9. Крымская кампания

Если я теперь попытаюсь рассказать о крымских боях 11-й армии и ее румынских соратниках, то главным образом затем, чтобы почтить память моих товарищей по Крымской армии. В то же время я бы хотел дать тем, кто вышел живым из этих боев, общую картину событий, о которых тогда они могли иметь лишь отрывочные представления.

Эти люди в период 1941–1942 годов совершили героические подвиги в следовавших один за другим боях с противником, почти всегда имевшим численное превосходство. В атаке и преследовании их воинственный дух не имел себе равных; и когда положение казалось безнадежным, они стояли непоколебимо и сражались до конца. Часто они могли и не знать, что вынуждало нас предъявлять к ним казавшиеся невыполнимыми требования и почему их бросали из одного боя в другой, с одного фронта на другой. И все-таки на пределе своих сил они выполняли эти требования, оправдывая доверие своих командиров.

Но Крымская кампания 11-й армии заслуживает внимания не только ее непосредственных участников, ибо это один из немногих случаев, когда армия еще имела возможность действовать самостоятельно на отдельном участке театра военных действий, полагаясь на собственные технические средства и свободная от вмешательства Верховного командования. В эту кампанию за десять месяцев непрерывных боев имели место как наступательные, так и оборонительные сражения, маневренная война при полной свободе действий, десант противника, имевшего господство на море, бои с партизанами и штурмы обороняемых крупными силами крепостей.

Наконец, кампания интересна тем, что она проходила на черноморском полуострове, который даже и по сей день сохраняет следы греков, готов, генуэзцев и татар. Раньше, во время войны 1854–1856 годов, полуостров уже был в центре исторических событий, и названия мест, сыгравших роль тогда – Альма, Балаклава, Инкерман и Малахов курган, – прозвучат в этой книге еще не один раз. Однако с оперативной точки зрения война 1854–1856 годов не идет ни в какое сравнение с кампанией 1941–1942 годов. В первом случае западные державы пользовались превосходством на море и всеми вытекавшими из него преимуществами, тогда как в Крымской кампании 1941–1942 годов именно русские господствовали на Черном море. Нашей 11-й армии не только пришлось завоевывать Крым и Севастополь, но и бороться со всеми теми возможностями, которые открывало перед русскими их господство на море.

Положение дел при моем вступлении в должность

17 сентября 1941 года я прибыл в штаб 11-й армии, располагавшийся в Николаеве, русской военно-морской базе в устье Буга, и принял командование.

Мой предшественник генерал-полковник Риттер фон Шоберт накануне был похоронен в городе. Во время одного из ежедневных посещений фронта его «Физелер-Шторьх» приземлился на русском минном поле, и они погибли вместе с пилотом. В его лице германская армия потеряла честного офицера и одного из опытнейших фронтовых командиров, пользовавшегося полным доверием своих войск.

Штаб 11-й армии, чей оперативный отдел позднее вошел в штаб группы армий «Дон», почти без исключения состоял из превосходных солдат, и я с благодарностью вспоминаю многих блестящих офицеров, с которыми мне довелось работать за два с половиной трудных года войны. Мы отлично поладили, и, когда в 1944 году я передал командование, многие из них не захотели остаться в штабе.

Новизна моего нового положения не ограничилась расширением моих властных полномочий от армейского корпуса до армии. Только по прибытии в Николаев я узнал, что, помимо 11-й армии, в моем подчинении будет прикрепленная к ней 3-я румынская армия.

По политическим причинам вертикаль управления в этой части Восточного фронта трудно поддается систематизации.

Командование союзными силами, присланными из Румынии – 3-й и 4-й румынскими армиями и 11-й немецкой армией, – было поручено главе Румынии маршалу Антонеску, но в то же время он был связан директивами группы армий «Юг» под командованием фельдмаршала фон Рундштедта. Штаб 11-й армии являлся связующим звеном между маршалом и штабом группы армий и давал ему рекомендации по оперативным вопросам.

