Глава 19. …И еще планы

8 мая 1945 года представители союзников приземлились на аэродроме Темпельхоф на четырех самолетах, чтобы принять участие в официальной церемонии подписания Акта о капитуляции. Среди них самой импозантной фигурой выглядел тот, кто имел наименьшее военное и политическое влияние: французский генерал де Латр де Тассиньи. Единственным, кто относился к делу с некоторым юмором, был маршал Королевских ВВС лорд Теддер; все остальные вели себя с приличествующей случаю серьезностью. Немецкая делегация прибыла немного позже на пяти самолетах.

Первыми в столовой инженерного училища вермахта в Карлсхорсте собрались представители союзников. Главы каждой из четырех делегаций сделали для протокола идентичные заявления: «Представители четырех армий собрались здесь, чтобы принять безоговорочную капитуляцию от представителей немецкого Верховного командования». После того как они зачитали эту формулировку, Жуков произнес: «Будьте добры, введите немецких делегатов».

Дабы выбрать лучший ракурс, один американский фотограф взобрался на стол. Представители иллюстрированных изданий оказали заметное предпочтение генералу де Латр де Тассиньи, «потому что он одет в красный с золотом мундир, очень элегантен и напоминает о старых добрых временах», как выразился на его счет некий очевидец.

Немцы вошли и сели за отдельный стол. Затем каждый из глав делегаций спросил их, понимают ли они условия «безоговорочной капитуляции», и они четыре раза дали утвердительный ответ. Немцы полагали, что смогут подписать акт за своим столом, но им пришлось вставать и пройти в тот конец, где сидели победители. Они вошли в здание в 12:05. Документ был подписан в 12:15. Акт был составлен на русском, английском и немецком языках – но не на французском. Не успели немцы поставить свои подписи, как Жуков отрывисто произнес: «Теперь немецкая делегация может покинуть помещение».

На этом все и закончилось. Так прошла церемония, с которой должна была начаться «новая эпоха» мира в Европе.

Требование союзников о безоговорочной капитуляции имело двойной политический аспект. С одной стороны, оно отражало то презрение, которое испытывали все эти победители к нацизму, – они наотрез отказались вести переговоры с подобными людьми. С другой стороны, это освобождало союзников от необходимости определять круг людей, с которыми они были бы готовы вести переговоры, и, следовательно, от необходимости достигать соглашения по переустройству Германии тогда, когда война все еще продолжалась. Как мы уже видели, Сталин оказался единственным из лидеров союзников, который имел более или менее ясное представление о послевоенном устройстве Европы.

Именно по этой причине безоговорочная капитуляция предоставила немцам уникальный шанс. Поскольку союзники не представили никакого связного плана, образовался вакуум, который немцы вполне могли заполнить собственными идеями. Этот шанс у них оставался и во время Потсдамской конференции, и даже позже, поскольку в Потсдаме все прежние схемы расчленения Германии были отброшены в пользу создания единой общегерманской власти, как предпосылки совместных действий четырех оккупирующих держав.

Политические последствия разделения Германии в Потсдаме не обсуждались – во всяком случае, не больше, чем это делалось раньше. Конференция просто создала довольно общую структуру, а уточнение подробностей отложила на потом. Обычно принято говорить, что у немцев не было ни права, ни возможности как-то повлиять на окончательные результаты. Но на самом деле это немцы в значительно большей степени, чем союзники, дали толчок процессу, приведшему к непредвиденному расколу – с одной стороны, на Восточную Германию под руководством Социалистической единой партии Германии (коммунистов), которая, как таковая, была совершенно неприемлема для свободных немцев и западных держав, и, с другой стороны, на Западную Германию, управляемую из Бонна и совершенно неприемлемую для русских. Далее мы попытаемся описать, как новая Германия начала приобретать форму в таких обстоятельствах.

Через 20 дней после смерти Гитлера бывший начальник штаба нацистского управления политического образования Вюртемберг, доктор Штельрехт, вручил правительству Дёница меморандум под названием: «О провосточной и прозападной ориентациях».

