Как солома на ветру

К 1944 г. империя Гиммлера стала самой могущественной фракцией рейха. Полиция, гестапо, служба безопасности, концлагеря, боевые формирования СС, службы разведки, оружие возмездия, а позднее и армия резерва и лагеря для военнопленных одни за другими оказывались в загребущих руках жадного до власти рейхсфюрера СС. Если бы дело дошло до противостояния, даже хитрый Борман не смог бы составить ему эффективную конкуренцию.

На протяжении всей войны СС были самым решительным сторонником экстремальных действий на Востоке. Можно сослаться на мнение Гиммлера о растущем спросе – по мере того как экспансия на Восток достигала своего пика – на политическую войну, выраженном в частном порядке Шелленбергу и Науману, двум своим близким помощникам.

«Русским никогда не следует обещать национальное государство. Мы бы тогда приняли на себя слишком много долговых обязательств, как это делают некоторые круги вермахта, и в один прекрасный день за них пришлось бы расплачиваться. На вопросы о политическом будущем своей родины – если русские поднимут их – можно отвечать только в том смысле, что руководство абсолютно точно воздаст по справедливости (Gerechtigkeit widerfahren lassen zvird) всем нациям в по-новому организованной Европе… и что пока русский народ освобождается от большевизма ценою крови немецкого солдата; более того, для [русского] крестьянина даже нынешнее состояние дел является существенным улучшением по сравнению с прошлым…»

Год спустя, в октябре 1943 г., Гиммлер произнес две программные речи – 4 октября перед группой старших офицеров СС в Позене (Познани) и 14 октября перед другой группой офицеров в Бад-Шахене. Оба выступления подтвердили, что, по крайней мере на первый взгляд, он не изменил свою позицию ни на йоту.

В долгосрочной перспективе, заявил он, жители Востока «не были способны обеспечить дальнейшее развитие культуры». Отдельные лидеры являются исключительными феноменами, «вызванными удачным кровосмешением – разумеется, неудачным для нас, европейцев…». На самом деле славянин был «необузданным зверем, который мог мучить и причинять другим людям такую боль, какую и дьявол не мог себе вообразить». Отсюда железное подтверждение тезиса «низшей расы»: «Нам следует заречься от притворного товарищества, ненужного милосердия, фальшивой мягкости и ложных оправданий для самих себя». Очевидно, что «в этой войне лучше погибнуть русскому, чем немцу». Только в этом отношении тезис 1941 г. был изменен под давлением обстоятельств: использование русских на стороне немцев было оправдано, если они обеспечивали рейх пушечным мясом и рабочей силой. А относительно условий их работы было сказано следующее: «Как обстоят дела у русских или чехов, мне совершенно безразлично… Живут ли эти народы в достатке или умирают от голода, интересует меня только в той мере, в какой они нужны нам в качестве рабов для нашей культуры. Упадут ли замертво от истощения 10 тысяч русских самок во время рытья противотанкового рва, интересует меня только до тех пор, пока противотанковый ров не закончен на благо Германии».

Взгляд Гиммлера на будущее также с начала войны не изменился: «В конце войны… мы станем единственной решающей силой в Европе… и отодвинем границы германского мира на восток на 500 километров».

Именно движение Власова привлекло особое внимание Гиммлера – любопытно, что как раз в тот момент, когда оно, казалось, уже умерло и похоронено.

«На этого генерала Власова, – заметил Гиммлер, – возлагались большие надежды. Надежда оказалась не столь обоснованной, как предполагали некоторые… Герр Власов – и это ничуть меня не удивило – занимался пропагандой и читал нам, немцам, свои нелепые лекции… Герр Власов со всей своей русской надменностью принялся рассказывать нам сказки. Он говорил: «Германии еще никогда не удавалось победить Россию. Россию могут победить только русские». Понимаете ли вы, господа, что это высказывание представляет собой смертельную опасность для народа и армии Германии».

«Политики» не вызывали у Гиммлера ничего, кроме насмешек и презрения: «Они создали бы освободительную армию под командованием генерала Власова… Дайте этому Власову 500 тысяч или миллион русских, – говорили они, – хорошо вооружите их, дайте им немецкую подготовку, и тогда этот Власов будет так добр, что пойдет против русских и перебьет их за нас!»

Подобное отношение было «опасно» для немецкой чести и немецкого морального духа. В качестве иллюстрации Гиммлер привел конкретный пример того, как Власов читал лекции в присутствии немецких офицеров.

«У его ног сидели изумленные члены немецкого руководства – широко раскрыв рты и распустив сопли, – пораженные тем, что мог сделать такой большевик… Вот что сказал герр Власов: «Какой позор, что немцы так относятся к русскому народу. Мы, русские, отменили порку несколько десятилетий назад. (Разумеется, отменили. Вместо этого они расстреливают…) Вы, немцы, заново ввели порку и, как это ни прискорбно, уподобились варварам!» Всем зрителям стыдно. Через несколько минут этот человек расскажет, что собой представляет русский национальный характер, – вам следует воззвать к этой национальной душе… И никто не протестует».

