Зенгвитц, 17 марта 1945 года

Той ночью мне опять не удалось уснуть. После многочасового поиска я наконец нашел новый командный пункт своего дивизиона в районе города Ныса. Но радость от этого продлилась недолго – стоило мне только прибыть в свою роту, как пришел приказ об отходе в Стефансдорф. Нам потребовалась целая ночь, чтобы по ужасным дорогам с грехом пополам добраться до места назначения. Однако на подходе нас перехватил свежеиспеченный кавалер Рыцарского креста командир нашего дивизиона гауптман Улит и приказал немедленно двигаться назад в Зенгвитц. Я попытался было заикнуться о том, что люди не выспались, но это ничего не дало.

Пришлось разворачиваться. Недалеко от Зенгвитца я приказал самоходкам остановиться, а сам на «Фольксвагене» медленно поехал дальше, чтобы убедиться, что русских там нет. На подъезде к населенному пункту обер-ефрейтор Бемер остановился, и я принялся в бинокль внимательно обследовать дом за домом. Внезапно показался какой-то человек, перебегавший от одной хаты к другой.

«Неужели русские уже здесь?» – пронеслась мысль у меня в голове, поскольку разобрать, кто это был, не удалось.

Однако, увидев у этой странной фигуры в руках «Панцерфауст», я решил, что это мог быть только немец.

– Вперед, Бемер! Опасности нет. Будем надеяться, что они не примут нас за Иванов, – скомандовал я и, вытащив из кармана не очень свежий носовой платок, на всякий случай принялся им размахивать.

Мы остановились возле первого дома по правую сторону дороги. Я выпрыгнул из машины и направился в палисадник. В этот момент из-за угла дома выглянул парнишка с испуганным лицом и «Панцерфаустом» на плече.

– Мальчик! Не делай глупостей! – крикнул я. – Ты же видишь, что мы – немцы!

Тогда из-за дома, все еще недоверчиво, но с явным облегчением, показался совсем юный солдат. На вид ему было не более семнадцати лет. Запинаясь, он попытался доложить, как положено по уставу, но вконец запутался.

– Достаточно! – с улыбкой прервал его я. – Так ты из истребителей танков? Сколько же вас и где остальные?

Парнишка, на котором плохо подогнанная форма болталась как на вешалке, наморщил лоб, судорожно размышляя, не выдаст ли он своим ответом великую тайну. В этот момент ему на помощь пришел некий обер-ефрейтор, прибежавший из соседнего сада. Его точно рассчитанные и одновременно непринужденные движения, а также посох, украшенный богатой резьбой, выдавали в нем бывалого фронтовика, прошедшего через все перипетии Восточного фронта.

– Откомандированный в Зенгвитц обер-ефрейтор Кляйн, командир отряда истребителей танков в составе еще одного ефрейтора и двенадцати таких вот мальчуганов, – браво доложил он.

– Значит, вы заняли село?

– Заняли – слишком громко сказано, господин обер-лейтенант. Мы только что прибыли и стараемся не бросаться в глаза. Мне кажется, что севернее нас творится что-то неладное. Нутром чую, что там иваны. С запада же я угроз не ожидал и поэтому решил выставить здесь нашего самого младшенького. Парни не такие уж плохие, как может показаться, только чересчур старательные. Опыта у них нет никакого, ведь их только призвали. Настоящий детский сад. Юнгфольки на тропе войны, горящие желанием стрелять во все, что движется. В том числе и по своим самоходкам.

С этими словами он с удивлением посмотрел на четыре боевые машины, въезжавшие в населенный пункт.

– Тогда нам стоит объединить усилия, господин обер-ефрейтор, – сказал я. – С этого момента мы берем на себя танки, а вы будете служить нам пехотным прикрытием. По этому случаю вот вам две бутылки шнапса, договорились?

– Конечно, разве против этого можно устоять? – ухмыльнулся обер-ефрейтор и взял бутылки, протянутые ему Бемером.

– А теперь познакомьте ваших юных героев с нашими самоходками, а я пока проведу разведку вдоль дороги, ведущей от Стефансдорфа к Байгвитцу. Пока никого не видно, но мне, как и вам, такое затишье не нравится. Выделите нам пару ваших парней для прикрытия.

– Мании и Хази! Ко мне! – крикнул обер-ефрейтор, и тотчас, словно из-под земли, перед нами возникли два юных пехотинца.

