Таврия

На совещании 16 июля 1941 г. Крым был передан в состав рейхскомиссариата «Украина», который возглавлял Эрих Кох. Генеральным комиссаром округа Крым – Таврия был назначен Альфред Фрауенфельд. Фанатичный нацист и отъявленный расист, этот австриец с энтузиазмом занимался «исследованиями» готических корней культуры Крыма. Вначале он составил фотографический альбом, дав ему название «С родины крымских готов», затем принялся за написание книги по истории полуострова. Его мечтой было построить новую столицу в горном массиве Яйла и превратить Крым в настоящий курорт Новой Европы. Этот «преданный искусству» (как он его понимал) деятель имел отчасти симпатии к татарам – жителям Крыма – и относился открыто враждебно к режиму Коха на Украине. Фрауенфельд был прекрасным примером того мировоззрения, согласно которому умеренный «либерализм» по отношению к коренному населению ни в коей мере не предполагает отказа от нацизма.

Фрауенфельд, проработав какое-то время наблюдателем от министерства иностранных дел в рейхскомиссариате, принял под свое управление только пять районов, из которых 1 сентября 1942 г. ушла военная администрация. Из этих районов был сформирован временный комиссариат «Таврия», который в дальнейшем должен был стать генеральным комиссариатом Крыма после того, как армия согласится вернуть под гражданское управление остальные районы. Примечательно, что все переданные районы со столицей в Мелитополе, строго говоря, не были частью Крыма и располагались к северу от него. Причиной передачи этих украинских районов Крыму были намечавшиеся планы германизации. В Берлине считали, что, если Крым должен был стать областью рейха, ему был необходим хинтерланд (тыл) для укрепления его обороны на суше.

Будучи правителем «Таврии», Фрауенфельд номинально был подчиненным Коха. Но на деле они были непримиримыми противниками. Воспользовавшись планами Гитлера и Гиммлера избавиться от крымского населения, Кох организовал «блокаду» поставок продовольствия с севера в Таврию. Фрауенфельд в сотрудничестве с военными сумел найти выход из положения, но напряженность в отношениях с рейхскомиссаром сохранялась. Зимой 1942/43 г. Фрауенфельд вторично послал Розенбергу служебную записку с жалобой на Коха. Когда в июне 1943 г. Розенберг посетил Фрауенфельда, Кох отказался от встречи с ним. По свидетельству очевидцев, Кох готовился организовать инспекционную поездку, напоминавшую «инквизиторское расследование». Кох считал, что состояние дел в Таврии в корне противоречит его принципам управления. Потому он предлагал упразднить неполноценный комиссариат Фрауенфельда и включить его в состав соседней Николаевской провинции, где Кох был полновластным правителем. Один из помощников Фрауенфельда высказал Паулю Даргелю, посланцу Коха, мнение, что, возможно, было ошибкой выделять Таврию как отдельную административную единицу, но теперь было бы неправильным передавать эти пять районов другому генеральному комиссариату, и подобное присоединение привело бы к их упадку, а не развитию.

Фрауенфельд оставался на своем посту до конца 1943 г. Это был конец его мечты, и он посылает Розенбергу объемную служебную записку, в которой он подытоживает свой опыт и Коха вместе с армией, будучи непосредственным участником событий. В записке содержится сугубо утилитарное доказательство правильности проводимой политики расчетливого великодушия: во время войны Германия нуждалась в поддержке жителей Восточной Европы, и поэтому должны были даваться любые обещания, чтобы снискать их поддержку; после войны, какова бы ни была политика рейха, никто не смог бы отрицать ее. Ни один человек, кто является сторонником «умной» восточной политики, не откажется от применения террора, если того потребуют интересы Германии, даже если тысячи местных жителей будут убиты. Однако в поступках Фрауенфельда не было той жестокости, которая отличала правление Коха. Что касается развития хозяйства, то в Таврии урожайность на акр превысила ее уровень в более плодородных областях Украины. Фрауенфельд объясняет подобный факт тем, что была проведена аграрная реформа и люди получили при новом режиме причитавшуюся им долю общего богатства. Реквизиция последней коровы и лишение населения национальной культуры могло вызвать только открытую неприязнь. Наконец, сторонники «политики слепого террора» «пропагандировали ее настойчиво и при каждом неподходящем случае». Короче говоря, применение принципа «кувалды» в отношении к местным жителям было «примером ошибочного подхода».

Дискуссия приобрела кабинетный характер. Коха было невозможно остановить, а Фрауенфельд больше критиковал других, чем себя, и считал примером образ своего правления, при котором граждане были всем довольны.

