Дневник первый. Операция «Барбаросса» и битва за Киев

Примечание издателя

Записи в первом дневнике Ганса Рота начинаются с того, как 299-я пехотная дивизия, в которой он служил под командованием генерала Вилли Мозеля, развернулась у реки Буг в Польше, дожидаясь сигнала к началу операции «Барбаросса» – массированного наступления немцев на Советский Союз. Упомянутая дивизия входила в состав 6-й армии под командованием Вальтера Рейхенау, составлявшей левый фланг группы армий «Юг» под командованием фельдмаршала Герда фон Рундштедта.

Немецкие войска действовали тремя группами армий – «Север», наступавшей на Ленинград, «Центр», целью которой являлась Москва, и «Юг», главный удар которой был направлен на Киев и промышленные районы юга страны. Группа армий «Север» действовала в более выгодных условиях, ибо ее левый фланг составляло Балтийское море, таким образом, удар советских войск с этого направления исключался. Группа армий «Центр» имела в распоряжении две расположенные по флангам танковые группы. Такое развертывание позволило немцам провести несколько сражений на окружение: в районе Бреста, Минска и Смоленска, в считаные недели выйдя на подступы к Москве.

Верховное командование вермахта недооценило серьезности задач, стоявших перед группой армий «Юг», хотя группа и располагала, правда, всего одной танковой группой, театр военных действий был достаточно обширным и не имел естественных преград, которые могли бы способствовать противнику в концентрации сил. Далее, силы Советов на южном направлении под командованием маршала Семена Буденного были самыми многочисленными – 1 миллион солдат и офицеров, не считая резервных сил. На всех участках фронта наступления немцы были шокированы количеством артиллерии, танков и самолетов, в значительной степени превышавшим их предвоенные расчеты, а также ожесточенным сопротивлением Красной армии, в особенности именно на южном направлении.

В результате, если обе действовавшие севернее армейские группы – «Север» и «Центр» – сумели добиться впечатляющих успехов, то группа армий «Юг» увязла в кровопролитных, тяжелых боях с силами Буденного. 1-я танковая группа Клейста оказалась не в состоянии обеспечить своими силами окружение крупных сил неприятеля даже в условиях степной местности. Начальная стадия операции «Барбаросса» на южном направлении осуществлялась в основном за счет пехотных дивизий, продвигавшихся вглубь территории противника, сокрушавших силы русских и в конце концов вышедших к Киеву, где разыгрывались события, повторявшие Первую мировую войну.

6-я армия Рейхенау служила главным орудием наступления до июля 1941 года, когда главное командование сухопутных сил решило включить в состав 17-й армии и танковые силы, что позволило провести в районе Умани сражение на окружение, в ходе которого было захвачено 100 тысяч пленных. Поредевшие и отброшенные силы Буденного не смогли сдержать немцев на пути к низовьям Днепра и Черному морю, включая Крым.

Тем временем 6-я армия сражалась в районе Коростеня, Житомира и других городов на подступах к Киеву, где в нее мертвой хваткой вцепились силы советского Юго-Западного фронта. Хотя большинство сводок относительно хода осуществления операции «Барбаросса» и пестрит описаниями убедительных побед немецких танковых дивизий, Рот описывает сражения пехотных дивизий 6-й армии как ад в чистом виде, как ожидание от командования исправления вопиющих ошибок.

В последующих дневниках, переводившихся с рукописных версий, в отдельных местах добавлены отсутствующие знаки препинания и концы абзацев. Где возможно, часть идиоматических выражений и чисто технических терминов снабжены помещенными в квадратные скобки пояснениями. Названия, присвоенные самим дневникам, принадлежат издателю и не являются частью оригинала.

12 июня 1941 г.

Снова нас вот-вот развернут для выполнения очередной сложной задачи. Надеюсь, что все, что произойдет, займет место в моем дневнике. В нем я буду отображать ежедневные события в их истинном виде, ничего не приукрашивая. В письмах жене о таких вещах мне сообщать воспрещается, но ничего, придет время, и я расскажу ей обо всем.

После изнурительной переброски, занявшей несколько дней, мы прибыли в Лащув (Польша), расположенный в 8 километрах от русской границы. Мы маршем прошли через Опатув, Люблин, Красныстав, Замосць, Хрубещув к нашему пункту назначения. Жара и пыль ужасны.

Жители Лащува, крохотного городишки в характерном украинском стиле, дружелюбно настроены и опрятно одеты. Дома [мазанки] небольшие, одноэтажные, крытые гонтом. Здесь основные стройматериалы – дерево и солома. Амбары и дома из плетеного ивняка.

Комнаты, хотя и небольшие, но чисто прибранные, всегда с белеными стенами, увешанными цветными плетеными соломенными ковриками. Печи, стены и потолки расписаны красивыми цветами. Яркие вышитые подушки, занавески и половики создают простую и в то же время приятную, радостную атмосферу. Мы разбили палатки в амбарах, где, наконец, можем рассчитывать на вполне заслуженные отдых и тишину.

13 июня

Переброска в Замосць для занятия позиций. Потрясающе живописный городской рынок. Богато украшенные барочные фасады здания бургомистрата я хоть и вижу впервые, но мне они нравятся. Изумительный стиль! Здесь повсюду русские церкви с луковками на крышах. Названия улиц и лавочек, как правило, на двух языках – на немецком и на украинском.

14 июня

Получен приказ следовать к реке Буг (Западный Буг). В составе небольшой разведгруппы мне сразу же по прибытии на место велено нанести на карту позиции противника. По пути к месту вижу множество саперов, занятых засыпанием ямок на дорогах и прокладыванием гатей через заболоченные места.

К полудню я в Пясечно. Местный лес уже занят русскими. Буквально в нескольких десятках метров развевается советский флаг с серпом и молотом. Думать не хочется о том, что было бы, если бы русские решили выслать разведчиков в этот район. Мы очень хорошо понимаем, что подобное вполне возможно.

И что нам тогда делать? Русские доты в каких-нибудь сотне метров, и оттуда очень хорошо видны наши – 10 солдат и горстка саперов. Река служит государственной границей – за ней бездна, пропасть. Если русские надумают наступать, уйти мы не успеем, транспорта у нас никакого. Может, мы козлы отпущения, специально отданные на заклание русским на случай нашего вторжения? Подобные вещи случались в Польше. А что, вполне почетный смертный приговор! Но пока мы мирно отсыпаемся. Даже боевое охранение не выставили. К чему? Все равно – чему быть, того не миновать.

Моя дорогая Розель, если бы я написал обо всем этом, ты бы навек лишилась покоя. Счастье, что ты об этом ничего не знаешь.

15 июня

Обстановка с каждым днем все серьезнее. Прошлой ночью на нашем берегу были замечены русские разведчики, буквально в двух шагах от того места, где мы расположились. Судя по следам на песке, это была группа человек как минимум двадцать. В какую же заваруху мы ввязываемся! Неужели придется в них стрелять?

Теперь нам уже никак не остаться незамеченными. Они днями напролет отслеживают каждый наш шаг через стереотрубы. Вот и приходится пробираться по берегу скрытно, как индейцам, чтобы выполнить поставленную задачу. Именно так и придется действовать завтра, чтобы отметить на карте все неприятельские позиции и определить сектора огня для артиллерии. Хочется верить, что все получится!

16 июня

Вот уж повезло нам! Я сумел выполнить приказ безо всяких осложнений с красными. Мне уже известен участок реки, которую нам вместе с саперами предстоит преодолеть. И снова мы в первой волне наступающих! Поскольку операция базируется на полной внезапности для русских, атака, вероятнее всего, должна начаться через несколько дней. В лесу позади нас кипит бурная деятельность. Занимает позиции тяжелая артиллерия. Прибыли и танки. А прошлой ночью установили зенитные орудия.

Но и на стороне противника не сидят сложа руки. Красные укрепляют свои позиции, из занятого ими леса доносится шум – похоже, и они выводят танки на исходные позиции. Я сегодня измотался, даже вечером жара нестерпимая.

17 июня

Идет дождь, это самое настоящее благословение для местных крестьян. Все тропинки разом превратились в жижу по колено.

В полдень прибыл наш командующий [генерал Вилли Мозер]. Он привез неважнецкие новости – нам предстоит торчать здесь еще несколько дней. К вечеру прояснилось, и небольшая прогулка по берегу Буга расслабила мои натянутые в последние дни, как струны, нервы.

Мне уже известен день нападения. Все произойдет 21 июня одновременно по всему огромному фронту. Что готовят нам следующие недели… С тоской вспоминаю дорогую семью. Как я себя неоднократно спрашивал, уж не тоскую ли я просто по комфорту штатской жизни. Я об этом раздумывал по пути к фортификационным сооружениям у Буга: нет, дело не в комфорте. Мои мысли постоянно вертятся вокруг Розель и моей дочурки Эрики. Меня до слез трогает ее любовь в каждой строчке писем. Эти двое – самые дорогие для меня создания на свете, и вот жизнь разлучила меня с ними.

Мыслями возвращаюсь к родителям – к отцу и матери, они тоже бесконечно дороги мне, мы очень любим друг друга. С благодарностью вспоминаю обо всем том добром, что сделали они для нас с Розель. С Божьей помощью я миную все трудности предстоящих недель. Ради них.

18 июня

Все очень и очень серьезно. Под покровом темноты наша дивизия перестраивается для атаки. Сегодня около полудня прибыло подкрепление – части 528-го пехотного полка – молодые ребята с незагорелыми лицами. Солнце едва коснулось их только в последние дни. Да уж, солдатская участь! Я думаю, что атака по всему фронту начнется в воскресенье.

Этот только что наступивший день доставил мне радость – целых два письма от любимой Розель и еще одно из Ханау.

19 июня

Мои последние наблюдения привели меня к мысли о том, что наш участок [фронта] ждет ожесточенное сопротивление противника. Интересно, удастся ли нам наш основанный на внезапности маневр?

В тылу местных жителей заставляют уходить – бросать имущество и хозяйство. Нашим войскам, вероятно, тоже предстоит наступать завтра. Какая бесчеловечность – сгонять людей с насиженных мест! Женщины рыдают, рвут на себе волосы. Кругом плач и только плач! И мы ничем не можем им помочь!

Ура! Величайшая битва всех времен начинается послезавтра!

20 июня

Покидаем землянку. Прибыла дивизия – идут последние приготовления к атаке через Буг.

21 июня

Начало атаки сегодня ночью в 3.00. Мы приданы группе Клейста [1-я танковая группа под командованием фельдмаршала Пауля Людвига фон Клейста]. Наша задача: быстрый прорыв боевым порядком углом вперед, невзирая на потери…

На момент все затихает, наступает чудесное предзакатное спокойствие. Несколько часов спустя все эти домики запылают, а в воздухе засвистят осколки снарядов. Воронки избороздят поля и дороги.

То, что мы снова часть сил наступления под командованием Клейста, впечатляет. Прощай, моя жена Розель. Прощайте, мои дорогие родители. Завтра я буду думать о вас. Не тревожьтесь – солдатское везение не покинет меня.

22 июня

Внезапно, примерно в 3.15, гремит первый залп – огонь ведут сотни орудий всех калибров. В ответ раздается вой снарядов сталинского арсенала. Армагеддон начался. В этом грохочущем аду не обмолвишься и словом.

Наши тылы пока что мирно дремлют, но смерть уже пожинает урожай. С каменными лицами мы ползем по траншеям, считая минуты до приказа атаковать фортификации Буга… невольно касаемся солдатских жетонов, разбираем ручные гранаты, проверяем наши автоматы.

На часах 3.30. Раздаются свистки – мы проворно выскакиваем из укрытий и со всех ног преодолеваем 20 метров, отделяющие нас от лодок. Не замечаем, как оказываемся на том берегу, где нас встречают пулеметные очереди. Первые потери.

С помощью саперов мы медленно – слишком медленно – продираемся через заграждения из колючей проволоки. Еще несколько шагов – и мы подбираемся к первому доту, держась в мертвой зоне стрельбы. Русские палят как оголтелые, но достать нас никак не могут. Близится решающая минута. Сапер-взрывник подкрадывается к бункеру сзади и швыряет в амбразуру дота связку гранат. Бетон сотрясается, из амбразуры валит черный дым – сигнал начала конца. Мы продолжаем наступать, и к 10 утра Мовники в наших руках. Красные под натиском наших пехотинцев беспорядочно отступают. Поскольку наши танки довольно медленно форсируют реку, нам дан приказ очистить деревню от оставшихся там русских. Прочесываем все село хату за хатой. Видим ужасные последствия нашего артобстрела. Но и русские тоже в долгу не остались.

Постепенно успокаиваемся и привыкаем к царящей вокруг разрухе. Неподалеку от здания русской таможни грудой свалены мертвые тела русских, большинство изуродовано осколками снарядов. Тут же несколько погибших при артобстреле штатских. Искалеченные до неузнаваемости тела женщины и двух ее маленьких детей лежат среди разбросанного домашнего скарба их аккуратного домика.

Нами захвачены первые пленные – снайперы и дезертиры получают заслуженное.

Как только прибывают наши танки, мы продолжаем атаку, но уже поддерживая ее огнем из ручного оружия, продвигаясь на Мышев, расположенный примерно в 40 километрах от линии фронта. В районе Бискупице наталкиваемся на ожесточенное сопротивление противника.

Гельмут Пфафф со своей 14-й ротой с трудом отбивает атаку русских танков. С большими потерями он вынужден отступить к Бискупице. По его расчетам, ожидается атака примерно 50 тяжелых танков русских. К закату мы занимаем круговую оборону. Хотя все вымотались за этот первый день боев, никто и не думает спать. Ночь проходит неспокойно, почти без сна.

23 июня

Утро начинается с обстрела легкой артиллерии. Русские танки так и не покинули зоны развертывания. Нам к 8.00 обещано подкрепление – танки и пикирующие бомбардировщики. Это здорово поднимает наш боевой дух.

А пока наши друзья из люфтваффе приготовили для нас развлечение. На бреющем они один за другим проносятся у нас над головой. Один за другим сбито 9 русских бомбардировщиков. Охваченные огнем, они падают на землю и взрываются. Это результат мастерской работы летчиков-истребителей под командованием Вернера Мёльдерса и Адольфа Галланда.

В полдень русские начинают танковую атаку. Полчаса спустя следует контратака немцев. Ничего подобного нам видеть еще не приходилось: против нас брошено 100 танков. Но самое главное – не дрейфить и сохранять спокойствие. За очень короткое время нам удалось подбить 4 русских танка. Примерно два десятка пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» с воем обрушиваются на русские танки. Во второй половине дня исход битвы решился в нашу пользу. Свыше 60 подожженных и застывших в неподвижности танков рассеяны по полю. Большая часть подразделений противника отступила к Бобичам. Мы идем за ними по пятам всю ночь, что позволяет нам затем окружить их.

24 июня

К концу дня удалось окружить силы врага и, невзирая на отчаянное сопротивление русских, сузить кольцо окружения. К 9.00 битва достигла кульминации. Ожесточенный отпор окруженной дивизии тревожит нас. Русские, словно обезумев, рвутся к нашим позициям. К 10.00 положение становится весьма критическим – русским удается прорвать кольцо окружения на южном участке низины.

Был открыт артиллерийский огонь, и уже несколько минут спустя у нас над головой засвистели осколки. Прямо перед нами в небо вздымаются клубы черного дыма. Иногда мелькают белые клубки разрывов шрапнели. Вся низина нещадно поливается осколками снарядов. Мы пробираемся к первым домам Бабичей под огнем прочно засевших на позициях русских. Проклятые минометные мины взрываются одна за другой справа от нас и над нами. Повсюду этот вой, свист – отвратительный, мерзкий звук осколков мин. С перекошенными от страха лицами мы прыгаем в траншеи русских. Их укрепления молотят противотанковыми снарядами. Вокруг безумный хаос. Русские палят по нам шрапнелью… И сверху на нас обрушивается град осколков, они сыплются и в расположенный неподалеку впереди пруд.

Появляются советские истребители. Атака с воздуха. Хвала Богу – потерь нет. К полудню добираемся до центра села. Сопротивление русских сломлено – разгромлена целая советская дивизия. Улица усеяна телами убитых и раненых солдат. Но и наши потери внушительны. И устали мы так, что еле волочем ноги. Но, позабыв об усталости, перестраиваемся и продолжаем наступать, не встречая сопротивления врага, на село Локачи. Нас там явно не ждут в гости – мы встречены яростным пулеметным огнем. Проклятые снайперы! С помощью ручных гранат мы очищаем дом за домом от засевших в них красноармейцев. Эти фанатики нещадно поливают нас огнем из-под рухнувших крыш, которые становятся для них могилами. Другие в последнюю минуту пытаются бежать, превращаясь для нас в движущиеся мишени, они замертво падают тут же на улицах от пуль или же от штыков немецких солдат. Час спустя село уже пылает, как спичка.

Невольно спрашиваешь себя, видя все это: а сколько же пострадало ни в чем не повинных людей из местных жителей? Страшная мысль. Видимо, не один я думаю об этом, потому что наши солдаты вовсю одурманивают себя шнапсом.

