Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В полдень на нашем командном пункте ощипывали гуся. Связисты поймали танцевальную музыку, и все потихоньку напевали знакомые мелодии. Среди голосов особо выделялся великолепный тенор фельдфебеля Нота. Вдруг зазвучал «оркестр» русских, причем увертюру исполнили «сталинские органы», обрушившие град осколков точно на центр села. Первые же снаряды легли вокруг нашего командного пункта и сразу подожгли машину с радиостанцией.
Под гром разрывов снарядов и треск горящих домов мы с Нотом кинулись к самоходке командира роты, имевшей номер 201. Неподалеку от нее нам пришлось прятаться, поскольку послышался звук летевших снарядов очень крупного калибра, которые с оглушающим грохотом стали рваться вокруг нас. Выскочив из укрытия, я не обратил внимания на то, что остался один, и, подбежав к самоходке, забрался в нее, приказал начать движение и передал по радио приказ на открытие огня.
На этот раз дело принимало крутой оборот – неприятель устремился вниз с высоты, атакуя плотными волнами. Защищаясь, пехотинцы открыли огонь из всех видов имевшегося у них оружия. Мы тоже стреляли осколочно-фугасными снарядами, но теряли много времени из-за необходимости менять позиции, поскольку русские открыли по нас ответный огонь из тяжелого оружия. В отдельных местах дело дошло до рукопашной, и всюду, за одним исключением, наши пехотинцы выходили победителями. Затем в бой вступил резервный взвод во главе со своим командиром, который отбросил Иванов назад. Неприятельская атака была окончательно отбита, а противник понес большие потери.
У нас тоже было много раненых, среди которых оказался и командир взвода фельдфебель Шнайдер. А вот фельдфебель Нот получил смертельное ранение. При попытке оттащить в безопасное место тяжелораненого пехотинца ему в грудь попал осколок снаряда. Но он еще дышал, и я, сидя у него на складе, держал его за руку.
– Моя мать уже давно на небесах, – прошептал умирающий. – Напишите моему отцу. Он остался совсем один. Пусть не плачет обо мне – черканите ему, что мне было совсем не больно.
Нот на какое-то время затих, а черты его лица начали заостряться и принимать желтоватый оттенок. Я было подумал, что он умер, но фельдфебель вновь открыл глаза, но уже никого не различал.
– Мне так хотелось мирной жизни. О, мама, – произнес Нот и затих.
Рядом с умирающим стоял посыльный роты Пфайль, по щекам которого градом стекали слезы.
– Он был хорошим товарищем, – прошептал Пфайль, высказав наивысшую похвалу, которую может заслужить солдат.
Наступательные клинья Красной армии уже давно прорвали оборонительную линию В1 возле города Ченстохова и двинулись на запад севернее его по промышленным областям Верхней Силезии. Гитлер сместил генерал-полковника Харпе и назначил командующим группой армий генерал-полковника Шернера. Группа армий спрямила широко выступавший фронт, чтобы защитить промышленные районы, где в заводских цехах полным ходом все еще продолжалось производство.
Ночью мою роту из села Пшегиня отозвали, и я вместе с пехотной ротой двигался в арьергарде. Возле восточной окраины Илькенау мы долго ожидали дальнейших действий противника – было не ясно, ударят русские или нет. Наконец в середине ночи поступил приказ на дальнейшее проведение марша. Пехотинцы уселись на броню, и в такой лютый мороз им приходилось несладко. Продвигались мы очень медленно, так как дороги были забиты войсковыми колоннами. Наступил уже рассвет, когда показались восточные окраины промышленной области.
В городе Сосновец пехотинцы спешились, и мы разместили наши самоходки между домами. Я как раз брился, когда в комнату ворвался посыльный Пфайль и прямо с порога закричал:
– Ради бога, выйдите скорее на улицу. Там бушует какой-то генерал и грозится отдать нас под военно-полевой суд.
На дороге я увидел колонну машин с командирским танком во главе, о броню которого оперся генерал-полковник Шернер. Его плотная фигура была видна издалека, а лицо побагровело от злости. Увидев меня, он немедленно заорал:
– На фронте нашу пехоту расстреливают вражеские танки, а что делает тяжелая противотанковая артиллерия? Она без дела торчит на отдыхе, а господа истребители танков дрыхнут без стыда и совести! Такая диверсия, господин обер-лейтенант, карается по приговору военно-полевого суда смертной казнью!
