Конфликты интересов

Борьба за контроль над экономикой Востока была неизбежной. Наиболее важным в этом аспекте был конфликт левых и правых и конфликт между экономическими и политикоадминистративными агентствами. Левое крыло нацистской партии выступало против компаний, которые продвигали большие экономические планы, невзирая на политические программы министерства Розенберга и его рейхскомиссаров на местах. В свою очередь, ощущалось сильное давление частных интересов, что оказывало влияние на военную экономику Германии. В итоге Геринг, явно с согласия Гитлера, заявил о том, что «государственные и партийные органы и командование армии не должны отвечать за направление развития экономических предприятий, за планы, которые они будут неспособны выполнить. Предприятия, которые предполагается создать, должны находиться под управлением фирм и специалистов, обладающих необходимыми знаниями и имеющими опыт в управлении подобными предприятиями в рейхе».

В то время как частный бизнес, казалось, перехватил инициативу у субсидируемых правительством агентств, дела пошли не так хорошо, когда он попытался найти источник дохода за счет самого рейха. Когда немецкий производитель табака, личный друг Геринга, попытался установить свою монополию на его производство на Востоке, Гитлер «категорически запретил это делать и подчеркнул, что право на табачную монополию принадлежит исключительно рейху». Ситуация с корпорациями, действовавшими в роли доверительного собственника, была еще более запутанной. Геринг (так же как Кернер и Розенберг) был вынужден признать, что появились некоторые «расхождения во мнениях» об их роли; выход из создавшегося положения было найти нелегко. В ноябре 1941 г. Геринг заявил, что институт опеки не предполагает в будущем получения права на собственность. В мае 1942 г. он подтвердил, хотя и не в столь категоричном тоне, что права собственности остаются за будущими поселенцами. На конференции немецких экспертов по советской экономике, состоявшейся в октябре 1942 г., профессор Ойген Зибер представил детальный доклад о положении в промышленности на Востоке, из которого стало ясно, что частное владение, будучи в принципе желанной целью, пока еще далеко от воплощения на практике. Подчеркнув тот факт, что перед советской промышленностью «стоят многочисленные задачи, которые могут быть слишком рискованными для частного предпринимателя», Зибер выступил за дальнейшее укрепление руководящей роли германского государства и учрежденных им компаний. Он заявил, что рейх «призван обеспечить лидерство важнейших промышленных предприятий, принадлежащих немецким концернам…». Он отмел все возражения по поводу того, что в результате (как аргументировали некоторые деятели) «тонкий слой немецких хозяев будет противостоять чужому пролетариату, что обострит межнациональное общение, и что вследствие своей малочисленности немцы не смогут исполнять роль лидера». Он настаивал: «Мы должны преодолеть как явное, так и тайное сопротивление местного населения, которое попытается занять лидирующие позиции, мы должны ожидать, что оно не поймет наших целей». Более того, большевизм парализовал частную инициативу и подавил способность к управлению, и потому Германия должна взять на себя бремя управления и контроля.

Подобные рациональные предложения не смогли положить конец соперничеству между конкурирующими немецкими партиями. Первоначально экономические управления вооруженных сил попытались установить максимальный контроль над ресурсами Востока. Постепенно их деятельность сошла на нет, как и деятельность экономических отделов гражданской администрации. На их место пришли хозяйственные агентства. Подобно тому как отдел вооружений Верховного главнокомандования вермахта постепенно лишался своих функций и был поглощен министерством вооружений Шпеера, так и Плейгер и другие гражданские лица, представлявшие как большой бизнес, как и управление по четырехлетнему плану, почти отстранили хозяйственные инспекции армии от эффективного контроля. В докладе, подготовленном для Фридриха Флика, ведущего германского промышленника, характеризуется положение осенью 1942 г. «В области добычи угля и производства стали герр Плейгер покончил в значительной мере с влиянием хозяйственных инспекций. В вопросе о «предприятиях, находящихся в доверительном управлении» инспекторы и рейхскомиссары не могут высказывать свое мнение. Вновь назначенный в Берлине начальник экономического штаба «Ост» генерал Штапф недавно издал директиву, что «доверительным управителем» в горнодобывающей промышленности становится герр Плейгер… и герр Шпеер заявил, что рейхскомиссариат «Украина» и экономический штаб «Ост» уже больше не отвечают за предприятия, выпускающие военную продукцию… В целом можно наблюдать, как наряду с укреплением роли компаний монополий административный аппарат экономических агентств и экономического штаба «Ост» уже не занимает первенствующего положения».