«Нашей политике крайне редко удавалось обратить борьбу между Востоком и Западом себе на пользу. … И представляется маловероятным, чтобы новое правительство рейха, не обладающее никакой реальной властью, было бы способно проводить политику стравливания Востока с Западом сколь-нибудь продолжительное время и извлекать из этого какую-то выгоду. …Какая бы текущая тактика ни оказалась приемлемой на данный момент, в долгосрочной политике Германии придется заручиться поддержкой той или иной стороны. <…>

Более того, если нынешняя ситуация будет продолжаться, то появляется угроза не только долгосрочного территориального разделения рейха, но также и идеологического раскола немецкой нации на две части – одну с ориентацией на Восток и другую, ориентированную на Запад. Что означает разрушение германского единства, впервые в истории достигнутого с такими огромными усилиями».

Штельрехт продолжил утверждением, что такого раскола можно избежать, если местом расположения нового правительства станет Берлин.

«Немецкие симпатии предпочли бы единение с западом. Две англосаксонские державы считаются по своей сути принадлежащими к тевтонам и, следовательно, родственными германцам». Можно было бы даже поприветствовать слияние Германии с Британской империей. Но, к сожалению, если сами немцы были практически готовы к такому «тевтонскому» слиянию, то британцы вовсе нет.

«Отсюда единственно верным курсом для Германии должно стать поддержание баланса сил – политика, сослужившая Британии столь добрую службу. …Британская интервенция на стороне Польши показывает, что она заинтересована в сохранении status quo в Европе. Британия хочет обуздать Восток. …Однако на данный момент баланс сил поддерживают американцы. Если миру суждено быть разделенным на две политические сферы, разграничительная линия должна пройти через самое сердце Германии, примерно по руслу Эльбы. Но Британия не может рассчитывать на постоянное присутствие американских войск в Европе или на готовность Америки перебросить сюда свежие войска, если в том возникнет необходимость».

«Даже если американцы и готовы оказать такую услугу, – продолжал Штельрехт, – войска США могут не успеть вовремя». Таким образом, он предвосхитил аргументы Западной Германии, призванные затушевать все серьезные обсуждения плана Рапаки.

«Следовательно, Британия должна быть уверена, что баланс сил в Европе поддерживается изнутри. Чего можно достичь только с помощью европейских держав, включая Германию. Россия просто обязана при первой же возможности поглотить остальную часть Европы, и ее относительная мощь позволяет это сделать. Она уже добилась успехов в объединении славян, тогда как Британия, единственная держава, способная достичь тевтонского единства, даже идеологически не готова к осуществлению такого плана. Россия будет следовать своему курсу до самого конца. …На данный момент Россия – по сравнению с западными державами – проявляет дружеское отношение к немецкому народу, если не на деле, так в своей пропаганде. И нам пока не известно, примет ли она ту же линию поведения относительно немецкого правительства (то есть правительства Дёница). Тот факт, что Россия выбрала столь дружелюбное отношение к народу Германии, отражает ее незаурядную политическую прозорливость, ее более тонкий политический подход и ее великолепное понимание европейской психологии. <…>

Следует иметь в виду, что Россия осознает опасность союза Германии с Западом, к чему немецкий народ имеет большую предрасположенность. Поэтому она пытается добиться поддержки Германии против союзников. Нет даже уверенности в том, что русские совершат ошибку, истребив всех тех, кто вел немецкий народ по пути национал-социализма. Они, скорей всего, постараются переманить их на свою сторону. Обращенный [в новую веру] комиссар стоит намного дороже, чем мертвый. И Россия проследит за тем, чтобы национальные чувства не оказались оскорбленными. В частности, она постарается завоевать расположение немецкой интеллигенции, о чем свидетельствуют выдаваемые интеллектуалам особые рационы. Буханка хлеба на столе – серьезное искушение даже для тех, чьи мысли обычно обращены к более высоким материям. Россия будет продолжать пытаться склонить на свою сторону немецких солдат и офицеров. Сталин уже заявлял о том, что следует сохранить единство немецкого народа. Сталин мог бы даже высказаться в пользу борющейся за национальную независимость Германии. Почему бы и нет? …Россия уже сейчас старается представить себя гарантом порядка в Берлине. Она сделает все возможное, чтобы люди стали восприимчивы к советским идеям, и просто не может не преуспеть в использовании своих методов.