Очевидно, Гиммлер не видел пользы в этих аспектах «власовского аттракциона». Тем не менее он позволил бы движению Власова функционировать исключительно в пропагандистских целях: «Я бы не возражал против того, чтобы герр Власов, как и любой другой славянский субъект в форме российского генерала, работал с нами ради пропаганды против русских… Но вместо того чтобы вести умную пропаганду, направленную на деморализацию русской армии, эта пропаганда, из-за череды ошибок и заблуждений, отчасти обернулась против нас самих и ослабила возможности и волю к сопротивлению в наших рядах».

Фактически Гиммлер сохранил свою фундаментальную точку зрения на «низшую расу», доведенную до нужного состояния готовностью использовать коллаборационистов как «материал», а не как доверенных партнеров. Он шел по стопам фюрера, и его главные помощники, Бергер, Кальтенбруннер, Шелленберг и Олендорф, разделяли его мнение – по крайней мере формально.

Тем не менее в 1944 г. СС сделали резкий политический поворот, столь же неожиданный, сколь и невероятный. Тому имелось множество непростых причин.

Нет никаких доказательств тому, что старая инициативная группа, близкая к пропаганде вермахта, – зачинатели первого власовского предприятия в 1942–1943 гг., – сознательно исследовала все возможные каналы деятельности и обнаружила, что единственными неопробованными остались только СС. Напротив, Штрик-Штрикфельдт являлся злейшим врагом СС; Гелен и Вагнер были их активными противниками; более того, как утверждает Гроте, «перемещение деятельности Власова от отдела пропаганды вермахта к СС нами не планировалось и заранее не продумывалось». Тем не менее в структуре СС возник небольшой круг «приверженцев Власова». Даже в СД – службе безопасности Гиммлера – имелись отдельные офицеры, чьи взгляды на Россию были никоим образом несовместимы с официальной линией. Несколько таких офицеров начали неформально обсуждать восточную политику. За ужином или бокалом пива в пивной в Ваннзе – пригороде Берлина – они осторожно изучали перспективы новой «политической» деятельности. Никто из них не играл никакой роли в выработке политики, но за кулисами они смогли оказать ощутимое давление. Большинство из них были прибалтийскими немцами. Как и две другие конфликтующие школы «экспертов по России» – Розенберг и Лейббрандт в одном лагере и Хильгер и Кёстринг в другом, – эти люди провели свою молодость в русских школах среди русской культуры.

Для большинства членов этого маленького круга целью деятельности являлась исключительно помощь рейху. Только у одного или двух было видение самостоятельного русского движения, действующего во имя лучшего будущего. Эсэсовский эквивалент группы «Свободная Россия» – ничтожно малый, учитывая обширный штат СС, – слишком хорошо понимал, что, с учетом предыдущих неудач, политическая цель проекта в целом должна быть скрыта. На поддержку ни одного из других центров власти в Берлине рассчитывать не представлялось возможным. В самих СС Гиммлер только что подтвердил официальную линию. Могущественное гестапо неизменно выступало против всех «русских экспериментов». Подстрекаемое своими агентами из эмигрантов-монархистов, гестапо раз и навсегда наложило на Власова и его движение табу и объявило тайными коммунистами. Более того, оно утверждало, что имеет доказательства усиления антинемецких настроений среди заключенных и «остарбайтеров» внутри рейха. Предоставление Власову большей свободы действий, утверждало гестапо, только увеличило бы их требования перемен. Наконец, оно заподозрило некоторых близких к Власову русских в поиске контактов с англичанами.

Забота о лояльности миллионов советских граждан в рейхе оказалась обоюдоострым мечом. Если гестапо утверждало, что их потенциальное недовольство представляет из себя опасную питательную почву для любого политического движения, с которым они могут быть отождествлены, то можно также настаивать на том, что прогерманское «освободительное движение» (хоть и фиктивное), напротив, укрепит лояльность военнопленных и рабочих. И действительно, со временем это оказалось одним из соображений, которое заставило руководство СС изменить свой курс. «Политики» от СС, зная о враждебности гестапо, решили действовать через собственные контакты в СС и СД. Не играя в конечном счете решающей роли, они, однако, помогли облечь свое мнение в определенную форму и исподволь повлиять на других.

Имелись и другие намеки на грядущее изменение политики СС. Тактика нового генерального комиссара СС Белоруссии фон Готтберга в поддержку крайних белорусских националистов заключалась в принятии политической ориентации, независимо от ее обоснованности и результатов. Отдельные офицеры СС, назначенные в другие министерства, такие как Петер Клейст, советник министра в министерстве восточных территорий, в течение некоторого времени выступали за использование политических механизмов ради обретения народной поддержки на Востоке. Разрозненным и незначительным на фоне айнзацгрупп и брошюр о «низшей расе», концлагерей и рейдов устрашения, им тем не менее удалось приобрести себе новообращенных сторонников. Таким образом, несмотря на все неудачи, у журналистов сложились те же ассоциации с СС, что и у Двингера. Кроме того, некоторые молодые офицеры в Haupt Amt – главном управлении СС – прониклись идеей общеевропейских СС и, по сути, довели ее до «приема» в них русских в качестве предполагаемых членов. Другие должностные лица СС, как это будет видно, являлись известными сторонниками линии Розенберга; такими же были некоторые из офицеров СС и СД в Галиции. Однако, в полной аналогии с ситуацией в армии, самым мощным фактором в изменении тактики СС стали не проницательность и не убежденность, а вполне осязаемое свидетельство помощи в войне – а именно создание восточных формирований войск СС.