Глава 8. Рукотворный хаос

В глазах своего окружения в последние дни войны фюрер и Верховный главнокомандующий, похоже, превратился в немощного старика.

Капитан Герхард Болдт, один из немногих заслуживающих доверия свидетелей из бункера фюрера, повествует о следующей сцене в последние дни Рейхсканцелярии:

«Отворилась дверь, и вошел Гитлер, в сопровождении прихрамывающего Геббельса и Бормана. Фюрер пожал руки Кребсу и всем нам, а затем сделал несколько шагов к комнате для совещаний. Похоже, его спина еще больше сгорбилась, а походка стала еще менее твердой. Лицо фюрера обрюзгло, и он действительно выглядел как больной старик… Я должен был сделать личный доклад Гитлеру. Докладывая, я отшатнулся назад из-за непроизвольного покачивания его головы. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не сбиться с мысли, когда он начал на ощупь искать карту и провел над ней своей трясущейся рукой…»

Тем не менее Гитлер все еще был командующим и оставался им до самого конца. Хаос, который он сам столь искусно создал, следовало поддерживать любой ценой. Однако, в отличие от 1944 года, когда заговор армии против него был так безжалостно подавлен, сейчас Гитлер не обладал таким количеством приспешников, чтобы помешать Вейдлингу и остальным сложить оружие – если бы они того захотели. Однако немецким офицерам и в голову не приходило ни отдать подобный приказ, ни положить конец боевым действиям в Берлине путем пассивного неповиновения. И хотя подавляющее большинство из них время от времени сомневалось в способностях Гитлера как командующего, отзываясь о нем как о сумасшедшем и преступнике, и хотя верхушка немецкой армии, как следует из их мемуаров, теперь возлагает вину за поражение Германии на всех его этапах на Гитлера, никто из них не осмелился возражать ему, даже когда его приказы шли вразрез с тем самым кодексом чести, которым офицерский корпус оправдывал и оправдывает свою преданность фюреру.

Изначально Гитлер являлся Верховным главнокомандующим всеми объединенными вооруженными силами, но, самое главное, в декабре 1941 года он также обрел непосредственный контроль над сухопутными войсками. В результате начальник Генерального штаба сухопутных войск был низведен до роли обычного адъютанта.

Когда русские оказались в опасной близости, Генеральный штаб сухопутных войск, который прежде последовал за Гитлером в его ставку в Восточной Пруссии, вернулся на старое место в Цоссене, примерно в 30 км от центра Берлина. Здесь высокоэффективное Верховное командование и огромную разведывательную сеть разместили в бесчисленных казармах, бункерах и железобетонных строениях, замаскированных под сельские дома. Старшие офицеры Генерального штаба сухопутных войск расположились в лагере «Майбах II», тогда как штаб оперативного руководства находился в лагере «Майбах I». Начальник штаба оперативного руководства вермахта Йодль, как и Кейтель, проживали в Далеме, жилом пригороде Берлина.

Таким образом, немецкое Верховное командование оказалось распределенным по трем центрам – бункер фюрера, Далем и Цоссен. А Гитлер все продолжал дробить его. 15 апреля, когда стало ясно, что союзники собрались расчленить Германию на несколько частей, он разделил армию на две группы: «А» на севере и «В» на юге.

Но вышло так, что план фюрера расстроил маршал Жуков, танки которого 20 апреля оказались в 15 км от Цоссена. В результате тысячам офицеров, унтер-офицеров, переводчиков, картографов, караульных и сигнальщиков пришлось спасаться оттуда бегством. Эта представительная процессия с темно-красными лампасами на брюках сначала переместилась в здание коммерческого училища в Ванзе (жилой пригород Берлина) и в соседние деревни. Здесь штаб разделился. Основная масса направилась на юг, едва успев проскочить в район возле Берхтесгадена в Баварии, и 23–24 апреля образовала «штаб южного командования» – у которого, увы, не имелось войск, чтобы ими командовать. Тем временем начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил, фельдмаршал Кейтель, и начальник штаба оперативного руководства, генерал-полковник Йодль, сформировали «северный пункт командования». Постепенно эти «августейшие особы» переместились во Фленсбург, рядом с датской границей, где «война на бумаге» продолжала вестись самым безукоризненным образом, даже после капитуляции Германии.

Оборону самого Берлина доверили военному коменданту, который подчинялся напрямую фюреру и, таким образом, как говорили офицеры штаба, был сам себе закон.