Гражданская администрация пострадала так же, как и военная. В различных докладных, приходивших на имя их начальства из министерства оккупированных восточных территорий, было много бесполезных жалоб на то, что с самого начала не были поставлены под его контроль компании в доверительном управлении. Эти компании обрели частичную самостоятельность и все чаще отстаивали в делах предпринимательства свои собственные интересы, нежели партийные. На Украине их ожидало возмездие. Вначале Кох поддерживал государственные корпорации, намереваясь перехватить контроль над экономикой у ведомства Розенберга в Берлине и поставить их под свое управление. В итоге к 1943 г. сложилось такое положение, что его гражданская администрация (включая низовые управления) была вынуждена бороться против так называемых «эксцессов» со стороны корпораций. Почти всегда проигравшими в борьбе против экономических агентств, как государственных, так и частных, были административные органы – гражданские и военные.

В то же время росла конкуренция между спонсируемыми государством корпорациями, посягавшими на права друг друга, и среди немецких государственных агентств, стремившихся за обладание правом надзора за экономическим развитием Востока. Здесь не место разбирать все подробности этой конкурентной борьбы. Что показательно, она вызвала эмоциональную реакцию обычно деликатного министра финансов Германии, графа Шверина фон Крозига, близкого к немецким предпринимательским кругам. Когда управление четырехлетнего плана и гражданская администрация попытались ограничить влияние министра финансов в области политики на Востоке до минимума, фон Крозиг открыто выступил против оккупационного режима. Обвинив чиновников в «рискованных девиантных действиях», ставших следствием «эгоистического подхода», он обличил новую бюрократию.

«Серьезные сомнения, – писал он, – возникают в отношении некоторых временно действующих организаций и компаний, что плодятся с невиданной скоростью… Даже немецкие чиновники не знают, как действовать в отдельных случаях, а население не способно понять, зачем нужны эти административные надстройки. Мне известно из надежных источников, что люди говорят: «Мы уже не знаем, кто представляет собой власть, а кто нет; кто облечен властью, а кто прикрывается ею; кто те жадные гиены, заполнившие поле битвы». После этого обращения (которое немедленно окрестили «письмом гиены») министр финансов продолжает: «Для решения задачи, с которой может прекрасно справиться специальный советник рейхскомиссара, создается компания, глава которой получает высокую зарплату даже по меркам Германии и просто заоблачную для жителя Востока… Во главе предприятий стоят высокооплачиваемые доверенные лица, а всю работу за них за скромную зарплату выполняют местные жители, которые лучше всех знают местные условия».

Министр финансов попытался хоть что-то изменить, по крайней мере в повседневной практике, если не в политике. Результат был отрицательным. После появления этого письма вся непосредственная переписка между оккупированными областями на Востоке и министром финансов была запрещена, а Кох и Борман предприняли попытку заставить Шверина фон Крозига уйти в отставку.