Я сказал им, чтобы они садились на заднее сиденье «Фольксвагена». Мальчишки повиновались, держа, как в кино, свои автоматы на изготовку. Между тем самоходки стали занимать позиции на северной окраине Зенгвитца. Когда все было расставлено по своим местам, мы тронулись в путь.

«Фольксваген» пересек небольшую речушку и после поворота направо стал подниматься в горку. Не доезжая ста метров до пересечения с дорогой между Стефансдорфом и Байгвитцем, я приказал водителю развернуть машину и остановиться, а затем вместе с наиболее крепким парнишкой пошел к перекрестку. Бемер же с другим юным пехотинцем остались в «Фольксвагене», держа оружие наготове.

– Это тебя зовут Ханей? – поинтересовался я.

– Да, господин обер-лейтенант, это мое имя, но поскольку я очень шустрый, то все кличут меня Хази.

– Прекрасно, Хази. Вполне возможно, что нам сейчас придется бежать, петляя как зайцы. Поэтому соблюдай дистанцию!

Вскоре мы вышли к перекрестку, лежавшему на самой высокой точке по отношению к окружающей местности, и откуда открывался великолепный обзор. Байгвитц лежал в двух километрах вниз по дороге в седловине, и с нашего места просматривались только его крыши. Дорога в направлении Стефансдорфа была абсолютно пустынной, а вот возле Мекендорфа творилось что-то непонятное. Вглядевшись через бинокль, я увидел танки. Их силуэты не оставляли сомнения в том, что это были русские боевые машины. На полпути же до месторасположения моих самоходок, примерно в километре от Зенгвитца, виднелись фигуры в униформах защитного цвета, шагавшие прямо по полям.

К своему ужасу, я обнаружил, что едва не проглядел Иванов на развилке дороги в двухстах метрах от нас. Их было всего четверо – по всей вероятности, разведгруппа.

– Спрячь голову! – прошептал я юному истребителю танков.

И вовремя – в насыпь, за которой мы лежали, с характерным звуком стали впиявливаться пули.

– Ты заметил, откуда они стреляли? – спросил я Хази.

Тот кивнул.

– Хорошо. Изготовься к стрельбе и пали по ним что есть мочи! Огонь!

Мы начали стрелять из своих автоматов, посылая одну очередь за другой. Две каски сразу же исчезли, и только чья-то рука прочертила в воздухе. Затем двое русских бросились прочь, пытаясь укрыться в придорожной канаве. Мы перезарядили магазины и выпустили еще по две очереди.

– А теперь ноги в руки и бегом! – рыкнул я, поскольку заметил, что к нам со стороны Мекендорфа устремились два русских танка.

Мы вскочили и побежали вниз по дороге к «Фольксвагену», чей мотор уже урчал. Едва я со своим помощником запрыгнул в машину, как она рванула с места и помчалась в Зенгвитц.

– Внимание! – еще издалека крикнул я. – Танки!

Однако поднимать по тревоге никого не пришлось – заслышав выстрелы и увидев мчавшийся на всех парах «Фольксваген», экипажи самоходок все поняли и так и уже изготовились к бою.

Неожиданно для нас на развилке, где застряла неприятельская разведгруппа, оба русских танка свернули в сторону Стефансдорфа и внезапно появились в двухстах метрах левее, подставив при этом нашим самоходкам свои бока.

Первым опомнился фельдфебель Шлихтинг, чья самоходка стояла возле часовни. Однако наводчик поторопился и промахнулся. Если бы не унтер-офицер Эльзнер с другой боевой машины, то русским танкам удалось бы укрыться за складкой местности. Эльзнер оказался быстрее – прозвучал выстрел, и танк загорелся.

Экипаж самоходки ликовал, а юные истребители танков, наблюдавшие за ходом боя, пришли в полный восторг.

Между тем второй танк остановился и, двигая башней, попытался сориентироваться. Однако на этот раз наводчик Шлихтинга оказался точнее – раздался гром выстрела, от которого задрожали кирпичи на куполе часовни, и русский танк исчез. Его на самом деле более не существовало, поскольку произошел тот самый редкий случай, когда от прямого попадания взорвался боекомплект. Взрыв был такой силы, что боевая машина разлетелась на куски.

– Ребята! – проговорил кто-то. – Рассказать кому – не поверят. Танк как будто испарился!

– А от его экипажа даже мокрого места не осталось! – подхватил другой солдат.

Такое замечание заметно приглушило радость от достигнутого успеха. Конечно, русские были нашими врагами, однако перспектива сгореть заживо или пропасть во взорвавшейся самоходке могла ожидать каждого из нас. Не случайно в «Песне танкистов» есть такие слова:

 

Если смертельная пуля

Уготована нам судьбой,

То станет общей могилой

Славный наш танк боевой.

