Село Топоровице, 23 января 1945 года

– Не люблю я эти ночные совещания, – пожав мне руку, заявил майор Демер. – Однако положение слишком серьезное. Следовало ожидать, что русским не понравится сложившаяся ситуация, в которой мы длительное время блокируем их продвижение вперед. Чего они только не предпринимают, чтобы добиться успеха. Возле сел Нова-Весь и Косьцельны иваны сосредоточили много пехотных подразделений, усилив их тридцатью, а то и сорока танками. Следует также учитывать, что русские всегда располагают большим количеством тяжелого оружия. – Майор обвел присутствующих тяжелым взглядом и продолжил: – Что мы можем им противопоставить? Господа командиры пехотных подразделений! Доведите до своих людей, что позади нас никого нет и бегство с поля боя неизбежно приведет либо к плену, либо к гибели. Обратите их внимание на сильную противотанковую поддержку со стороны самоходок. Скажите им, что не надо паниковать при атаке вражеских танков, что не стоит обращать внимание на эти железные гробы. Их следует просто пропускать через траншеи. Все равно далеко они не уедут.

Затем Демер обратил свой взор на артиллеристов:

– Господа артиллеристы! Попрошу вас оказать чуть большую поддержку пехоте, чем вчера вечером.

Немного помолчав, майор посмотрел на меня и добавил:

– Третью роту истребителей танков, к сожалению, я должен передать левому соседу, так что при отражении предполагаемой танковой атаки все надежды мы можем возложить только на вторую роту. Поэтому вам следует перекрыть и участок в западной части Топоровице.

Через три часа все самоходки второй роты растянулись на огневых позициях на обратных склонах по всей пяти-километровой длине села, направив пушки на север.

Второй взвод под командованием унтер-офицера Гриммера располагал только двумя самоходками, поскольку третья боевая машина вышла из строя во время переезда в западную часть села. Я намеренно нарезал этому взводу достаточно большой отрезок для обороны, поскольку предполагал, что направление главного удара русских придется на центр населенного пункта. Однако в последний момент меня что-то заставило выделить в распоряжение Триммера еще одну самоходку из состава штабных боевых машин.

Содержатель технического имущества Циркель осмотрел поврежденную самоходку и как раз докладывал Триммеру результаты своей работы, когда я примчался к ним на мотоцикле с коляской.

– Вот те раз! – удивился я. – Что вы делаете на передовой, Циркель? Неужели у вас в одном месте засвербело?

– Нет, господин обер-лейтенант, это мне не грозит, – отпарировал техник, чье место было в тылу. – Я, конечно, не герой, но кому-то надо ремонтировать тот металлолом, который вы поставляете.

– Этот мастер гаечного ключа привез, к сожалению, плохие новости, – пожаловался мне Триммер. – В ближайшее время на самоходку номер 224 мы рассчитывать не можем.

– Я это предвидел и привел с собой для вашего усиления машину под номером 202. Унтер-офицер Хельман ждет снаружи. Укажите ему его огневые позиции!

– Вы мне здорово облегчили задачу, – обрадовался командир взвода и вышел исполнять свои обязанности.

Через четверть часа он вернулся на командный пункт, располагавшийся в маленькой убогой хижине, в которой при свете фитиля, торчавшего из гильзы, мы с Циркелем сидели за шатким столом и пили кофе, сваренный командиром отделения управления взвода унтер-офицером Дибингером. Триммер присоединился к нам и попросил налить чашечку и ему.

– А что сказал Пич? Это ведь он заменил беднягу Вихмана.

– Это оказалось сделать не так просто, – ответил я. – Вначале, услышав о смерти своего друга, он разрыдался, но, узнав, что ему предстоит заменить Вихмана, начал причитать: «Как? Я должен сидеть на месте гибели Густава? На том самом, где его застрелили? Нет! Такого от меня никто потребовать не может!» Он буквально вышел из себя. Тогда я схватил его за портупею и спросил: «А если бы все вышло наоборот, Пич? Как вы думаете, ваш друг занял бы ваше место?» После этого он согласился. Однако трудности вновь возникли, когда Пич уселся на место механика-водителя и обнаружил повсюду следы крови своего друга. Теперь же он горит желанием отомстить русским.

Триммер тупо уставился на крошечное пламя коптилки и завел разговор о группе из шести человек, вернувшихся в строй после ранения, из которых смертью храбрых пали уже двое.

– Кто будет следующим? – мрачно спросил он.

– Карл, – решил сменить тему разговора Циркель. – Думай лучше о том человечке, которого ты пристроил в обозе. Она ждет тебя, и для нее ты – настоящий бог!

Морщины на лбу Триммера разгладились, а черты лица смягчились.

– Ах да! Мария! Как ее лодыжка? Она уже может танцевать?

