Миколув, 28 января 1945 года

Ночью никто не мог заснуть – настолько сильно было беспокойство, охватившее нас. Я ворочался с боку на бок до полуночи, а потом не выдержал, выполз из своего спального мешка и отправился на командный пункт майора Фельца. Там в ожидании спасительного приказа уже собрались почти все командиры подразделений, которые обсуждали последнюю фронтовую сводку вермахта. Судя по всему, верхнесилезский индустриальный район был нами потерян окончательно.

– В сводке говорилось, что под городом Гливице были подбиты тридцать танков противника, – принялся размышлять майор Фельц. – Это относится только к нам. Отсюда напрашивается вывод – кроме нас, здесь больше никого нет.

Тут в помещение буквально ворвался радист и, потрясая блокнотом, прямо с порога закричал:

– По радио получен приказ для боевой группы Фельца!

Каждый понимал, что настал решающий момент, и поэтому в такой ситуации больше не было места для тайн. Исходя из этого майор Фельц принялся громко, чтобы слышали все, зачитывать текст полученной радиограммы: «Мы окружены. Возле Миколува пробит и удерживается проход. С трех часов утра весь порядок подчинения отменяется. Секретные документы сжечь. Машины, не способные двигаться, взорвать. Всем следовать к пункту сбора – городу Пщина».

Закончив чтение приказа, Фельц воскликнул:

– Проклятье, господа! Какой печальный конец!

Майор затряс головой и перечитал приказ еще раз.

– Нет, я не ошибся. Сказано вполне ясно. Однако мы дальше всех находимся от Миколува. Штраке, сколько километров это от нас?

Начальник штаба ринулся к карте, измерил расстояние и сказал:

– Двадцать пять километров, господин майор.

– Эти километры могут оказаться дьявольски длинными, господа. Дороги наверняка будут забиты. Как бы то ни было, до трех часов утра мои приказы еще действуют, поэтому я принял решение: начало выступления на марш в три часа, а после того вас будут сопровождать только мои наилучшие пожелания. Желаю удачного прорыва под Миколувом, господа!

После этого майор пожал нам руки и каждому сказал несколько ободряющих слов.

Руш и Триммер испытали настоящий шок, когда я слово в слово передал им текст полученного приказа.

– А чего еще следовало ожидать? – добавил я. – У нас даже нет возможности связаться с обозом и передать приказ об отходе.

Тут Триммер впервые за последний день весело рассмеялся.

– За обоз можете не беспокоиться, господин обер-лейтенант, – со смехом проговорил он. – Разве вы не знаете гауптфельдфебеля Штрауса? До его ушей доходит даже чих блохи. Провалиться мне на этом самом месте, если он уже не отправился в Пщину. Меня тревожит только то, что нам ждать осталось еще почти два часа. Если мы не доберемся до Миколува и не проскользнем к своим под покровом ночи, то дело может принять худой оборот. Вы только прислушайтесь!

Поскольку в Кляйн-Паневе царила мертвая тишина, мы смогли услышать непрерывный отдаленный рокот моторов и лязг гусениц русских танков.

– Слишком рано выступать не имеет никакого смысла. Если сроки начала движения не будут соблюдаться, то это быстро приведет к столпотворению и хаосу на дорогах, – прокомментировал я время ожидания, хотя у меня самого начинали сдавать нервы.

– Все понятно, – буркнул Триммер. – Следует разъяснить это людям. Пошли, Клаус, твои солдаты тоже томятся в ожидании.

Мы выступили ровно в три часа, и движение началось многообещающе быстро. Однако уже вскоре колонна, которую замыкали мои самоходки, встала. Все озабоченно принялись оглядываться назад – не заметили ли нас иваны? Затем машины тронулись, а потом снова остановились. Так мы и двигались – больше стояли, чем ехали.

– Нет, ты только посмотри на это, Карл! – с возмущением воскликнул Руш. – Речь идет о жизни и смерти, а эти негодяи, забивая дороги, тащат с собой мебель! Видимо, некоторые тузы не хотят расставаться со своей античной рухлядью и предметами искусства, не думая о том, что мешают тысячам людей!

Час проходил за часом. Наконец мы стали приближаться к Миколуву. Вокруг нас на высотах стояли русские и непрерывно стреляли по скоплению машин, стремившихся к городу. Наших же частей, державших проход открытым, видно не было. Тогда мне захотелось узнать, что ожидает мои самоходки в Миколуве.