Пока Россия будет поддерживать националистическую Германию, на оккупированных ей территориях она станет создавать коммунистическую организацию и, таким образом, будет иметь запасной вариант».

Все вышесказанное поставило доктора Штельрехта перед вопросом: «Чью сторону следует выбрать Германии?» Перед тем как сделать окончательные выводы, он приводит еще один аргумент в пользу обращения к Востоку, тот, который, как ему было известно, особенно привлекал человека, поручившего ему написать данный доклад: русские знали, что для того, чтобы завоевать доверие немецких солдат, они должны находиться в хороших отношениях с правительством Дёница. «Если они и примут чью-либо сторону, то это будет гросс-адмирал».

Принять сторону России означало связать себя с державой, чьи намерения были намного ясней, чем у англичан и американцев. Россия, считал Штельрехт, может позволить себе сохранить Германию в границах 1939 года. С другой стороны, западные державы не могут допустить существования 80-миллионной нации в самом сердце Европы, особенно учитывая ожидаемый постепенный вывод с континента американских войск.

Другим преимуществом советско-германского союза было то, что Россия являлась державой, «обреченной – с исторической точки зрения – на непродолжительное существование. До сих пор еще ни одна вторгшаяся из Азии сила не продержалась слишком долго».

К недостаткам пророссийского решения относилось то, что Германия не могла бы стать державой, построенной «на тевтонской основе», и что ей не позволили бы играть значительную роль в европейском балансе сил. Вместе с тем западные державы отчаянно нуждались в Германии «для сдерживания России». Мнение Штельрехта, что русские вполне способны прийти к соглашению с нацистским руководством, не помешало ему упомянуть о возможном биологическом ухудшении германской нации и истреблении ее элиты как об одном из недостатков принятия советской стороны. «С другой стороны, западные державы также могут вмешаться в биологический фонд Германии путем проведения кампании по ограничению рождаемости». И опять же, связь с Советами представляла собой еще одну угрозу, состоящую в том, что если в случае будущей войны Германия выступит на стороне России, то пострадают в основном западные области страны, тогда как в случае союза с Западом главный урон будет нанесен «менее значимым восточным территориям». Более того, Россия, скорее всего, не сможет прокормить население Германии во время войны.

«Хотя не похоже, – продолжал советник Дёница, – чтобы русские развязали новую войну в ближайшем будущем».

«Россия не станет торопиться с выходом к Атлантике; она может позволить себе тянуть время. Однако Америке придется использовать свои военные ресурсы, и она не может надолго их заморозить. Если Америка и Британия хотели принять быстрое решение, тогда оно было бы также и в интересах Германии – хотя оно отложилось бы до следующего года, поскольку подходящий момент для немедленного нападения упущен. В любом случае Германия не сможет долго смиряться с длительным разделом ее территории.

Россия коллективизировала бы сельское хозяйство Германии и ее частное производство, покончив со всей частной собственностью, тогда как западные державы, скорее всего, сохранили бы существующую структуру немецкого сельского хозяйства и промышленности. Однако в таком случае немецкое фермерство оказалось бы в столь же плачевном состоянии, как и до 1933 года, поскольку без правительственной поддержки оно не может и надеяться соперничать с западной экономической системой.

Вдобавок ко всему Россия могла бы перевезти все производства, такие как машиностроение, на свою территорию. Западные же державы могли бы достичь того же эффекта другими методами».

