В преддверии декрета «Барбаросса» Генеральный штаб задумался над будущей администрацией оккупированных территорий на Востоке. В январе 1941 г. оперативный отдел Генштаба постановил, что вопреки соображениям безопасности в «тыловые районы» будет направлено минимальное количество вооруженных сил. И в первой половине февраля генерал-квартирмейстер Эдуард Вагнер направил начальнику штаба вопрос о «создании военной администрации для «Барбароссы». Однако даже с учетом этого армия уделяла сравнительно мало внимания административным аспектам предстоящей оккупации. Причиной тому стало не только сосредоточение исключительно на военных вопросах. Ожидалось, что после завершения краткой кампании эти области больше не будут заботой Верховного командования. Более того – и это было дополнением к первому аргументу – с 1939 г. у армии уже был горький опыт в области военного управления.
Нежелание армии брать на себя «излишние» административные обязанности вполне совпадало с мировоззрением самого Гитлера. На совещании с Кейтелем 3 марта он заявил, что будущие задачи в оккупированной России настолько сложны, что их нельзя доверять военным. Потому захваченные территории должны быть как можно быстрее отданы под ответственность более надежной гражданской администрации. В результате этой дискуссии 13 марта Кейтель подписал особую директиву, которая учреждала основной порядок будущего управления Востоком. Сферы военного управления он сократил до минимума: «Зона военных действий, образовавшаяся по мере продвижения армии за пределы рейха вглубь соседних государств, должна быть как можно более ограниченной… Как только зона военных действий достигнет достаточной глубины, она будет ограждена с тыла. Недавно оккупированная территория в тылу зоны военных действий получит свое политическое управление».
Таким образом, военная оккупация должна была охватывать только ограниченные территории, расположенные вблизи линии фронта; срок военного управления должен был быть ограничен, все большая часть регионов должна была переходить под ответственность гражданской администрации по мере продвижения армии вглубь территории противника. Участие военной администрации должно было быть недолгим в угоду соображениям полезности. Гитлер наивно и безосновательно считал, что политические решения могут быть отложены до того момента, пока оккупированные территории не будут приведены в порядок.
Территории, расположенные в тылу зоны военных действий, находившиеся под «политическим управлением», должны были быть разделены по двум критериям: по секторам, принадлежавшим каждой из групп армий: «Север», «Центр» и «Юг»; и в соответствии с существовавшими этническими границами. Того, что эти два критерия исключали друг друга, немцы, очевидно, не учли. К тому моменту были выпущены только общие директивы. «На этих территориях, – гласил приказ, – политическое управление переходит к рейхскомиссарам, которые будут получать директивы от фюрера». Таким образом, захваченные территории должны были быстро быть переданы немецкой гражданской администрации, во главе которой стояли бы уполномоченные представители фюрера, получившие неуместное звание рейхскомиссаров. Ни о какой власти коренных народов, ни о какой перспективе возможной автономии или независимости речи не велось.
С одобрения Гитлера 31 марта был выпущен более полный указ «О едином исполнении» восточного задания, который несколько дней спустя был более подробно изложен кабинетом генерала Вагнера в ряде «Особых директив». «Систематическое управление и эксплуатация страны, – говорилось в нем, – потребует внимания только на более поздних этапах. Это задача не армии».
У военных не было причин возражать против этих указаний. Они наделяли армию ровно теми функциями, на которые она и рассчитывала, не больше и не меньше.
Теперь, после того как армия расставила приоритеты и определила границы своей юрисдикции, началась разработка функций гражданской администрации. В рамках реализации указа от 31 марта Альфреду Розенбергу 2 апреля было доверено формирование «политического бюро на Востоке». Его полномочия были расширены, когда 20 апреля Гитлер поручил ему «централизованно» заниматься всеми вопросами «восточноевропейского пространства». В его ранних меморандумах о планировании встречаются отсылки к предыдущим директивам. «Оккупация европейского Востока, – писал он, – будет проходить в два этапа: во-первых, непосредственно боевые действия, а во-вторых, как можно более быстрый переход от военной оккупации к гражданской администрации, то есть к различным рейхскомиссариатам».
К началу мая Розенберг собрал штат, который после подписания фюрером соответствующего указа мог стать (и вскоре после начала войны стал) министерством, ответственным за принадлежавшие теперь немцам территории СССР.
