Остаточная часть урожая

На оккупированной территории (более 1,9 млн кв. км) с населением свыше 75 млн человек немцы систематически эксплуатировали не более чем половину населения в течение довольно длительного времени. На этой территории с преобладавшим сельским населением собирали самые высокие урожаи зерна в Советском Союзе.

С самого начала немецкие чиновники столкнулись с различными трудностями. В первую очередь с нехваткой рабочей силы и сельскохозяйственной техники, часть которой была уничтожена или эвакуирована советскими властями. Недостаток семян для посева и удобрений, отсутствие техники, а также разрушение отлаженной системы сбора урожая и его последующего распределения создавали все новые трудности, так же как и проблема обновления местной и региональной администрации. Немцы предприняли некоторые меры для решения этих проблем, хотя и недостаточные; было важно организовать поставку продукции сельского хозяйства Востока на нужды Германии. Всю эту систему безжалостной эксплуатации хорошо иллюстрирует небольшой пример – так называемая «восточная сельскохозяйственная программа» (Ostackerprogramm). Были предприняты усилия для организации поставок всего самого необходимого, в том числе и оборудования, из рейха с целью помочь решить все вопросы, касавшиеся сельского хозяйства Востока. За три года оккупации на Восток были отправлены 15 тысяч зафрахтованных машин с сельскохозяйственной техникой, оцениваемой в 172 млн марок. В поставки вошли 7 тысяч тракторов, 20 тысяч генераторов, 250 тысяч стальных плугов и 3 млн кос. Также был поставлен для пополнения поголовья племенной скот: несколько тысяч быков, коров, свиней и жеребцов.

Хотя оценка стоимости этого импорта и могла быть преувеличена немецкими аналитиками, он сыграл свою роль в увеличении продукции на оккупированных территориях. Некоторые деятели Германии даже посчитали, что это было «предательством» находившегося в тяжелом положении рейха. Аналитики считали, что на повестке дня должно стоять не возрождение сельского хозяйства Востока, но немедленная и предельно жесткая его эксплуатация. Жизненно важную роль для военной экономики Германии играли несколько культур, в первую очередь зерновые. Несмотря на то что в первоначальных планах предусматривались обширные поставки продукции с восточных территорий в рейх, продолжавшаяся война потребовала сделать особый упор на снабжении войск на фронте. Ввиду обострения в Германии продовольственного кризиса было необходимо выкачивать еще больше ресурсов с оккупированных территорий.

Первоначальные немецкие планы предусматривали собирать от 5 до 10 млн тонн зерна в год. Провал попытки быстро захватить зернопроизводящие области и оккупировать их, не нанеся ущерб их хозяйству, привел к пересмотру планов в сторону их снижения. В первые месяцы процесс сбора урожая был бессистемным и случайным; единственной целью было реквизировать как можно больше. На первый год основной задачей было обеспечить продовольствием армию, отослать его часть в рейх и сохранить семенной материал. Только после выполнения этих требований всего лишь небольшая часть продовольствия оставалась крестьянам для личного потребления. В сущности, был принят принцип тотальных обязательных поставок. Хотя на практике было невозможно собрать весь урожай, само провозглашение этой цели и попытка достичь ее разительно напоминали советскую политику 1918–1920 гг. в области сельского хозяйства [продразверстку], которая привела к катастрофическим последствиям. Отныне квоты произвольно назначались в Берлине без реального учета складывавшейся ситуации. Иногда предварительно намеченные разнарядки неожиданно увеличивались из-за обложения их налогом со стороны местных сельских властей. Опять же немцы не обращали внимания на возможности крестьян выполнить разнарядку, к тому же положение усугублялось тем, что часть населения угонялась в Германию, а советские партизаны часто совершали нападения.

Только осенью 1942 г. экономический штаб «Ост» в Берлине признал аргументы Шиллера, утверждавшего, что система в экономическом и политическом плане действует крайне неудовлетворительно и что «оправдано давать крестьянину его долю при больших урожаях и больших его сборах». Был принят план поэтапных действий, который предусматривал переход от обязательных поставок к налогам в натуральной форме, устанавливаемым заранее [Festumlagen], а также передачу крестьянам остатка урожая. Берлин на практике не сдержал своего обещания, но упорно продолжал повышать квоты и вносить различные уточнения, например, в зависимости от размера урожая и количества рабочей силы. Сложность указаний вела к тому, что на местах власти игнорировали инструкции, которых они не понимали или, наоборот, соглашались, и тогда они выжимали все, что могли, с покорных крестьян.