Как только огонь охватывает первую хату, замечаем лежащие на дороге трупы. Солдаты не щадят никого и ничего, уничтожают все, что видят. Вскоре горизонт застилает черная пелена дыма. По-видимому, в актах этой бессмысленной жестокости вымещается вся чудовищная усталость от бесконечных маршей и схваток с противником. Единственный выстрел снайпера возвращает тебя к жизни, забываешь и о дьявольской жаре, и вообще обо всем. Один пехотинец как-то сказал мне: «Пойми, я просто дико устал, а теперь я как огурчик. Я снова чувствую себя человеком!» У меня живот сводит от этих слов.

25 июня

Чего бы я только не отдал за несколько часов сна! Пару часов все же удалось выкроить, но потом нас подняли и приказали прорываться через позиции врага южнее Луцка. Сумеем ли мы без осложнений форсировать Стыр (Стырь)?

Наше бешеное наступление оборачивается чуть ли не против нас: только несколько метров вдоль дороги можно считать полностью очищенными от врага. Прочесывать близлежащие леса нет времени, а именно там скрывается неприятель, перестраиваясь, чтобы атаковать нас исподтишка. Массу времени отнимают эти стычки с разрозненными группами русских в нашем тылу.

Русские атакуют и полностью уничтожают у нас в глубоком тылу наши транспортные колонны войскового подвоза. Русские самолеты донимают нас, словно одуревшие мухи. Это просто чудо, что все их фанатичные атаки оборачиваются минимальными потерями.

Около полудня мы у реки Стыр. Русские взорвали плотину, большую территорию залило водой, наводить понтоны бессмысленно. Враг постоянно и беспрепятственно ведет беглый огонь по нашему плацдарму.

Тяжкий день для меня! Погибло четверо моих хороших друзей: Вальтер Вольф, Хорас, вечный весельчак Мюгге и Шильке. Многие другие получили тяжелые ранения. Я сам на пределе сил физических и моральных! Если бы ты только видела сейчас меня, моя дорогая Розель, – грязного, оборванного, издыхающего от жажды… Взглянув на меня, ты тут же разрыдалась бы. Нашей любимой родине никогда не понять, что за кампания выпала здесь на нашу долю. Невозможно себе вообразить и эту территорию, и то, как нам по ней приходится передвигаться, не говоря уже о боях, в которых мы участвуем.

Только что завершилась очередная атака русского штурмовика. Грубер погиб. А он ведь всего 8 дней назад обвенчался. Ночью глаз сомкнуть не удалось. На востоке в тылу настоящий ад. Небо кроваво-красное, в воздухе постоянный гул разрывов – вокруг идут сильные бои.

Прибыло подкрепление – танки. Нам сообщили о начале сражения за Луцк. На закате в стороне деревни видим темные облака дыма над берегами реки.

26 июня

Утром никаких изменений в обстановке. До сих пор перебраться на другой берег реки невозможно – просто не на чем. Из штаба дивизии поступил приказ – форсировать Стыр в районе Луцка, несмотря на наличие там крупных танковых сил русских. Ладно, направляемся туда, куда приказано, – идем сами, ни пехоты, ни тяжелой артиллерии. Реку предстоит преодолеть на надувных плотах.

От постоянных атак врага можно с ума сойти. Такое впечатление, что русские самолеты, большей частью штурмовики и бомбардировщики, появляются как снег на голову прямо из-за зарослей. И все происходит в считаные секунды: сначала оглушительные разрывы, потом глухие выстрелы их бортовых пушек и пулеметов, а под конец черный, вонючий дым разрывов. После этого стоны и крики раненых и умирающих, и все. Конец фильма. И так было раз пять по пути к Луцку. Наши потери значительны. Мы медленно входим в деревню, не забывая о прикрытии флангов. В центре села есть возможность передохнуть, собрать раненых и перекусить.

Наши артиллерия и пикирующие бомбардировщики здорово поработали в этом городке. Жуткое зрелище представляет собой городская тюрьма. Перед тем как оставить город, большевистские тюремщики устроили здесь жуткую кровавую баню. Свыше сотни людей – мужчин, женщин – забили, как скот. До конца жизни мне не забыть эти леденящие душу мертвые лица.

А пока что наши вытащили нескольких красноармейцев и евреев оттуда, где те пытались отсидеться. Краткое соло из пистолета – и этот сброд уже на небесах.

Продвигаемся дальше. При поддержке танков мы медленно приближаемся к восточной части города. И тут внезапно видим русские танки. И даже противотанковые пушки не развернешь – времени нет. Наши танки следуют в боевом порядке, мы на броне, обвешаны ручными гранатами, готовы подавить русских пехотинцев. Час спустя после сражения с этими бронированными бегемотами и сопровождавшими их пехотинцами все кончено – танки подбиты, пехотинцы врага разбежались. Но и у нас потери в несколько танков. Я был как раз на одном из них, и мне невероятно повезло, что меня не зацепило. Подобный эпизод дьявольски типичен для этой проклятой Восточной кампании. Наши танки уже далеко впереди, они в 40 километрах отсюда и наступают на Луцк.

Луцк был взят нашими войсками накануне утром, и вся территория вокруг города зачищена немецкими войсками. И все же откуда у противника вдруг возникло столько танков и пехотинцев? Эти азиатские сволочи хитры и коварны – что ни час, то новый сюрприз. Кусок дерьма под нос. Но здесь нигде не чувствуешь себя в безопасности. Ни часа, ни минуты, ни секунды беззаботности. Нет, я не трус, это точно. Чувство страха мне неведомо. Но все равно мчаться на мотоцикле вместе с кем-нибудь из связных вдоль длиннющих лесных массивов, которые еще предстоит зачистить, – удовольствие более чем сомнительное.

За последние несколько дней красные застрелили нескольких вестовых на мотоциклах, раненых они стаскивали с машин и подвергали ужасающим издевательствам, только потом уже добивали. Необдуманность, безрассудство поведения русских видна на следующем примере.

Сегодня во второй половине дня, когда появились русские танки, экипаж одной из наших машин, выбравшись на башню, попытался перенацелить пушку. Когда мы вернулись, танк пылал, как спичка. Какой-то тип из штатских, прятавшийся неподалеку, поджег наш танк. Его, разумеется, схватили и бросили на горевший танк.

Вечером резко возросла активность русских как на земле, так и в воздухе. Ходят слухи, что мы в окружении вражеских танков. Дело дрянь! Но не впадать в панику и ждать!

27 июня

Всю ночь русские орудия (от 76,2-мм до 122-мм) колошматили наши позиции. Еще одна ночка без сна и покоя. К рассвету налетела целая стая русских истребителей, однако пользы от их стрельбы было мало – мы успели укрыться в траншеях. Машины виляли в воздухе, словно пьяные, – их кидало то вправо, то влево. А мы палили по ним, как сумасшедшие. Мы-то отлично понимали, что означают эти их выкрутасы – вынюхивают сверху, где наши позиции. Потом они либо подвергнут нас интенсивному прицельному обстрелу, либо явятся машины потяжелее и скинут на наши траншеи с десяток бомбочек. Поэтому нам было велено сменить позиции, что само по себе не так уж и просто – мы под обстрелом с воздуха.

Как и ожидалось, и нескольких минут не прошло, как появилась группа бомбардировщиков. В воздух метров на 40–50 взметнулись комья земли и дерна. Прямо к ногам шлепались раскаленные осколки. Но как внезапно все началось, так и закончилось. Наступила призрачная, нереальная тишина. Пожирающее наши нервы безмолвие, если не считать стонов раненых.

Чего ждать теперь? Третьей и четвертой волн, которые превратят наши позиции в месиво? Тянется минута за минутой тревожного ожидания, но ничего не происходит. Даже огонь противника и тот вроде затих. Какое-то время еще гулко тарахтит тяжелый пулемет, потом тишина. Что происходит? Почему бы русским не атаковать нашу компашку? Но вскоре последовал ответ: наши пехотинцы ускоренным маршем следуют к нам на подмогу (еле тащатся, ибо трудно передвигаться быстро, если ты уже успел набегаться до кровавых мозолей). Русские настолько учтивы, что решили уступить кусок территории нашим солдатам. Судя по всему, вот-вот будет перевернута еще одна страница!

28 июня

Утром прибывают остатки наших моторизованных подразделений и – что куда важнее – артиллеристы. Но самое важное из всего, разумеется, провиант. Прибывают и машины войскового подвоза. Значит, будет и горючее. Туго пришлось бы нам, если бы на момент атаки русских в баках наших танков оставались бы лишь капли бензина.

Наступаем, но никакого боевого соприкосновения с противником. Вражеские истребители постоянно донимают колонны нашего войскового подвоза, но вот сегодня на серьезные атаки отчего-то не решаются – видимо, потому, что с нами сегодня наши ребята из пулеметной роты. Любо посмотреть, как они своими спаренными пулеметами прочерчивают синее небо. Наши войсковые зенитчики утратили бы дар речи, если бы получили такие. Господа пилоты русских истребителей, уже очень скоро поняв, что к чему, разворачиваются и, злобно рыча двигателями, убираются восвояси. Но прощальный их залп из бортовых пушек обходится нам двоими ранеными солдатами.

29 июня

Утром выясняется, почему русские так поспешно убрались. Мы призвали на помощь группу украинских военнопленных, скрывавшихся в кустах. Они уже не имеют никакого желания продолжать с нами сражаться и куда лучше нас осведомлены об обстановке. И то, что они нам рассказали с характерными ухмылками, обрадовало нас. Русские окружены, и, поскольку кольцо окружения в районе Дубно довольно слабое, они приступили к сосредоточению сил для предстоящего прорыва.

В Дубно мы прибываем вечером ускоренным маршем. В городе ни одного неприятельского солдата. Раньше во второй половине дня русские после тщетных попыток удержать город оставили его. Перед тем как уйти, русские разрушили его. Сплошные руины. В городской тюрьме мы обнаружили груду изуродованных трупов.

Так называемая «проверка на дорогах» на мотоцикле с коляской едва не стоила нам жизни. Красные явно неплохо поднатаскали своих новобранцев по части огневой подготовки. Один из них попал в наш мотоцикл с тремя солдатами с дистанции в 150 метров. Выжившие имели все основания кувыркаться от радости. Нас спасли каски на голове, не надень мы их, нам точно бы несдобровать – шансы выжить были 3 к 100!

Уже в сумерках наша артиллерия обстреляла отступавших русских. Вместе с 9-й танковой дивизией мы продолжили преследование отступавших сил противника. Танки и в темноте занимают территорию. Мы следуем за ними, прикрывая фланги. Те, кому пришлось прикрывать фланги в войне с большевиками, поймут, что мы провели еще одну ночь без сна.

30 июня

Вопреки ожиданиям, ночь прошла спокойно, даже тихо, судя по нашим стандартам. Мы за минувшие дни успели привыкнуть к шуму и грохоту. Осколки кое-где иногда и посвистывают, да и малый калибр поднимает фонтанчики земли прямо у наших ног.

Адская сцена разыгрывается в 3 часа утра. Видимо, наши танки наткнулись на силы противника, хотя русских нигде не видно.

Солнце нещадно палит. Голова гудит от жары, еле шевелишь ногами и руками. «Старик» (фельдфебель), кажется, обладает способностью прочитывать наши мысли: «Кто больше не может сидеть у пушек, может прилечь и вздремнуть». Люди не обращают внимания, где находятся. Просто валятся на землю там, где стояли. Кое-кто в состоянии даже добрести до ближайшего сарая или амбара, там упасть на земляной пол и тут же отключиться.

Когда мы просыпаемся, дело идет к вечеру. В животе урчит. Воздаю хвалу нашему повару – Рудольф не покидает нас даже на передовой, и, хотя устал ничуть не меньше нас, все же, пока мы дрыхли, приготовил для нас знатную жратву – из свинины. Это встречено радостными возгласами, но вышестоящее начальство тут же обрывает их. Но видно, что повар весьма польщен нашей реакцией. Тут же принявшись за еду, мы даже позабыли о том, что вокруг сотни трупов.

Едва успели поесть, как произошло нечто ужасное. Снаряд из окаянного 122-мм орудия, которое систематически вело огонь по нам, угодил в отделение Франке. Когда облако дыма рассеялось, нашим взорам предстал кошмар. В этом хаосе среди разбросанных снарядных ящиков, искореженных обломков металла и луж крови лежали восемь трупов наших товарищей. Сам Франке сидел в траншее, наполовину заваленный землей, тупо взирая на ад кругом. Когда мы попытались отрыть его, он рявкнул на нас: «Что вам от меня нужно? Я останусь со своими ребятами!» Бедняга был явно не в себе. Вскоре он скончался. От кровопотери. Осколком ему отхватило руку. Жизнь комична – один-единственный русский снаряд разнес в пух и прах наш привал. И при этом – ни единого выстрела в ту ночь не прогремело!

1 июля

И это утро выдалось спокойным. Лежу на траве, гляжу в синее летнее небо. Крохотные белые облачка медленно тянутся на запад. К родным местам. От травы исходит резкий запах. Пчелы и шмели перелетают с цветка на цветок. Спокойствие ну совсем как дома. Розель, а помнишь, как мы с тобой любили летом выбираться на природу? Как ты тогда радостно и взволнованно рассуждала о жизни муравьев. Интересно, чем ты занята именно сейчас? В данный момент? Как я по тебе скучаю!

Возвращается группа разведчиков. С ними пленные. Большинство пленных раненые. Разведчики обнаружили несколько позиций противника. Большую часть пленных захватили на местной свиноферме, где они попытались укрыться.

Очень странное создание русский солдат. Нам, немцам, никогда его не понять до конца. С одной стороны, он невероятно добродушен, отзывчив, всегда готов прийти на помощь, гостеприимен. С другой – жестокий, не ведающий пощады.

Это – Россия! Кто в состоянии разобраться, что здесь происходит? Русский солдат – сильный противник, до последнего защищающий свою землю. Его бесстрашие не следует сравнивать с немецким солдатом, готовым с улыбкой на лице биться ради великой победы.

«Товарищ генерал поставил меня сюда стрелять. Вот поэтому я и стреляю». Хладнокровная и ни в коей мере не убедительная марксистская философия – мол, они сидят в своих траншеях и стреляют. Как снайперы, они подкарауливают наши войска, входящие в города. Ох, как же не везет тем немцам, которые попадают к ним! Мы уже не раз сталкивались с подобными вещами, и хвала Богу, что я до сих пор не оказался у них в плену.

2 июля

И сегодня тоже спокойно. Ни одного выстрела. Что происходит? Не нравится мне это затишье, оно гложет мне нервы. Красные сбежали, но наверняка задумали какой-нибудь дьявольский план. От разведки никаких сведений.

Жара действует на нас страшно, превращает в раздраженных и агрессивных. Даже в тени чувствуешь себя как поросенок на вертеле. Ветер доносит сладковатый дух разложения. Будь проклят запах тлена!

Сегодня все буквально сводит меня с ума! Полдень, и мы сидим в какой-то полудреме. Мы насквозь пропотели, нас мучит жуткая жажда, но воды не осталось ни капли. Колодцы наверняка отравлены, а воду мы всю давно выпили. Копать колодцы в дневное время небезопасно.

Вечер приносит прохладу, настрой улучшается. Предвкушаем ночной сон в удобном сарае.

Меня не покидает тревога по поводу этого затишья. С запада доносится артиллерийская канонада. Запад – направление, с которого мы идем. Что-то происходит! И это не удивляет. К нам примчался мотоциклист-вестовой из штаба дивизии: «Тревога! Быстро собраться и по машинам!» Пять минут спустя мы покидаем наш привал. На часах 21.00. Уезжаем по той же дороге, по которой прибыли из Дубно. Становится совсем темно, ни зги не видать. Жуткая дорога, вся изрытая воронками снарядов, недурной экзамен по технике вождения для нашего Зеппа и для моего зрения! Внезапно сильный рывок – мы влетели в глубокую воронку. Чертова темень! Я так ударился ногами, что искры из глаз. Пока мы вытаскивали мотоцикл из воронки, наша колонна успела уйти далеко вперед. Вокруг ни души – сплошная непроглядная чернота. Где-то вдали тарахтит пулемет. Проезжаем развилки – никого и ничего, и мы просто едем вперед. Слава богу, известен хоть пункт назначения – Новины. Тут замечаем группу офицеров, сидящих в траншее справа у дороги.

– Как проехать в Новины?

– Поворачивайте налево!

И мы едем и едем вот уже несколько часов. В 1.30 доезжаем до какой-то деревушки. Стоящий у последнего дома офицер останавливает нас. Он страшно взвинчен и осведомляется, все ли у нас дома. Я воспринимаю это как должное и спокойно спрашиваю его, отчего он так взволнован. То, что он мне сообщает, отнюдь не радует: село и окружающую местность пришлось зачищать пехотинцам из-за ожидаемой через час атаки 200 человек русских. Дело дрянь. Наш ангел-хранитель настоятельно рекомендует нам повернуть назад, ибо ехать дальше – чистейшее самоубийство.

