Между Турцией и Германией

Крымские татары традиционно имели связи с Турцией. Именно здесь лидеры сепаратистского движения Крыма, называвшие себя, что характерно, крымскими турками, имели свою резиденцию. Из всех тюркских областей Советского Союза этот полуостров вызывал у Анкары наибольший интерес и пробуждал воспоминания о временах прошлого владычества. Вскоре после того, как Германия развязала войну, в турецком обществе началось обсуждение вопроса будущего Крыма. Некоторые предложения были доведены до сведения фон Папена. В итоге были сформулированы два конкретных предложения: дать самоуправление крымским татарам, как только немцы «установят мир» на полуострове, и отправить делегацию крымских татар из Турции в Берлин, члены которой выступят советниками, а возможно, также и представителями соотечественников. В начале ноября 1941 г. сам Папен предложил Берлину следующее решение: «После завершения Крымской кампании образовать на полуострове администрацию, в состав которой войдут крымские татары. Это будет иметь значительный политический эффект в Турции».

В то же самое время турецкий генерал Эркилет обратился в немецкое министерство иностранных дел с просьбой выдать визы двум татарам, последователям Джафара Сейдамета, лидера эмигрантов-сепаратистов (в 1919 г. был зарубежным представителем Крымского курултая, позднее – движения «Прометей». – Пер.). В середине ноября посол фон Хентиг, который курировал отдел по делам Ближнего Востока в министерстве, разрешил им отправиться в Берлин. Вскоре они прибыли в Германию и начали там свою деятельность. Это был единственный пример в ходе войны с СССР, когда рейх официально санкционировал участие в ней представителей невоюющей стороны, хотя и чисто символическое. Лицемерный характер этого шага со стороны немцев хорошо иллюстрирует тот факт, что во время переговоров с этими представителями татарского националистического движения было принято окончательное решение о полной германизации Крыма. Когда у турок возродилась надежда на независимость Крыма, Розенберг и Гитлер сошлись во мнении об «опасности идеологии пантуранизма». Двум крымским татарам «из Константинополя» не было дано разрешение на посещение лагерей военнопленных, в которых находились их соотечественники. «Единственное, что им позволено было сделать, – говорилось в записках Розенберга, – это отобрать из всех военнопленных группу крымских татар в количестве 250 человек и гарантировать им особое обращение, памятуя о реакции Турции».

После завоевания Крыма из националистов и других татарских «добровольцев» были сформированы вспомогательные воинские части, сражавшиеся на стороне Германии (насчитывалось шесть крымско-татарских батальонов, исполнявших полицейские функции и боровшихся с партизанами большей частью под командованием СД). Об этом было позволено писать в немецкой прессе, как об одном из основных татарских «прав». Указывая на численное превосходство русских и украинцев на полуострове, один автор высказал мысль, что «вполне понятно, что татары надеются на пересмотр» своего статуса. Подчеркивалось, что «своим участием в борьбе против большевизма… татары обрели право на то, чтобы их интересы были приняты во внимание» при будущей реорганизации Восточной Европы.

Говорить что-либо определенное об этих планах в официальных заявлениях намеренно избегали. Лишь отдельные замечания намекали на дальнейшие планы Германии. Некий автор, чья статья прошла нацистскую цензуру, писал: «В качестве курорта всей Европы, Крым уверенно пойдет к своему великому будущему в рамках большого европейского экономического пространства». Для тех, кто мог понимать высокопарные нацистские речи, их смысл был предельно ясен.

Армия в Крыму

Немецкие войска (7 дивизий 11-й армии и румынский горный корпус) вышли к Перекопскому перешейку в конце сентября 1941 г. и с боями прорвались 18–20 октября в Крым. Однако зимой советские войска высадились на его восточном побережье и отбили Керчь и Феодосию. Только в результате ожесточенных боев немцы восстановили господство над полуостровом после повторного захвата ими Керчи и длительной осады (30 октября 1941 – 4 июля 1942 г.) и штурма Севастополя в мае – июле 1942 г. Крым оказался в оккупации. До конца 1942 г. в Крыму находился штаб сначала фельдмаршала фон Манштейна, командующего 11-й армией, затем фельдмаршала фон Клейста, командующего группой армий «А».