– Танцевать? Да эта девушка – настоящий ураган. Она всюду успевает и схватывает все буквально на лету, в общем, из нее выйдет хорошая хозяйка. Мария щебечет с утра до ночи словно пташка, и от нее как бы исходит солнечный свет. Теперь в обозе не увидишь больше ни одного немытого или небритого солдата. И знаешь, как лучше всего ее обрадовать? Надо просто рассказать что-нибудь об унтер-офицере Триммере!

– Ах, перестань молоть языком, – смутился Триммер. – Однако передай ей от меня большой привет.

– Циркель, вам пора собираться в обратный путь, – прервал я их разговор. – Скоро начнет темнеть, и здесь станет по-настоящему горячо!

Техник суетливо вскочил и проговорил:

– Черт возьми! Засиделся я тут с вами, а мне давно пора позаботиться о ремонте самоходки.

С этими словами Циркель попрощался с нами, сел в свою легковую машину марки «Опель-Кадет» и укатил прочь. Мы же допили кофе и прошли метров двести вверх на высоту, где в специальном окопе был оборудован наблюдательный пункт. Взобравшись туда, я смог посмотреть на заход солнца на востоке, справа от нас. Нам показалось, что мы заняли места в театре и ожидаем открытия занавеса. Вскоре представление действительно началось – раздался звук, как будто кто-то ударил в огромные литавры.

У подножия высоты, на которой располагался наш наблюдательный пункт, раскинулось село Топоровице, а примерно в километре от него виднелись холмы, на которых заняла оборону наша пехота. Территория же, где располагались русские, оказалась скрытой за гребнями высот. Оттуда со страшным воем в небо устремились многочисленные огненные шлейфы.

Звук, услышанный нами, напоминал работу гигантского стартера – русские подогнали с десяток, а может быть и более, «сталинских органов», которые одновременно произвели залп. Прежде чем ракеты достигли наивысшей точки своего полета, один за другим послышались выстрелы орудий артиллерийского полка и хлопки бесчисленного числа минометов.

Через мгновение в тусклом свете предрассветных сумерек на холмах разверзся настоящий ад. Земля будто вернулась в свое первоначальное состояние, когда миллиарды лет тому назад на ее поверхности бушевали огненные вулканы – настолько была похожа картина вздымавшихся вверх черных столбов после ярких вспышек пламени. Складывалось впечатление, что вся высота внезапно взлетела на воздух, ведь за непроницаемым занавесом пыли и дыма отдельные разрывы снарядов различаться перестали – все слилось в единый шум и гам.

Начал заниматься день, но лучи света застилали плотные тучи пыли и пороховых газов. На холмах наши боевые товарищи из пехоты, почти лишившись рассудка от страха, вгрызались в землю, каждую секунду ожидая конца. То тут, то там безжалостная судьба, не разбираясь куда, наносила свои удары, причиняя раны, увечья и убивая.

Целых полчаса продолжался ужас, порождаемый шквалом огня. Трепеща от страха, мы наблюдали за ураганным огнем, как вдруг обнаружили, что огненный вал стал надвигаться на нас. Сначала снаряды накрыли Топоровице, затем высоту, на которой был оборудован наш наблюдательный пункт, а потом со свистом стали проноситься у нас над головами, устремляясь в наш тыл. Скорее всего, экипажи самоходок моей роты в этот момент уже схоронились под днищами своих боевых машин.

На противоположной высоте в предрассветное небо, окутанное облаками дыма, стали взлетать красные сигнальные ракеты. Для нас это означало: «Они идут!» – но одновременно эти ракеты служили сигналом, что наши солдаты пережили убийственный огонь противника и теперь готовились к отражению атаки. В нашем тылу немедленно ожила немецкая артиллерия, которая начала бегло ставить заградительный огонь перед позициями своих войск. Однако эта легкая завеса по сравнению с огненным штормом русских являлась лишь слабым бризом.

К шумам, вызванным продолжавшейся артиллерийской дуэлью, стал примешиваться угрожающий рев танковых моторов и расшатывающий нервы лязг гусениц.

– Теперь настала наша очередь! – крикнул я.

Мы выскочили из укрытия и, не обращая внимания на разрывы снарядов вокруг нас, бросились назад к самоходке командира взвода. Триммер первым взобрался в боевую машину и подсоединил ларингофон. Следующим в самоходку скользнул я, а за мной – наводчик и заряжающий, прятавшиеся до той поры под днищем.

Я осмотрелся и увидел унтер-офицера Эльзнера, подававшего мне знаки рукой из самоходки номер 223. Танковые двигатели наших боевых машин взревели, и раздался спокойный голос Триммера, который по бортовой связи приказал своему водителю:

– Вперед!