– Мы из противотанкового батальона, разведчики, а не пехотинцы, герр лейтенант.

И продолжаем путь. Мы едем и едем, по-прежнему ни одной живой души. Небо на востоке начинает светлеть.

У меня странное предчувствие. Мы уже должны давным-давно быть в Новинах! Перед нами был большой лесной массив, и я приказал заглушить двигатель. Мы напряженно вслушивались в ночную тишину. Где-то совсем недалеко были слышны бормотание и отрывистые фразы команд по-русски. У меня похолодела спина.

Мы оказались на участке, где русские сосредоточивали свои танки для предстоящей атаки! В мгновение ока мы спрыгиваем с мотоцикла, запускаем двигатель и ходу отсюда. Час спустя мы на этом чертовом перекрестке дорог. Офицеры куда-то убрались, а саперы заняты закладкой противотанковых мин. Когда мы подъехали, они выпучились на нас, как на привидения. Нужно было повернуть направо, а не налево! Пять минут спустя мы уже в нашей дивизии в Новинах.

3 июля

Сейчас 3.00 утра, и мы размещаем противотанковые орудия для отражения атаки. Лежим в траншеях и ждем первой волны, которая должна накатиться на нас в ближайшие минуты. Сердце колотится как бешеное, на лбу пот. До боли в глазах вглядываемся в мерно колыхающиеся колосья на поле, откуда ожидаем врага. Скоро там появятся русские танки. Много танков. И мы прекрасно понимаем, что сегодняшний день может стать последним для любого из нас.

На удивление наших командиров, русские разместили в близлежащих лесах пехотинцев целую танковую дивизию. Они попытаются прорваться на нашем участке, поскольку линия обороны здесь чрезвычайно слабая. Буквально на бегу мы наскребли пехотный батальон и противотанковый взвод – всего с десяток противотанковых орудий. Этими силами мы рассчитываем встретить русских.

3.30 утра. Внезапно на холме прямо перед нами появляются русские. Медленно, зигзагами, следует первая волна. Времени у них больше чем достаточно, чтобы разделаться с нами.

– Цель 70!

Главное сейчас – сохранять холодную голову! Терпение! Надо подпустить их как можно ближе. 1000 метров… 900 метров… 700 метров… И почти одновременно 10 наших противотанковых орудий выплевывают снаряды по надвигающимся на нас стальным чудовищам. Даже не верится – четыре машины подбиты с первого выстрела, огонь и клубы черного дыма! Еще 5 танков застывают на месте. Вот теперь все и начинается. Вперед!

Под прикрытием орудий подбираемся к остановившимся танкам. Танкисты ведут интенсивный огонь. Тут же появляется вторая волна, а на гребне холма можно различить и машины третьей. Надо отходить, мы под интенсивным огнем противника. И мы постепенно, один за другим отходим к траншеям. Тут мой товарищ конвульсивно вскидывает руки вверх – ранен. Прикрывающее нас орудие внезапно разлетается на куски – прямое попадание. Наш солдат неподвижно лежит на земле прямо передо мной – убит. Другой солдат, тот, что справа от меня, тоже вопит не своим голосом, зовет санитара.

Всего 20 метров до траншеи! Боже! Помоги нам добраться! Будет этому конец?!

По нам стреляют почти в упор. Я падаю и вжимаюсь в землю. Передо мной мелькают фонтанчики земли. Снова вскакиваю, бегу, чуть не споткнувшись о тела двух моих товарищей, которых разодрало осколками. Проклятые танковые пушки русских! Еще один разрыв, прямо передо мной! Визг осколков у самых ушей. Один из них, размером с кулак, попадает мне в противогаз, другие корежат автомат.

Но я все же добежал до траншеи! И вдруг мне становится наплевать на все, что бы ни происходило. Лежу на дне траншеи, гляжу в небо и жду, когда пожалуют танки и раздавят меня.

Несчастная Розель, милая Эрика! Ваш муж и отец героически погиб на поле брани 3 июля… ну и так далее и тому подобное… Не думать об этом! Не думать!

Тем временем на нашем участке происходит следующее: прицельный огонь наших орудий помог нам отбить первую атаку, и мы все же сумели в этом хаосе сменить огневую позицию. В ходе второй атаки русские остервенело палят по прежним позициям. Но вдруг получают удар с восточной стороны. Фланговый огонь! Несколько тяжелых танков выведено из строя. Они, тут же повернув на восток, открывают огонь по нашей нынешней позиции.

Примечание. Это и спасло мне жизнь. Кроме меня, никого на нашей прежней позиции не оставалось. Двоим нашим удалось скрыться в расположенном западнее лесу. А остальные лежали на поле убитые или раненые.

Вскоре с холма стали спускаться танки третьей волны, а наши штурмовые орудия в этот момент контратаковали их – расстреляли русские танки второй и третьей волн.

Возможно, такая ситуация была единственной в своем роде за всю Восточную кампанию. Любой командир согласится, что только подобные действия спасли нас от неминуемой гибели. Хладнокровие и выдержка – вот ключ к успеху в подобных обстоятельствах. Один-единственный точный выстрел противника в состоянии вывести из строя наше штурмовое орудие, а собственная невнимательность при стрельбе из противотанковых орудий способна вывести из строя свои же штурмовые орудия.

Обстрел с двух сторон, резкий поворот на север создали хаос для второй волны русских танков. Было подбито еще 16 советских машин, и последняя попытка укрыться за холмом провалилась.

А потом случилось невероятное: с тыла после долгого ожидания прибыли эсэсовские пехотинцы в камуфляже. Это были бойцы «Лейбштандарта» [ «Адольф Гитлер»]. Их задержали где-то под Дубно, потом дали приказ без промедления следовать к нам на помощь. Они пробыли на позициях всего 10 минут, и тут волнами стали надвигаться русские танки. Бой продолжался 3 часа. Жуткая была бойня: рукопашные схватки – что может быть страшнее.

Получил штыковое ранение в предплечье. Наскоро перевязав рану, снова вперед! Солнце раскалило наши каски. Я даже снял мундир. На удивление русских, мы атакуем их танки и пехотинцев, одетых в нательные рубахи и галифе. На подмогу наземной атаке прибыла авиация, и летчики действительно нас здорово выручили. Вся низина буквально кипит.

В полдень можно праздновать победу. Последняя атака русских произошла в 15.00. Масса солдат рвется вперед, вопя из сотен глоток «ура!». Танков на сей раз нет. Прицельным огнем мы косим их ряд за рядом. Атака отбита. Русские отходят на север.

Но какой бы ценой ни досталась победа, неизбежны и потери. Из 12 орудий 3-го батальона 7 выбыли из строя в результате прямых попаданий. У меня ноги словно ватные. Только бы не свалиться! Хотя силы наши на исходе, отдыхать некогда. В ту же ночь мы маршем двинулись на Ровно.

4 июля

Где-то около полуночи останавливаемся в деревне. Луна безмятежно освещает домишки. За все это время стычек с противником не было. План таков: остановиться здесь на отдых, разместиться по хатам и хорошенько выспаться. Но нас предупреждают – вполне возможно, что эта деревня в руках русских. И снова приходится «отдыхать» в придорожных канавах. Окольными путями прибываем в пункт назначения к 7.00 утра. Несколько часов сна взбодрили нас.

Русские отступили довольно далеко. В полдень зачитывают приказ по дивизии. Сплошные похвалы и благодарности нашему бесстрашию в ходе вчерашнего отражения танковых атак. Но есть и дурные новости: 36 человек убитых и очень много раненых. Приказ завершается ошеломляющим сообщением: моторизованные подразделения русских из засады внезапно атаковали колонну войскового подвоза и уничтожили ее – погибло 53 наших бойца. К сожалению, наши посланные им на выручку танки запоздали. Вчера от ран скончались Михен, Хуфман, Брозиг, Зудбак и Шмидт.

5 июля

Утром маршем следуем дальше. Наши танки овладели Ровно вчера вечером, и мы спешим туда для зачистки занятой территории. Совсем как пехотинцы. Жара невообразимая! Наш 150-километровый марш растянулся на 2 дня. У всех подразделений работы по горло.

6 июля

После полуночи марш продолжился. Шагаем как на параде, нет времени даже кусок проглотить, не говоря уже о сне. Без труда преодолеваем линию обороны, где малочисленные силы врага пытаются дать нам отпор. Проходим дальше, оставив все заботы по их уничтожению частям, следующим за нами.

– Вперед! Все или ничего!

Дьявол, а что вообще означает пресловутое «все»? Что вообще происходит?

Во время кратких привалов расхаживаем на одеревенелых ногах. Солнце немилосердно палит. Того и гляди голову напечет. Негромко урчат двигатели проезжающих машин, оставляя в воздухе за собой вонь дизтоплива. Пыль густа настолько, что и не разглядишь того, кто идет впереди тебя. Глаза слезятся, в горле першит. Вся морда покрылась черной коркой. Воздух, кажется, пропитан этим известняком.

К вечеру доходим до городка Корец (66 километров от Ровно). После непродолжительной схватки минуем этот городок. Несемся сломя голову. Наконец час спустя поступает приказ остановиться. Такое впечатление, что тебя пропустили через мясорубку. Едва ли не падаю на землю в двух шагах от мотоцикла. Даже запах вкусной жратвы от полевой кухни не заставляет меня снова подняться. Спать! Только спать!

7 июля

Наша артиллерия гремела всю ночь. Кажется, на передовой все очень и очень серьезно. Воздух густой, в нем будто повисла угроза. Продолжают ходить слухи, что мы вблизи пресловутой «линии Сталина».

Ранним утром в небе появляются эскадрильи русских истребителей. Все машины идут на бреющем. Обстреливают нас из пулеметов и сбрасывают бомбы на наши позиции. Слава богу, обошлось без потерь.

К полудню все вроде бы успокоилось и – о, радость! – нам доставили почту! Две недели спустя письмо от Розель. Как я счастлив, что в моей жизни есть эта женщина! В каждой строке чувствуется, что она унывать не собирается. Ее доброе сердце придает мне мужества, успокаивает меня на фоне грядущих неспокойных дней.

У меня лишь одно желание: вернуться домой здоровым и поблагодарить ее.

8 июля

Вот же дрянь! Глаз не сомкнул за всю ночь. Примерно в 23.00 наша старая и опытная разведгруппа через болота у реки Случь пробралась вперед. Дико мы выглядели с перемазанными физиономиями. Так сказать, в боевой раскраске. На голове каски с маскировкой из ила и камыша. На груди – по подсумку ручных гранат и автомат на плечах. И вдобавок вымазались глиной с головы до ног.

Вот в таком виде мы и покинули наш временный лагерь.

Мы подобрались к первой линии вражеских дотов. Ни противника, ни траншей. Вернулись мы к 2.00, так и не встретив ни одного русского. Попытался заснуть, но не получилось из-за целых мириад злобных комаров. Хуже любой пытки. С ума можно от них сойти! А если прибавить к этому духоту и постоянную жажду, то…

Неожиданно в 11.00 стремительная атака русских со стороны «линии Сталина». И тут же явились русские бомбардировщики. На бреющем, разумеется. Первое попадание было пугающе точным. Завопили раненые. Над деревьями повис зловонный дым. Десять минут спустя – взрыв. Земля взметнулась к небу! Даже в окопе нет спасения от осколков. Огненная стена надвигалась на так называемую «замаскированную позицию». Бомбы и осколки наделали дел – 41 человек погиб, 82 ранены. Их уложили там, где обычно располагались наши стрелки-мотоциклисты. До позднего вечера мы приводили в порядок позицию, переносили убитых, оказывали помощь нашим раненым товарищам. У меня сердце начинает ныть, стоит вспомнить об их близких – матерях, женах, детях.

Вследствие огромных потерь пришлось в ту же ночь перегруппироваться и сменить место стоянки. Мощная атака передовых позиций противника и фортификационных сооружений западнее Звягеля [с 1793 года – Новоград-Волынский] начнется завтра утром. Обстановка такова: несколько дней назад наши разведчики установили, что 5-я армия ускоренным маршем следует для обеспечения обороны важных переправ через реку Случь. Переправы охраняют крупные силы противника. Но благодаря ускоренному маршу мы успели прибыть туда раньше врага. Теперь мне стало ясно, почему нас так гнали вперед все эти дни. Передовые части Красной армии на данный момент находятся в сутках пешего хода восточнее Звягеля [Новоград-Волынского]. Нам завтра предстоит приложить все силы для овладения городом и переходами через реку. Каждый из нас понимает, что поставлено на кон. Мы готовы.

9 июля

Большой удар удался. Сегодня, примерно в полдень, город Звягель [Новоград-Волынский] и переправы через Случь после ожесточенного сопротивления оказались в наших руках. И как раз вовремя. Передовые части русской 5-й армии прибыли туда почти одновременно с нами. Грех просить большего у фортуны, чем уничтожение фортификационных сооружений. Воздействие наших тяжелых 305-мм орудий (так у автора. – Ред.) и пикирующих бомбардировщиков было страшным. Вместе со штурмовыми группами и саперами мы также внесли вклад в уничтожение долговременных огневых сооружений.

Русские отступили на укрепленные позиции через леса, где происходит массовое сосредоточение и перегруппировка сил противника для предстоящей контратаки. Хотя мы вполне удовлетворены своей попыткой разгрома сил русских – численное превосходство на нашей стороне. Силами единственной дивизии мы намерены удержать город и плацдарм до завтрашнего полудня. Ждем прибытия дополнительных дивизий завтра к утру.

Лица солдат и офицеров сосредоточенны. Сколько еще продлится подготовка противника к контрудару? Успеют ли прибыть силы для обороны флангов? Вопросы, сплошные вопросы, на которые нет ответов. Ситуация довольно мрачная, если не отчаянная. Если русские ударят сейчас или же ночью, их масса втопчет нас в землю. Внезапно вспомнилась история периода Первой мировой о русском бронепоезде. Да, они сотрут нас в порошок, изничтожат нас, смешают с пылью. И снова поступают четко сформулированные приказы: «Город и плацдарм удерживать до последнего бойца!» Вечереет. Час за часом мы ждем атаки, однако ничего не происходит. За исключением вспышек от орудийных выстрелов на стороне противника изменений нет.

Что происходит? Неужели русские опять упустят верный шанс? Неужели они не в курсе, что их противник малочислен? И снова мы начинаем ломать голову, снова эта нер вотрепка, снова пытка неизвестностью. И поступивший в полночь приказ отправить для выяснения обстановки разведгруппу воспринимается почти как благословение. Вскоре после этого старая команда уходит за передовую. Русские тоже отправили разведчиков. Мы встретили одну их группу и после непродолжительной стычки захватили в плен одного русского.

Темень непроглядная. Время от времени слышен свист трассирующих пуль. А так спокойно. Только между передовыми линиями пробираются группы разведчиков обеих сторон, пытающиеся выяснить обстановку и отыскать лазейку в линиях обороны противника. И во время наблюдения застучал пулемет. Но ненадолго. Потом снова тишина. Эта чертова тишина сводит меня с ума.

10 июля

На рассвете возвращаемся на свои позиции. Допрос захваченного нами пленного подтвердил наши подозрения: на той стороне сосредоточилась целая армия. Но, похоже, противник еще не успел даже как следует окопаться.

Кто-то доставил ночью почту. Письмо одному из наших товарищей ходит по рукам. В нем жалобы на сверхурочные работы, на трудности в тылу с пивом и сигаретами и другие сетования подобного рода. Этот идиот, автор письма, судя по всему, ни капли не понимает, что творится здесь! И это глас нашего тыла? Он слышал наши «байки о подвигах» дома, и потом какой-нибудь «важный господин» с гордостью заявит: «Мы неплохо поработали, разве нет?» Вот что я вам скажу, дорогие мои тыловики: если кто-то из нас чего-то и добился, так это ОН САМ добился! Спору нет, мы благодарны вам за изготовленное вами отличное оружие и за боеприпасы к нему, но и у русских есть что показать нам, а иногда и получше, чем наше! Ключевые факторы – боевой дух и бесстрашие тех, кто носит это оружие. Но никто из вас, ребятки, понятия не имеет, что это такое и с чем его едят. Постыдились бы того, что пытаетесь примазаться к нашим сражениям и победам с помощью ваших сверхурочных! Подумали бы лучше о наших сверхурочных здесь. И о том, что наградой за них вполне может быть кусочек раскаленного металла в спину вместо медали.

Этот идиот продолжает строчить в своем послании на фронт о том, что, мол, нам здесь легче. Причем легче не от того, что здесь приходится иногда проявлять храбрость, а «от того, что у вас на фронте в достатке сигарет, пива и шнапса и что вся эта стрельба – не такая уж и страшная штука!». Я просто немею от этой фразы! Любезный мой господин, добро пожаловать к нам! Примем тебя с распростертыми объятиями! Но ты сразу же наделаешь в штаны от тех «сигар», что посвистывают в воздухе. Впрочем, хватит об этом – у нас более чем достаточно других проблем, нежели обсуждать нытье наших «бойцов тыла». Раздражение мое как рукой снимает, стоит мне вспомнить о чистом идеализме своих родителей.