Однако к моменту моего прибытия сложилось такое положение, что Антонеску сохранил в распоряжении только 4-ю румынскую армию, которой он приказал наступать на Одессу. Другая румынская армия, участвовавшая в кампании, 3-я, поступила в распоряжение 11-й армии, находившейся в непосредственном подчинении штаба группы армий «Юг».

Даже в лучшие времена штабу армии затруднительно командовать, кроме своей, еще и другой самостоятельной армией, но задача становится вдвое труднее, если речь идет об армии союзников. Положение усугублялось тем, что между двумя армиями существовали не только определенные различия в организации, подготовке и руководстве – как всегда бывает у союзников, – но и значительное отличие в боевых качествах. Иногда это вынуждало нас держать наших союзников в ежовых рукавицах.

Если же, вопреки этим трудностям, нам удавалось сотрудничать с румынским командованием и войсками без особых трений, то главным образом этим мы обязаны лояльности командующего 3-й румынской армией генерала (впоследствии генерал-полковника) Думитреску. Немецкие группы связи, прикрепленные ко всем румынским штабам вплоть до дивизионного уровня, также способствовали сотрудничеству, действуя иногда тактично, а при необходимости и твердо.

Однако больше всех в этой связи заслуживает упоминания маршал Антонеску. Как бы ни оценили потомки его деятельность как политика, Антонеску был подлинным патриотом, хорошим солдатом и, конечно, нашим самым верным союзником. Это был солдат, который, связав судьбу своей страны с судьбой Германского государства, до самого своего свержения делал все возможное, чтобы эффективно использовать военную силу и потенциал Румынии на нашей стороне. Если это не всегда удавалось ему так, как он надеялся, то причину нужно искать во внутренних особенностях его государства и режима. Во всяком случае, о нашей совместной работе я могу говорить только с благодарностью.

Что касается румынской армии, то у нее, безусловно, были существенные недостатки. Хотя румынский солдат – обычно происходивший из крестьян – отличался непритязательностью и, как правило, был толковым и храбрым, но низкий уровень общего образования в Румынии по большей части не позволял обучить его как самостоятельного бойца, способного проявить инициативу во время боевых действий, и уж тем более унтер-офицера. В тех случаях, когда представители немецкого меньшинства достигали этого необходимого уровня, национальные предубеждения румын зачастую препятствовали их продвижению по служебной лестнице. Да и такие устаревшие порядки, как порка, едва ли могли повысить боевые качества солдат. Скорее они приводили к тому, что румынские солдаты немецкого происхождения всеми способами старались попасть в немецкие вооруженные силы или – поскольку их было запрещено принимать – в войска СС.

Одним из недостатков, обусловливавшим внутреннюю неустойчивость румынских войск, было отсутствие унтер-офицерского состава в нашем понимании. К несчастью, в современной Германии готовы легко позабыть, чем мы обязаны в прошлом нашему великолепному унтер-офицерскому корпусу.

Кроме того, существенное значение имел тот факт, что большая часть румынских офицеров высшего и среднего звена не соответствовала требованиям. Больше всего румынским войскам не хватало той тесной связи между офицерами и солдатами, на которую в германской армии, как правило, смотрели как на нечто само собой разумеющееся. То, как они руководили своими людьми, совершенно не соответствовало «прусской традиции».

Из-за недостатка военного опыта боевая подготовка румын не отвечала требованиям современной войны. Это влекло за собой ненужные потери, которые, в свою очередь, не могли не подрывать боевой дух солдат.

Руководство войсками, находившееся с 1918 года под французским влиянием, по-прежнему оставалось в плену идей Первой мировой войны. Вооружение и техника отчасти устарели, а отчасти были недостаточны. Это особенно касалось противотанковых орудий, поэтому нельзя было ожидать, что румыны удержатся на позициях под натиском советских танков. На вопрос, могла ли германская армия оказать им более действенную помощь в этом отношении, я предоставлю ответить другим.