Первым комендантом Берлина стал генерал Рейман. Он издал «Основополагающий приказ об обороне Берлина», разместил свой командный пункт на Гогенцоллерндамм и практически никогда не имел возможности встретиться с фюрером в его бункере. 7 марта, когда он заступил на этот пост, его войска оценивались в 125 000 человек. На самом деле их было не более 94 000, причем 60 000 из них являлись членами фольксштурма и, в качестве таковых, находились под юрисдикцией гражданских властей.

Такая хаотическая мешанина подчиненности стала прямым следствием того, что фюрер не объявил военное положение во всем рейхе сразу, как только противник пересек его границу. Причина состояла в том, что он хотел воспрепятствовать тому, чтобы в руках армии сосредоточилась вся исполнительная власть. Бразды правления государством должны были оставаться в руках нескольких партийных руководителей – гауляйтеров и различных уполномоченных по обороне, то есть в руках партии.

Уполномоченным по обороне и гауляйтером Берлина был Йозеф Геббельс, который, в качестве такового, возомнил себя истинным защитником Берлина. В отличие от генерала Реймана он всегда мог спихнуть с себя ответственность, ссылаясь на один из приказов Гитлера или просто заявляя, что такой приказ имел место быть. Каждый понедельник Геббельс проводил военный совет в доме неподалеку от Бранденбургских ворот, на котором военный комендант обязан был присутствовать в качестве обычного подчиненного. Здесь Геббельс раздавал указания и разглагольствовал перед представителями люфтваффе, гражданской обороны, муниципальных властей, включая бургомистра, перед начальником полиции, начальником городской охраны (должность отдельная от коменданта города), старшими офицерами СС и полиции, главой берлинского административного округа, штурмовиками и представителями промышленности. Также подробно обсуждались проблемы обороны и снабжения.

Как-то раз Рейман спросил, разработаны ли какие-либо планы относительно трех миллионов гражданского населения. На что Геббельс ответил, что вопрос об их эвакуации даже не стоит. А когда Рейман предложил, чтобы из Берлина вывезли хотя бы детей в возрасте до десяти лет (таких насчитывалось 120 000), Геббельс резко ответил, что для этого тоже нет никакой возможности. Рейман спросил, какие приготовления сделаны, чтобы обеспечить молоком младенцев, раз город отрезан, на что Геббельс заявил, что у них в наличии имеется трехмесячный запас консервированного молока (что было совершеннейшей неправдой).

Вот и получалось, что комендант беспокоился о благополучии младенцев, а гауляйтер – о делах военных, особенно о снабжении оружием и боеприпасами. Когда Рейман обнаружил, что большая часть фольксштурма не вооружена, он спросил Геббельса, что тот намерен предпринять по этому поводу. Ответ был следующим: на данный момент берлинские заводы по-прежнему работают на Восточный фронт, но, как только Берлин окажется в окружении, в наличии будет иметься достаточное количество оружия и боеприпасов. (Когда это произошло на самом деле, заводы уже больше не работали.)

Хотя за укрепление зданий отвечал военный комендант, предоставлением рабочей силы опять же занимался уполномоченный по обороне. Рейман настаивал на минимум 100 000 рабочих ежедневно. В лучшие дни чиновникам Геббельса удавалось набрать до 30 000 человек, однако это вовсе не означало, что всех их могли доставить к месту работ. Еще даже до советского наступления вся организация оказалась столь беспорядочной, что людям из Шпандау и Пихельсдорфа было приказано отправляться со своими лопатами в Карлсхорст (на другом краю города), тогда как жителей Темпельхофа определяли на работы в Шпандау. Многим работникам требовался целый день, чтобы добраться до места, поскольку общественный транспорт по большей части прекратил работать, а там, где этого пока не случилось, из-за воздушных налетов случались длительные перерывы в движении.

