замолчал, видимо, надеясь, что имя неведомого Вадима произведёт на Анатолия должное впечатление.

– Плевал я на него, пошли.

– Зря, он не простит.

Парень оказался молчуном и за всю дорогу не проронил ни слова. До самого подвала. Всю дорогу он казался уверенным в себе или делал вид. Однако, увидев своего кореша, всё понял и попытался сбежать, но ствола у него уже не было (отобрал Анатолий), а со связанными руками он дрался хуже Анатолия. Два удара в челюсть отправили его в нокдаун.

Через несколько секунд, размазывая кулаками кровь из носа и разбитых губ, Лысый встал. Зло посмотрел на Анатолия.

– Чмо, пожалеешь!

Анатолий проигнорировал фразу, ударил его в живот, пах и, уже согнувшегося от боли, по голове, обеими руками. Потом подтащил к верстаку и привязал. Настроение почему-то пропало, стало горько и противно.

– На́ конверт, заработал.

– Спасибо. А Лысый прав, Вадим тебе не простит.

– Пиши, у тебя час.

Анатолий задумался, злость уходила. Он, видевший много смертей и лишивший жизни не один десяток, устал убивать. Он устал от крови, хотелось любви и нежности. «Не в этой жизни», – подумал Анатолий и посмотрел на часы. Время поджимало.

* * *

Он перегорел, и оба парня умерли быстро, без мучений. Злость прошла как снег по весне, осталась только горечь и боль. Боль в душе. Анатолий спеленал трупы, расфасовал по большим целлофановым мешкам и погрузил в машину. Ночь помогает смелым, миновав все посты, он выехал за город.

Анатолий проехал пятнадцать километров и свернул на просёлочную дорогу к заброшенным торфяным разработкам. Он спешил, теперь его ничего не держало в этом городе. Он заберёт Елену и уедет куда-нибудь далеко. Трупы с привязанным к ним грузом поодиночке ушли под воду. Не сами, конечно, Анатолию пришлось постараться, спихивая их куда поглубже.

На минуту показалась луна, осветив чернильно-коричневую воду, по которой расходились круги. Анатолий перекрестился, мысленно пообещав себе начать новую жизнь.

Сегодня не вышло, к торфяному болоту подъехал милицейский «УАЗ». Анатолий не стал ломать голову, засекли ли его на посту по угнанной машине и поехали следом или же просто роковая случайность. Вариантов не было, и он достал ствол.

Из «УАЗа» вышли два неопытных или самонадеянных «мента» сержанта, с короткоствольными АКМСУ в простонародье именуемые ублюдками, неестественно круглые от бронежилетов. Анатолий прищурился.

– Предъявите документы. И что мы здесь делаем в столь поздний час?

– Воздухом дышу, – попытался отшутиться он.

– Документы!

И прежде чем один из них успел потянуться к автомату (второй светил фонариком в лицо Анатолию), прозвучало два выстрела. Тела мягко ушли под воду. Позднее оба попали в сводки погибших при исполнении. Но кому от этого легче? Им? Их семьям, детям, как говорят, родным и близким? Бывает и так, хорошие, может быть, люди и пропадают ни за грош, при обстоятельствах. Судьба, карма, случай?

Сегодня не их день. Анатолий выругался, открыл бензобак «УАЗа», намочил в бензине тряпку, подумал и, решив, что водитель угнанных «Жигулей» ни при чём, стёр свои отпечатки и поджёг только «УАЗ». Он оглянулся только один раз, пламя костра освещало стоявшие невдалеке «Жигули». К утру от «УАЗика» останется только обгорелый скелет.

Пешком, двадцать километров или чуть больше. Что делать, такова жизнь, смерть обычно ещё хуже.

* * *

Анатолий не ругался матом, не жаловался сам себе, он просто шёл. Шёл к городу, в рубашке с коротким рукавом, джинсах и тапочках на босую ногу. Да и кому жаловаться, если сам дурак. Машина машиной, а расслабляться не след.

Тёмное, забитое тучами небо давило, прижимало к земле. Тапочки не лучший вид обуви для длительных прогулок под открытым небом, а моросящий с этого самого неба дождь вообще не располагает к прогулкам.