 

– Наша позиция совсем не идеальна, – проворчал унтер-офицер Хельман, когда я прибыл к его самоходке. – Мы хотя и контролируем дорогу на Стефансдорф, но совершенно не видим, что творится за ней.

– У меня тоже это не выходит из головы. Ехать дальше в сторону Байгвитца в такой обстановке слишком опасно. Мы можем остаться здесь и оборудовать наблюдательный пункт на дороге, или… – оглядываясь, ответил я. – Или займем позицию вон там наверху. Надо ее посмотреть.

С этими словами я подозвал к себе Пфайля, восседавшего вместе со своей любимой собачкой на мотоцикле с коляской, и поехал вверх по грунтовой дороге на небольшую высоту. Мы спешились, а шпиц, последовавший за нами, погнался за зайцем.

– На карте этот холм значится как «Заячья гора», – невольно рассмеялся я. – И для вашей псины он представляет собой настоящий рай.

После короткого обследования Заячья гора была признана мной для огневой позиции хорошим местом – отсюда открывался великолепный обзор, а небольшой лесочек предоставлял дополнительные возможности для укрытия. Стефансдорф и Мекендорф были как на ладони, просматривалась также и Ныса. На удалении не более километра виднелась железная дорога, на которой стояло несколько эшелонов с разгружавшимися немецкими войсками. Как мне позднее стало известно, под Нысу в срочном порядке были переброшены 20-я танковая дивизия и дивизия «Герман Геринг». Некоторое время мы стояли молча, наблюдая за давно забытой картиной и поражаясь, как из эшелонов на белый свет появлялись все новые и новые воинские подразделения. Наконец я заставил себя оторваться от созерцания столь великолепного действа, ведь трудно было даже представить, что могло произойти, если бы русские ударили по этой неупорядоченной кишащей массе!

– На нас свалилась огромная ответственность, Пфайль, – сказал я. – Роту необходимо срочно передислоцировать сюда. Зовите свою собаку, и поехали!

Прибыв в Зенгвитц, я отдал необходимые приказы, оставив на восточной окраине населенного пункта команду юных истребителей танков в качестве передового пехотного прикрытия. Затем на Заячью гору попарно были отправлены все четыре самоходки, которые заняли на ней огневые позиции. Небронированные же машины сосредоточились у подножия этой высоты в небольшом лесочке.

После завершения расстановки наличных сил и средств мною по радио было доложено командиру дивизиона обо всем, что произошло с нами за последние несколько часов. Не успел я окончить разговор, как раздался возглас наблюдателя:

– Танки со стороны Мекендорфа!

– Странно, они сворачивают в сторону Стефансдорфа. Неужели русские ничего не заметили? – удивился унтер-офицер Эльзнер.

В этот момент послышался голос унтер-офицера Хельмана:

– Бронебойным заряжай! Расстояние 1500! Ждать, пока они замедлят скорость возле подбитого танка!

Его предположения оказались верными – на месте взрыва танка валялись довольно крупные обломки, и поэтому головная боевая машина остановилась, а метрах в тридцати за ней встал также и второй танк.

– Огонь! – скомандовал Хельман.

– Огонь! – последовали его примеру остальные командиры экипажей.

Один за другим послышались четыре хлестких выстрела, и наши снаряды устремились к цели. Головной танк получил пробоину спереди, люк на его башне открылся, и из него выпрыгнул русский танкист. В этот момент Эльзнер произвел повторный выстрел, в результате чего танк взорвался. Вторая же бронемашина, получив одновременно две пробоины еще во время первого залпа, уже горела.

Первую угрозу нам удалось отразить, однако оставалось еще шесть русских танков. Они остановились, но наверняка заметили на Заячьей горе вспышки выстрелов наших самоходок. Не прошло и нескольких секунд, как иваны открыли ответный огонь, и снаряды стали рваться среди деревьев небольшого лесочка.

– Не давайте им опомниться! Продолжайте стрельбу! – скомандовал я командирам экипажей своих самоходок, которые начали посылать в русских снаряд за снарядом.

Обстрел привел к полному смятению противника, и русские танки окольными путями отправились назад в Мекендорф, волоча на буксире две поврежденные тридцатьчетверки. Я же, доложив в дивизион по радио о новом успехе, попросил прислать пехотное подкрепление, чтобы иметь защиту от пешего противника, в большом количестве наблюдавшегося в районе Мекендорфа.