530-й пехотный полк в 10.00 получает приказ продвинуться вперед к Чижовке. После четырех часов боев за каждый метр и огромных потерь они были вынуждены отступить на прежние позиции. Будь у нас тяжелая артиллерия, оборонявшая бы фланги, завесившая бы их стальным занавесом, русские откатились бы за горизонт от наших флангов.

Увы, но русским удалось взять в окружение часть отходившего полка. Невозможно использовать нашу артиллерию – легко можно накрыть и своих. Поэтому – «Требуются добровольцы!» Среди нас никаких дискуссий – товарищи в беде, и все это понимают.

В составе роты мы пытаемся атаковать русских одновременно с двух сторон. И в нужный момент бросаем сразу две дымовые гранаты. Похоже, белый дым подействовал на противника. Они подумали, что мы с запада контратаковали их крупными силами, поэтому отошли на укрепленные позиции. Мы потеряли двоих товарищей, слишком близко подобравшихся к стальной завесе тяжелой артиллерии русских у наших позиций. Так что возвращаемся с небольшими потерями.

Но, прибыв к себе, слышим добрые вести: на фланги прибыли дивизии подкрепления. Слава тебе, Господи! Будто камень с души свалился! Завтра будем атаковать. Великолепно!

11 июля

Всю ночь продолжалось адское представление. Земля ходуном ходила от разрывов снарядов. Осколки визжали над головой. Вспышки освещали небо и клубы дыма. Потом противник перенес огонь вплотную к нашим батареям тяжелой артиллерии. Что делается, а? Неужели они собрались атаковать нас? Небо непрерывно полыхает.

Вокруг побелевшие окаменелые лица. С нашей стороны ни одного выстрела. Но корректировщики огня и специалисты по оптической и звуковой разведке трудятся в поте лица. Интенсивность огня снижается. Видимо, готовятся атаковать. Мы вглядываемся в темноту. Где же красные? Никого вроде. Все как было – огонь постепенно слабеет. И вдруг эта тишина. Рвущая нервы в клочья тишина.

3.30. Внезапно 36 батарей открывают огонь. 150 орудий всех калибров обрушивают на врага снаряды. Вой, свист на исполосованном следами снарядов небе. Пушка леса полыхает от вспышек артогня – разрывы наших снарядов.

Наступаем вдоль железнодорожных путей под прикрытием нашей артиллерии. Потом берем на себя прикрытие наших наступающих пехотных полков. Русские, поняв важность этого шага, пытаются наступать на железнодорожные пути. В результате нашего обстрела они несут ужасные потери, но, невзирая на это, силы врага постоянно множатся. Мой пулемет в лихорадочной тряске нещадно косит атакующих русских. Вот и прекрасно! Насыпь железнодорожного пути – великолепное прикрытие.

Ни одного разрыва снаряда, ни одного осколка. Здорово! Здесь как в тире, и так продолжается довольно долго. Настрой у нас самый что ни на есть боевой. Кое-кто даже отпускает шуточки. Когда же эта молодежь успела так очерстветь? Но в бою нельзя забывать о серьезности момента – это может обернуться печально. Что и произошло с нами.

Пока мы палили как на занятиях по огневой подготовке, напрочь забыли о том, что происходит справа от железнодорожной линии. Несмотря на наш остервенелый обстрел, русские каким-то образом подтащили туда тяжелый пулемет, а еще некоторое время спустя – второй. Сколько же нам стоило пота и крови изгнать их оттуда! Мы не могли взгромоздить свое противотанковое орудие на рельсы. Все, что у нас было, так это автоматы и ручные гранаты – полным-полно ручных гранат. В результате пришлось оттащить за кусты одного убитого и одного раненого нашего товарища. А день так здорово начался!

К 2 часам дня небо стало ослепительно-синим. Жара такая, что видим марево над железнодорожными путями. Шпалы скользкие от нагретого креозота, и в воздухе стоит его характерный резкий запах. Говорят, что запах нагретой смолы полезен для легких! Чушь собачья! Вон там лежит труп – рана прямо в грудь. Из-за этого дурацкого эпизода на другой стороне железнодорожных путей у русских было в достатке времени окопаться. И это в каких-нибудь 300 метрах от нас! Если бы у нас было силенок побольше, мы враз выкурили бы их оттуда гранатами. Если бы…

Мы и так вдоволь их набросались. Двое наших отправились в тыл за боеприпасами, но что-то никак не возвращаются. Слава богу, русские утратили боевой пыл атаки. Заняты тем, что окапываются поглубже. В этом они большие мастера. Я осторожно выглядываю и смотрю налево. Вид лучше некуда. Куда ни кинь взор, повсюду дымок над воронками от наших снарядов. Артиллерия, и наша и русская, создают огневую завесу. Если приглядеться к артиллерийским позициям русских, мы сумели продвинуться всего-то на километр.

Ночью прибывает подкрепление, поскольку с рассветом мы ожидаем масштабного наступления русских. Если у нас не будет артиллерии, тогда одна железная воля останется у нас для удержания железнодорожной линии. Ждем себе и ждем, но без единого выстрела. Темнеет. Лежу между рельсов и наблюдаю. А это что? Лязг металла о металл. И тут же кто-то из наших выстреливает из ракетницы. Пулеметная очередь, и пули свистят у нас над головой.

Русские, под покровом темноты подобравшись к нам на сотню метров, решили устроить концерт. Пули их пулеметов ложатся сверху полотна. Очередями они молотят по рельсам. Мириады пуль рикошетят вверх. Среди монотонного ритмичного гула тяжелого пулемета отчетливо слышны одиночные выстрелы пехотных карабинов и винтовок.

Эти чертовы русские пулеметы с водяным охлаждением стрекочут словно дьявольские часы. Мы осторожно подкатываем противотанковое орудие и устанавливаем его у канавы рядом с путевой призмой. Большая группа солдат прикрывает орудие (лишь пятеро из них вернулись утром с этого самоубийственного задания). Мы не можем вести огонь – видимость не позволяет, поэтому в точности запоминаем места вспышек. Лежим и выжидаем с карабинами и автоматами в руках, в любую минуту готовые вскочить и открыть огонь. Пальцы вцепились в рукоятки гранат и подсумки с патронами. Наш расчет легкого пулемета тоже наготове. Когда огонь стихает, до меня доходит, что это мой сосед, совсем салажонок, получил то самое взбесившее меня письмо. И тут он скатился с насыпи – ранение в голову, убит. Бедный парень! Еще утром показывал всем фотографии своей молодой жены.

А стрельба тем временем возобновилась. Новый град осколков, в воздухе снова вой. С визгом рикошетят пули. И вдруг огонь снова стихает. Несколько пехотинцев выпускают из карабинов последние патроны, и наступает тишина. Лежим вплотную к насыпи, вглядываясь и вслушиваясь в ночь. Даже складываем ладони ковшиком вокруг ушей – так лучше слышно. В небо с шипением устремляется ракета, потом медленно падает на землю. За ней следующая, потом еще одна. А мы все слушаем и смотрим во все глаза. Тишина невыносима. Слышно, как сердце в груди колотится, как кровь пульсирует в висках. Пальцы по-прежнему сжимают рукоятки гранат. Небо сверкает от выпускаемых ракет – ни дать ни взять фейерверк.

Ночные атаки – дежурное блюдо красных. В воздухе мелькают ракеты. С дистанции 150 метров открываем огонь. Наши снаряды падают прямо в атакующих, оставляя после себя воронки и пустые места. Сейчас ночь, и на территории полным полно естественных преград. Атакующие надвигаются волнами. По правую сторону от железнодорожного пути завязывается остервенелая рукопашная схватка. Занимавшее там позицию орудие осталось без бое припасов, и русские приканчивают расчет. Хоть наши пулеметы и сдерживают их, не дают подобраться к нам вплотную, но сколько мы еще выдержим? На КП возвращаются вестовые. Проклятье! Единственное, что нас здесь выручит, – артобстрел. Мы все время выстреливаем сигнальные ракеты, а в перерыве между нашими ракетами ракеты противника освещают местность. Над соседним участком протянулись красные следы трассирующих пуль. Что же это за фейерверк, что за грандиозная иллюминация ужаса и погибели!

Нам приказано отступить на прежние позиции. Вообще вся линия обороны сдвигается туда, где была. Что за чертовщина? Мы вынуждены отступать?! Мы – 299-я пехотная дивизия? Немецкого солдата вынуждают с боем отдать завоеванное у русских?!

И разыгрывается драма отступления, которая обходится нам массой убитых и раненых, к 2 часам ночи мы добираемся до своих прежних позиций. Наша артиллерия обеспечивает прикрытие.

12 июля

Группа штурмовых орудий берет на себя один из участков фронта. Мы отошли на 3 километра. Здесь, на этом участке в тылу наших артиллерийских позиций, ожидается русский десант, и нам одним предстоит встретить его.

В спешке роем траншеи. Приходится откапывать их поглубже, потому что нигде поблизости нет стволов деревьев, за которыми можно было бы укрыться. Пейзаж здесь тоскливый. Судя по всему, несколько лет назад красные вырубили здесь все деревья. Кустарник высотой в рост покрывает заболоченные места, но нам за ним не укрыться.

Русские – мастера маскировки и возведения тактических препятствий – расположили свой КП возле большого леса у северного входа в эту котловину. Лес здесь запущен, отчего растет он дико, и поэтому повсюду кусты и трясина. Под полосами кустарника они прорыли ходы сообщения глубиной в 2 метра, которые в случае нужды можно затопить водой. Пулеметные гнезда расположены в гуще кустарника. Даже в самый лучший бинокль их не различишь. Один русский перебежчик рассказал нам, что сотни солдат и рабочих годами доводили эту местность до нынешнего состояния. Деревни, до сих пор обозначенные у нас на картах, в действительности исчезли.

Дороги, как временные, так и постоянные, месяц назад заминировали. Потом засадили заминированные дороги и тропинки травой. Между ветвей растяжки из ручных гранат – двоих наших сегодня утром разорвало на куски.

Траншеи закончены, транспортные средства замаскированы, а орудия врыты в землю в виде полукруга. Мы ждем всего, чего угодно. Артиллеристы готовят представление. Артподготовка началась в 5.00 утра. Гаубицы дали залп шрапнелью. Вся остальная тяжелая артиллерия грохочет позади нас. Ее тяжелые снаряды с визгом проносятся над нами к мостам, важным участкам дорог и передвижным складам боеприпасов, расположенных в 20–25 километрах от передовой русских.

Тем временем наступил полдень. Снова ужасная жара. Это солнце доводит до безумия – приходится все время смотреть на него. Голова болит, будто в мозг вонзили сотни игл. «Вот же дьявол! Смотри не пропусти!» – мысленно командую себе.

Форма прилипает к телу – отвратительное ощущение. От нас воняет. Еще бы – 8 дней в грязи и поту. Пот струится из-под каски за шиворот. Будь проклята эта траншея, будь проклято это окаянное болото, из которого даже воды не напьешься.

В полдень или около того на малой высоте начинает кружить русский самолет-разведчик. Вскоре после этого начинается наша ожидаемая атака и проходит без потерь для нас. Время от времени русские обстреливают наши позиции в надежде пронюхать расположение нашей артиллерии, но безрезультатно.

К заходу солнца огонь противника заметно ослабевает. Вестовые сообщили последние новости: линия фронта выдвинулась вперед на километр. Нам весьма по душе эта новость. Хотя бы на километр. Все эти окаянные дни нам не давали развернуться.

13 июля

За исключением дежурств в боевом охранении, нам ночью все же дали немного вздремнуть. И мы выспались! Да, да, такое тоже бывает! Впрочем, не скажешь, чтобы эти несколько часов сна так уж взбодрили нас. Напротив, я чувствую себя заторможенно. И кости болят от неудобной позы – спал скрючившись в траншее. Так что надо вылезать из нее и размяться как следует. Но большинство из нас подобной возможности не имеют – русские с утра пораньше вздумали дать по нашей позиции парочку залпов. Все кусты перед нами срезаны – самый лучший садовник не смог бы лучше.

Как ни трудно в это поверить, все, оказывается, было не так. Кто-то убеждал, что видел ложные, фиктивные войска, другие клянутся, что русские заняли позиции где-то у нас в тылу. Третьи рассуждают о каком-то там новом оружии, которое якобы только что доставили на позиции и впервые хотят опробовать, попытаться сломить ожесточенное сопротивление русских.

Внезапный грохот орудийных залпов прерывает наши разглагольствования. Один-единственный разрыв – и желтовато-белый дым вздымается в небо на полкилометра, ненадолго затмив солнце. Сотни ракет – именно ракет – вылетают из этого дымового хвоста и с воем несутся на врага. Вскоре следуют еще выстрелы – второй, третий, четвертый. Редкостное зрелище! Выскочив из траншей, мы стоим и с изумлением смотрим на происходящее. Русские не отвечают – видимо, из них весь дух повышибали.

К полудню я разузнаю об этом подробнее: оружие со странным буквенным индексом «DO» способно выпускать одновременно несколько ракетных снарядов. Сами снаряды, боеголовки, заполнены горючей смесью. После разрыва горящая нефть разбрызгивается и сжигает все вокруг.

Эффект, судя по всему, опустошающий. Но, невзирая на это, русские продолжают удерживать позиции.

Когда мы предпринимаем попытку прорвать оборону русских, еще на подходах к ней вновь наталкиваемся на бешеное сопротивление. Красные контратакуют. Мы останавливаем их ценой гораздо больших потерь, чем у них. Мы на исходе боеспособности. Нестерпимая жара и ожесточенность схватки измотали нас вконец. Еще немного – и атаки русских просто сомнут нас! Нам необходимы свежие силы! За последние два дня 529-й и 528-й пехотные полки 299-й дивизии потеряли 308 и 304 человека соответственно. Замена личного состава происходит слишком медленно. Тяжелые снаряды падают и падают на наши позиции, оставляя огромные воронки. Какая честь для нас, горстки измученных солдат, что противник не жалеет для нас даже крупнокалиберных снарядов!

Обстановка складывается на самом деле серьезно. Красные задействовали железнодорожные орудийные установки [бронепоезда] в направлении Житомира [Украина], и они для нас недосягаемы. Вечером русские снова атакуют нас под прикрытием плотного огня. И оттесняют нас на пару километров к городским предместьям.

Я готов по-детски разреветься от отчаяния, беспомощности и злости. Ничего у нас не выходит. И мое тело уже не желает подчиняться мне. Нервы натянуты так, что, кажется, загудят, как телеграфные провода на ветру. Доведется ли мне вновь увидеть дом и семью?

Сегодняшний результат: 20 убитых, 11 пропавших без вести и 163 раненых. Любимая Розель! Помни обо мне!

14 июля

Приказано начать атаку в 8.00. Но вчерашняя гроза затопила дороги, превратив их в непроезжие и непроходимые. И что теперь? В 9.00 поступает радиограмма: «Атака перенесена. Перестроиться для обороны!» Значит, русские снова намерены атаковать. Намерены. И как они атакуют! Крупнокалиберные снаряды со свистом пролетают над нашими позициями. Кроме того, они не забывают вести огонь из орудий и меньших калибров, причем осколочными снарядами.

Потом русские бомбардировщики сыплют бомбы с бреющего полета. Истребители нещадно поливают огнем из бортовых пушек и пулеметов наши траншеи. В общем, дикий, невообразимый спектакль, способный кого хочешь лишить рассудка. Одуревшие от взрывов и страха, мы скрючиваемся в своих траншеях. Все вокруг вздымается к небесам – прямо у нас на глазах! И справа, и слева, и в тылу… Пылает все, что может пылать. Мне здорово опалило волосы. Здоровый кусок земли бьет меня в каску, на мгновение лишив сознания. А эти красные лезут и лезут на нас, вопя свое ненавистное «ура!».

Кое-кто из них подобрался к нам на 50 метров. Мы выскакиваем из траншей. Все, кроме пулеметных расчетов, – пулеметчики прикрывают нас. Ненависть заглушает все остальные чувства. Полчаса спустя мы все же каким-то образом сумели подавить эту атаку. Деталей мне уж не вспомнить, но это была настоящая бойня. Мясокомбинат. Как ни трудно в это поверить, приходится. Мы неслись на них, словно маньяки-убийцы. Стреляли, орудовали кинжалами, били кулаками. Падали, снова поднимались, чтобы снова устремиться вперед. Нет, я сейчас просто не могу вспомнить обо всем в деталях. И взгляните на нас! Мой мундир разодран в клочья, руки в крови, на коленях ссадины, обмундирование перемазано кровью – своей и чужой. Отворот сапога забрызган мозгом. Меня вырвало, когда я это заметил. Все! Хватит! Видимо, последовала реакция организма на весь этот пережитый кошмар. У меня головокружение и страшный озноб. Нервы.

15 июля

Я проспал целых 20 часов кряду и чувствую себя намного лучше. Крупнокалиберные снаряды и бомбы здорово преобразили наши позиции.