Наконец, еще одним фактором, затруднявшим применение румынских войск на Восточном фронте, было их поразительное уважение к русским. В трудных ситуациях это обязательно приводило к панике. Нельзя не учитывать эту проблему, если речь идет о войне против России с участием народов Юго-Восточной Европы. Что касается болгар и сербов, то их ненадежность усугубляется из-за чувства славянского родства.

Нельзя было пренебрегать и еще одним обстоятельством, оценивая боеспособность румынских войск. К тому времени, о котором мы говорим, Румыния уже достигла своей цели в войне, отвоевав Бесарабию. Даже Транснистрия, область между Днестром и Бугом, которую уговорами навязал румынам Гитлер, в действительности находилась за рамками их притязаний. Понятно, что мысль о продвижении дальше в глубь России, внушающем им такой ужас, не приводила в восторг большинство румын.

Однако, несмотря на все перечисленные недостатки и оговорки, румынские войска выполняли долг по мере своих возможностей. Прежде всего, они всегда с готовностью подчинялись немецкому военному руководству и, в отличие от многих наших союзников, не ставили соображения престижа выше практической необходимости. Безусловно, решающее влияние оказал здесь солдатский склад ума маршала Антонеску.

Итог вышесказанного заключался в следующем: в случае значительных потерь 3-я румынская армия потеряет способность вести наступательные действия, а к обороне будет способна только при поддержке немцев.

Участок фронта, которым я должен был командовать, находился на южном краю Восточного фронта. В общих чертах он охватывал Крым и часть днепровской излучины южнее Запорожья. У нас не было непосредственного контакта с основными силами группы армий «Юг», наступавшей севернее Днепра, что лишь увеличивало большую свободу операций 11-й армии. После лесов Северной России, где мне довелось действовать непригодным для такой местности танковым корпусом, я оказался на широких степных равнинах, почти лишенных естественных препятствий, впрочем, как и укрытий. Это была идеальная местность для танков, но, к сожалению, танков-то у 11-й армии и не было.

Единственное, что нарушало однообразие местности, – это мелкие речушки, русла которых летом высыхали, образуя глубокие овраги с крутыми берегами, называвшиеся балками. Все же в самой монотонности степей таилась странная, ни на что не похожая прелесть. Каждый подпадал под очарование бескрайнего простора, по которому можно было ехать часами – часто следуя только компасу – и не встретить ни малейшего холмика, не остановить глаз ни на одном человеке, ни на одном жилище. Далекий горизонт казался горной грядой, за которой мог скрываться рай, но он лишь убегал все дальше и дальше. Одни лишь столбы англо-иранской телеграфной линии, построенной за несколько лет до того компанией «Сименс», нарушали бесконечное однообразие ландшафта. Но на закате степи охватывало ослепительное зарево ярких красок. В восточной части Ногайской степи, вокруг Мелитополя и северо-восточнее его попадались прелестные деревушки с такими немецкими названиями, как Карлсруэ и Хелененталь. Они лежали среди пышных фруктовых садов, их прочные каменные дома свидетельствовали о былом процветании. Их жители по-прежнему говорили на чистейшем немецком языке, в основном это были старики, женщины и дети. Мужчин депортировали советские власти.

Задача, поставленная перед 11-й армией Верховным командованием, направляла ее в две расходящихся стороны.

Во-первых, наступая на правом фланге группы армий «Юг», она должна была продолжать преследование врага по мере его отхода на восток. Для этого основные силы армии должны были продвигаться вдоль северного побережья Азовского моря в общем направлении на Ростов.