На местах в Крыму военная оккупация имела во многих отношениях те же самые черты, что и в континентальной части страны. Немцы отличались «утилитарным» подходом к населению; однако, когда к тому «вынуждала ситуация», они прибегали к насилию. Тон задавало заявление Манштейна, что «еврейско-большевистское правление должно быть искоренено раз и навсегда». Поэтому немецкий солдат должен был поступать «как мститель за все жестокости, совершенные в отношении его и немецкого народа…». К тому времени, когда до крайней степени обострилась проблема с продовольствием, что привело к всеобщему возмущению народа, он издал 11 ноября 1941 г. приказ, в котором, в частности, говорилось, что «особенно во враждебных нам городах большая часть населения будет голодать. Но несмотря на это, ни один из продовольственных продуктов, которыми нас снабжает отечество ценой собственных лишений, не может, исходя из чувства ложного гуманизма, раздаваться пленным и населению, если только оно не находится на службе вермахта». Что же касается антинемецких элементов, «население должно больше бояться наших репрессий, чем возмездия партизан».

С другой стороны, необходимо было привлечь на свою сторону хотя бы часть населения. Манштейн подчеркивал: «Пассивность большого числа антисоветски настроенных жителей должна уступить место осознанному выбору в пользу активного сотрудничества в противостоянии большевизму. Где оно отсутствует, к нему необходимо принудить с помощью соответствующих средств». Основной предпосылкой при этом, как понимало армейское командование, должно было быть «справедливое отношение ко всем небольшевистским элементам населения». Приказывалось строго «уважать религиозные обычаи, особенно татар-мусульман»; запрещалась конфискация у крестьян «последней коровы, последней курицы и семенного материала»; вводилась сложная система вознаграждений и поощрений для тех жителей, которые активно помогают оккупационным войскам. Командующий оставался скептически настроенным в отношении возможностей подобной политики. Манштейн признавал, что будет сложно завоевать поддержку советского населения, и «в итоге их интересы будут всегда расходиться с нашими».

Манштейн не одобрял деятельность команд СД, хотя и не говорил об этом открыто. В Симферополе СД захватило картотеку агентов НКВД и отдало приказ об их расстреле без всякого предварительного разбирательства. Ликвидация евреев проводилась с той же безжалостностью, что и повсюду.

Более неопределенной была политика в отношении национальностей Крыма. В результате полученных из Берлина директив, касавшихся прежде всего великороссов, за выполнение которых отвечали СС и имперское министерство оккупированных восточных территорий, русское население Крыма подверглось дискриминации. Русских уволили с постов в местной администрации и хозяйственных организациях, в основном в сельской местности, и заменили представителями татарской национальности, согласившимися на сотрудничество. С другой стороны, продолжали выходить подцензурные газеты: «Голос Крыма» на русском и «Азат Кырым» на татарском языках. Пожалуй, самым большим препятствием при проведении протатарской политики было явное меньшинство татар среди местного населения, о чем постоянно напоминали некоторые армейские офицеры; они считали, что необходимо быть реалистами и избегать антагонизма в отношениях со славянами. Кроме того, только часть татарского населения выражала явные националистические чувства, хотя мусульманская вера имела широкое распространение.

Когда же турки и протурецкие элементы с одобрения посла в Турции фон Папена потребовали местного самоуправления в Крыму, армейское командование решило пойти на компромисс. В итоге были сделаны уступки татарскому национальному чувству, однако не было даровано права на самоуправление. Было только разрешено создание местных мусульманских комитетов. Первый был организован в середине ноября 1941 г., а в 1942 г. в Симферополе появился центральный мусульманский комитет. Он занимался рассмотрением прежде всего местных религиозных и культурных вопросов. Стремление крымских татар к самоуправлению, хотя и символическому, было отчасти удовлетворено. Немецкий контроль открытой общественной деятельности давал возможность оккупационной власти предотвращать появление враждебных ей намерений.

Подобно другим организациям, таким как РОА (так называемая Русская освободительная армия Власова) и движение белорусских сепаратистов, которые поддерживала Германия, мусульманские комитеты представляли собой удобное прикрытие для тайной деятельности своих активистов. Последние, настроенные скорее антисоветски, чем антинемецки, были в основном старыми крымскими националистами, вернувшимися из изгнания. Иногда они действовали самостоятельно, рискуя вызвать неудовольствие немецких властей. Так, в конце 1942 г. на собрании нескольких мусульманских комитетов под надуманным предлогом было принято решение по созыву «пленума», который должен был быть преобразован в представительный орган. Главным инициатором этого предприятия был Амет Ёзенбашлы (Озенбашлы), бывший членом крымского правительства в 1919 г. и ведущим деятелем националистической партии «Милли Фирка», запрещенной коммунистами в 1927 г. Ёзенбашлы попытался возродить организацию, и «пленум» предоставил ему широкие полномочия для переговоров с немцами. В течение следующей зимы в националистических кругах распространилось чувство разочарования в связи с чинимыми немцами препятствиями в их деятельности и нежеланием властей идти на уступки. В 1943 г. Ёзенбашлы заявил своим соратникам: «Мы очутились между Сциллой и Харибдой».