Экономические и гражданские агентства, как бы они ни враждовали между собой, были едины в одном – хозяйственные предприятия Востока не следует возвращать местному населению. Берлину было известно о последствиях этой политики, и Розенберг открыто заявил фюреру, что, поскольку «управление экономикой находится в немецких руках, это отрицательно сказывается на настроениях населения». Донесения из различных регионов оккупированных территорий содержали требования к германскому руководству, чтобы оно наконец-то приняло решение, какие права собственности получит местное население. Вопрос о судьбе крупных предприятий не затрагивался, шли разговоры только о мелкой розничной торговле и недвижимости. Вопрос неизбежно принял политическую окраску. Бройтигам в своем часто цитируемом октябрьском меморандуме 1942 г. заметил, что экспроприация собственности без выплаты какой-либо компенсации стоила большевикам их популярности. Молчание Германии в данном вопросе только на руку врагу, который может сделать из этого самые различные выводы. Представители военной администрации во время встречи в министерстве Розенберга в декабре обговорили масштабы возможных реформ. По их мнению, только «мелкие предприниматели» могли стать частными собственниками, отчасти по политическим, отчасти по экономическим причинам. В их рекомендациях говорилось: «Местным жителям следует передать небольшие промышленные предприятия, особенно те, которые были ими восстановлены. В промышленности, как и в сельском хозяйстве, понятие о частной собственности должно быть, до некоторой степени, возрождено». Министерство Розенберга решилось на необычный шаг: обратилось с просьбой к своим представителям на местах высказать свое мнение о необходимости передачи в частные руки «малых предприятий», особенно в торговле и ремесленном производстве. Все дело было лишь в том, перевесит ли политическая выгода от этого (равно как и ожидаемый рост производства) могущие возникнуть осложнения в контроле над поступлением сырья и притоком рабочей силы. Наконец-то вспомнили о политическом факторе, хотя и не было предпринято никаких действий.

Особенно актуальным был вопрос о собственности для Прибалтики. Именно она была выбрана для проведения эксперимента. В других местах прошли уже многие годы после проведения национализации, что снизило остроту проблемы. Только в «Остланде» этот вопрос настойчиво поднимали как немцы, так и местное население. Лозе, как об этом было сказано раньше, был, в сущности, «государственником», и он настаивал на жестком правительственном регулировании экономики вплоть до ее огосударствления. Он осуждал все попытки реприватизации. В обращении к своим соратникам в Риге он подчеркивал, что, «хотя мы и слышим нескончаемые призывы провести реприватизацию, особенно доносящиеся из рейха, и если там говорят, что мы, в «Остланде», станем владельцами созданных нами монополий, я могу только повторить: мы не хотим говорить об этом сегодня. Этот вопрос будет решен после войны. Я выступаю против желания немецких концернов и крупных предпринимателей получить предприятия в «Остланде» в свои руки. Потому что в случае, если передача предприятий все же состоится, преимущество должны получить те, кто ежедневно проливает кровь ради нации на полях сражений…». Опираясь на «патриотические» аргументы, Лозе поддерживал государственное управление собственностью и отвергал любые планы реприватизации, предлагавшиеся как немецкими компаниями, так и бывшими местными владельцами.

Бройтигам был по-своему прав, говоря об отношении Лозе к вопросу о собственности и осуждая немецкую политику: «К безмерному удивлению населения, немецкая администрация «Остланда» предпочла играть роль распорядителя материальных ценностей, украденных большевиками… Даже после того, как управление по четырехлетнему плану отказалось от своих первоначальных возражений, поняв, что затягивание вопроса реприватизации вредно для экономических интересов Германии, люди так и не получили признания прав собственности, что было вопросом принципиальным, существовавшим до прихода к власти большевиков. Это противоречило политическому здравому смыслу и было результатом необоснованных протестов рейхскомиссара Лозе».

Потребовались долгие и сложные «переговоры», чтобы принять в феврале 1943 г. всеобщую директиву о «восстановлении частной собственности в генеральных комиссариатах Эстонии, Латвии и Литвы». При ее реализации было необходимо соблюсти ряд условий; и хотя и произошла частичная реституция, ее практическое значение осталось ограниченным. На реформу в Прибалтике решились прежде всего по политическим причинам – в будущей «Новой Европе» страны этого региона должны были иметь некий привилегированный статус.

Частичный отказ от политики «этатизма», который имел место в 1942–1943 гг., объяснялся отчасти экономическими причинами, отчасти политическими, был скорее благом для немецкого частного предпринимательства, чем для местного населения. Вскоре в Прибалтике начали действовать самые разные компании; объявления в местной прессе сообщали об открытии филиалов немецких концернов. Однако их продвижение было замедленным и сдерживалось различными официальными ограничениями и сложностями в области снабжения и транспорта. В итоге роль немецких фирм в экономике Востока продолжала оставаться незначительной.

Вопрос о собственности так и не был решен. Немецкие фирмы конкурировали друг с другом в экономике, но решительно объединялись против местных предпринимателей, своих соперников в экономике и политике, прибегая к испытанному средству – частной собственности.