Во-вторых, армия также должна была взять Крым – и этой задаче придавалась особая важность. Первая причина заключалась в том, что, как ожидалось, захват полуострова должен оказать благоприятное действие на позицию Турции. Другая причина состояла в угрозе, которую представляли крупные военно-воздушные базы противника в Крыму для румынских нефтяных месторождений, столь важных для Германии. После взятия Крыма входящий в состав 11-й армии горнострелковый корпус должен был двигаться через Керченский пролив в направлении Кавказа, очевидно для поддержки наступления за Ростовом.

Значит, в то время Верховное командование еще имело далекоидущие цели для кампании 1941 года. Но вскоре стало очевидно, что двойная задача, назначенная 11-й армии, невыполнима.

В начале сентября 11-я армия перешла нижний Днепр у Берислава – тем самым совершив исключительный подвиг, в котором особенно отличилась 22-я (Нижнесаксонская) пехотная дивизия. Тем не менее она стала поворотным пунктом, после которого двойственная задача армии неизбежно должна была расколоть ось ее наступления.

Когда я принял командование, сложилась следующая ситуация.

Два армейских корпуса: 30-й корпус под командованием генерала фон Зальмута (72-я и 22-я пехотные дивизии, лейб-штандарт «Адольф Гитлер») и 49-й горнострелковый корпус под командованием генерала Кюблера (170-я пехотная дивизия, 1-я и 4-я горнострелковые дивизии) – продолжали преследовать противника на восток после его разгрома на Днепре и приближались к рубежу, проходившему от Мелитополя до излучины Днепра южнее Запорожья.

Один корпус – 54-й под командованием генерала Ханзена – был перенаправлен на подступы к Крыму, на Перекопский перешеек. 50-я пехотная дивизия, прибывшая из Греции, частично находилась в подчинении 4-й румынской армии перед Одессой и частично участвовала в очищении черноморского побережья от противника.

3-я румынская армия в составе горнострелкового корпуса (1, 2 и 4-я горнострелковые бригады) и кавалерийского корпуса (5, 6 и 8-я кавалерийские бригады) все еще находилась западнее Днепра, где намеревалась сделать краткую передышку. Вероятно, здесь сказалось ее нежелание наступать за реку, поскольку переход Буга уже вышел за рамки политических целей Румынии.

Перед лицом этой двойственной задачи, состоявшей в преследовании противника на восток в направлении Ростова и занятия Крыма для последующего наступления через Керчь на Кавказ, штаб 11-й армии должен был решить, как выполнять две разные задачи: одновременно или в последовательном порядке. Таким образом, решение, фактически относившееся к ведению Верховного командования, было предоставлено на усмотрение армии.

Нам было совершенно понятно, что невозможно достичь обеих целей одновременно с имевшимися в нашем распоряжении силами.

Взятие Крыма требовало значительно бо́льших сил, чем имел подходивший к Перекопу 54-й корпус. Хотя по сводкам разведки выходило, что противник смог перевести лишь три свои дивизии с Днепра на перешеек, все же было неясно, какими силами располагают русские в самом Крыму, в частности в Севастополе. Позже они должны были получить в подкрепление одну советскую армию, защищавшую в то время Одессу.

Но ввиду характера местности упорной обороны даже трех дивизий было бы достаточно, чтобы не допустить 54-й корпус в Крым или, по крайней мере, значительно ослабить его в бою за перешеек.

От материка Крым отделен так называемым Гнилым морем, Сивашом. Он представляет нечто вроде илистой поймы или соленого болота, почти непроходимого для пехоты и из-за малой глубины являющегося непреодолимым препятствием для десантных судов. По твердой суше к Крыму можно подойти только двумя путями: на западе через Перекопский перешеек и на востоке через косу западнее Геническа. Эта коса настолько узка в отдельных местах, что на ней помещается лишь небольшая дорога и железнодорожная насыпь, причем обе перемежаются длинными мостами. Следовательно, для наступления они были непригодны.