Для личного крестьянского хозяйства условия обязательных поставок государству не были однозначно хуже или лучше, чем при советской власти. Различия в советских и немецких квотах и практиках были слишком большими, чтобы можно было их легко сравнить. Зная немецкие требования, можно сказать, что едва ли материальное положение крестьянина было лучше, чем прежде. На пике оккупации немцы ввели квоты поставок (за вычетом семенного резерва), составлявшие две трети всего урожая, более высокие, чем советские довоенные. По оценкам, семья из трех человек должна была собрать свыше 800 кг зерна на гектар, чтобы ей могло хватить на питание после выполнения обязательных поставок государству. Квоты на домашний скот и молочные продукты были в какой-то мере необоснованными, будучи большими, чем советские; зачастую их физически невозможно было выполнить. С другой стороны, советские разнарядки были на практике гораздо более эффективными, чем немецкие. В результате крестьяне в районах, захваченных немецкими войсками, часто могли припрятывать больше продуктов, чем до войны, что яснее всего проявилось в 1941–1942 гг. Позднее немецкие команды пытались реквизировать остававшиеся зерновые запасы, но, по всей вероятности, их у крестьян оставалось еще довольно много, в случае если партизаны не забирали себе остаток урожая.

Количество полученного продовольствия, хотя и значительное, явно было меньше того, на что рассчитывали немцы. Некоторые объективные трудности были с течением времени преодолены. Однако обрабатывалось всего три четверти довоенной площади, и средний урожай, вследствие нехватки рабочих рук, техники и искусственных удобрений, оставался ниже довоенного уровня, несмотря на личную инициативу крестьянина и все усилия.

Основная часть продовольствия, которое получала Германия, была предназначена для армий на Востоке. Несколько миллионов солдат потребляли большую часть хлеба, мяса, картофеля и яиц, получаемых с той земли, где они находились и продолжали сражаться. Они получали свыше 4 млн тонн зерна, 2 млн тонн картофеля, около 800 тысяч яиц, свыше 300 тысяч тонн овощей, свыше 400 тысяч тонн мяса. Только небольшая часть продовольствия шла в Германию, чтобы накормить гражданское население. Годовой урожай в Германии достигал около 23 млн тонн (или около 30 млн тонн, принимая во внимание земли Европы, захваченные немцами); объем зерна, поступавший в Германию с Востока, согласно различным статистическим подсчетам, оценивался от 1,2 до 1,8 млн тонн за весь трехгодичный период, или от 400 тысяч до 600 тысяч в год. Сопоставляя все эти цифры, можно сказать, что поставки с Востока были всего лишь небольшой струйкой. Конечно, стоимость такого импорта значительно превышала инвестиции Германии в сельское хозяйство Востока.

Главной задачей немецкой политики в области сельского хозяйства было обеспечение продовольствием армии на Восточном фронте, и она решалась довольно успешно. Однако «успех» представлял собой порочный круг: оккупация кормила армию, которая делала оккупацию возможной, но при этом армия проигрывала войну. Методы, с помощью которых собиралось продовольствие, вызывали противодействие местного населения. Армия была накормлена, но не люди, от чьего имени велась война. Сельскохозяйственная продукция, полученная во второй половине 1941 г., то есть начального периода оккупации, была по объемам значительно ниже того, что могла получить Германия от СССР при соблюдении торговых договоров, подписанных во время заключения советско-германского пакта о ненападении. С начала 1942 г. и до окончания 1943 г. только Юг выполнял намеченные разнарядки по сбору зерна. В 1943–1944 гг. большая часть урожая была потеряна в результате партизанской войны и отступления. Всего лишь один год – 1942–1943 – мог быть назван «нормальным» в производстве сельхозпродукции.

Разрушительные последствия тактики выжженной земли, которая проводилась с обеих сторон, Германии и Советского Союза, как для послевоенного развития советского сельского хозяйства, так и для крестьянства, не требуют комментариев. Однако достижения рейха ни в коей мере не соизмеримы с невиданным напряжением всех его умственных и физических сил и военными усилиями. До прихода немцев и после их ухода во всех районах собирали очень богатые урожаи. Это не было следствием превосходства советских методов хозяйствования или преданности крестьян советскому режиму, но скорее объяснялось условиями, порожденными войной.

Германия вторглась на земли Востока в полном неведении о тех политических и социальных проблемах, которые ей предстояло решать. Чисто экономические вопросы эксплуатации ресурсов новых территорий с неизбежностью должны были вызвать политические последствия. Неспособность немцев пойти навстречу интересам крестьянства и безжалостные реквизиции превратились в фактор политики, символом которой стала «последняя корова», отнятая по приказу Гитлера у советского крестьянина. Организационные проблемы сельского хозяйства в России были в любом случае достаточно сложны. Их стало практически невозможно решить из-за сложившегося отношения оккупационных властей и конфликта интересов немецких государственных деятелей, ставивших различные цели.