– Следуйте за мной, Руш! – скомандовал я. – Посмотрим на обстановку впереди!

Мы вскарабкались в наш плавающий бронетранспортер, и обер-ефрейтор Бемер принялся искусно лавировать между гусеничными машинами, грузовиками, легковушками, а также громоздкими газогенераторными автомобилями. Последние использовали в качестве топлива дрова, и их функции в вермахте были весьма туманны. Наш бронетранспортер двигался по узким улочкам и проселочным дорогам, а иногда и просто по полям.

Вскоре показалась железнодорожная насыпь, которая явилась серьезным препятствием для автомобилей. Многие машины застревали на рельсах, и солдаты с неимоверными усилиями перетаскивали их через пути. Все это стоило нервов и много-много времени.

– Вы только взгляните на это, Руш! Стоит только подумать о том, насколько далеко находятся от этого места наши самоходки, как мне становится плохо. Давайте посмотрим, может быть, нам удастся найти лучшее место для переезда.

Занимался рассвет, а сумерки несли с собой для машин смертельную опасность, так как давали русским возможность вести с высот прицельный огонь. Тем не менее нам и вправду удалось отыскать лучший переезд. Однако у него был один существенный недостаток – при следовании туда машины были вынуждены пересекать высоту, обстреливаемую русскими. Водители пытались уклониться от огня, гоня на предельной скорости, но удавалось это не всем.

Я оставил Руша в качестве инструктора на железнодорожной насыпи, а сам помчался назад к своей роте. На опасной высотке лежало уже много убитых. Самое непонятное заключалось в том, что на обратном ее склоне на огневых позициях стояли наши штурмовые орудия. Возможно, они и были той самой силой, которая обеспечивала удержание участка прорыва, давая войскам возможность выйти из окружения. Тогда возникал вопрос: почему они не стреляли?

Было уже восемь часов утра, когда наконец показались мои самоходки. Однако я ошибся – то оказались машины третьей роты. Прошло еще полчаса, когда появились те, которых я ждал, – на бортах отчетливо различались пиковые тузы. Но их почему-то оказалось всего четыре.

«Куда же делись остальные? Ведь самоходки преодолели высоту без потерь», – запульсировал вопрос у меня в голове.

Так и не найдя ответа, я показал им переезд, а Руш переправил их на другую сторону, после чего они сразу же покатили в сторону Миколува. Тут, слава богу, показались и две другие самоходки – машина Триммера под номером 221 и Лозе под номером 213. У последней, похоже, начал отказывать двигатель, но она еще ползла вперед, дымя, как пароход на Миссисипи. Боевой машине с трудом удалось взобраться на высоту, но там русский снаряд попал ей в гусеницу, и, немного не доезжая до железнодорожной насыпи, гусеница порвалась. Самоходка волчком завертелась на месте и остановилась. Тогда к ней немедленно направилась машина Триммера, чтобы отбуксировать свою сестренку.

Дальнейшие события, развернувшиеся на железнодорожной насыпи, походили для их участников на страшный кошмар! Самоходка Лозе потеряла также вторую гусеницу, и ее пришлось перетаскивать через пути на катках. Однако для этого мощи машины Триммера не хватало. После многочисленных попыток мы совсем отчаялись и хотели было уже взорвать самоходку.

Однако в самый последний момент подоспела помощь в виде припозднившейся «Пантеры», тащившей за собой огромный газогенераторный автомобиль. Я знал командира ее экипажа еще по Пшишовицу и уговорил его впрячься вместе с Триммером. Совместными усилиями буквально сантиметр за сантиметром обеим бронированным машинам удалось справиться со столь нелегкой задачей и перетащить самоходку через железнодорожные пути. Однако она опять застряла, наехав на бетонный столб.

Экипаж «Пантеры» отвязал буксировочный трос от нашей машины, и танк со своим газогенераторным грузовиком поехал дальше, а мы с двумя самоходками и плавающим бронетранспортером остались в полном одиночестве.