Могу лишь удивляться: я не воспринимал этого кошмарного обстрела, пока лежал надежно укрытый в палатке медсанбата. Видимо, спал мертвым сном.

Жара на позициях спала. Огромные лужи грязной воды в траншеях. Запах тлена, разложения. В воздухе и на земле мириады насекомых. Мухи черной массой мгновенно покрывают все мало-мальски съедобное. Если не считать отдельных выстрелов легких артиллерийских орудий, сегодня все относительно спокойно. Отдых исцелил меня. Нас подбодрило и обращение командующего 6-й армией [фельдмаршала Вальтера фон Рейхенау] – в своем послании он высоко оценил наши стойкость и мужество.

16 июля

Линия фронта остается на том же месте. Боев, достойных упоминания, не случалось. Время от времени палят из карабинов, иногда прогремит вдали пулеметная очередь или, может, раздастся пара выстрелов из легкого орудия. Около полудня наша позиция подверглась атаке с воздуха. Одна из бомб угодила прямо в наш склад боеприпасов – в результате взрыва не стало восьмерых наших товарищей, многие другие получили ранения. Со стороны обоих флангов – справа и слева – доносится шум боя. Судя по всему, атакуют вновь прибывшие наши свежие дивизии. И успешно атакуют. Интересно, побегут ли русские?

17 июля

Противник с утра обрадовал нас обстрелом. С час, наверное, его осколочные снаряды рвались у нас на позиции. К нашему удивлению, появились и русские истребители. Носились метрах в двадцати над нами и обстреливали наши колонны. Потом внезапно все кончилось. Со стороны русских ни единого выстрела. Вскоре нам сообщили об отступлении русских. Нам даже не верилось, потому что за последнее время было множество ложных сообщений. Но, как оказалось, все так и есть. Наша артиллерия бьет вдогонку отходящим русским.

В полдень поступает приказ об атаке. К вечеру мы овладеваем полосой 4 километра в ширину в районе Леса Мертвых северо-западнее Звягеля [Новоград-Волынского]. Десять дней окопной войны, со всеми ее ужасами, артобстрелами и кровавыми рукопашными схватками, наконец закончились.

Мы чуть не плачем от радости.

18 июля

Похоже, красные понесли чудовищные потери – наша артиллерия действовала прицельно. Вокруг разбросаны расщепленные стволы деревьев. Весь лес изрыт воронками от наших снарядов. И среди этого ада лежат тела погибших, искромсанные грузовики и все виды вооружений. У позиций русских груды тел ненавистного врага. На жаре трупы почернели и вздулись. Весь лес пропитан мерзким, отвратительным смрадом разложения. Очень многих наших товарищей еще предстоит похоронить.

Многое в этой битве последних дней напоминает мне лесные сражения во Франции год назад, но русские – не бельгийцы и не французы, они противник другого рода. Тогда мы сражались против тех, кто продемонстрировал истинно солдатские качества – ум, выдержку, боевой опыт. Здесь же враг уподобился бесчувственной, равнодушной ко всему машине разрушения и убийства. Французы попытались бы избежать ненужных потерь. А эти сражаются как безумцы. И никогда не сдаются!

Вечером как снег наголову артобстрел. Мы понимаем, что в этом лесу бродит еще достаточно много русских. Ночь непроглядно темная. Чуть что треснет в лесу, знай, что это русский пробирается. Я на пределе сил. Наконец наступает утро и приносит с собой так нужный нам огонь артиллерии.

19 июля

Я чувствую голод. Питание в последние дни было весьма скудное. Сигареты, «Кола Дальман» [популярные конфеты со взбадривающими добавками] – так вот, ничего этого для немецкого солдата здесь нет.

Идет дождь. Смрад трупов усиливается. Среди нас случаются приступы жестокой малярии. Единственная радость – читать и перечитывать письма от Розель. Молю Бога, чтобы вернуться к ней живым и здоровым.

20 июля

Красные переместились на новые оборонительные позиции и, похоже, просто так сдавать их не собираются. Это 3-я линия дотов Новоград-Волынского [Звягеля] – часть линии Сталина. Если броситься на их штурм, раскровянишь башку, а толку? Но противник не ждет от нас второго раунда атак.

Слава богу! Нас меняют. Прибывает замена свежими подразделениями. Но мы пока наготове в этом лесу. Отрываем траншеи поближе к батарее артиллерийских орудий, прибывших в качестве подкрепления.

Так как мы занимались первой оборонительной линией, мы не видели, как работает 210-мм пушка на малых дистанциях. Стоило нам взглянуть на это оружие, как мы рты пораскрывали – сначала от изумления, а чуть позже – из предосторожности: чтобы не лопнули барабанные перепонки. Расчет этого монстра, по-видимому, насчитывает человек сорок. И бьет почти на 40 километров. Вес снаряда – около 150 килограммов. Разлет осколков – примерно на километр. Одним словом, достаточно, чтобы отбить охоту у русских атаковать. Один-единственный выстрел обходится в 2000 рейхсмарок. Две тысячи марок выбрасываются в воздух! Прикиньте, сколько денежек вылетело за один только сегодняшний день. И еще: эти пушечки доставлены сюда из Чехословакии, поскольку изготовлены на заводах «Шкода». Они предназначались для турецкой армии, но попали в германскую. Да, все верно – Судетская кампания действительно пошла нам на пользу.

В полдень перед нами выступил наш командующий. Его речь переполняла нас гордостью.

В течение нескольких дней 299-я пехотная дивизия успешно противостояла 5-й армии русских. Русские бросили на оборону элитные части из Москвы. Их последней задачей было вбить клин между нами и группировкой фон Клейста. Это им не удалось.

Операции на южном направлении идут полным ходом и отличаются небывалым ожесточением. Мы прекрасно понимаем обстановку и будем сражаться до последнего бойца. Огромные потери подорвали нашу боеспособность. Вчера московское радио передало, что 298-я и 299-я пехотные дивизии разгромлены под Новоград-Волынским. Русские явно выдают желаемое за действительное! Никакого разгрома не было! Не мы ли дали вам прикурить у реки Случь? Пять часов молотили! Можете сколько угодно тявкать в свои микрофоны! Лучше подумайте о том, как убежать от нас побыстрее. Мы научим вас бежать, только бежать на Восток.

Невероятно! Нашим измотанным в боях подразделениям предоставлена возможность передохнуть несколько дней в одной из соседних деревень! Эта добрая весть застала нас врасплох! Самое время отдохнуть! А не то потери все съедят.

22 июля

Сегодня утром группами отправляемся в деревню. Село сильно разрушено в результате нашего артобстрела. Все оставшиеся местные жители в основном сосредоточились в 4–5 крестьянских хозяйствах. Они стоят у своих хат, и на лицах у них написано скорее любопытство, чем ненависть. Может, просто очень хорошо владеют собой? Безусловно, им интересно, что же будет дальше.

Первым делом мы разбиваемся на маленькие группы и приступаем к поиску пропитания. «Бону» повезло больше остальных – он нашел пачку махорки. Какая-то добрая душа из местных решила одарить его. Все получили по щепотке.

Усаживаемся и начинаем разрывать старые газеты. Часть бумаги подкладываем в сапоги. Вскоре весь 1-й взвод дымит как паровоз. Эта махорка, разумеется, ужасная дрянь, но так как последние несколько дней мы курили одну только обгорелую траву, сухие листья и какие-то непонятные травы, она кажется нам лучшим итальянским табаком. В небольшой низине сразу за деревней мы разбиваем наш лагерь. Ставим палатки и отрываем окопы и траншеи, чтобы в случае чего было где укрыться. Ребята, ответственные за котлы, сковороды и весь кухонный скарб, выгружают ценный груз. Вскоре приступают к приготовлению пищи. Поев, мы просто сидим, уставившись в небо и ни о чем не думая.

Вдруг кто-то решил запеть. Ни с того ни с сего зазвучал приятный тенорок. Другие стали подпевать, и вскоре пели уже все мы. Пели песню о девушке, которая ждет не дождется своего мужа-солдата.

Потом затянули другую песню. И снова все вместе солдаты – в недавнем прошлом рабочие, крестьяне, учителя и торговцы – пели в один голос.

Защитная полевая форма сблизила и сдружила всех. Сидя в своих стальных касках, они изливали в этой грустноватой песне грусть и тоску по родине, по женам, детям, по своим родным и близким.

У них не хватало слов для описания переполнявших их эмоций. Непривычное это дело для них – словами выражать чувства, вот они решили прибегнуть к песне, как к средству рассказать о том, что занимало их мысли. Им захотелось спеть о доме, где они родились. Над нами усыпанное звездами небо. И ведь те же самые звезды сейчас на небе в Вестхаузене, где мой дом. Ты думаешь обо мне, милая моя Розель?

Проснувшись после почти десятичасового, ничем не прерываемого сна, я решил пройтись по селу и приглядеться, что к чему. Со всех сторон в село устремляются группы беженцев, в основном женщины и дети, пережидавшие бои в окрестных лесах. Повсюду ужасные цены людского горя. Женщины ищут своих погибших мужей и братьев. Дети видят изуродованные тела своих отцов. Ужасающее зрелище. Женщина с грудным ребенком на руках пытается положить тело мужа на телегу, чтобы отвезти и похоронить его.

На углу дома вижу пожилую супружескую пару. Подойдя ближе, вижу, что старик сидит скрючившись – мертв. А бабушка, привалившись к мертвому мужу, в ужасе уставилась в пространство. Их сыновья и внуки лежат в доме в лужах крови. Говорить она не может – потеряла голос, душа омертвела.

Чуть дальше лежит группа в человек двадцать наших, скошенных пулеметом. Двое мертвых солдат так и сцепились навеки в рукопашной схватке в близлежащем саду. Русский продолжает сжимать в правой руке штык. Голова русского вспухла – пальцы немца сошлись в железной мертвой хватке на шее русского. Прекрасно понимаю этот кошмар рукопашных. Нам так и не удалось расцепить тела обоих, и противников так и пришлось хоронить вместе. Всего мы в 21 могиле похоронили 21 нашего лучшего товарища. 48 русских мы положили в одну большую могилу.

Жара невыносима. Трупная вонь повсюду. Мы вынуждены дышать через носовые платки. Приходится силой оттаскивать женщин от погибших родственников. Весьма высока опасность подцепить инфекцию.

На негнущихся ногах возвращаюсь в лагерь. Что со мной? Неужели все это от жары и жутких картин?

24 июля

То нестерпимая жара, то проливной дождь. На болотах словно в теплице, и мы регулярно принимаем хинин во избежание малярии. После недель страшного напряжения все болезни пробуждаются именно во время отдыха. У одного из наших солдат нервная лихорадка (febris nervosa). Во время приступов он вдруг вскакивает, поднимается в полный рост, беспорядочно стреляет и бросается атаковать несуществующих русских. Сегодня во второй половине дня беднягу должны отправить в тыл. Но подавляющее большинство мучается острейшим расстройством желудка. В том числе и я. Но все эти неприятности ничто в сравнении с адом последней недели. Мы от души благодарны командованию за предоставленную возможность перевести дух!

25 июля

Поневоле возгордишься после хвалебных спичей в нашу честь:

«Ваши поразительные успехи займут достойное место в истории. Ваше бесстрашие беспримерно!» И так далее, и тому подобное… Целый день только об этом и талдычат. Командующий дивизией, командующий корпусом и командующий 6-й армией фельдмаршал Вальтер фон Рейхенау – у всех у них внезапно нашлись для нас слова и место в душе. Нам наобещали французские вина, в том числе шампанское, шоколад, сигареты и консервированные сардины. Ох, бедный же мой живот, и как ты только справишься со всеми этими деликатесами!

Но мы, по крайней мере, все же довольны – мы выполнили свой долг. И даже больше.

26 июля

Хорошие вести с фронта: русские, отчаянно обороняясь, отступают на Коростень.

27 июля

Наши дни отдыха закончились. Наступаем на Киев.

28 июля

После ожесточенных уличных боев пал Житомир. Кое-где русские танки прикрывают отступающих большевиков. Русские бомбардировщики и истребители здорово усложняют нам жизнь. Их излюбленная цель – наш войсковой подвоз. Красные в массовом порядке отходят к Киеву, который, по-видимому, неплохо укреплен.

И снова сегодня предстоят тяжелые уличные бои.

29–30 июля

Наступаем километр за километром под огнем легкой артиллерии. Время от времени незначительные стычки с пешим противником.

31 июля

Останавливаемся ненадолго в 40 километрах за Житомиром. У всех на языке одно: когда завершится эта кампания? Кто-то распускает слухи о том, что по ее завершении нас сразу же демобилизуют. Что за детские бредни! Первое, по моему мнению, кампания в России продлится значительно дольше. (Я, в отличие от некоторых офицеров, утверждающих, что она займет не более двух месяцев, вслух заявляю, что кампания продлится дольше.)

Второе. Неужели кто-то всерьез считает, что воинов с нашим опытом просто отправят бороться с червями в садах? Подождем и увидим, прав ли я хотя бы в одном из этих пунктов.

1 августа

Останавливаемся в небольшом сосновом лесу с крохотным прудом. Мы стащили с себя пропотевшее, грязное обмундирование и бросились в теплую, тоже не очень чистую водицу. Но наша радость была недолгой – внезапно налетели русские истребители и сделали несколько кругов над нами. В самом начале атаки от разрыва снаряда погиб один наш товарищ. Вот тебе и искупались! Мы, не успев обсохнуть, мокрые, как псы, второпях натягиваем обмундирование и укрываемся за деревьями. И вовремя – вскоре после этого появляется с десяток бомбардировщиков.

И взрывы с фонтанами черного дыма. Проклятье!

Нам крупно везет. Когда дым рассеивается, убеждаемся, что место, где еще только что был наш импровизированный лагерь, сплошь изрыто воронками.

Вообще, надо сказать, что русская авиация в последние дни проявляет активность. Вчера во второй половине дня имел место неприятный сюрприз. Три тяжелых самолета пронеслись буквально в метрах над нами. Огня они не открывали, поэтому мы особенно не беспокоились по этому поводу. Но вскоре с тыла раздался пулеметный огонь. Группа разведчиков, включая меня, собралась проверить, в чем дело. Дойдя до опушки леса, мы увидели бегущую сломя голову в сторону моста группу гражданских лиц. И вдруг у нас над головой что-то просвистело. Мы бросились на землю, и в следующую секунду последовало пять или шесть разрывов ручных гранат. Разорвались они в считаных метрах от нас. Короткими перебежками мы хоть и с большим трудом, но все же сумели блокировать подступы к мосту. Группа продолжала интенсивный обстрел нас. У них имелись ящики с динамитом.

В ложбинке нас ждал еще один сюрприз – парашюты. Переодетые в штатскую одежду, русские солдаты были сброшены на парашютах с самолета, получив задание подорвать важный мост. Но по счастливой случайности мы помешали им, причем буквально в последнюю минуту. У них в ящиках было столько тротила, что его вполне хватило бы разнести не то что мост, а даже дома по соседству. Увы, но одному из парашютистов удалось бежать, а очередью из автомата один из его сообщников был убит, а другой получил серьезное ранение.

2 августа

До Киева уже не так далеко. Мы смотрим на город на карте и чувствуем, что за отпор нас там ждет. Передвигаемся мы медленными темпами. Перед нами первая линия укреплений. Скорее всего, за ней этих линий еще с десяток, если не больше. Доты, минные поля, трясина, огнеметные установки и кто знает какие еще сюрпризы.

Нам предстоят нелегкие дни и часы, но в нас развилось такое упрямство, что нас уже ничего не остановит и не напугает. Нам уже наплевать на разрывы снарядов, на вой падающих авиабомб и на стрекотание пулеметов.

Фронтовая действительность превратила меня в фаталиста. Теперь я считаю так: будь что будет. А как еще можно здесь выдержать? Снаряды перепахали наши позиции. Прямо передо мной в воздух вздымается фонтан земли. На нас обрушиваются груды раскаленных осколков. Нескольких наших товарищей, действующих слева и справа, разорвало на куски, все мое обмундирование в их крови. Чувствую удар сзади, но это не ранение. Судьба! Если я сумел пройти ад Звягеля [Новоград-Волынского] с его 1000 человек убитых, считай, в будущем все со мной будет в порядке.

3 августа

Сегодня годовщина нашей свадьбы. Дорогая Розель! Ты помнишь тот день – вечер, мы с тобой сидим в саду в Хаузене. Это было тоже 3 августа, и твой глупенький муженек начисто позабыл о годовщине свадьбы. И я видел, как это тебя расстроило.

И вот снова день 3 августа – день непрерывных боев и потерь. Но, невзирая ни на что, помню, что сегодня годовщина нашей с тобой свадьбы. Я благодарен судьбе за то, что наши пути пересеклись и что ты стала моей женой и матерью нашей любимой Эрики.

Боже, молю тебя, пусть я вернусь домой живым и здоровым, пусть я доделаю все, что не успел, и сумею наверстать упущенное!

