Выгода, 2 августа 1944 года

День начался с ураганного огня немецкой артиллерии. В артподготовке принимали участие все имевшиеся в наличии орудия дивизионной артиллерии, а также САУ «Хуммель» и минометная батарея.

Тогда же, к нашей великой радости, на отремонтированной самоходке к нам прибыл унтер-офицер Кюнцель. Вид двух сгоревших «Хорнисс» поверг его, отсутствовавшего во время последних событий, в настоящий ужас.

– По крайней мере, это кое-чему нас научило, – все еще потрясенный увиденным, заявил Кюнцель. – На такой местности использовать видимые издалека самоходки могут только дураки.

– Такое решение не только дурацкое, но и самоубийственное, – вмешался в разговор унтер-офицер Рабе. – Как ты думаешь, что мы чувствовали, когда обе самоходки были подбиты прямо у нас под носом? Нет! В этом коварном карпатском ущелье нам делать нечего!

– Вчера я уже разговаривал на эту тему с нашим командиром, – добавил я. – Он тоже придерживается такого же мнения. Конечно, командуя бронетанковой группой, Цан не может отвести от удара только свои «Хорниссе». Однако он считает, что наша задача ограничивается взятием Выгоды, а самое большее – села Пациков, лежащего далее.

Заметив входящие в Выгоду танки, я последовал за ними со своими самоходками, снова взобравшись в боевую машину командира взвода с экипажем под командованием унтер-офицера Кюнцеля. Лейтенант же Рюль раздобыл где-то тяжелый мотоцикл.

– У меня больше нет самоходок, но, может быть, я еще пригожусь. Ты не против, если я последую вместе с вами?

– Тебе вчерашнего явно мало, дружище! Разве ты забыл, чему нас учили? Я тебе напомню: «Тот, кто без необходимости подвергает себя опасности, погибает»!

– Чушь все это! Таким бывалого фронтовика не напугаешь. Тебя самого вчера дважды выбрасывало из самоходки. Но ты ведь не сказался больным.

С этими словами он ногой нажал на стартер своего мощного мотоцикла марки БМВ и пристроился к нашей маленькой колонне.

Выгода горела ярким пламенем, и от пожарищ распространялся нестерпимый жар. Порывы ветра раздували огонь и разносили по улицам пылающие обломки. В таких условиях я решил как можно быстрее добраться до западной окраины поселка. Однако на выезде из него находился перекресток, по которому русские вели интенсивный огонь.

– Здесь нам оставаться нельзя! – крикнул я Кюнце-лю. – У нас плохой сектор обстрела, и мы только напрасно будем подставлять себя под огонь противника!

Рюль услышал мои слова и указал рукой вправо:

– Там через речку Свича переброшен мост, а сразу позади него, похоже, находится замечательное местечко для огневой позиции. Странно, что там нет никакой бронемашины. Может быть, мне стоит провести разведку?

– Добро! Но, ради бога, будь внимательнее, чтобы не попасть под беспокоящий огонь русских, – согласился я.

Рюль дождался, пока огонь стихнет, и с ревом понесся на своем мотоцикле к перекрестку, возле которого горел дом. Он повернул направо, чтобы обогнуть его, пропал из виду и вынырнул уже возле моста. Навстречу лейтенанту по другую сторону моста, отчаянно махая руками, выскочил горный стрелок, но было уже поздно! Раздался мощный взрыв, что-то перелетело через горящий дом и громко звякнуло о дорожное покрытие. У всех нас чуть было не остановилось сердце – мост был заминирован, и лейтенант Рюль в своем стремлении помочь наехал на мину.

Я спрыгнул с самоходки и побежал к перекрестку, в страхе за своего друга забыв о беспокоящем огне неприятеля. Мой друг, а точнее, то, что от него осталось, бесформенной массой лежал на земле. Бережно взяв его на руки, как будто он еще мог чувствовать боль, я понес его назад. Навстречу мне, горя желанием помочь, бросился фельдфебель Воятский, но был остановлен моим грубым окриком. Тело погибшего мы уложили в открытый вездеход. Машина тронулась, направляясь в тыл, а я, застыв как изваяние, не проронив ни слезинки, тупо смотрел ей вслед.