Генерал не дал мне сказать ни слова в свое оправдание от такой несправедливости и в конце своей длинной тирады, немного поостыв, спросил:
– Вы наконец-то поняли всю серьезность вашего положения? Самое позднее через полчаса вам придет приказ на дальнейшие действия, и чтобы я вас здесь больше не видел!
После этого колонна машин двинулась дальше в северном направлении. Тут словно по сигналу прибыл посыльный из дивизиона и передал приказ следовать к сборному пункту Домброва-Гурнича.
Мы двинулись на север в направлении села Топоровице к 68-й пехотной дивизии, которой переподчинили мою роту. Рядом со мной в машине сидел новый командир отделения управления 2-й роты фельдфебель Руш.
– Возьмите к себе Руша, господин обер-лейтенант, – чуть ранее уговаривал меня ефрейтор медико-санитарной службы Чоске. – Это стоящий парень! Если бы его не было с нами во время наших «приключений» с Иванами, нам пришлось бы совсем плохо.
В конце концов Руш стал командиром отделения управления второй роты. А унтер-офицер Триммер принял на себя командование вторым взводом, о назначении которого ходатайствовал фельдфебель:
– Он справится. Мы со дня на день ожидаем его производства в фельдфебели.
Вихман теперь сидел за рычагами самоходки за номером 214 вместо прежнего механика-водителя, раненного в Пшегине.
Когда мы приблизились к селу Топоровице, то попали в самую гущу боя. На командном пункте все не находили себе места, так как наша пехота отступала.
Командовал боевой группой полковник Гебюр, который был настоящим великаном. Когда я вошел к нему, он отвешивал оплеухи одному унтер-офицеру, бросившему свой запас боеприпасов. Затем полковник принялся отчитывать обер-лейтенанта, являвшегося начальником штаба временного боевого формирования и осмелившегося потребовать подкрепления в личном составе, а также дополнительных боеприпасов. Гебюр схватил его за пояс и буквально вышвырнул из командного пункта.
Увидев мое озадаченное лицо, начальник штаба боевой группы ухмыльнулся и заявил:
– На самом деле полковник – душа-человек. Вы даже представить себе не можете, с какими типами мы вынуждены иметь дело. Между прочим, сейчас начнется контратака. Как вы смотрите на то, чтобы принять в ней участие? Это придало бы пехоте мужества.
Я выделил первый и третий взводы для огневой поддержки контратаки, а сам с истребителями танков отделения управления и вторым взводом принял участие в атаке на северном выезде из села. Мои самоходки для прицельного выстрела постоянно останавливались, но когда мы достигли противотанкового рва, то по большому количеству убитых солдат противника смогли оценить страшное воздействие наших снарядов.
– В километре впереди нас САУ противника – СУ-85! – вскричал командир экипажа самоходки под номером 201 фельдфебель Рихтер.
Кандидат в офицеры ефрейтор Вернике явно занервничал.
– Где? Где? – с отчаянием в голосе спросил он и принялся всматриваться в даль.
Наконец Вернике совершил выстрел, но не попал. Следующий же снаряд в момент заряжания заклинило. Тогда мы с Рихтером и заряжающим выскочили наружу и, несмотря на обстрел неприятеля, свинтили составную палку для чистки ствола, засунули ее в дуло и выдавили застрявший снаряд. К несчастью, заклинило и новый снаряд. Наконец неисправность была устранена.
Внезапно нас стали обстреливать сбоку.
– Проклятье! Опять эти стервятники! – чуть ли не зарычал от ярости фельдфебель Рихтер.
Он приказал развернуть самоходку влево, не заметив коварную ловушку, спрятанную в овраге, – из грязи торчало дуло пушки. Она могла выстрелить по нас в любую секунду. Тогда я по радио связался с командиром экипажа второй самоходки управления роты, унтер-офицером Хельманом, и обрисовал ему угрожающее положение, в котором мы оказались. Он произвел выстрел и сразу же уничтожил пушку. В общем, с этой бедой удалось справиться.