Розенберг, сын немецкого башмачника (по другим данным, купца), родился в 1893 г. в Ревеле (Таллине) в Эстляндии (Эстонии), тогда принадлежавшей Российской империи. Вот два фактора, которые привели к непоследовательности его дальнейшей карьеры.
Он воспитывался в немецком доме, где ему привили уважение к немецкому языку и традициям, но он также страстно увлекался культурой и обычаями России. В образовательном процессе молодого Розенберга Толстой и Мусоргский стояли в одном ряду с Бисмарком и сагами германской древности. Но учеба не приносила ему удовлетворения. Отвергая христианство, не уверенный в себе и несчастный в нижней части среднего класса Розенберг жаждал веры и власти.
В то время еще не проявлялись признаки его будущей «идеологии». Его круг общения включал в себя как русских, так и евреев. Во время Первой мировой войны он оказался на российской стороне фронта – это обстоятельство не вызвало у него сильных приступов самокопания. Даже русская революция не побудила его к участию в политической деятельности; он продолжал оставаться сторонним наблюдателем.
Только после немецкой революции он отправился в рейх. Покинув насиженное место, неприкаянный Розенберг оказался в романтической революционной атмосфере Мюнхена 1919 г. Вот магнит, привлекавший сборную солянку фанатичных идеалистов, деклассированных элементов и разочарованных политиков всех сортов и убеждений. Вскоре Розенберг оказался в русле новой и на тот момент еще окончательно не сформировавшейся группы вокруг Адольфа Гитлера. Он присоединился к ней и в 1921 г. стал редактором центрального органа молодой НСДАП, Volkischer Beobachter.
После драматического, но нелепого Пивного путча в ноябре 1923 г., в результате которого Гитлер попал в тюрьму, Розенберг смог утолить свою жажду власти, возглавив остатки партии. Однако у них с Гитлером возникли разногласия по поводу тактических вопросов, и после выхода из тюрьмы Гитлер держал «философа» на расстоянии вытянутой руки. Несмотря на унижение и недовольство, Розенберг остался в движении, продолжая подчиняться приказам фюрера. Он стал иностранным экспертом нацизма и его «идеологом»; его загадочное и малопонятное для многих обоснование сути расизма, «Миф XX века» (1930 г.), благодаря своей претензии на ученость и непостижимость прочно закрепило его авторитет в нацистских кругах. Однако полностью «реабилитироваться» Розенбергу так и не удалось.
Даже после того, как Гитлер взял на себя бразды правления, Розенберг не получил портфеля министра: Гитлер знал, что он не практический политик. Он руководил «идеологической пропагандой», но даже в этой области были те, кто успешно составлял ему конкуренцию, например Геббельс. Он руководил внешнеполитическим персоналом партии, но даже со связями и покровительством не смог вытеснить профессиональных донацистских дипломатов. Где бы Розенберг ни пробовал свои силы, везде он терпел неудачу. Договор о ненападении, казалось, положил конец его тщательно продуманному движению – антибольшевизму. Отвергнутый министерством иностранных дел, Розенберг также был не в ладах с СС, потому что водился со штурмовиками партии, СА, которые видели в СС соперников. Именно из СА он намеревался набрать основную часть своего штата, когда в 1941 г. наконец появились первые намеки на то, что Гитлер хотел, чтобы Розенберг – единственный в нацистской верхушке человек, имевший непосредственное отношение к Востоку, – взял под свой контроль обширные пространства, которые должны были быть захвачены германской армией.
Эта задача была ему по душе. Жадно, по-детски он потянулся за властью. С весны 1941 г. до последних дней нацистского государства он настаивал на своих прерогативах, на исключительной юрисдикции своего кабинета, на своем единоличном праве командовать и принимать решения. Однако вскоре он понял, что другие будут пытаться умалить роль германского самодержца, управляющего Востоком, которую он для себя уготовил. Неспособный плести интриги, но неспособный также и на прямолинейную откровенность по отношению к фюреру, он снова был обречен на разочарование и бесполезность. Формально он, может, и стоял во главе огромного министерства и даже более обширного штата, но на практике его игнорировали, обходили, с ним не считались. Гитлер, его начальник, как и его подчиненный Кох, делали что им вздумается, зачастую даже не удосуживаясь сообщать Розенбергу об этом. Теоретик от дьявола, философ немецкого величия, трибун антисемитизма стал бесполезным министром, который, хоть и носил высокое звание, был ограничен со всех сторон, стал отцом фантастического замысла, который не смог воплотить в жизнь.