Самоходка рывком двинулась с места, а за ней последовали две другие машины. Высота напротив нас стала различаться более отчетливо, и наводчик прилип к оптике прицела. В тот самый момент, когда цель была захвачена прибором, он поднял руку, и Триммер скомандовал водителю:

– Стой!

Тот немедленно ударил по тормозам. Самоходка встала как вкопанная, ее пушка пришла в колебательное движение, и крепление, поддерживавшее дуло во время движения, упало.

Несмотря на огонь немецкой артиллерии и оборонявшихся пехотинцев, слышавшийся как слабое стаккато,

солдат в униформе землистого цвета становилось все больше и больше, а перед ними ползли, сбившись в многочисленные стаи и непрерывно стреляя, русские танки. Они достигли немецких позиций и переехали их.

К ужасу, я понял, что русские сосредоточили на этом участке не менее двадцати танков. Правее их было не меньше, но там, на огневых позициях, находились два взвода моей роты.

Отступать было нельзя, ведь приказ гласил: «Стоять насмерть!» Похоже, что его смысл дошел и до оборонявшихся немецких пехотинцев, которые отчаянно отбивались от наседавшего противника.

Триммер перешел на радиосвязь и спокойным тоном начал передавать четкие указания экипажам самоходок своего взвода:

– Эльзнер! Возьми на себя левую группу! Хельман! Ты уничтожаешь правую стаю, которая как раз спускается с большой высотки!

После этого Триммер вновь переключился на бортовую связь и передал указание своему наводчику:

– Вернер! Возьми на прицел первый танк, который движется прямо на нас. Расстояние 1100. Поймал? Огонь!

Первый снаряд, который послал наводчик Кирхнер, попал в цель, но отскочил рикошетом. Второй выстрел оказался более удачным, и первый Т-34-85 был выведен из строя. К этому времени Эльзнер подбил уже два танка.

Русские танки остановились, но еще не поняли, откуда по ним стреляют. Стоя, они оказались более уязвимыми, чем в движении, и Кирхнер записал на свой счет второй Т-34-85. Тем временем противник, похоже, нас обнаружил и, перестав палить куда попало, открыл прицельную стрельбу. При этом русские танки со своей колоссальной и покатой лобовой броней намного превосходили наши самоходки. И вот уже над машиной Триммера просвистел первый снаряд. Теперь все зависело от того, кто окажется точнее и быстрее.

– Выстрел произвел тот Т-34, что левее. Вернер, быстрее! Покажи ему, где раки зимуют! – уже взволнованно прокричал Триммер.

Услышав его указания наводчику, механик-водитель Хольм развернул самоходку несколько левее. В это время из пушки русского танка вновь вырвалось пламя, и снаряд вздыбил землю рядом с нами. Следующим выстрелом мы были бы подбиты.

Но Кирхнер не стал дожидаться этого, выстрелил сам и попал точно в цель. Из левого русского танка повалил густой дым, и мы увидели выпрыгивающих из него танкистов. Стая же противника, первоначально состоявшая из семи танков, уменьшилась до четырех машин.

– Они удирают! Они удирают! – восторженно закричал Триммер. – Вернер! Не дай им уйти просто так! Пошли им еще один привет!

Я посмотрел в сторону группы танков, с которыми вел бой Эльзнер. В ней тоже были подбиты три машины, а оставшиеся пятились назад. После этого я перевел взгляд направо. Там горел всего один Т-34, а остальные с бешеной скоростью обстреливали самоходку бедняги Хельмана. Один из снарядов угодил в угол ее лобовой бронеплиты, но, к счастью, ушел в рикошет. Увидев это, Триммер немедленно вмешался и указал наводчику новую цель:

– Пол-оборота вправо, Вернер! Быстрее!

В самоходку под номером 202 вновь попал снаряд, снеся на этот раз ящик с запасами продовольствия. И в этот момент русские танки сами оказались под перекрестным обстрелом – к уничтожению правой группы подключился Эльзнер. Один из ее Т-34, похоже, вышел из строя и, дымя, стал пятиться назад. Остальные же, сочтя, что с них достаточно, последовали его примеру.

А как обстояли дела в центре села Топоровице? Там самоходки роты тоже успешно отбили атаку противника. Первый взвод подбил два, третий взвод пять, а моя командирская самоходка за номером 201 – один вражеский танк. Уничтожив за десять минут в общей сложности пятнадцать неприятельских боевых машин, рота отбила танковую атаку Иванов, решив тем самым исход всего боя – позиции были удержаны.

Решающий вклад в разгром русских внес взвод Триммера. Но больше всего радовало то, что никто из солдат роты не получил ни царапины. А вот у пехотинцев дела обстояли гораздо хуже – они понесли пугающе большие потери и повторного натиска уже не выдержали бы.

На следующий день линия фронта на северном отрезке промышленного района была оттянута назад на пятнадцать километров, и нас отозвали. Для истребителей танков наметили другую задачу.