Мертворожденный муфтият

Предпринятые в 1943 г. две попытки Германии проникнуть на Ближний Восток потерпели неудачу, и интерес к нему у немцев пропал. Перейдя к оборонительной позиции, Берлин перестал прислушиваться к желаниям турок. Иллюзии развеялись, и теперь все внимание было обращено на неславянские народы Востока. С падением Кавказа и назначением генерала Кёстринга инспектором тюркских частей совершился переход от оккупационной политики к организации «восточных легионов», которые должны были воевать на стороне Германии. В последующие месяцы Г. Лейббрандт был вынужден уйти со своего поста в министерстве оккупированных восточных территорий, и ответственным за национальную политику стал немецкий ученый-востоковед Г. фон Менде. Он выступал за признание сепаратистских «национальных комитетов», прежде всего неславянских, что свидетельствовало о перенаправлении деятельности министерства с «национальной почвы» на эмигрантские круги. Такое изменение в политике свидетельствовало о дальнейшем снижении интереса к славянским национальностям, тем более когда в следующем году отступавшие немецкие войска оставили регионы их проживания.

В ноябре 1943 г. советские войска подошли к границам Крыма. В апреле следующего года они прорвались через Перекоп и вышли к Керчи. В начале мая 1944 г. последняя немецкая твердыня на полуострове (Севастополь) пала. Но прежде чем советские мусульмане вновь оказались за «железным занавесом», а крымские татары были вынуждены отправиться в изгнание и разделить судьбу с народами Северного Кавказа, подлежавшими ликвидации, возник кризис, хотя и не столь значительный, в вопросе представительства в среде мусульман.

Несмотря на то что немецкая военная администрация на Кавказе и в Крыму разрешала, а временами даже поощряла исповедание ислама, она решительно препятствовала только в одном вопросе – избрании высших духовных лиц у мусульман. Причина этого была очевидна. В частности, именно в Крыму муфтий пользовался особым уважением, часто становясь политической фигурой. До тех пор пока не было дано разрешения на созыв всеобщего крымского собрания и формирование «национального правительства», вопрос об избрании муфтия не поднимался. Однако те, кому, подобно Менде и Хентигу, было важно мнение мусульман, как в Советском Союзе, так и за его пределами, хорошо понимали, насколько ценно иметь в союзниках религиозного лидера с прогерманскими взглядами. Аргументы были следующими: «Исламский мир – единое целое. Германии следует относиться к мусульманам на Востоке таким образом, чтобы не повредить ее репутации в среде всех народов ислама». В то же самое время крымские националисты стремились повлиять на министерство оккупированных восточных территорий в том же самом направлении, надеясь использовать муфтия в своих собственных целях. В итоге выразителем идеи муфтията стал Мухаммад Амин аль-Хусейни, сочувствовавший нацистам великий муфтий Иерусалима.

Цель у всех этих деятелей была различной. Причины, по которым военная администрация препятствовала решению вопроса о муфтияте, были теми же самыми, по которым крымские националисты, особенно пантюркисты, приветствовали создание муфтията. В то же время великий муфтий, тесно сотрудничавший с немецкой разведкой и ведомством пропаганды, старался сосредоточить в своих руках все управление и контроль за деятельностью мусульман. Панисламистские идеи, которые он продвигал, упали на бесплодную почву; другие стремления, другие символы оказались сильнее, чем религиозные связи, которые призваны были соединить воедино поволжских татар с берберами и йеменцев с таджиками. В оппозиции великому муфтию оказались пантюркистские эмигранты, которые видели в нем опасного соперника.

По этому вопросу, однако, сошлись во мнении все: и «сочувствующие тюркам» в рейхе, и крымские националисты, и великий муфтий. Вследствие противодействия со стороны военных рассмотрение проблемы было отложено до октября 1943 г. Именно в этот год советское правительство перешло к смягчению своей антирелигиозной политики. Вслед за восстановлением православного патриархата в Москве было объявлено о создании центрального муфтията в Ташкенте. На это последовала реакция крымского отдела министерства Розенберга.

Глава отделения Р. Корнельсен предложил: «В целях активного противодействия большевикам, которые, как показали недавние события, стремятся добиться наибольшего влияния в мусульманском мире, настоятельно необходимо, чтобы мы, со своей стороны, воспользовались всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами для противодействия этому. Необходимо как можно быстрее заявить о недействительности выборов Ташкентского муфтия… и показать, что он не более чем марионетка в руках Москвы». В ноябре 1943 г. Корнельсен предложил наиболее эффективный способ противодействовать этому – собрать конгресс мусульманского духовенства, которое представляло бы Крым, Кавказ, Туркестан и поволжских татар. Предлагалось, чтобы «на этом конгрессе немецкая сторона торжественно признала бы татарского муфтия Крыма, которого следовало выбрать заранее» (докладная записка от 11 ноября).