Что должно было быть первичным: накормить армию, накормить внутренний фронт, накормить голодавшее городское население на Востоке или накормить местного крестьянина, чтобы он трудился охотнее и давал больше продукции? Что было важнее: добиться максимальных показателей сельскохозяйственного производства или отправить в рейх больше «остарбайтеров»? Следовало ли способствовать будущей германизации, а возможную политическую оппозицию искоренить, прибегнув к жесткому контролю и сохранив колхозы, которые облегчали функции надзора и эксплуатацию? Или, может быть, лучше было бы позволить местному крестьянству реорганизовать и поделить коллективные хозяйства с немецкой помощью, завоевав тем самым его искреннюю поддержку, даже ценой временного падения производства? На все эти вопросы так и не был дан однозначный и окончательный ответ. Вместо этого был ряд компромиссных решений, принятых не по здравом размышлении, а под воздействием чистых эмоций и под давлением властных группировок в немецкой элите.

В организационном отношении наиболее серьезным был вопрос дальнейшей судьбы колхозов. Согласно статистике, около девяти десятых от их общего числа было переименовано в общины. Другие были официально преобразованы в земледельческие товарищества, и лишь очень незначительная часть хозяйств стали частными. В действительности, однако, многие общины вне пределов Украины и прилегающих южных районов России действовали как товарищества, имевшие личные земельные наделы, когда каждый убирал урожай самостоятельно, хотя и существовали известные ограничения со стороны властей. Даже Шиллер, один из творцов немецкой аграрной реформы, который временами был склонен положительно оценивать имевшиеся в этом деле достижения, признавал: «Вполне понятно, что военное положение не позволило сразу же организовать независимые семейные хозяйства. Политические и экономические следствия провала проекта по замене советской формы коллективного хозяйствования какой-либо иной организацией, отвечавшей желаниям людей, обрекли на поражение всю кампанию против Советской России».

Для Советского государства крестьянство продолжало оставаться главным источником проблем. Завоеватели, конечно, могли пойти навстречу некоторым умеренным требованиям крестьян. Даже в условиях немецкой оккупации проявлялся этот антисоветский потенциал наряду с упорным стремлением населения к местному самоуправлению, которое дало бы дорогу личной инициативе и покончило со всеми формами принуждения и террором, присущим колхозной системе. По правде говоря, реакция крестьян на перемены была различной. Большей частью она не отражала характерные особенности того или иного социального слоя советского сельского населения, но была ответом на изменения в немецкой политике. Притом что во всем остальном положение было одинаковым, враждебность местного населения была выражена сильнее там, где отклонение от норм советской колхозной жизни было наименьшим, то есть на Украине и в граничащих с ней южных областях. Наоборот, в областях Центра и Севера, и особенно на Северном Кавказе, немецкая аграрная реформа, значительно продвинувшаяся вперед, была более успешной с экономической и политической точек зрения.

В то время как вначале политические требования населения игнорировались, именно прагматичный подход, выражавшийся в «максимальной эксплуатации», помог впоследствии под давлением крестьянства перейти к политике уступок. Все старания немцев привлечь на свою сторону крестьян и обеспечить себе их поддержку были запоздалыми. Надежды колхозников на новый порядок вскоре улетучились, а партизанская война и ответные немецкие репрессии привели к тому, что точка невозврата была пройдена. Тем не менее в сравнении с проблемами в других областях в сельском хозяйстве были предприняты попытки добиться перемен и провести настоящую реформу. Как вспоминал один чиновник, занимавшийся аграрным вопросом, именно в сельском хозяйстве оккупационные власти в большей степени шли навстречу требованиям населения, чем в иных аспектах своей политики. И дело было не в гуманизме и великодушии новой власти: первичным был личный интерес. В экономическом отношении аграрная реформа принесла хотя бы небольшую, но пользу; если же ее рассматривать как орудие психологической и пропагандистской войны, то эффект ее свелся к нулю вследствие ее постоянного затягивания и появившегося у крестьян ощущения обмана. В ходе реформы не появилась новая система управления, которая могла бы обеспечить эффективный механизм контроля и принуждения (какой существовал при Советах) или поставить на его место политику стимулирования труда.

При проведении изолированной реформы невозможно было избежать ошибок в методологии. Поведение немцев на оккупированных территориях перечеркнуло положительные результаты декрета об аграрной реформе. Нацистская система явно не могла осознать этого факта. Причины сложившегося тяжелого положения были не только в отсутствии единой политической линии, в некомпетентности и нерешительности. Сам план превращения Востока в гигантскую колонию и соответствующий образ действий немецких чиновников обрекали аграрную реформу на провал и способствовали зашоренности государственных деятелей, принимавших важные политические решения, от которой они так и не смогли избавиться. Своими планами и практическими действиями оккупационные власти настроили против себя широкие слои советского общества, которое, поставь перед ним другие цели и применив другие методы воздействия, могло стать их главным союзником.