X

– А знаешь, Шварц, что за день-то сегодня? – спросил Худой, подсаживаясь к Пете и принимая от него сигарету. Петя опять сторожил очередных «роботов», и Худой всегда рад был устроить себе самовольный перекур.

– Ну и что за день?

– День трёх «д»! – торжественно произнёс Худой.

– Чего?

– День денежного довольствия!

– А, ну да…

– Послушай, Шварц, мы ж кенты! Ты ж знаешь, как меня кинули! Обратно в «роботы» перевели! Мне теперь хрен что дадут! Ты ж подогреешь старого кента, не забудешь?

– Да мне тоже вроде пока особенно нечего получать, всего ничего отслужил, да и довольствия того… Хотя у нас тут и трат никаких… Послушай, Худой, я, конечно, понимаю, кенты и всё такое, но есть идея поинтереснее: поскольку у нас тут трат никаких, кормят-одевают, эти деньги надо откладывать. И ты, когда тебя восстановят по службе, деньги копи, после войны, может, вместе дело откроем. После войны, в связи с разрухой, задёшево можно будет…

– Да не гони, Шварц, чего ты чудишь? Давай я сэма намучу, шмали хорошей, а хочешь, ширы? Или шлюх? Это дороже, но я найду варианты!

– Ну даёшь! – засмеялся Петя, а потом сказал серьёзно: – Знаешь, у меня ведь жена и две дочки, мне бы им деньгами помогать… Давно их не видел, были причины, но теперь скоро уже, надеюсь, буду с деньгами и по форме…

Петя не хотел говорить дальше, и его выручило урчанье штабного «Урала», не спеша подкатывающего к блокпосту.

Бойцы в ожидании собирались к машине. Настроение у всех было приподнятое. Даже у тех, кто стоял на постах, хотя им довольствие получать предстояло, конечно, отдельно, после смены. Только теперь Петя увидел всех бойцов блокпоста в сборе: их оказалось, человек двадцать, и они стояли весёлой дружной компанией. Один только Худой, напротив, места себе не находил от разочарования. Дядя Женя сочувственно посмотрел на него и сделал вид, что забыл отправить его обратно в подвал к другим «роботам».

Из кузова «Урала» выпрыгнули несколько бойцов, сопровождающих ценный груз, в новенькой форме и берцах, с начищенными автоматами, рассыпались по сторонам, заняв позиции, как для круговой обороны.

Командир с дядей Женей, наблюдавшие это сцену, улыбнувшись, переглянулись. Из высокой кабины тем временем спустилась женщина в форме, заведовавшая при штабе выдачей жалования, с драгоценным металлическим ящиком и толстой тетрадью финансовой отчётности в руках. Села за заботливо предложенный ей стол со стулом, а бойцы блокпоста выстроились в очередь.

Выдача наличных происходила быстро, и так же быстро затем опустел блокпост: все, кому посчастливилось заранее отпроситься у командира в увольнительную, разъехались на попутках и личных авто; «Урал», закончив дело, укатил. Остались только часовые на постах, кому не посчастливилось в этот день оказаться в карауле, новые «роботы» в подвале, про которых на сегодня почти забыли и решили не нагружать работой. Остались бессменные командир и дядя Женя, а также Петя и Худой. Последнему увольнительная, понятно, не полагалась, а Петя её не просил, не ожидая, что получит сегодня довольно значительную сумму, и теперь весь долгий вечер сидел в задумчивости.

– Волыну возьми!

– Ты чего, сдурел? Как я её потащу?

– Сныкаем в посадке, потом откопаем, продадим! После войны, знаешь, сколько будет стоить?! Дело своё откроешь!

– Ты вообще даёшь! – сказал Петя, кладя пулемёт под свою койку, и скомандовал: – Пошли так!

Две фигуры, крепкая и худая, выскользнули из здания бывшего клуба в ночь. Саня, стоявший с этой стороны здания на посту, по обыкновению прятался за блоками и подросшей стеной из мешков и ничего не заметил.