Несмотря на ожесточенное сопротивление, к вечеру мы все же прорвались через линию обороны врага. Это значительный успех.

4 августа

До Киева 15 километров. Перед нами линия обороны, снабженная колокольчиками и свистками. Три умело организованные атаки отбиты русскими. Нет, так дело не пойдет.

Похоже, есть сложности с КП, потому что все идет не по плану. Происходят изменения в командной структуре, нескольких генералов решили заменить. Наши потери никак не соответствуют достигнутому успеху. Не нравится мне все это.

5 августа

Вгрызаемся. Весь день бьет тяжелая артиллерия. Под покровом темноты мы сумели подобраться к линии дотов. Слава богу, все проходит нормально – враг нас не видит.

Без боев к полуночи занимаем позиции в лесу у Глевахи юго-западнее Киева. К утру необходимо как следует окопаться. Орудия дотов и снайперы срежут всех, кого только заметят при свете дня.

6 августа

Как и ожидалось, в 5.00 начинается интенсивный обстрел. Я сижу за корректировщика и лучше остальных понимаю нависшую над нами опасность. Небольшое ответвление от главной траншеи вырыто прямо на лесной опушке. Отсюда хорошо видна река Вита. Эта речка, похоже, готова принять сколько угодно нашей кровушки. В том числе и моей. За рекой огромные противотанковые заграждения с колючей проволокой.

Параллельно траншеям располагаются хорошо замаскированные доты. Из них ведется обстрел. Сама смерть надвигается на нас. Вниз с холма медленно (очень медленно) спускается огненная стена. Противник бьет настолько метко, что понятно – у гарнизонов дотов за плечами наверняка не один месяц огневой подготовки. Где-то посредине этого спуска окруженная деревьями крестьянская хата. К ней и подкатывается сейчас огненная стена.

Грохот и треск ломающихся стволов деревьев. В воздух взлетает черепица, земля, кирпич. Смердящая лавина огня приближается.

Только не терять головы, Ганс! Гибель вот-вот доберется до нас. В считаные минуты. Все предупреждены. Пальцы инстинктивно цепляются в землю. Холодный пот от страха струится по нашим лицам. Боже, ну если бы мы могли хоть как-то противостоять этому! И тут разверзся сам ад. Вой, неистовый грохот, треск и свист тысяч осколков.

В наши траншеи вползает едкий дым. Интересно, это наши последние секунды или все же минуты? Осторожно подняв голову, вижу, что огненная лавина уже ближе. На несколько минут я словно глохну. Чувствую на лице что-то мокрое – кровь! Слава богу, всего лишь царапина. На наших позициях хаос. Стволы деревьев, за которыми мы укрывались, разбиты в щепы. Целые отрезки траншей заполнены грязью. В одну из траншей прямым попаданием угодил снаряд. Двое убитых и трое раненых. Но сия чаша нас пока минует – все могло бы быть куда хуже.

Во второй половине дня нашу артиллерию перетащили на позиции в лесу у нас в тылу. К нашим крупнокалиберным мамонтам добавили много других орудий. Наверняка это гаубицы, их мы здесь видим впервые. Новые орудия спрятали даже от наших солдат. С наступлением темноты открыли редкий артогонь, по позициям противника били отдельными снарядами. Можно назвать это пристрелкой. Хорошо, что эти варвары дают нам знать о себе. Получен приказ начать атаку в 23.00 завтра. Боже, вот это будет бойня! Честно говоря, я уже слегка устал от этих атак и боев.

7 августа

Офицеры стоят около длинноствольных орудий, гаубиц, минометов. И подгоняют расчеты, нервно поглядывая на часы. Пошла последняя минута. Кажется, ей конца не будет! И вот… Сотни стволов изрыгают смертельный заряд в небо. Гибель с воем и визгом устремляется на траншеи, доты и блиндажи противника. Наша артиллерия обрабатывает укрепленные позиции у Виты в течение 30 минут.

Переходим к атаке ровно в 5.10. Как это уже не раз бывало, мы действуем бок о бок со штурмовыми группами и саперами, используя огнеметы. Вопреки нашим расчетам, все проходит без сучка и задоринки. Атака развертывается будто на учебном полигоне, где-нибудь в Ордруфе. Час спустя мы уже укрываемся в противотанковых рвах на берегах Виты ниже объятых пламенем дотов. В амбразуры летят наши гранаты, а остальное доделывают огнеметы.

Вот так сюрприз! Зачищены три дота, и два часа спустя появился отличный проход. И как все было на самом деле? Дело в том, что эта милая сцена в «Дойче вохеншау» выглядела чуточку по-другому. Мы едва не обделались от страха, когда нас снимали. А зритель видел, как солдаты с радостно поднятыми руками вдруг падают на берег Виты. И кстати сказать, мы атаковали эти доты в чем мать родила (то есть голенькими). Интересно, эти русские бабы-офицерши хоть отвернулись, приличия ради, заметив, в каком мы виде?! В любом случае мы вынуждены были раздеться из-за речной грязи. Что всегда говорили наши унтеры? «Характер солдата определяется по состоянию его формы». Все верно, так что подходи к нам и поучай себе, сколько влезет. Можешь захватить для нас «приличное обмундирование» с другого бережка реки. Понимаете, мы решили выполнить ваши пожелания, но при этом пришлось расстаться с одеждой. Нам так не хватает ваших похвальных речей.

Мы овладевали одной позицией русских за другой. Холм за рекой во второй половине дня был наш. Лишь село Почтовое, да еще мостик пока что находились в руках противника. Мы рассчитывали овладеть мостом в ходе дерзкой операции, ибо он играл важную роль для прохода наших моторизованных подразделений. На этот раз кое-кто другой взял на себя выполнение этого рискованного предприятия. А мы ограничились огневым прикрытием. Эти ребята действовали весьма решительно. К наступлению ночи и мост, и село были полностью зачищены от противника. Все было довольно рискованно – русские понатыкали повсюду мин и вдобавок вели прицельный огонь по мосту и селу. В конце концов несколько часов спустя нас сменили, и мы отправились охранять северные подходы.

Село Почтовое в огне. Дома пылают, с треском обрушивается кровля. Где-то вдали мычат коровы. Видимо, заперты в коровниках и сгорают заживо. Ветер несет клубы дыма.

Огромный дымный хвост навис над деревней. Пожар неистовствует – в нескольких десятках метров невозможно находиться, такое страшное пекло. Сквозь шум и треск пожара прорываются разрывы брошенных русскими боеприпасов. Кое-как пробираемся через обугленные остатки домов. Совсем рядом, взметая искры, оседает хата. Раненых несут позади. Отблески огня на флаге Красного Креста. Где-то над нами урчит двигатель самолета.

8 августа

Дождливо. Так быстро отрытые нами траншеи полны воды. Лежишь себе мешком в этой грязной яме. Обмундирование насквозь пропитала желтая, глинистая вода. Вокруг гремят разрывы.

Что за ирония судьбы? Погибнуть на своих собственных позициях. И тем не менее мы недосчитываемся уже 12 наших товарищей – их не стало за какие-нибудь полчаса. Только бы этот дождь кончился! Нет сил смотреть на окровавленную после гибели наших товарищей воду. Терпеть не могу помидоры, зато обожаю томатный суп.

Отвратительно. Прямо наизнанку выворачивает. И наши бесстрашные бойцы, еще вчера атаковавшие доты у Виты, лежат теперь без движения в траншеях. Стоит тебе упасть с выпущенными наружу кишками, как на тебя все боятся даже взглянуть. И не важно, какой ты там герой. Это уже не в счет. Устал, боже, как я устал смотреть на все это!

Утром полк предпринял атаку севернее на булыжной дороге. Ребятам сопутствовал успех, хоть и ценой немалых потерь. Они овладели Гатным, что в 5 километрах от поселка Жуляны, – прямо у ворот Киева. Очень плохо, что нас решили оставить здесь. Русские прекрасно ведут прицельный огонь и по нашим позициям, и по дороге. Теперь они уже не размениваются на малые калибры. Может, снаряды кончились. Как бы то ни было, два крупнокалиберных снаряда разрываются раз в пять минут. Хоть часы проверяй. Судя по габаритам воронок, русские палят из установленных на железнодорожных платформах орудий.

Настроение все же намного лучше. Дождь перестал, и даже солнышко показалось, отчего все выглядит куда приятнее. Наконец можно выбраться из этих нор. Кто-то отпускает шутку, и нам смешно. Жизнь продолжается!

Предупредили о русских танках. Занимаю позицию корректировщика на выгоревшей крыше и припадаю к стереотрубе. На пять минут можно позабыть обо всем: и об артобстреле, и об опасности. Но что такое пять минут!

Битва за Киев достигла кульминации. До самых предместий города – сплошная равнина. Лишь редкие деревца и невысокие холмики. За лесом отчетливо видны башни радиостанции. Налево пригород под названием Жуляны и далее сам Киев, крупный город с 850 тысячами жителей, прекрасными соборами и цитаделью. Над горизонтом стелется дым.

Там идет бой. Вижу русскую артиллерию, обстреливающую небольшой лесной массив. В воздухе белые ватные шарики разрывов шрапнели. Немцы атакуют дот. Драме наступает конец, когда вспыхивает пламя огнемета. Странное впечатление – сидишь вдалеке от кровопролитного боя и наблюдаешь за всем через оптику. Непривычно как-то видеть, как у тебя на глазах гибнут твои товарищи, а тебе самому при этом ничего не угрожает.

Великолепная штука стереотруба! Чуть шевельнешь регулятором, и вот твоему взору предстает уже совершенно другая сцена из битвы. Красные атакуют позиции гаубиц. Идет жуткая рукопашная схватка. У Гатного различаю позиции пехотинцев. Солдаты устанавливают пулемет на ведущей из села дороге. И потом поливают огнем эту вымощенную булыжником дорогу. Над лесом у Теремков юго-восточнее Жулян сгущаются серые тучи. В воздухе гудят истребители.

Если суммировать увиденное, то оно на самом деле заслуживает название «битва»… Скачущие кони, тарахтящие двигатели, заляпанные грязью мотоциклы вестовых и сами вестовые, факелами пылающие дома, злобно тявкающие пулеметы, закатывающие глаза к небу тяжелораненые, дымящиеся, обугленные стволы пушек, темные фонтаны земли, свист осколков, разрывы снарядов… Треск, грохот, стоны, крики, рокотание, свист – все это картина 8 августа 1941 года – дня второго битвы непосредственно за Киев.

9 августа

Утро начинается с массированного авианалета русских бомбардировщиков. Никогда прежде подобного видеть не приходилось. В небе одновременно по 40–50 машин. Мне это сразу же напомнило футуристические картины из цикла «Война будущего», попадавшиеся мне несколько лет назад. Советский маршал Буденный решил бросить на киевский воздушный парад всех своих птичек. У-2, или «кукурузники», – верткие бипланы, бомбардировщики «Мартин». Все они принялись забрасывать бомбами наши позиции и обстреливать их из бортовых пушек и пулеметов. Дело дрянь, друзья! Приходится на ходу пересматривать всю стратегию укрытия себя. Переучиваться.

Получен приказ приступить к атаке в 10.00. Дело пахнет керосином! Видимо, в штабе дивизии после вчерашнего стали считать нас волшебниками. Гул артиллерийской канонады оглушающий, трем отделениям приказано проложить проход в минных полях с тем, чтобы ликвидировать бреши в нашей излишне растянувшейся линии обороны. Моему отделению поставлена задача к 11.30 быть в Теремках. Прибывшие из Гатного командующий с адъютантом уже там с раннего утра. Нам не надо объяснять, с какими опасностями связано прокладывание проходов в минных полях. Артиллерия противника организовала три полосы артобстрела участка, который нам предстоит преодолеть, – я уже не говорю о шрапнели, минах и авиабомбах. Времени на дискуссии нет, мы без слов хватаем то, что нужно, оружие – и в путь.

Передвигаемся гуськом. Солнце, выйдя из облаков, печет неимоверно. Влажная духота сводит нас с ума. Мы взяли с собой две радиостанции, как было приказано – часть оборудования поста наблюдения у линии обороны. И бедным ребятам приходится тащить тяжеленные ящики на спине. Малыш Артур не выдерживает и падает, одолев всего-то пару сотен метров. Боже! Ну как нам выполнить порученную нам миссию? Мы добрались до первой полосы артобстрела, но пока не преодолели ее. Не вешать нос! Один из наших товарищей взваливает тяжелый ящик на спину, и мы бредем дальше, обходя зловонные трупы лошадей и солдат. Много трупов солдат видим мы по пути. Лица их почернели и вздулись.

Нужно сойти с булыжной дороги. Пока все шло нормально. Внезапно появляются четыре вражеских самолета. Они идут чуть ли не вплотную к земле – нас даже обдало потоком воздуха пропеллеров. Они измываются над нами минут, наверное, пять. Какой смысл бросаться в грязищу? Они летят настолько низко, что могут пересчитать нас по головам. От их спорадической стрельбы толку как от козла молока. Маловата наша группа для приличной атаки. Самолеты поворачивают и сбрасывают бомбы дальше на булыжник дороги.

У амбара (спросите у любого принимавшего участие в битве за Киев об амбаре в Гатном, и он молча отойдет, тут же вспомнив перекореженные окровавленные кирпичные стены с прилипшими к ним фрагментами человеческих тел), у этого страшного места, мы делаем привал, ибо это единственное убежище от палящего солнца в поле. Торопливо выкуриваем по сигарете. Говорят, это успокаивает нервы, но на наши нервы это почему-то не действует. Мы ясно видим перед собой проход в нафаршированной минами земле, видим искромсанный лес, видим весь путь к пункту назначения – развалины Теремков. Три смертельных полосы артобстрела – самое страшное. Даже сигарета и та вдруг кажется мне противной. Вот же дрянь! Сплошная дрянь. Малыш Артур взвинчен до предела: он настолько взвинчен, что даже начинает отпускать шуточки. Общеизвестно, что тихие, спокойные ребята в подобных обстоятельствах мгновенно преображаются в балагуров. Видимо, по-другому вести себя не может. Но это уже особой роли не играет – нужно идти дальше. Приказ есть приказ: получил – выполни.

Наша группа добирается до Теремков к 11.20. Как мы туда добрались, рассказывать незачем. Это было просто чудом! По милости благосклонной к нам фортуны мы преодолели несколько сотен мин и полосу артобстрела. Кстати, артиллеристы пожаловали нам лишь скромную порцию шрапнели. Мы добрались до места целыми и невредимыми, если не считать парочки царапин. Моим беднягам-радистам досталось больше: стерли спины до кровавых пузырей. Сколько раз за эти несколько километров мы падали на землю, ища укрытия? Да, не скоро мы придем в себя от ужасов этого перехода.

Разразился самый настоящий стальной ливень – снаряд за снарядом с воем проносятся над нами и разрываются, добивая развалины в Теремках. В воздухе свистят обломки кирпичей.

Мои товарищи наскоро соорудили что-то вроде окопов, расположив их в шахматном порядке. Наша позиция лежит вплотную к последнему дому, стоящему посреди огорода и окруженному несколькими превращенными в щепы деревьями. Добираться до своих укрытий приходится ползком. Едва мы закончили их сооружать, как в небе зажужжали эти проклятые бипланы. Целая эскадрилья явилась откуда-то справа из-за лесного массива. Пулеметы стрекочут в такт двигателям. Стреляют они как полагается. Вижу, как один из летчиков, перегнувшись через борт, внимательно изучает землю и время от времени швыряет вниз ручные гранаты. У меня в животе начинается резь. Выпитый с утра кофе явно не идет впрок. Самолеты снижаются, проносятся над нашей позицией и поворачивают в сторону леса. Солнце освещает красные звезды на крыльях. Лежу не шевелясь. Моя стальная каска вдруг тяжелеет. Сколько же я не спал? Скрестив руки на затылке и прикрыв глаза, утыкаюсь носом в землю. От нее исходит приятная прохлада…

Черт побери! Я ведь и на самом деле умудрился задремать в этой суматохе. И даже видел сны. Мы с Розель пошли прогуляться. Стояли на самом верху скалы, похожей на ту, что на нашем с ней любимом месте в Фалькенштайне. И смотрели на пылающую и дымящуюся равнину внизу. Розель прильнула ко мне и тихо заплакала. Да, странные иногда видишь сны. Чушь это все! Моя Розель не такая, чтобы по каждому поводу сопли распускать. Подумаешь, дым, огонь…

Вот уже несколько часов вражеская артиллерия перепахивает нашу позицию. Ветер гонит у нас над головой облака отвратительного удушливого дыма. Русские бьют изо всего, из чего только можно – из крупного калибра, из малого и так далее. Снаряды ложатся очень удачно. Настолько удачно, что невольно обращаешь внимание на раскиданные обрывки нашего непромокаемого брезента. Иногда брезент сдвигается, и мы видим, как из-под него торчит чья-то рука со скрюченными пальцами или нога в сапоге. Дорогие фрау, это ваши мужья и сыновья навек застыли в неподвижности или разодраны в клочья. Вы сейчас, может, щуритесь там у себя на солнышке, лепечете со своими детишками. И представления не имеете, что уже скоро получите некое послание, от которого ваша жизнь станет невыносимой. Не думать ни о чем таком! Господи, помоги мне! Не позволяй мне думать ни о чем таком! Мы понимаем, что наши жены и матери страдают не меньше, чем мы здесь под градом шрапнели.