Разочарование Ёзенбашлы было характерно для общей ситуации в обществе. Первоначальные антисоветские настроения усилились, но одновременно исчезли в значительной степени прежние симпатии к Германии. На это повлияли многие факторы. Среди них было ухудшение материального положения населения; принудительное привлечение к общественным работам; операции против партизан, приводившие к большим потерям среди гражданского населения; провал проводимой немцами аграрной реформы.

Более позитивное и несколько более терпимое отношение проявилось со стороны немцев только в 1943 г., когда Клейст, вернувшись с Кавказа, попытался применить полученный там опыт. В феврале 1943 г. он самостоятельно принял директиву, свидетельствовавшую об изменениях в прежнем подходе. Это произошло после армейского совещания в декабре 1942 г. в Берлине, когда немецкие войска потерпели ряд поражений под Сталинградом, на котором были озвучены новые требования военных. Клейст утверждал, что военные неудачи и охлаждение в отношениях к немцам стали следствием проводимой Германией политики. Более чутко, чем его соратники-генералы, воспринимавший политические вопросы, он приказывал (17 февраля 1943 г.):

«1. К жителям оккупированных восточных территорий, занятых группой армий «А», должно относиться как к союзникам. Уничижительное отношение усиливает волю противника к сопротивлению и стоит немцам больших потерь.

2. Следует улучшить, насколько это возможно в условиях военного времени, снабжение гражданского населения продовольствием…

3. Совершенствовать систему социального обеспечения, в том числе снабжение госпиталей лекарствами, а женщин и детей молоком…

6. В принципе 20 % всех произведенных потребительских товаров должны распределяться среди гражданского населения.

7. Аграрную реформу требуется проводить более быстрыми темпами. В 1943 г. по крайней мере 50 % всех коллективов было преобразовано в коммуны. В оставшихся коллективах личные земельные участки должны передаваться крестьянам как собственность, не облагаемая налогом. В соответствующих случаях должны быть организованы личные фермы…

8. Как правило… квота на поставку сельскохозяйственной продукции не должна превышать разнарядку, существовавшую при большевиках…

12. Развивать широкую сеть школ…

14. Разрешается вести религиозную деятельность; при этом не должно ей препятствовать каким-либо образом…»

Эта обширная и во многих отношениях уникальная программа не осталась без внимания в высших правительственных кругах в Берлине. В частности, Х.-И. Рикке и Шиллер заявили свой протест, утверждая, что она представляет собой неоправданное вмешательство военных в область экономики и затрагивает также те районы, которые прежде возглавлялись гражданской администрацией, но в результате продвижения советских войск вновь оказались под управлением военной администрации. Но на Клейста это не подействовало, и он саркастически заметил, что протесты Рикке основаны на теории илотов Эриха Коха (Helotentheorie).

В июне 1943 г. Розенберг во время посещения Украины и Крыма прочитал продолжительную лекцию в штабе Клейста с обоснованием своих политических взглядов. Позднее сам Розенберг признал, что его выступление было полным провалом. Клейст и его штаб настаивали на том, что войну необходимо вести более действенными методами, в корне отличными от тех, которые отстаивал Розенберг. С другой стороны, рейхс-министр восточного министерства был разочарован тем, что не смог убедить армейских офицеров: «Все мои объяснения, казалось, не находили поддержки, поскольку генералы шли гораздо дальше нас в русском вопросе», поддерживая местные антисоветские настроения.

На практике вся эта полемика имела незначительные последствия для населения Крыма. К 1943 г. положение определилось, и, по-видимому, даже самая гуманная политика вряд ли смогла бы восстановить доверие к немцам. Крымский опыт показал, что в противоположность Северному Кавказу военная администрация не всегда получала поддержку населения даже в неславянских районах. Изменения в настроениях местных жителей зависели в основном от действий местной оккупационной власти.