На трассе они остановили дребезжащие всеми деталями «Жигули». Водитель, полноватый мужичок, послушно остановился, увидев на дороге людей в форме, однако, обнаружив, что у них нет оружия, хотел уже было рвануть дальше, но не успел. Петя, широко распахнув дверцу, бодро плюхнулся на переднее пассажирское сиденье – «Жигули» испуганно заскрипели, – а на заднее сиденье, довольно ухмыляясь, уже забирался Худой.

– В Донецк! – зычно гаркнул Петя, бесцеремонно захлопывая трухлявую дверцу. – Улицу и дом на месте покажу.

«Жигули» послушно покатились вперёд, прижимаясь к земле, как от испуга. Водитель втягивал голову в плечи, чуя что-то неладное, но не желая знать, что происходит.

– По дороге в магазе тормозни, – сказал Худой с заднего сиденья, – на заправке или где…

– Зачем тебе? – обернулся к нему Петя.

– Водки возьмём! У тебя же лаве. Скачок обмоем!

– Чего? – не понял Петя, а водитель затрясся уже не на шутку. – В Донецк без остановок! – скомандовал ему Петя. – А этого, Худого, высадишь там у какой-нибудь кафешки, пусть пока бухает! В Донецк!

Петя воодушевлённо вглядывался в темноту дороги, в скудные пятна света от фар и постукивал по «торпеде» то пальцами, то кулаком так, что водителю было боязно и за неё. Худой ёрзал на заднем сидении, не находя себе места от обрушившейся на него свободы и от обещанной выпивки, и то и дело затягивал одни и те же строчки: «А мне б, бродяге, рвануть на волю!», «А ты знаешь, на воле всё иначе!» – и ещё что-то подобное. С этими же песнями он, получив от Пети щедрый «подгон» и обещав «век помнить», вылез где-то на пустой улице Донецка перед ночным клубом, где за закрытыми в связи с комендантским часом дверями шло веселье. Охранник, открыв дверь, не удивился очередному загулявшему, как он решил, ополченцу, а только обрадовался новым деньгам. А «Жигули» снова запетляли по улицам.

– Вот здесь! – «Жигули» послушно встали. – Держи! – Петя протянул водителю деньги, а тот удивился настолько, что сначала даже не стал брать. – Ну держи, держи, хоть за бензин!

Водитель наконец взял деньги, и «Жигули» робко покатили обратно.

Петя остался один, куражиться больше было не перед кем. Он смотрел на такую знакомую улицу, дом, подъезд и только теперь видел, как здесь всё изменилось. Дело было даже не в разбитых окнах, кое-где заделанных фанерой, не в оспинах, оставленных на стенах осколками, не в изломанных деревьях и не в посечённых проводах – словно тонкая серая плёнка легла здесь на всё, на привычный ему мир. Ему стало так же страшно, как тогда, когда он бежал отсюда в первый раз. Он вспомнил всё: как не постыдился сказать побледневшей супруге какую-то глупость про якобы грядущую поголовную мобилизацию; как выбежал потом на улицу, захватив только паспорт и немного денег; как метался по городу в поисках транспорта, который тогда почти не ходил из-за обстрелов; как остановил БМП с ополченцами, умоляя подвезти; как какой-то дед со сморщенным лицом грозно прикрикнул на него с брони: «А воевать кто за тебя, такого лба, будет?!» – и щёлкнул затвором; и как бежал, не разбирая дороги, после этого щелчка и всё ждал пулю в спину, а слышал только дружный хохот бравых вояк… Ну и как он явится теперь к Свете? Что скажет? «Привет, я теперь всё-таки вернулся и даже на блокпосте досматривал кого-то»? Судя по этим стенам, у них тут регулярно происходят обстрелы. Что она и дочери пережили тут за эти полгода?! А он ведь и под обстрелом даже ещё не был. Там, нам блокпосте, тихо по сравнению с Донецком… Впрочем, он ведь и оттуда сбежал! Он вспомнил, как когда-то, давным-давно маленьким мальчиком в школе читал стихи про кого-то труса, кто от битвы «бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от огня», и как смеялся над ним.

Это одна беда – собственная трусость, есть и вторая, про которую он даже думать не смеет: а если у Светы теперь… Раньше он полагался на собственную физическую силу, физическое превосходство придавало уверенности во всём, от успехов в бизнесе до отсутствия конкурентов в любви. Для этого он, не жалея сил, тренировался. Но теперь война, всё решает оружие. Он вспомнил Змея с битой: даже против элементарной дубины его пóтом тренировок заработанные мышцы оказались бы бессильны, что уж говорить про стволы и гранаты… Как жаль, что не прихватил по совету Худого пулемёт: он сейчас сунул бы ствол себе в рот, снял одной ногой с другой сапог вместе с портянкой, большим пальцем ноги нащупал бы спусковой крючок… Он видел это в каком-то старом чёрно-белом фильме, только с винтовкой, кажется. Герой того фильма, впрочем, так и не выстрелил… Петя пошёл по одинокой улице назад, туда, где высадил Худого у ночного клуба.

Пошел снег, провалы пустых окон на его фоне стали ещё более чёрными и безнадёжными. На повороте дороги один столб, надломленный, наверное, не вписавшейся в поворот бронетехникой, нависал над проезжей частью, будто хотел уже упасть, но не смог.

Петины раздумья прервал нарастающий шум шин догоняющей его машины. Почти новое авто, обогнав его на пустой улице, лихо, с дрифтом развернулось поперёк дороги, остановилось. Из машины вылезли два парня в форме, разгрузках и с автоматами, один взял его на мушку, щёлкнув предохранителем, другой крикнул:

– Лицом к стене, руки на стену!

Петя послушно и апатично подошёл к ближайшей стене и положил на неё руки. Тот, который кричал, подошёл сзади и упёр одной рукой автомат Пете в спину, другой долго хлопал его по бокам и ногам. Убедившись в отсутствии оружия, он спросил:

– Документы?

– Нет документов, – вяло ответил Петя.

– То есть как это нет?

– Военник ещё не выдали, а паспорт забыл…

– То есть ты ходишь тут в комендантский час, да ещё без документов, и думаешь, что я в эту фигню поверю: не выдали, забыл? Руки за спину!

Петя завёл руки за спину и почувствовал, как на них защёлкнулись наручники. Заломив руки повыше, его отвели к машине и запихнули на заднее сидение.

– Поехали на яму! Там из тебя выбьют, кто такой и откуда!

– Да что из меня выбивать, я сам скажу, – ответил Петя, чувствуя, что ему уже не всё равно, куда и зачем его везут, и вспоминая почему-то Змея с битой.

– Выбьют, выбьют, так вернее!

Машина неслась по пустым улицам, с заносом проходя повороты, пролетая перекрёстки, не притормаживая. По пути обогнали также несущийся посередине улицы военный «Урал», других машин не встретили.

«Ямой» оказался огромный слабо освещённый подвал с нарами в четыре яруса, где уже сидело несколько военных и стоял запах перегара.

– Тоже по пьяни в комендантский час гуляешь или что посерьёзнее учудил? – спросил один.

– Да не, – обрадовался Петя, – ничего серьёзнее не чудил.

– А звать как? – поинтересовался другой. – Петя, Шварц.

– Ну да, есть немного, похож. А сигареты есть? Или спортсмены не курят?

– Курят, конечно, и сигареты есть, – Петя, довольный такому простому способу завести новых друзей, щедро раздавал сигареты.

Спустя немного времени тяжёлую железную дверь опять открыли снаружи, чтобы запустить нового арестанта: это оказался Худой, очень сильно пьяный. Пете пришлось помочь ему добраться до ближайших нар, а Худой, узнав его, обнимал и целовал, пытаясь что-то сказать, но быстро заснул. Вскоре заснул и Петя на соседней наре.