Когда противотанковый ров вновь оказался в немецких руках, мои самоходки отошли назад в село Топоровице.
На ночь первый взвод расположился между хат в центре села, и солдаты стали отмечать два уничтоженных САУ противника, подбитых после обеда меткими выстрелами наводчика Лемке из экипажа Поля.
– Ты наша добрая фея, Густав. Едва ты сел за рычаги управления самоходки под номером 214, как у русских начались неприятности, – радовался Поль первым успехам своего экипажа.
Обер-ефрейтор Вихман покраснел от удовольствия, слушая похвалу своих товарищей. Командир его взвода лейтенант Цитен тоже похлопал отличившегося механика-водителя по плечу.
– Давайте выпьем за хорошее вступление в должность новичка Вихмана! – воскликнул он, пребывая в приподнятом настроении.
Все чокнулись с Вихманом и осушили свои стаканы.
– А теперь хватит праздновать, – закончил короткие посиделки командир взвода. – Нам предстоит тяжелый день, и голову нужно иметь ясную. Несмотря на то что высота перед нами занята нашей пехотой, необходимо сохранять бдительность. В каждой самоходке останется для охраны по одному человеку, а остальным разрешаю разойтись по домам и поспать.
Вихман сразу же с готовностью вскочил.
– Я первым заступлю на пост по охране своей самоходки. Все равно мне не уснуть, – заявил он и вышел на улицу.
Вихман уселся в кресло механика-водителя, оставил люк открытым и еще раз мысленно прокрутил в голове события своего первого боя. С высоты время от времени доносились одиночные выстрелы, сменявшиеся порой целыми залпами. Тут кто-то уселся рядом с открытым люком. Это был ефрейтор медико-санитарной службы Чоске, приписанный к первому взводу.
– Иваны любят предпринимать ночные вылазки, а на временные боевые формирования положиться нельзя, – сказал он.
– Мы целыми и невредимыми прошли через боевые порядки русских, Фриц, а здесь, возле многих самоходок, с нами тем более ничего не случится.
– Ну, не знаю. У меня какие-то странные ощущения в животе. Да еще этот туман. Глаз я все равно не сомкну и через час тебя сменю.
С этими словами Чоске спрыгнул с брони и скрылся в хате.
Через открытый люк Вихман до боли в глазах вглядывался в темноту и клубящийся туман. Вскоре глаза у него начали слезиться. Он почувствовал усталость и не заметил, как глаза сами собой сомкнулись. Внезапно обер-ефрейтор осознал, что засыпает. Боясь уснуть, он выбрался наружу и стал прохаживаться по броне. Через некоторое время Вихман вновь скользнул на водительское место, не заметив появившиеся возле двора фигуры людей, которые быстро шмыгнули к самоходке. Когда же обер-ефрейтор сел в кресло и посмотрел в открытый люк, то увидел балансирующих на броне двух русских солдат.
– Тревога! – закричал он и поднял вверх пистолет.
Обер-ефрейтор успел произвести два выстрела, и один русский, взмахнув руками, спиной свалился с самоходки. В ответ прозвучала автоматная очередь, которая прошила Вихмана через открытый люк.
В этот момент дверь хаты открылась, а затем снова захлопнулась. Ее немедленно изрешетил град пуль, выпущенных из автомата. Однако короткого взгляда ефрейтору медико-санитарной службы оказалось достаточно.
– Тревога! Русские у самоходки! – крикнул он и, схватив автомат, выпрыгнул в окно на задний двор.
Затем Чоске подбежал к углу дома, откуда просматривалась территория возле самоходки. Внезапность сделала свое дело – его автомат поразил русских, стоявших на броне.
– Вперед! Взять их! – зычным голосом крикнул лейтенант Цитен, рывком открыл входную дверь и бросился к самоходке, сопровождаемый остальными членами ее экипажа.
Со стороны других боевых машин тоже послышались крики и выстрелы, а затем все стихло – русские, оставив своих убитых солдат, убрались восвояси. Из людей первого взвода ни у кого не оказалось даже царапины, самоходки тоже стояли целехонькими, а вот обер-ефрейтор Вихман был мертв.
Войти с помощью соц. сетей: