Изобразительное искусство и примитивные искусства

Литературе и искусству во время войны уделялось мало внимания в дискуссиях и директивах. У Берлина были более важные проблемы, чем русские живопись и балет. Однако были понятны две вещи: необходимо использовать искусство не только для выражения народных эмоций, но и как средство пропаганды германской идеологии. Гитлер приказал резко ограничить сферу местной культурной деятельности, запретив ее участникам касаться каких-либо политических тем. Если он и разрешил занятия музыкой и танцами, то только вследствие их полной аполитичности и возможности дать выход накопившимся чувствам в неагрессивной форме. Розенберг высказывал подобные мысли, что «нет возражений против исполнения местных народных песен и танцев в национальных костюмах по случаю различных праздников. Эти формы культурного самовыражения будут служить целям развлечения и предохранительным клапаном для спускания пара в условиях тяжелой повседневной жизни».

В то время как эти культурные формы постепенно лишатся своего национального содержания и будут оставлены сами себе, другие культурные средства выражения, такие как декламация, будут исполнять роль политического агитатора. Под эгидой министерства по делам восточных оккупированных территорий был создан специальный отдел искусства и литературы. Службы армейской пропаганды, а позднее отделы министерства пропаганды, хотя и немногочисленные, действовали на оккупированных восточных территориях. Их целью было вести антисоветскую пропаганду и прививать пронемецкие чувства с помощью листовок, плакатов, газет, театральных пьес и фильмов.

Те виды искусства, которые с трудом могли служить целям пропаганды, такие как поэзия и художественная литература (за небольшим исключением), игнорировались. Случайно или нет, но предсказание Гитлера совпало с повседневной практикой. «Будет вполне достаточно радио для сообщения необходимой для жителей Востока информации. Музыку они могут слушать, сколько захотят. Они могут слушать, как вода течет из крана… Однако им нельзя разрешать заниматься умственным трудом и читать какую-либо печатную продукцию». В то время как полностью прекратилась любая научная деятельность и зачахло искусство, в областях, захваченных немцами, буквально изливался поток пропаганды, примитивной и отталкивающей. В ней отсутствовали позитивные призывы, шел только поиск козлов отпущения, и все больше увеличивалась пропасть между суровой реальностью и далеким от нее воображаемым и якобы идеальным миром, в который Германия приглашает всех войти, и эту великую идею вряд ли можно было осуществить только с помощью лозунгов.

Упорное следование, несмотря на все неудачи, поставленным долгосрочным целям культурной политики нацистов не способствовало завоеванию симпатии населения. Хотя советские граждане на оккупированных территориях понятия не имели о тех законах, что превращали их в культурных кастратов, они могли наблюдать безразличное и презрительное отношение со стороны немцев к тем областям культурной и общественной жизни, которые люди здесь особенно ценили. Возможно, в гораздо большей степени, чем в иных областях, «свершения» в сфере медицины, искусства и литературы воспринимались, особенно интеллигенцией, как отличительный признак подлинного прогресса и как часть неоспоримых прав человека. Отступление советских войск повлекло за собой полное прекращение культурной жизни и общественных связей. Для населения, привыкшего удовлетворять свои потребности в области культуры, образования и информации, как бы она ни была искажена, новое положение означало, что неизбежно наступит осознание общего ухудшения положения и возникнет потребность в информации. Несмотря на то что культурная политика нацистов была нацелена на все слои общества, именно интеллигенция, лишившаяся материальной и моральной базы в результате немецкой оккупации, особенно остро реагировала на нее.

Если вначале людей занимали более насущные вопросы, то очень скоро проявилось явное разочарование. Позднее немцы сообщали об этом так: «На начальном этапе оккупации, когда необходимо было решать много важных задач, населению объясняли нежелание заниматься вопросами общественного образования чисто военными проблемами. Позднее, когда [мы] отказались открывать общеобразовательные школы, население стало искать причины подобных действий и начинало сравнивать с более благоприятными условиями при большевиках, поскольку советская власть обращала особое внимание на образование и обеспечивала широкий доступ к нему с целью распространения и укоренения своего учения». Сравнение было явно не в пользу немцев.