Все четыре самоходки мы отвели в укрытия, оставив следить за неприятелем наблюдательный пост. Затем несколько человек на обоих имевшихся у нас «Фольксвагенах» отправились в Зенгвитц, чтобы в одном из домов приготовить для всех сытный обед, поскольку от собственной полевой кухни ожидать чего-либо не приходилось. Я тоже поехал вместе с ними, чтобы переговорить с командой истребителей танков.

– Ваши «дятлы» сработали очень неплохо. Снимаю шляпу, – заявил любивший спиртное бывалый обер-ефрейтор, которого после трех лет, проведенных на Восточном фронте, мало чем можно было удивить. – Если бы мы в России имели таких умельцев, как вы, то сегодня бы нас здесь не было.

После этого он взял свой резной посох, и мы пошли проверять позиции его «детского сада».

– Ну что, Хази, тебя можно поздравить с боевым крещением? – спросил я парнишку, вместе с которым нам удалось разгромить русскую разведгруппу возле перекрестка дорог.

– Так точно, господин обер-лейтенант! – бойко ответил мальчуган.

– Держался ты, надо признать, отлично, как настоящий бывалый солдат.

– Это было совсем нетрудно.

– Как так?

– Я просто повторял то, что делали вы, господин обер-лейтенант.

– И ты не боялся?

– Никак нет, господин обер-лейтенант. – Парнишка немного смутился, а потом добавил уже тише: – Ну, если только чуть-чуть. А вот у вас совсем не было страха.

В ответ я только улыбнулся – не признаваться же, что в разверзнувшемся аду под ураганным огнем русских в Эквертсхайде мне довелось дрожать как осиновый лист. А вообще, нам, офицерам, легче преодолевать свой страх, чем простым солдатам, поскольку наша голова занята решением боевых задач. Мы обязаны отдавать приказы и служить при этом образцом для подражания. Офицер более храбр потому, что осознает, что выдержка его людей целиком и полностью зависит от его поведения. В результате причина и следствие как бы перехлестываются, о чем хорошо написал Вальтер Флеке в своем автобиографическом рассказе «Странник между двумя мирами».

Я хотел было уже идти дальше, как вдруг юный солдат, запинаясь, пролепетал:

– Господин обер-лейтенант… могу ли я… не позволили бы вы…

– Говори смелее, Хази, что ты хочешь?

– Возьмите меня в свою роту, господин обер-лейтенант. Все равно кем – заряжающим или посыльным. Я сильный и могу быстро бегать!

– Это, конечно, аргумент. Вот только твое подразделение, мой дорогой, вряд ли придет от этого в восторг, – улыбнулся я в ответ и, заметив разочарование на лице парнишки, добавил: – Хорошо, посмотрим, что тут можно придумать.

Позднее мне захотелось подразнить много возомнившего о себе обер-ефрейтора, и я сказал:

– На Хази вы можете больше не рассчитывать.

– Что вы хотите этим сказать? – озадаченно спросил Кляйн.

– Я затребую его перевод в свою роту.

– Вот вы о чем, что ж, лично мне жаль будет с ним расставаться, но за парнишку я рад, – ответил обер-ефрейтор и скрылся в одном из домов, из которого исходил будоражащий аппетит запах жаркого.

Через полчаса, когда я тоже вкушал жареного зайца, которого мой водитель Бемер подстрелил и приготовил специально для меня, в комнату ворвался Пфайль и с порога закричал:

– Фельдфебель Шлихтинг просит доложить, что русская пехота совсем обнаглела. Он спрашивает, не стоит ли ему поучить Иванов?

– Надо посмотреть! – спокойно ответил я и, схватив заячью ножку, поспешил на улицу.

Пфайль не растерялся, сцапал другую ножку, а также пару косточек для своего шпица и бросился вслед за мной. Шлихтинг вышел навстречу мотоциклу и взволнованно указал на высотку, лежавшую напротив нас. Линии солдат пехоты в униформах защитного цвета действительно заметно приблизились, и возникла угроза того, что неприятель может закрепиться на дороге между Стефансдорфом и Байгвитцем.

– Мы хотим отогнать их осколочно-фугасными снарядами. Каждая самоходка произведет по десять выстрелов. Расстояние, по моим прикидкам, 1600 метров.

В самоходках царило деловое оживление – экипажи доставали снаряды из больших ящиков, на которых в обычных условиях солдаты стояли. Пять снарядов они закрепляли на боковых подвесных держателях, а другие складывали рядом с орудием, чтобы иметь их под рукой. Затем боевые машины выехали из своих укрытий и заняли огневые позиции.