В полдень артобстрел внезапно прекращается. Оно и понятно – даже здоровякам необходимо иногда передохнуть. Представляю, как они там у себя сидят с ухмылкой на дьявольских лицах, почерневших от копоти. Слышу даже, как они чавкают во время еды. «Ладно, хватит, пора и делом заняться», – изрекает какой-нибудь комиссар, беря грязными лапищами осколочные снаряды и нежно поглаживая их стальную поверхность. Скоро, скоро они порвут в клочья ненавистных фашистов.

Ну ничего, погодите. Придет и ваша очередь!

Мы воспользовались этим перерывом себе во благо. Тащим все, что под руку попадает, – двери, рамы, ограды, доски, – и накрываем сверху наши окопчики. Укрепляем земляные стены. Вокруг окопов устанавливаем все, что способно хотя бы частично уловить осколки – ведра, бочки, кресла, скамейки…

Только мы успели доделать наши укрытия, как в воздухе загремели разрывы снарядов и засвистели осколки. Теремки превращаются в сплошную завесу черного дыма. В воздухе летают последние целые кирпичи. В остатки стен врезаются тяжелые снаряды русских орудий. За полчаса я насчитал 243 разрыва. 243 снаряда способны разлететься примерно на 121 500 раскаленных докрасна кусочков металла, устремляющихся во все стороны, разрывая все на своем пути. Может, кто-то и поспорит со мной, но я не сомневаюсь, что в радиусе километра остался хотя бы лоскуток территории размером не больше ладошки, куда бы не угодил несущий смерть осколок.

Нет слов описать ужас этих часов. И так продолжалось до вечера. Вжавшись в дно траншеи, я застыл, умирая от страха. Ну разве не посочувствуешь горстке бедняг, почти лишившихся рассудка, которые от отчаяния зубами грызут землю?

Боже, если уж этому суждено случиться, молю тебя – ниспошли мне мгновенную смерть! Сквозь грохот разрывов едва прорываются стоны и крики раненых. Вот кому не повезло, так этим ребятам! Бедняги! Ну кто, скажите мне, кто в состоянии помочь им? Стоит только вылезти из своего окопчика, как тебя самого изрешетят осколки.

Наконец темнеет и становится тихо после долгих и ужасных часов. На нашу позицию возвращается жизнь. Позвякивают лопатки, в небо взлетают ракеты, в окопах и траншеях стонут и кричат. С носилками снуют санитары. Бойцы в составе отделений в траншеях мастерят кресты для могил убитых товарищей. Пожары утихают, лишь изредка слышится треск догоревшего сарая или хлева.

10 августа

Утро начинается с внезапной артподготовки. Воздух снова вдруг наполняется воем и свистом. Прижимаюсь головой к земле. В землю будто гигантский молот вбивают. Земля сначала сотрясается, и тут же следует взрыв… Шесть крупнокалиберных снарядов ложатся всего в нескольких метрах перед нами. Воздух пропитан запахом земли и порохового дыма. Если Бог на Небесах все же существует, молю его прикончить нас одним махом. Поставить точку. Просто конец, и все… Больше я этого выносить не могу! Один из наших сходит с ума. Он выскакивает из траншеи, задирает руки вверх и дико хохочет. А потом бросается на колючую проволоку и падает, сраженный осколками снарядов. Вот же дьявольщина! И что только на него нашло? Я хорошо знаю его: женат, четверо детей, вот уже год, как он не был в отпуске… Впрочем, чего теперь рассуждать – все в прошлом!

Черт возьми, я не вынесу всего этого ужаса! И сотворю что-нибудь совершенно безумное. Беру бутылку, в ней еще осталось немного шнапса, усаживаюсь на край траншеи и делаю основательный глоток. Потом затыкаю бутылку и кидаю ее сидящим в траншее товарищам. Перед этим я вложил в нее записку: «Вы еще там, выродки? Передайте дальше!» Минут десять спустя бутылка возвращается ко мне с запиской: «Выродков здесь нет».

Внезапно появляется группа самолетов. И тут происходит нечто неожиданное. Мгновенно откуда-то возникает тройка «мессершмиттов». Наплевав на обстрел, я поднимаю голову и слежу за тем, что происходит в небе. А в небе разыгрывается воздушный бой. Что же это такое? Тройка наших уходит? Немецкие пилоты сбегают? Эти красные псы празднуют победу? Они снижаются до бреющего, тарахтят их пулеметы, и вот уже крики раненых. Эта драма повторяется с десяток раз за сегодняшнее утро. Не приходится удивляться, что кое-кто из отчаянных ребят, выйдя из себя, хватается за оружие и палит по улетающим прочь «мессершмиттам».

Артобстрел чуть стихает около полудня, хотя русские продолжают беспорядочную стрельбу по нашим позициям. Кое-как к нам пробираются доставщики еды. Второй из них так и не дошел – убит прямым попаданием. Этот бедняга лежит в разноцветной мешанине – кровь, гороховый суп, мозги. Приятного аппетита! Нет уж, несите дальше, ребята, мне что-то расхотелось есть.

Что за сволочи! Ведь никуда не делись рассказчики. Приходят и делают нашу жизнь еще мерзопакостнее своими кровожадными историями. Нам и своих хватает. Вчера и сегодня мы уже пролили здесь достаточно крови, и нас мало волнует происходящее в тылу.

Во второй половине дня артиллеристы врага словно звереют – артобстрел нарастает. А потом происходит нечто и вовсе ужасное: желтое, сернистое пламя, оглушительный взрыв – и все жалкие прикрытия наших траншей сносит будто порывом ветра. Воздухом нас прижимает к стенкам траншей, нас почти засыпает комьями грязи. Полуживой, я еле выбрался из-под завала. И только тогда увидел всю картину. Прямое попадание в соседний блиндаж, метрах в трех от нас. Вижу огромную, почти до нашей траншеи, воронку. Над позицией клубится вонючий желтый дым.

Бог ты мой! Неужели их всех поубивало? Неужели и нашего лейтенанта? Нашего всеми любимого командира? Я в полубезумном состоянии лезу в эту воронку. Обрывки обмундирования, оторванные руки, ноги, торчащие из грязи. Я голыми руками раскапываю грязь. И вот у меня в руках оторванная голова Хюбнера. Потом я постепенно откапываю и нашего Малыша. Его завалило по самую шею. В воронку поспешно спрыгивает и Рюффер. В считаные секунды мы выволакиваем Малыша из земли и обломков. Только бы он не вопил так, наш лейтенантик, наш добрый, хороший лейтенантик! Мы никогда раньше не слышали, чтобы он кричал. Но жить ему от силы несколько минут – вся нижняя часть тела представляет собой кровавое месиво. Только мы собрались вытащить его из воронки, как буквально рядом падает снаряд. На нас обрушивается град комьев земли и грязи. Рюффер падает, а я, не удержав тело лейтенанта, выпускаю его. Он уже больше не кричит. Осколок размером с добрый кулак угодил ему прямо в лицо. Даже погибая, он спас меня от смерти – своего лучшего друга заслонил собою.

Я словно весь онемел внутри. Перед глазами пелена. Мне уже все безразлично. Пусть они разорвут на части всех нас, во всяком случае, все враз кончится. И наступит покой, вечный покой. И не будут меня больше изводить жуткие воспоминания минувших часов.

Приказ отступить пришел только ближе к вечеру: «Ночью дивизии отступить на линию Виты и перегруппироваться для обороны». Приказ, одна лишь лишенная эмоций фраза. А нас будто хлыстом огрели. Фронтовой солдат поймет, что значит отдать врагу кусок территории, обильно политой кровью погибших и раненых товарищей, ценой огромных потерь метр за метром отбитой у врага земли.

Под покровом ночи наша группа – в группе у меня осталось пятеро – отправляется в путь по изрытой воронками территории. Все это, по-видимому, уже было в Вердене в 1916 году. Красные продолжают обстрел наших позиций, но мы к полуночи доходим до булыжной дороги. Все молчат, никто даже не курит – курить запрещено: в воздухе самолеты. Разговоры! Какие, к дьяволу, могут быть разговоры, у всех есть над чем подумать. Молча. Да и вооружение тащить приходится. Тут уж не до болтовни.

Наконец добираемся до Почтового. И здесь сплошные развалины. Некоторые из отделения ранены. Только я лег в какую-то траншею вздремнуть, как подошел один боец: «Вам приказано явиться к коменданту». Там я увидел командиров других отделений. Пожилой офицер поздоровался с нами и спросил: «Кто добровольно отправится на передовую с крестом для нашего лейтенанта Лебетрана?» Я сделал шаг вперед. Двое других ушли. Мне даже показалось, что чуть ли не бегом. Комендант отвел меня в сторону и рассказал о том, что я уже и так знал: мол, Теремки, вероятно, ничейная земля, правда, если русские не захватили этот участок. Я отказываюсь, когда он предложил взять еще кого-нибудь с собой в помощь.

11 августа

Я положил крест на плечо, сунул пистолет за ремень, ручную гранату в сапог и стал возвращаться к передовой. Решил идти кратчайшим путем – через минное поле. Самая прямая дорога – вдоль сарая на поле. Нет нужды упоминать, что мои сослуживцы сочли меня ненормальным, то же самое подумали и солдаты поста наблюдения. Но разум мой работал куда четче, чем в эти последние дни. Интуиция подсказывала, что русские еще не раскусили наш маневр с отводом сил. Они упорно молотили оставленные нами позиции. На сей раз полосы обстрела между деревней и мной не было. Вообще-то на деревню это мало походило – так, кучи угольев на месте хат.

Все пока что идет как надо. Чем ближе подходил я к деревне, тем слабее был огонь противника, а потом и вовсе утих. Вокруг ни одной живой души, куда ни посмотри. Тишина очень плохо действует на меня. А что, если русская пехота бросится в наступление? Черт возьми, я испугался, впервые за все это время по-настоящему испугался! Но ничего, уж как-нибудь выдержу. Не наделаю в штаны.

Дрожащими руками я поставил крест в землю. Я отдал почести моему единственному настоящему другу, нашему лейтенанту, у места обретения им последнего покоя, а потом разревелся, как дитя. Что бы ты сейчас сказал на это, лейтенант? «Хныкать – дело бабское. Возьми себя в руки, Ганс!»

Эти несколько минут воспоминаний словно освежили меня. Нет, все, хватит, хныкающим меня больше никто не увидит. Я не из плаксивых. Просто в последние дни слишком уж много всего было. Я направился к своим.

Даже не верится: Теремки – и никакого артобстрела. И не думал, что такое вообще возможно! Светает, мне остается еще километра два до наших укрытий. Кто знает, может, русские следили за мной или это просто случайное совпадение, но неподалеку вдруг прогремели пять или шесть разрывов. Бросаюсь в грязь и прижимаюсь к земле. Слева и справа, спереди и позади меня подожженные взрывом деревья. Вой и грохот в воздухе, ну совсем как вчера, но вчера я хотя бы был не один! Совсем рядом разрывы бризантных снарядов русских полевых пушек. После взрыва они образуют мелкие воронки. При разрыве огромное количество осколков, уничтожающих все живое вокруг.

И потом страшный удар. Пытаюсь подняться, но чувствую, что не могу.

Левой ноги будто нет. Она не слушается меня. Черт! Да у меня в штанах дырища, из которой кровь хлещет! И руки в крови. С лицом что-то странное происходит, и по нему струится кровь. Наверняка царапины, не больше, но вот нога! Нога моя окаянная! Дружище, нельзя просто вот так оставаться лежать здесь и пасть жертвой красных! Должен же быть какой-то выход! И он есть. Я двигаюсь, превозмогая страшную боль, двигаюсь.

Кто это там около сарая (или там, что некогда было сараем)? Зепп, дружище! И вдобавок со своим мотоциклом. И тут все враз темнеет. Очнувшись, первое, что я от него слышу: «Скотина!» И страшно рад. Я понимаю, что он обозвал меня, чтобы скрыть радость! Ну и тип! Он усаживает меня в коляску, и мы уносимся прочь. И останавливаемся только в Почтовом. Тут и ругань, и смех, он говорит, что нашу часть отправляют на отдых на несколько дней в тыл, за Васильков. И советует мне прийти в себя за те дни, пока мы будем на отдыхе. Ну и дубина, можно подумать, что и без разговоров все понятно. Откуда-то снизу коляски он извлекает последнюю заветную бутылку водки. Так что с утра у нас небольшое торжество. И в качестве дополнительной премии мы видим, как «мессершмитт» сбивает один из 24 налетевших русских самолетов. Эх, когда Зепп обозвал меня скотиной, я сразу понял, что мы с ним отныне – неразлучные друзья. Я просто неописуемо счастлив. На пару часов я даже забыл ужасы последних дней.

12 августа

Мы прибыли в Барахты. Наши товарищи страшно рады. Сам командир молча пожал мне руку, пристально заглянул мне прямо в глаза. Долго так смотрел. И то, что он не произнес ни слова, – самая большая благодарность для меня. После этого меня перебинтовали, что довольно болезненная процедура.

Потом произошло то, чего я так ждал все эти дни: военврач распорядился направить меня в госпиталь. Один из наших, подмигнув, сказал: «Дружище, радуйся! Дома побудешь». Я заехал ему по физиономии. Командир, заметив это, подошел разобраться, что случилось. Я попросил у него разрешения остаться со своими товарищами. Он на пару секунд повернулся к военврачу, а потом сказал: «Не могу отказать. Так что оставайся!» Боже, ну какой чудесный день!

Носилки поставили в тени фруктовых деревьев. Вокруг цветы. Пчелы жужжат, бабочки летают. Я счастлив и благодарен командиру за то, что он разрешил мне остаться со своими. Только гул орудий со стороны фронта и усиливавшаяся боль напоминали о минувших страшных днях.

Мое отделение и так сильно поредело. Каждый боец на счету в будущих сражениях. Ни на какую замену рассчитывать не приходится. И мой долг – оставаться в отделении со своими товарищами. Как я понимаю, наш командир в курсе дела.

13 августа

Чувствую себя ничего, если бы не постоянная боль. Погода прекрасная, и потом эти прекрасные письма дорогой Розель, отважной жены солдата. Командир присматривает за мной, как отец. Потчует меня яйцами, маслом, медом, сливками. Я по большей части отсыпаюсь, и это позволяет забыться, а забыться у нас есть от чего.

14 августа

Сегодня вечером к нам в гости пожаловали красные истребители и сбросили на нас с десяток бомб. После испытанного мною за последние дни это не особенно выбило меня из колеи. Гул канонады с линии фронта слышен сегодня так же отчетливо, как и вчера. Русские определенно сумели создать мощный плацдарм на Днепре. Линия фронта здесь очень тонкая, может, мы уже прорвали ее? Мне было бы очень неприятно, потому что означало бы перевод в полевой госпиталь. Кто-то из гражданских сообщил о группе в 8 человек большевиков, переодетых в немецкую форму, которые явились в деревню просить о подкреплении для войск в Барахтах. В связи с этим инцидентом решено было удвоить ночное боевое охранение. Вблизи фронта беспечность недопустима.

15 августа

Дивизия в полном составе отправилась сражаться. Полки маршем прошли мимо нас. Бравые, неустрашимые ребята, скажите мне, а где все те ваши товарищи, плечом к плечу сражавшиеся с вами? Один из солдат подходит к моим носилкам и пожимает мне руку. А что такого? Мы оба истекали кровью под ураганным огнем у Киева. Измучившись, он присаживается рядом, выпивает глоток у меня из бутылки, заедает моей порцией и с десяток раз затягивается от моей сигареты.

Число потерь мало-помалу затрагивает и нас. В 530-м пехотном полку почти никого не осталось, его дополняют остатками 528-го и 529-го.

16 августа

Боль начинает проходить. Слава богу, жизнь становится лучше!

17 августа

Три расчета противотанковых орудий выдвигаются на оборону села. Нам сообщили, что южнее Киева обнаружена группа военных и партизан. По-видимому, русские рассчитывают преодолеть истончившуюся линию фронта и атаковать нас с тыла. Где-то в нашем глубоком тылу высадились парашютисты. Теперь село пришлось взять в кольцо обороны.

18 августа

Впервые не чувствую боли и впервые поднимаюсь с носилок. Надо попробовать размяться. Оказываюсь на допросе взятых в плен партизан в ложбине. Разведчики арестовали целую их группу и теперь допрашивают. Это три молодые девушки 18–20 лет и мальчишка лет семнадцати. Все они раньше работали на текстильной фабрике, потом работы не стало. Их паспорта на вид слишком уж новенькие, да и денег у них при себе многовато для простых рабочих. После двухчасового допроса они признаются, что партизаны. Ими руководил некий майор Фридман. У них следующие задания: соединиться с еще одной группой партизан у Василькова в ночь на 19 августа. Вторая группа должна доставить высокочувствительные взрыватели. Девушкам предстояло выяснить, где находятся штабы здесь, в Барахтах и в Василькове, а 20 августа эти штабы должны быть взорваны.