Для интеллигенции характерен особый образ поведения и свои ценности, которые способствовали тому, что ее часто использовали в антисоветском движении. Поддержка таких интеллигентов играла особую роль в формировании новых национальных руководящих кадров и отринувшей идею коммунизма элиты в области науки и культуры. Однако именно появление такого социального слоя вызывало опасение в Берлине. Боязнь выпестовать собственного врага не давала Германии решимости поддержать наиболее активных врагов большевизма. Это оттолкнуло тех, кто готов был поддержать «новый порядок» в качестве лучшего устройства общества. Поражение рейха было результатом его собственных действий.

Глава 22

Церковь: союзник или противник?

Нацизм и христианство

Несмотря на преследование коммунистами верующих на протяжении жизни целого поколения, религиозный вопрос в Советском Союзе так и оставался нерешенным, когда началась война с Германией. Немцы вполне могли бы воспользоваться тяжелым положением и накопившимися проблемами в области религиозных отношений. Однако нацисты, стараясь хоть как-то примирить долговременные цели с сиюминутными требованиями, не смогли оценить имевшиеся возможности.

Несмотря на расхождения по многим вопросам, Гитлер и Розенберг пришли к единому мнению относительно религиозной политики. Не афишируя свои антихристианские взгляды, нацисты официально восстановили германский языческий культ и воспитывали глубокую преданность партии, фюреру и государству. Розенберг, Борман и Гитлер придерживались крайних взглядов на религию. Розенберг в своем труде «Миф XX века» заявил, что «идея чести – национальной чести – является для нас началом и концом всех наших мыслей и деятельности. Она не признает существование рядом с собой любого подобного ей центра власти, такого как христианская любовь…». Незадолго до нападения на Россию и сам Борман подтвердил свою точку зрения в письме к Розенбергу: «Понятия «национал-социализм» и «христианство» несовместимы… Наша национал-социалистская идеология более возвышенная, чем догматы христианства, которые, в основных своих пунктах, были заимствованы из иудаизма. Только по одному этому мы не нуждаемся в христианстве».

Взгляды Гитлера были настолько же радикальными и оставались такими до самого конца. Христианство было чем-то таким, что евреи «тайно протащили» в западный мир. Фюрер рассказывал своим соратникам, что апостол Павел «использовал учение Христа для мобилизации низов общества, тем самым создав зачатки большевизма. С его [христианства] утверждением пропала прозрачная ясность Античности». Или, говоря более простым языком, «тяжелейшим ударом, который когда-либо был нанесен по гуманизму, было пришествие христианства. Большевизм – незаконное дитя христианства. Оба они – изобретение евреев». Тем не менее Гитлер понимал, что насильственная ликвидация церкви (что пытались сделать еще советские власти) не приведет к успеху. Наоборот, он пытался изолировать ее от политики и исключить губительное влияние «попа» – таким унизительным термином фюрер называл священнослужителей. «Не позволяйте попу заниматься мирскими делами». Гитлер вспоминал: «В юности я нашел решение: «Только динамит!» Только позднее я понял, что это препятствие так легко не уничтожить. Оно должно загнить и отвалиться как гангренозный член».

Таким образом, самым главным было исключить церковь из борьбы за власть и покончить с ее ролью властителя человеческих дум. Вполне логично, что главными врагами нацистов были наднациональные и независимые религиозные конфессии, и прежде всего католическая церковь. Поскольку ее главу было невозможно контролировать, необходимо было нивелировать ее влияние. Другие вероисповедания, такие как лютеранство, преследовались; хотя со всеми ими вскоре должны были покончить, их все еще можно было использовать, насколько это было возможно, в деле распространения взглядов нацизма.

Религиозная политика нацистов на Востоке стояла перед той же самой дилеммой: уничтожить все церкви или использовать их в целях пропаганды. Тактика покровительства церковной деятельности имела явные преимущества в сравнении с советской политикой в отношении церкви. Кроме того, шаги в этом направлении были подготовлены довоенными контактами. Откровенно антихристианские взгляды нацистского руководства не мешали ему использовать русскую эмигрантскую церковь в своих целях. Среди множества различных юрисдикций, на которые разделилась православная церковь вне России, нацисты выбрали наиболее реакционную и обеспечили себе ее поддержку. Немецкая поддержка сыграла свою роль. 22 июня 1941 г. ведущий деятель РПЦЗ митрополит Берлинский Серафим (Ляде) обратился с воззванием к «верным сынам России» присоединиться к «крестовому походу» под командованием «великого вождя немецкого народа, поднявшего карающий меч против врагов Господа». Какова бы ни была позиция рядовых членов зарубежной церкви, ее епископат выступил на стороне немцев.