Более того, присоединившись к Западу, Германия не была бы отрезана от остального мира. В конечном счете Германия, как часть советской системы, стала бы страной, которая очень сильно отличалась бы от того «Фатерланда», который знали немцы. Тем не менее правительство Дёница поступит верно, тщательно изучив возможность достижения соглашения с русскими, в соответствии с чем советские «отношения с Германией могут быть улажены вполне приемлемым образом».

Снова взвесив все доводы, Штельрехт пришел к заключению, «что соглашения с Россией имели бы более серьезные недостатки, чем договоренности с западными державами». Он заканчивает свой анализ вопросом: «Но есть ли у нас в этом случае выбор?» К несчастью, у гросс-адмирала было слишком мало времени, чтобы вдаваться во все замысловатые за и против своего советника. Меморандум датирован 20 мая 1945 года. Три дня спустя все правительство Дёница оказалось арестованным британцами.

«Большая тройка» на Потсдамской конференции

Политические и экономические принципы, управляющие отношением к Германии в начальный период союзнического контроля:

<…>

14. В период оккупации Германия будет рассматриваться как единое целое. Для чего будет выработана единая политика.

<…>

16. Для введения и поддержания экономического контроля, установленного Контрольным Советом, будет создан немецкий административный аппарат, и на немецкие власти возлагается максимально полное осуществление и ответственность за такой контроль. <…>

2 августа 1945 г.

И. В. Сталин

Гарри С. Трумэн

К. Р. Эттли (архивы Keesing’s за 1945 г., с. 7363).

Соединенные Штаты

Окончательный план США по единой Германии:

«На предстоящей встрече с Черчиллем и Сталиным (в Потсдаме) я намеревался призвать к единому союзническому контролю (немецкого) правительства. Я был противником раздела Германии на несколько союзнических секторов» (Гарри С. Трумэн. 1945 – год решений. Лондон, 1955. С. 229).

Американский план по Берлину был связан с именами двух генералов – Эйзенхауэра, который с марта по май 1945 года расценивал Берлин как наименее важный из всех немецких городов, и Люсиуса Д. Клея, который в 1948 году был готов пойти на риск Третьей мировой войны ради западного сектора города.

Франция

Французский комментарий по принятому Потсдаме решению считать Германию единым целым:

«Некоторые из предложенных мер предусматривают политическое развитие Германии, о котором заранее невозможно сказать, будет ли оно соответствовать интересам мира в Европе и не затронет ли интересы других стран. Правительство Франции особенно обеспокоено восстановлением политических партий во всей Германии и созданием центральных административных аппаратов под руководством государственных секретарей, чья власть очевидно распространяется на всю территорию Германии, тогда как сама территория еще не определена. <…>

Правительство Франции не может дать санкций на восстановление центральной немецкой администрации на неопределенный срок» (из записки министра иностранных дел Временного правительства Французской Республики от 7 августа 1945 г. послам «Большой тройки». Цитируется по: Европейский архив IX. С. 6744).

Великобритания

«Термин «безоговорочная капитуляция» вовсе не означает, что Германия должна быть порабощена или уничтожена. Тем не менее это означает, что в момент капитуляции союзники не будут связаны с ней никакими договорами или обязательствами. Например, не будут рассматриваться любые вопросы о принадлежащем Германии по праву месте в Атлантической хартии. …Безоговорочная капитуляция означает, что у победителей развязаны руки. Что не предполагает, будто они имеют право действовать варварскими методами или вырвать Германию из семьи европейских народов» (речь Черчилля в палате общин 22 февраля 1944 г., архивы Keesing’s за 1944 г., с. 6277–6278).

Советский Союз

Окончательный и, наконец, официальный советский проект будущего Германии сформулировал не кто иной, как Вальтер Ульбрихт.

На съезде Национального совета Национального фронта 25 марта 1962 года он заявил, что в намерения СССР входило «преодоление германского империализма и милитаризма демократическим путем – посредством объединения рабочего класса и сплочения всех противников национал-социализма вокруг принципов Потсдамского соглашения».