Тогда, дергая машину номер 213 взад и вперед, мы попытались освободить ее. При этом унтер-офицер Триммер был поистине вездесущим – его видели то около механика-водителя, отдающим соответствующие указания, то около поломанной боевой машины, оценивающим, куда лучше приложить усилия. Внезапно произошло нечто ужасное, то, что никак не укладывалось в голове, – Триммер оказался между своей самоходкой, пятившейся назад, и САУ под номером 213. Дикий крик, потрясший всех участников спасательной операции, заставил механика-водителя самоходки номер 221 нажать на тормоза, но было уже поздно. Когда Хольм подал немного вперед, Триммер безжизненно рухнул на землю. При этом полевой бинокль, висевший у него на груди, превратился в лепешку. Тогда мы аккуратно подняли и заботливо уложили тяжелораненого в его собственной самоходке.

Все решили, что жертва, принесенная Триммером, не должна была оказаться напрасной, и дружно принялись за работу. Руководство ею взяли на себя мы с Рушем и Лозе, подавая команды в нужное время со своего места. Однако прежде чем освободиться и встать на дорогу, самоходка номер 213 еще раз наехала на бетонный столб и дважды соскальзывала в придорожную канаву. Наконец нам удалось решить эту сложную задачу, и поврежденная боевая машина была надежно закреплена тросами позади самоходки Триммера. После этого последние две бронированные боевые машины из тех, что оказались в котле Верхнесилезского индустриального района, двинулись на Миколув. Часы показывали девять тридцать утра, когда стало ясно, что унтер-офицер Триммер умер.

По обезлюдевшим улицам города мы ехали в полном одиночестве, и лязг гусениц эхом отражался от стен домов. Когда мы пересекали центральную площадь, в одном из зданий внезапно открылась входная дверь, и на пороге появился полураздетый заспанный полицейский.

– Господин вахмистр, вы остаетесь здесь, чтобы поприветствовать русских? – спросил я его. – Если нет, то поторопитесь – мы последнее подразделение германского вермахта.

По всему было видно, что полицейский насмерть перепугался. Он бросился нам навстречу, и при этом его ночная рубашка смешно стала развеваться на ветру. Не помня себя от страха, вахмистр вскарабкался на броню последней самоходки и затих.

Этот эпизод, показавший наличие у нас чувства юмора, свидетельствовал о том, что первый шок от пережитого уже прошел.

Перед населенным пунктом Кобюр на дороге стоял командующий группой армий генерал-полковник Шернер. Увидев его, я приказал остановиться, быстро выбрался из самоходки и доложил:

– Вторая рота 88-го тяжелого истребительно-противотанкового дивизиона в составе шести самоходок, две из которых небоеспособны, направляется согласно приказу в Пщину.

– Где была задействована ваша рота до этого? – поинтересовался генерал.

– В Вартегау, Топоровице, Пшишовице. Имеем на счету тридцать два подбитых вражеских танка. Пять самоходок роты были задействованы в Катовице. Их местонахождение в настоящее время неизвестно.

– Я отменяю приказ следовать в Пщину. Роте надлежит собраться в Кобюрском лесничестве. Пять ваших самоходок уже там. Это все!

Перед поворотом на Зорау мы свернули в лес и, к великой нашей радости, действительно увидели лейтенанта Цитена, ожидавшего нас с пятью самоходками. Солдаты принялись обниматься и обмениваться новостями, и тут подъехала колонна грузовиков, во главе которой на своем «Фольксвагене» следовал гауптфельдфебель Штраус. Он увидел свою роту, и на его круглом лице расплылась широкая улыбка.

– Обоз вырвался из котла без потерь и в полном составе! – доложил гауптфельдфебель.

Вне себя от радости встречи Штраус принялся рассказывать:

– Когда последний наш грузовик покинул Халембу, в городок въехали первые русские Т-34. Судьбе не удалось подложить нам свинью. Кстати, о свиньях – наш повар полностью переработал все тринадцать штук, которые вы нам прислали. У меня хорошие новости и для Триммера – ему присвоили фельдфебеля.

Штраус, увидев, как дернулось мое лицо, внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Что случилось с Триммером?

Вместо ответа, я молча указал на носилки, у которых с печальными лицами застыли друзья Триммера.

Вскоре роту перебросили в небольшой городок Богушовице, где ее солдаты снова у горняков провели пять замечательных дней, отдыхая от превратностей последних недель. В феврале рота приняла участие в двух тяжелых сражениях под городами Гротткау и Бреслау.