«Хреново», – подумал Анатолий и, поскользнувшись на мокрой земле, потерял одну тапку. Поиски не принесли желаемого результата, и Анатолий похромал дальше.

Судьба явно насмехалась над ним – через сто метров яма, попавшаяся на пути, поглотила вторую тапку. Анатолий выругался нецензурно, правда, про себя, не вслух, и пошёл дальше, ежеминутно поскальзываясь и запинаясь.

«Ничего, – думал Анатолий, – ещё три километра полем, а там до леса рукой подать. Километров пять лесом – вот он и город, если дойду. А куда денешься, надо!»

И Анатолий шёл, скользил в темноте на мокрой земле и молча, сжав зубы, шёл. Под мокрыми пятками противно хлюпала грязная земля, просачиваясь сквозь замёрзшие пальцы. Лето летом, но босиком – это вам не по сухому песочку на пляже.

Где-то вдалеке залаяла собака, вторая, громче и громче. Анатолий вздохнул с облегчением. Или деревня, но скорей всего он вышел правильно и это окраина города.

Через пятнадцать минут кульбитов под проливным дождём, который никуда не спешил, Анатолий вышел к забору. Или деревня, что ж, по крайней мере, уже что-то. Как говорят, отрицательный результат – тоже результат. Собака надрывалась совсем рядом, в метре, за тонкими мокрыми досками. Анатолия сей факт нисколько не радовал.

Настроение по шкале Цельсия падало вниз, пропорционально растущей злости. Анатолий поскользнулся в очередной раз, выругался почти нецензурно и послал дождь к чёрту.

Потом разошёлся и, используя различные идиомы вперемежку с ненормативной лексикой, высказался вслух, что он по этому поводу думает. А думал он много чего!

Дождь наконец-то утих, а потом и вовсе кончился, словно кто-то большой и невидимый сжалился над одиноким путником и перекрыл кран. Измазанный по… в общем, вам по пояс будет, Анатолий плюхнулся в очередной раз в очередную лужу, обнаружил в ней своё перемазанное… язык не поворачивается сказать – лицо, и понял, что скоро рассвет. Побледневшая к утру луна и гаснущие звёзды подтвердили его догадку.

Действительно, небо серело на востоке, там, где ему и положено, близилось утро нового дня. Анатолий поднялся на синих от холода ногах с комьями кое-где засохшей грязи и удовлетворённо чихнул. Да, он сделал это! Хотя чему, собственно, радоваться, просто окраина города, к тому же, по всем нехорошим признакам, – явно противоположная. Облом.

Но Толику ли быть в печали, ему ль, отпахавшему под проливным дождём столько вёрст, в тапочках, а впоследствии без оных, расстраиваться из-за такой мелочи. И Анатолий, постояв минут пять в мучительном раздумье и как бы в ожиданье чего-нибудь светлого, задумчиво покачался на одной ноге и пошёл вокруг злополучного города.

* * *

Устюгин Иван Иванович в тяжёлое утро понедельника предпринял попытку пойти на работу. Здоровье позволяло, температура упала практически до нормальной, болевшее горло и кашель для железного мента не в счёт. Но проблема была: как ни странно, дверь его квартиры не хотела открываться.

Утюг почесал репу и разозлился. Он всегда злился, когда опаздывал на службу. И хотя такие дни за годы его службы выпадали крайне редко, он не любил вспоминать о них, поэтому и злился.

– Суки!

Вообще-то Иван Иванович редко ругался наедине с собой, и никогда матом, но сегодня могло дойти и до нецензурщины. В происходящем нынешним утром Утюг нутром чувствовал чей-то умысел, причём умысел злой.

Осмотр лестничной площадки в дверной глазок не дал видимых результатов, то есть он не дал результатов вообще по причине отсутствия видимости. Какие-то нехорошие люди залепили глазок жевательной резинкой.

Утюг принюхался и сделал вывод, достойный самого Шерлока Холмса, – «Дирол». Нет, он не умнее всех и не лучший сыскарь всех времён и народов, просто ему так показалось. Ура дедуктивному методу!