Раздалась команда «Огонь!», из жерл 88-мм пушек извергнулось пламя, и снаряды устремились на противника. В течение каких-то двух минут мы произвели двадцать выстрелов. Вследствие почти прямой траектории своего полета снаряды отскакивали от земли и взрывались в воздухе наподобие шрапнели. В результате русские, которые до той поры беззаботно шагали по полям, бросились врассыпную в поисках укрытия.

Перерывы между выстрелами иваны использовали, чтобы убежать назад. Вторая серия ускорила их бегство, и вскоре последний русский солдат скрылся за небольшой высоткой.

– Хорошую трепку вы им задали! Провалиться мне на этом месте, если они сунутся сюда еще раз! – раздался чей-то голос.

Я оторвался от оптики, через которую наблюдал за результатами стрельбы, и с удивлением обнаружил стоявшего рядом одетого с иголочки гауптмана с новеньким биноклем в руках.

– Нечто подобное произнес как-то наш рейхсмаршал. Вас, случайно, не Герингом зовут, господин гауптман?

– Разрешите представиться, – ухмыльнулся в ответ незнакомец. – Гауптман Фос из 59-го мотопехотного полка 20-й танковой дивизии, выгрузившейся из эшелонов два часа назад. Нам приказано восстановить положение и спасти ситуацию. Но вы сами себя неплохо спасли. А вот и мой батальон на марше. Видите там, внизу?

С этими словами он указал перстом на юг, где по обеим проселочным дорогам, ведущим в Зенгвитц, маршировали длинные войсковые колонны, и добавил:

– Передо мной поставлена задача удерживать Зенгвитц.

Я тоже представился и обрисовал гауптману обстановку, сложившуюся в последние часы.

– Черт подери! – воскликнул он. – Подчиненные вам люди неплохо поработали! Как ваши самоходки расправились с русской пехотой, я и сам видел. Кстати, вы отлично знаете местность и обстановку. Какой совет можете мне дать?

– Иваны хотят прорываться здесь. Мы уже несколько раз отбивали их атаки, и в следующий раз они подготовятся значительно лучше. По опыту последних дней могу предположить, что наступлению будет предшествовать невиданной силы артиллерийская подготовка. Если вы займете позиции здесь на высоте, советую вашим людям хорошенько окопаться.

Вскоре иваны действительно начали артподготовку. В воздухе тоже появились их самолеты – видимо, разгрузка наших войск не укрылась от русской воздушной разведки, и бомбардировочные эскадры противника стали обрушивать свой смертоносный груз на наши воинские эшелоны. Однако неприятельские бомбардировщики заходили на бомбометание поперек железнодорожных путей и часто промахивались мимо цели.

После обеда начали прибывать наши новые воинские эшелоны, а свежие русские бомбардировочные эскадры стали испытывать свою удачу. Однако бомбы почему-то чаще всего падали не на железнодорожные пути, а на Заячью гору и были для нас гораздо опаснее, чем для выгружавшихся из поездов войск.

Уже ближе к вечеру русские открыли ураганный артиллерийский огонь, и мы более часа вынуждены были прятаться под своими самоходками или в вырытых в земле укрытиях. Одни из нас чертыхались, другие молились, но все ждали начала неприятельской атаки. Стало смеркаться, стрельба артиллерии противника начала стихать, а иваны все не наступали. Тогда мы подсчитали свои потери. Они оказались вполне приемлемыми, а по сравнению с утренним уроном вовсе казались ерундовыми – имелись только раненые.

Одновременно по радио поступил приказ прибыть в распоряжение командира танкового полка 20-й танковой дивизии в Гросс-Нойендорф. Когда самоходки выдвинулись на марш, я поехал в Зенгвитц, чтобы проконсультировать гауптмана Фоса, и встретил возле часовни Кляйна.

– Что с вашим лицом, Кляйн? Такого стреляного воробья, как вы, огонь противника не может напугать!

– Сегодня плохой день, господин обер-лейтенант. Вы были правы насчет Хази. На него я больше рассчитывать не могу.

– Поясните!

– Хази погиб, – чуть не плача ответил обер-ефрейтор. – Прямое попадание снаряда в его окоп.

Сказав это, Кляйн повернулся кругом и растворился в темноте, а я, потрясенный до глубины души, еще долго смотрел ему вслед.

«Будь проклята эта война!» – подумал я, садясь в «Фольксваген» и украдкой смахивая набежавшую слезу.