Для того чтобы обеспечить успех этого предприятия, необходимо было заручиться поддержкой СС через представителя этой организации в министерстве оккупированных восточных территорий Готтлоба Бергера. После того как СС оказал действенную поддержку аль-Хусейни, было предложено «обратиться к великому муфтию с просьбой быть почетным гостем конгресса». Бергер при этом подчеркнул особую роль великого муфтия.

Татарские эмигранты в ведомстве Корнельсена с энтузиазмом встретили проект создания Крымского муфтията, который был передан в военную администрацию. Выборы должны были выявить «заслуживающего доверия деятеля, который сможет оказывать влияние на татарское население». Кроме того, «выборы муфтия имели бы важнейшее политическое и пропагандистское значение не только для Советского Союза, но и для Ближнего Востока…». Все могущие быть возражения заранее отметались, причем ссылались на якобы тайное «желание фюрера пойти навстречу мусульманским народам». Выборы превратились в пародию, поскольку Корнельсен уже наметил в качестве будущего муфтия Ёзенбашлы (Озенбашлы).

Одно только упоминание этой фамилии усилило подозрения военной администрации, что новая организация будет всего лишь прикрытием для политической деятельности. В действительности Ёзенбашлы уже руководил мусульманскими общинами в Крыму. С самого начала не всем понравились эксперименты в области психологической войны, ведущейся против национального меньшинства, к которой проявили запоздалый интерес некоторые представители берлинского общества. Крым уже превратился в осажденную крепость, и армия не желала заниматься вопросом, который мог породить еще большую напряженность.

Так, в одном из армейских документов февраля 1944 г. говорилось: «Вопрос создания местного правительства из мусульман и образования большого муфтията Крыма не подлежит рассмотрению. То же самое касается любых планов в данной области. Они означали бы разрыв с предыдущей политикой, и о них не может быть речи…» Об изменении в общественных настроениях Крыма свидетельствует фраза: «В последнее время татары своим поведением доказали, что на них нельзя положиться».

Этот вердикт означал конец проекта. Отдел Розенберга не смог воплотить в жизнь свои планы. Спустя всего несколько месяцев полуостров вновь стал советским. Однако вопрос о муфтияте в Берлине был поднят повторно. Теперь он касался исключительно эмигрантов-мусульман на территориях, подконтрольных Германии, и идея уже не имела прежнего пропагандистского эффекта. Она была воскрешена во времена поражений на фронте летом 1944 г., когда были предприняты отчаянные попытки найти ее новое решение. В целях сохранения своего влияния на мусульманские части, сражавшиеся на стороне Германии, Менде и великий муфтий Иерусалима пришли к обоюдному согласию о желательности по крайней мере предпринять хотя бы в теории попытку создания муфтията.

Менде так рассказывал о встрече с муфтием: «На вопрос, не возражает ли муфтий против кандидатуры Ёзенбашлы, он ответил, что считает ее вполне приемлемой… Господину Ёзен-башлы уже было передано по телефону приглашение явиться лично».

Однако он так и не приехал. Ёзенбашлы спешно покинул Крым, до того как пришли советские войска. Вместе с несколькими татарскими подразделениями он прибыл в Румынию. Надеясь, что британцы высадятся в Румынии, Ёзенбашлы (Озенбашлы) уехал в рейх и оставался в Бухаресте вплоть до прихода Красной армии, когда и был арестован.

Борьба за создание муфтията в Крыму показала, что в рейхе существовали партии-соперники. Принимая во внимание планы Розенберга и безоговорочную поддержку фюрера, была возможность развернуть пропагандистскую кампанию, которой Берлин на первом этапе пренебрег, а затем запоздало решился на нее, но она так и не состоялась. Отсутствовало расположение к представителям мусульманской веры. Результаты кампании были практически нулевыми. Интересен факт, какими были силы, которые выступали против идеи муфтията. Некоторые из столпов нацизма, включая СС, всячески препятствовали ее воплощению из-за планов германизации. Люди круга Коха и Бормана видели в ней нежелательную уступку местному населению. В то же время большая часть военных и отдельные дипломаты были против того, что они называли пустыми экспериментами вкупе с раздачей фантастических и нереальных титулов потенциально враждебным деятелям, и все это ослабляло противодействие русским.