Два батальона фольксштурма, якобы подчинявшиеся Рейману, были расквартированы в Бранденбурге, что на самом деле означало их подчинение гауляйтеру Штюрцу, который проживал в Потсдаме и соперничал с Геббельсом. В конце концов Штюрц забрал эти батальоны и разместил их в Шпревальде, в расположении 9-й армии. Сделал он это только для того, чтобы позлить Геббельса, и последнему так и не удалось вернуть батальоны обратно. Под давлением Геббельса и не имея доступа к фюреру, Рейман пытался установить контакты с вермахтом, однако никто не хотел участвовать в этой сваре. Все, что удалось Рейману, – это перевести берлинский оборонительный район под командование группы армий «Висла» генерала Хейнрици. Когда Рейман, вооруженный великолепными картами и схемами, докладывал своему новому командиру, начальник штаба Хейнрици, бросив один-единственный взгляд на бумаги и увидев, что у генерала нет ни оружия, ни людей, в ярости воскликнул: «Да мне плевать! Пусть эти кретины в Берлине сами выкарабкиваются как хотят!» Не приходится сомневаться, что он имел в виду обитателей бункера фюрера.

Непрестанные усилия Реймана сделать хоть что-нибудь увенчались еще одним, менее значительным, успехом: он поступил в распоряжение начальника штаба армии, генерала Кребса, который квартировал в бункере фюрера, где исполнял роль своего рода противовеса Геббельсу. Но это вовсе не означало, что Рейман мог реализовать свое желание видеть установленный в Берлине определенный порядок подчиненности; он даже не добился контроля над мостами Берлина. Их, как решил лично Гитлер, следовало подготовить к уничтожению по его команде. В соответствии с этим Реймана обеспечили взрывчаткой, доставленной издалека – из Любека и Мюнхена, – и командир саперов Реймана, полковник Лебек, приказал набить специально сделанные для этого ниши динамитом. Однако тут вмешался Шпеер, министр вооружений и противник всех чисто разрушительных приказов. Он заявил, что мосты перешли в его ведение, и убедил Гитлера приказать полковнику Лебеку убрать все заряды.

Как только Рейман с трудом устранил некоторые из худших недостатков в своей «зоне боевых действий», тут же поссорился с Геббельсом и был попросту отстранен от должности. Его преемник, старый нацист полковник Кетхер, смог удержаться на этом посту всего два дня.

24 апреля комендантом стал командир 56-го танкового корпуса генерал Гельмут Вейдлинг, который наконец привел свежие силы для поддержки защитников Берлина. С его назначением оборона Берлина перестала быть просто фарсом.

Если бы нам потребовалось описать десять дней хаоса между вступлением Красной армии в восточные пригороды Берлина (20 апреля) и смертью Гитлера (30 апреля); если бы наше описание должно было представлять собой не более и не менее чем стратегический обзор ведения боевых действий в большом городе и если бы нам одновременно нужно было показать, что произошло с людьми, которые не сражались и даже не были пригодны для боя – некоторые из первых так и не добрались до своих позиций, – то нельзя придумать ничего лучшего, чем представить хронологический отчет, основанный на всех опубликованных фрагментах. Их вполне достаточно, чтобы заполнить несколько здоровенных шкафов, а ведь остается еще большее количество неопубликованных материалов. Здесь мы постараемся избегать акцентирования шокирующих и ужасающих моментов.

Не то чтобы таких историй не хватало. Нам рассказывали, что повсюду в центре города висели повешенные на фонарных столбах и мостах люди с табличками, сообщающими об их пораженчестве и предательстве. В других местах мы читаем:

«Повсюду валялись трупы. По некоторым из них проехали грузовики, и они были страшно обезображены. Еще не рухнувшие стены были изрешечены пулями. Никто точно не знал, откуда они прилетели и кто стрелял» (из неопубликованного отчета дивизии «Мюнхеберг» о пребывании в Берлине; цитата взята из копии, принадлежащей полковнику фон Дуффингу).

Или:

«На Кантштрассе горело множество машин. Соседний отель «Савой» был разрушен до основания… Возле Белль-Альянс-плац стояла невыносимая вонь от разлагающихся трупов… Вокруг станции «Зоопарк» люди лихорадочно рыли индивидуальные окопы…» (Там же; запись за 29 апреля 1945 г.)

Или еще:

«На севере и на юге вместе с нашими войсками двигались потоки беженцев, пытаясь выбраться на запад. Вся сцена действия представляла собой мешанину грузовиков, артиллерийских тягачей, полевых кухонь, санитарных машин, бензовозов, повозок, тачек, детских колясок – серая, апатичная, изможденная масса, лишенная всяческих эмоций, сомневающаяся и отчаявшаяся, солдаты во всевозможной форме или наполовину гражданской одежде, измученные беспомощные женщины, хныкающие дети…» (Юрген Торвальд. Великий исход – Die grosse Flucht. Штутгарт.)