Устюгин собрался нехорошо выругаться, но передумал и пошёл по направлению к балкону. Четвёртый этаж. Иван Иванович не был каскадёром, но высоты не боялся и смело шагнул через перила. Закрепившись на внешней стороне балкона, он немного подумал и стал постепенно сползать вниз.

Кое-как Утюгу удалось не сорваться и, немного покорячившись, он оказался на третьем этаже, постучал, в стекле балконной двери нарисовалось удивлённое лицо соседки снизу.

Казалось бы, Иван Иванович должен успеть на работу, но… соседка была такой сиротливой и такой нежной. Сердце одинокого, но не убеждённого холостяка дало сбой, а потом и вовсе застучало в бешеном ритме.

Да, вы правы: Устюгин Иван Иванович, до сего дня не опоздавший на работу ни по одной из причин, задержался на час и… трахнул соседку. Потом ещё раз, но долг возобладал над желанием и, прыгнув в такси, он умчался, даже не полюбопытствовав, что же помешало открыться его входной двери.

На фоне утренних событий день прошёл как-то серо, лёгкая перебранка с начальством, звонки по телефону и беготня по городским улицам в поисках фактов и улик, необходимых следствию как воздух.

Начальство грузило делами, подкидывая их не по дням, а по часам, но Утюг мужественно держался и успевал закрывать их в срок. Конечно, времени для раскрытия заказного убийства и смерти своего сотрудника ему катастрофически не хватало. Но Иваныч сумел выкроить десяток минут для встречи со своими стукачами и выудил из одного крупицу полезной информации. Теперь, трясясь в переполненном автобусе и вглядываясь в темноту за окном, он размышлял, сопоставляя факты.

Постепенно в железных мозгах Утюга благодаря присутствию в них металлической логики начинала формироваться полная картина. Пока ещё достаточно размытая, так, даже не картина, а скорее набросок. Однако Устюгина смутная перспектива радовала, другое дело, что начальству на его предположения наплевать, но дело должно оформиться гораздо позже, а пока хватит и этого.

Оставим на время Ивана Ивановича, на данный момент он нам совершенно неинтересен, и его выводы, кстати, тоже. Пусть остаётся со своими мыслями, методами работы и дедукцией, а мы вернёмся к нашим баранам, или быкам. Хотя вряд ли киллер относится к категории быков, впрочем, он и не фраер. А кто?

* * *

Анатолий закончил свой круг почёта вокруг города и грязный, как был, ввалился в дом Дермидонтовны. Плюнул уже по традиции и вывалился обратно – мыть ноги и прочие причиндалы. Пофыркав возле колодца на улице и почувствовав себя девственно чистым и главное – готовым к подвигам, Анатолий дохромал до кровати и лёг спать.

Жизнь продолжалась как ни в чём не бывало, ему снились сны без крови и драк, без работы и без забот, но обязательно с любимой. Анатолию снилась Елена. Елена Прекрасная. Его милая Леночка.

* * *

Лену украли ночью, прямо из больницы, несмотря на бдительную «охрану» медсестёр. В то время, когда Анатолий ходил вокруг города с ночёвкой, закрутился неведомый ему маховик и, набирая обороты, зацепил его любимую.

Она чувствовала себя неплохо и готовилась к выписке, надеясь завтра обрадовать Анатолия, но… её забрали раньше. Примерно в три ночи к больнице подъехал небольшой фургон, и четверо медбратьев в белых халатах, больше похожие на вышибал, прошли мимо бдительно спящей дежурной медсестры.

Поднявшись на нужный этаж, бритоголовые медицинские братья немного пошептались и вошли. Лена спала, улыбаясь во сне. Один из них намочил платок эфиром и поднёс к лицу спящей девушки.

– Спящая красавица, блин, – произнёс он свистящим шёпотом.

– Пошли, хорош тормозить.

– Весело взяли и понесли, ха-ха-ха!

– Ша, закрой хлебало, – произнёс всё тот же свистящий шёпот. – Пошли.

Осторожно положив Лену на носилки, парни вышли из палаты. Через четыре минуты, тихо заурчав мотором, машина отъехала от здания больницы, увозя Елену в ночь. Прочь от Анатолия, прочь от спокойной жизни.