– Господин лейтенант! – обратился ко мне приехавший из дивизиона на мотоцикле посыльный. – Вам надлежит обеспечить прикрытие левого фланга наступающей боевой группы!

Я почти не слышал его – в ушах все время звучали слова моего друга, сказанные им несколько дней назад: «Когда погибает хороший боевой товарищ, мы грустим о нем, но жизнь продолжается!»

Проведя рукой по глазам, как бы отгоняя печальные мысли, я подумал о том, что являюсь командиром своего небольшого отряда и мне следует продолжать командовать, хотя мною все больше овладевало желание все бросить и пойти куда глаза глядят. Однако убитые оставались в прошлом, а жизнь должна была продолжаться! Это являлось нашей судьбой, уделом любого фронтовика. За те минуты я постарел на несколько лет – ведь, несмотря на нашу молодость, по тем событиям и страданиям, которые нам довелось пережить, мы были настоящими древними стариками.

Посыльный понял, что его слова до меня не дошли, и растерянно посмотрел на командира отделения управления взвода.

– Все в порядке! – поспешил успокоить посыльного Воятский. – Передайте майору Цану, что мы поддержим левый фланг атакующей группы. А кроме того, доложите ему о гибели лейтенанта Рюля.

Посыльный отдал честь и умчался прочь. Ему явно стало не по себе в этом неуютном месте и при взгляде на наши мрачные каменные лица.

Я подошел к унтер-офицеру горных стрелков, который тем временем нерешительно приблизился к нам, и с негодованием спросил его:

– Как могло произойти такое свинство на мосту?

– Наши саперы еще не приступили к его разминированию. Поэтому были установлены предупреждающие таблички. Танки же преодолели речку вброд. Мы кричали об опасности, но ваш мотоциклист ехал слишком быстро и за грохотом от разрывов снарядов нас не слышал. Мы действительно не виноваты, господин лейтенант.

– Согласен, вы не виноваты, – устало проговорил я и отвернулся.

Тут прибыл майор Цан. Я коротко доложил ему обстановку и сообщил, что совсем недавно вышла из строя боевая машина унтер-офицера Рабе. Майор думал недолго, заявив:

– Улиг организовал сборный пункт для «Хорнисс». Возьмите вашу последнюю самоходку и оттащите туда вышедшую из строя машину. Потом мы за вами заедем. В последние дни потери были чересчур большими, не так ли? Желаю удачи!

Когда Кюнцель тащил на буксире «Хорниссу» Рабе через перекресток возле Выгоды, мы в последний раз попали под жестокий обстрел вражеской артиллерии. Немного позже наш отряд выехал на шоссе, затем еще раз перебрался через речку Свича и в районе населенного пункта Болехов встретил наши тыловые части.

На следующее утро состоялись торжественные похороны Рюля и Бернера. На этот раз я не смог сдержать слез и вновь вспомнил слова своего погибшего друга.

– Я люблю свою родину и верю в Германию, – сказал Рюль тогда. – И пусть положение окажется безнадежным, я все равно буду за нее сражаться.

«Да, мой дорогой друг, – подумал я. – Ты до конца остался верен своему слову. Хотелось бы верить, что твои надежды и вера не были напрасными».

Майора Цана произвели в подполковники и вверили ему танковую бригаду. Командиром же дивизиона был назначен гауптман Улиг, командовавший ранее первой ротой. Обер-лейтенанта Бергера перевели на его место, а меня с присвоением звания обер-лейтенанта поставили командовать второй ротой. Дивизион полностью пополнили людьми и техникой – мы получили 46 новых «Хорниссе», которые теперь стали называться «Носорогами».

За пять месяцев молодое пополнение слилось в единое целое со старым костяком, и в результате образовалась хорошая боевая часть, а потом с плацдарма под городом Баранув-Сандомирский началось большое русское наступление.