Поскольку даже Перекопский перешеек имеет в ширину меньше 8 километров, вести на нем наступление можно было только фронтально, а местность не предоставляла никакого прикрытия. Наступление во фланг исключалось из-за близости моря с обеих сторон. Помимо того, что перешеек был сильно укреплен полевыми сооружениями, по ширине его перерезал древний Татарский ров до 15 метров глубиной.

Сразу после прорыва через Перекопский перешеек войска окажутся в другом бутылочном горле – Ишуньском перешейке дальше на юг, где полоса наступления между солеными озерами сужалась всего до 3 с небольшим километров.

Принимая во внимание недостатки местности и превосходство противника в воздухе, нам предстояла тяжелая, изматывающая борьба. Даже если бы нам удалось прорваться через Перекоп, сомнительно, что у корпуса остались бы силы, чтобы провести второй бой на Ишуне. Так или иначе, двух-трех дивизий никак не может быть достаточно для овладения всем Крымом, включая Севастополь.

Поэтому, чтобы обеспечить быстрое занятие Крыма, армия должна была любой ценой перебросить сюда крупные дополнительные силы, выведя их из группировки, преследовавшей противника в восточном направлении. Оставшихся сил должно было хватить для преследования, пока противник продолжает отступать, – хотя для такой далекой цели, как Ростов, они окажутся слишком слабы, если противник отойдет вглубь и развернет новый фронт или стянет свежие силы.

Решающее значение придается наступлению на Ростов, и Крым пока следует оставить. Но в таком случае неясно, удастся ли когда-либо собрать необходимые для взятия полуострова силы. Кроме того, в руках противника, господствующего на море, Крым неизбежно стал бы серьезной угрозой на глубоком фланге Восточного фронта, не считая того, что военно-воздушные базы будут и дальше угрожать нефтяным месторождениям в Румынии.

Если же попытаться провести двумя армейскими корпусами глубокую операцию в направлении Ростова и дальше и одновременно захватить Крым одним корпусом, то единственным результатом может быть то, что ни та ни другая цель не будут достигнуты.

Следовательно, 11-я армия решила отдать предпочтение захвату Крыма. Мы были полны решимости ни при каких обстоятельствах не браться за выполнение этой задачи недостаточными силами. Само собой, 54-й корпус получил всю имеющуюся в наличии артиллерию, инженерные части и зенитные орудия, а вдобавок должен был подтянуть 50-ю пехотную дивизию, находившуюся в тылу, не позднее начала второго этапа боев за Ишуньский перешеек. Но и этого было недостаточно. Требовался второй корпус для быстрого овладения Крымом после прорыва, а может быть, и для ведения боев при наступлении через ишуньские озера. Было принято решение о том, что это должен быть немецкий горнострелковый корпус, которому директивой Верховного командования позднее все равно назначалась переброска через Керчь на Кавказ. А тем временем этот корпус в составе двух дивизий можно было более эффективно использовать в гористых районах Южного Крыма, чем в степях.

Помимо того, нужно было попытаться немедленно после прорыва на полуостров внезапным броском моторизованных частей взять Севастопольскую крепость. Для этого позади 54-го корпуса, когда тот перейдет в наступление, должна была встать дивизия «Лейбштандарт».

Естественно, что такое распределение сил влекло за собой значительное ослабление восточного фронта армии. Единственные войска, кроме использовавшейся для охраны берега севернее Крыма 22-й пехотной дивизии, которыми можно было бы компенсировать выведенные оттуда силы, – это 3-я румынская армия. Несмотря на внутренние ограничения румынских войск, о которых я говорил выше, я лично переговорил с генералом Думитреску о том, чтобы быстро перебросить его армию вперед за Днепр.

Было совершенно ясно, что принятые 11-й армией меры означают значительный риск в том случае, если противник на ее восточном фронте прекратит отход и попытается захватить инициативу в свои руки. Но эту цену приходилось платить за то, чтобы не начинать операцию по взятию Крыма недостаточными силами.