Мы удивлены не на шутку. На нас собрались напасть. Мы узнаем кое-что и об организационном составе группы. Они работают смешанными группами – юноши и девушки, главным образом студенты. Численность каждой группы – не более пяти человек. В их задачи входит уничтожение складов ГСМ и боеприпасов, мостов и дорог. Кроме того, они подают условные знаки авиации. Они убивают (именно убивают, потому что и девушки обучены обращению с ножом) солдат боевого охранения, часовых и вестовых на мотоциклах.

Для закрепления успеха они располагают системой разветвленной связи. Когда в какой-нибудь населенный пункт вступают немецкие части, опытные военные, в основном переодетые в штатское комиссары, остаются там и выдают себя за местных крестьян, а на самом деле руководят работой партизанских групп. Партизаны постоянно взаимодействуют с этими группами террористов. То, что они замышляли в нашем тылу, доставило бы нам массу неприятностей, и надолго.

Всех четверых увели. Три молодые красивые девушки теперь погибнут. Все это было очень непривычно для нас, видавших виды фронтовиков. Эти три симпатичные девушки вызывали у меня сострадание. Но мое сострадание мало что могло изменить – их приговорили к расстрелу. Вот этого я уже видеть не мог. Решил отойти подальше. В конце концов какое-то время спустя (оно показалось мне вечностью) до меня донесся расстрельный залп.

Нет уж, воевать с гражданскими не по нашей части. Мы воюем на фронте. И все же остаток дня все наши ходили как в воду опущенные.

19 августа

Авианалет русских бомбардировщиков. Есть убитые и раненые. Арестована и после краткого допроса расстреляна еще одна группа партизан.

20 августа

Мне намного лучше. Раны почти полностью затянулись. Самое время – ходят слухи о том, что нас скоро пошлют на выполнение очередного задания.

21 августа

Поступили распоряжения. Вечером мы выдвигаемся на позицию. Что значит «мы»? Я-то остаюсь. Ничего не поделаешь – таков приказ. Но, может, попробовать упросить командира? После недолгих колебаний, понимая сложность фронтовой обстановки, командир все же позволяет мне отправиться вместе со своими.

– Доктор, он изнывает здесь от скуки! Ему надо идти с товарищами на выполнение задания!

Вот так удача! А собственно, к чему держать меня здесь? Позиции сейчас надежно укреплены, неделю назад атака русских сорвалась.

22 августа

Мы добрались до линии фронта без каких-либо достойных упоминания стычек с противником. Траншеи оборудованы первоклассно. Соорудили систему траншей и окопов. Линия огня тоже в порядке. Позиция охраняет мост и село Почтовая. Красным достанется на орехи, попытайся они прорваться на нашем участке.

Остаток дня уходит на углубление траншей и ремонт проволочных заграждений. С наступлением ночи небольшими группами ставим мины. Снаряды врага падают редко и с большими промежутками. Большей частью недолеты и разрывы в болоте у реки Виты.

23 августа

Ранним утром после артподготовки (тяжелая артиллерия) русские пытаются штурмом взять нашу позицию. Волнами их пехотинцы накатываются на нас и тут же откатываются, отраженные огнем. Бог ты мой, мы ведем огонь будто на занятиях по огневой подготовке! Невообразимо, что у них за людские резервы! Но ведь это чистое безумие – идти в лобовые атаки на нашу позицию. Но им, видимо, наплевать – атакуют все новые и новые массы солдат. Сейчас они залегли в ложбине в том же боевом порядке, что шли в атаку. Осколки наших снарядов разрывают их на части, а пулеметный огонь нещадно их косит. И тут я наблюдаю картину, которая производит на меня впечатление, как на солдата: вот уже несколько часов солдаты бесстрашно штурмуют мост. Русские установили тяжелые пулеметы в хатах у себя в тылу в нескольких сотнях метров и прикрывают своих атакующих. И вот снова 18–20 человек вскакивают и бегут к мосту, чтобы тут же свалиться под нашими пулями.

Мы с помощью двух противотанковых орудий и десятка пулеметов перекрываем огнем весь противоположный берег. Это же идиотизм – пытаться прорваться здесь! Около моста и так груда трупов солдат. Двое русских солдат – все, что осталось от первой волны атаки, – в ужасе бегут к хатам. Не успевают они добежать десятка метров, как вдруг строчит их собственный пулемет и укладывает их на месте. И подобное повторяется не раз и не два, потом русские все же отходят. Ну разве можно понять этих людей? Кто-нибудь вообще в состоянии понять подобное?

24 августа

Жара кошмарная. Солнце точно молотом бьет по голове. Сегодня выпала возможность познать другую сторону вчерашней «огневой подготовки». 700 человек убитых лежат внизу в ложбине, и от них несет так, что кое-кого из нас даже рвет. Приложишь мокрый носовой платок ко рту – и уже чуть легче. У меня зверски болит голова. Так что я сегодня не на высоте.

27 августа

Я мало помню последние несколько дней. У меня был жуткий жар. Я снова в Барахтах. Сегодня первый день без температуры. Все кончилось столь же внезапно, как и началось. Единственное, что еще донимает меня, – это страшная слабость и вечно подгибающиеся ноги. Ничего особо страшного, кормят меня, по крайней мере, на убой – дают яйца, масло и молоко. Все будет хорошо уже сутки спустя.

Сегодня после довольно долгого перерыва получил письма от моей Розель и матери. И сразу настроение улучшилось – все будет хорошо. Так должно быть.

Люди на счету. Идут жестокие бои, и я должен быть вместе со своими товарищами.

Сегодня вечером московское радио устроило «Час для немцев». Мы, 299-я пехотная дивизия, снова главная тема. Забавно, когда этот парень начинает вещать: «299-я дивизия – дивизия убийц (ну прямо эксперт!). Все получили приказ пленных не брать». Какая честь для нас, если к нам обращаются по радио эти господа из Москвы. Их раздражение и злоба – похвала нам. Значит, хорошо воюем. Будь по-другому, о нас не разглагольствовали бы. Если верить другой передаче на той же волне, русские разбили нас в пух и прах еще под Звягелем [Новоград-Волынский]. А вот теперь каким-то чудесным образом мы, восстав из пепла, наносим им огромные потери. Ладно, будем теперь знать, что от них ждать!

28 августа

Мой день рождения. Когда я только смогу отпраздновать его в кругу моих дорогих родных и близких? Солнце снова показалось после вчерашнего дождя. Я невероятно тоскую по Розель и Эрике, по нашей тихой уютной квартирке. Когда я высплюсь на нормальной кровати, а не на голой земле окопа? Когда я снова пройдусь по улицам, не вслушиваясь в канонаду, в свист осколков, в гул самолетов в небе? Мечты! Мечты! Когда вы станете реальностью?

Снаряд из длинноствольного орудия на платформе впервые долетает до села Барахты. Это уже сюрприз. Огромные снаряды рвутся здесь. Вот так салют в честь дня рождения! Два часа спустя треть села в руинах.

Сегодня прослушал сводку по радио: едва диктор приступил к первому сообщению, как я вдруг услышал антифашистские выкрики и оскорбления. Сказанное диктором поносилось и отрицалось. Судя по громкости, это русская станция, расположенная недалеко. Может, в Киеве? Ну и методы у этих ребят!

Вечером отправляюсь на позицию. Плевать, что скажет врач!

29 августа

Я снова вместе со своими товарищами. Кое-что изменилось за время моего отсутствия. Проволочные заграждения усилены, удвоены в глубину после того, как русские пробились до первой траншеи и закидали нас гранатами.

Между траншеями полно воронок. Вижу и четыре березовых креста с касками наверху. В одной каске здоровенная дыра. Значит, Шумахер погиб.

Нашу позицию уже не обстреливают беглым огнем. День за днем огонь противник ведет с постоянных артиллерийских позиций.

30 августа

Интенсивные ночные атаки русских. Впервые они решили применить ствольные минометы. Но толку от них не так много, лишь легкие ранения. С утра первый удар шрапнелью. Двое убитых, шестеро раненых. Наш боевой дух падает до минимума. Кто-то сообщил новость: с нашего тыла к нам на подмогу спешат около 1000 человек, целая колонна подкрепления. Мы не в особом восторге. Потому что надеялись, что после падения Киева нас отправят в Германию на переформирование. Если верить слухам, прежде это было общепринятой практикой. А тут являются эти молокососы! Дерьмо!

Даже я поверил в слухи! Убить себя за это готов! Все надежды вырваться из этого ада рухнули. Мне уже не так легко бодриться и писать полные оптимизма письма домой моей Розель. Но приходится. Я понимаю, как важны они для нее и для ее настроения. Она будет рада и не узнает о том, что здесь с нами творится и в каком мы унынии.

31 августа

У реки Виты ничего нового! Артобстрелы, атаки и разрывы снарядов. Нудный гул бомбардировщиков, крики «ура!» красных дьяволов.

1 сентября

Ганс фон Обстфельдер [командующий 29-м армейским корпусом ] получил Рыцарский крест. [Награда вручена 27 июля.]

2 сентября

Маневрирование на огромных территориях с целью окружения Киева очень напоминают обстановку у Седана на Западном фронте. И снова мы в роли клещей захвата. Нас опять призывают не жалеть своей крови в ходе многодневных окопных боев.

3 сентября

Ждешь! Ждешь! Атаковать приказа нет, зато есть приказ удерживать позиции под бешеным натиском русских.

4 сентября

Вот уже несколько часов русская артиллерия обстреливает наши позиции из орудий всех калибров. Надеюсь, выдержим. Вжавшись в землю в траншеях, ждем приказа атаковать или же конца этого кошмара – прямого попадания. Дрянь! Гадость!

5 сентября

Сегодня опять великий день для русской авиации, которую бросили на нас разнообразия ради. «Птички Буденного» слетаются сюда целыми стаями. Видимо, из вежливости сначала высыпают на нас сотни листовок. Ну а за ними следуют здоровые, длинные авиабомбы.

Сначала я принял их за зажигательные. Но если они сбрасывают бомбы непосредственно над нами, немедленной угрозы для нас нет. Мы с любопытством смотрим, как бомбочки хлопаются в лощину. Странно, но они вроде бы не взрываются. Тонкие их корпуса сразу раскрываются. И в воздухе разлетаются сотни крохотных предметов, блестящих, как консервные банки. Десять минут спустя вся ложбина в огне. Небольшие фиолетовые вспышки повсюду. Вскоре появляются специалисты химической службы. Они подбираются поближе к этим странным бомбам. Оказывается, 6–8-метровые корпуса заполнены небольшими емкостями. После раскрытия главного корпуса при соприкосновении с землей эти емкости разлетаются во все стороны и раскрываются. Несколько минут спустя все кругом охвачено огнем. Это фосфорные бомбы – еще один злодейский трюк!

Несмотря на это, мы должны быть благодарны русским. Они решили использовать скопище трупов своих солдат в лощине в качестве крематория. Назавтра смрад разлагающихся трупов исчез. Что стало бы с нами, если бы не «птички Буденного»? Мы бы просто превратились в «ребрышки по-кассельски, хорошо прокопченные», как заметил кто-то из наших.

6 сентября

Смена боевого охранения на позиции «В» в 3.00. Шесть бойцов отправляются на незанятую позицию. Этого мы никак не ожидали. Ну там хоть, по крайней мере, тихое место: изредка упадет снарядик да застрекочет единственный пулемет. Над нашими позициями навис сырой туман. Противник не видит, как мы пробираемся через колючую проволоку и осторожно, ползком минуем минное поле. Полчаса спустя добираемся до передних траншей позиции «В». Туман в долине такой, что ни зги не видать. Враг может попытаться прорвать эту позицию как раз в тумане. Мы – глаза дивизии и различаем первую волну атакующих русских солдат.

Наша артиллерия прикрытия бьет достаточно метко и сметает первые две волны атакующих, но на наш участок устремляется масса все новых и новых атакующих. Если так продолжится и дальше, боюсь, мы будем вынуждены отступить к нашей первой позиции. Но никто ни о чем таком вслух не говорит – немецкий солдат так сразу не отступает. И наш наблюдательный пост превращается в оборонительную позицию. Снимаем камуфляжный чехол и ставим пулемет на изготовку к стрельбе. Ручные гранаты лежат рядком, готовые к употреблению. Штыки примкнуты к винтовкам на случай рукопашной.

Русские сумели пробраться справа от нашей позиции. Несколько их солдат буквально в полуметре от минного поля, но эти русские дьяволы не задумываются о таких мелочах, как потеря сотни-другой человек. Они вообще ни о чем не задумываются. Большевики раскусили важность нашей оборонительной позиции и гонят на ее штурм все новые и новые силы из резервов. Нас атакуют непрерывно. Артиллерия бьет без пауз и с дальних дистанций, попадая прямо в траншеи.

Туман давно рассеялся. Солнце светит и сводит нас с ума. На нескольких участках вокруг произошли рукопашные схватки. Тут уж к героизму призывать никого не приходится. Тут все герои. Тут каждый просто выполняет свой долг, делая все возможное.

В конце концов большевики отброшены и около полудня отступают. Но их артиллерия решает взять кровавый реванш. Один артобстрел, другой. К 17.00 град снарядов приходится на наш тыл примерно в сотне метров от нас, но постепенно приближается. Разрывы все ближе и ближе. Уже почти достают нас. Вой снарядов у нас над головой начинает напоминать орган… И мы бросаемся на дно траншей. И снова грохот, будто сам мир решил взорваться. Нас окатывает жидкой грязью, она везде – на ушах, лицах, на касках.

Осколок размером с кулак шлепается на землю в каком-то метре от меня. Везение! Без везения на войне никуда! Если сравнить число потерь с успехом, оно ничтожно. Прямо перед нашим сектором обстрела у первого ряда траншей грудами громоздятся трупы русских солдат. Самое противное, что завтра всех нас будет рвать от трупной вони. И опять придется, словно медсестрам, бегать с прижатыми ко рту носовыми платками. Но тут обстановка круто меняется: мы получаем приказ о замене. Замена произойдет вечером. Никому не понять воздействия подобного приказа на эмоциональное состояние фронтового солдата, бойца с передовой. Не стану исключать, что кто-то из наших даже прослезился… Нервы ведь не железные.

Прибывшего вестового встречают как божество. Даем ему последние сигареты и остатки шнапса. Замена осуществляется в полночь без каких-либо осложнений. Ранним утром мы добираемся до наших снабженцев в Барахтах. И теперь спать, спать, спать.

7 сентября

Жара невыносимая. Влажная духота хуже любой пытки. Тысячи жирных мух – еще одна пытка. Они повсюду и всегда, днем и ночью. Целыми стаями садятся на все съедобное. У меня вмиг пропадает аппетит, стоит только подумать, на что они вообще садятся… На те самые трупы, что грудами свалены у нас на передовой и на дерьмо в наших временных сортирах. Поэтому, кроме ран, приходится опасаться и серьезных желудочно-кишечных заболеваний.

Об отдыхе или сне и думать не приходится. С тех пор как в тылу резко активизировалась деятельность партизан, о безопасности приходится забыть. Разумеется, мы высылаем в тыл посты, задача которых – хватать партизан и дезертиров. Но сей раз это уже не сопливые девчонки, а фанатики-большевики. Уставятся на нас пустым взором и лыбятся. В результате обысков обнаруживается масса любопытных вещей: карты местности, тысячи русских рублей, новенькие паспорта. Из-за этой проклятой жары нам и так тошно, а тут еще эти их дурацкие ухмылки. Они бесят нас так, что едва сдерживаемся.

Расследование обычно проходит быстро и «эффективно». Одному из партизан приставляют дуло пистолета к виску и с улыбкой произносят «карашо». Затем его оставляют переводчику, который избивает его до потери пульса. После этого мальчишка, корчась на земле, признается и в своих, и в чужих грехах. Сообщает, кто их послал, куда и зачем. Пофамильно. Мы убедились, что запугать русского не так уж и сложно. Накинешь ему на шею петлю, он еще ухмыляется, глядя на тебя. Но если дать ему как следует, в его глазах появляется страх, и он выложит тебе все, что ты хочешь от него узнать.

8 сентября

Ночью стал накрапывать дождь, а сейчас уже льет как из ведра. Земля за несколько часов превратилась в черное месиво. Вчерашние дороги стали потоками грязи. Жидкая грязь стекает по промоинам вниз в лощину, и за несколько часов та превращается в озеро. Нигде ни на чем и никуда и на километр не проедешь. Сапоги наши функционируют как фильтры, только с обратным эффектом – грязь проходит, оставаясь внутри, а вода выходит наружу.

Вспоминаются наши бравые солдатики, кто сейчас сидит в окопах и траншеях. Бедняги, тяжело им приходится. Промокли до нитки. А траншеи и окопы наполовину залиты грязной жижей. Но, несмотря ни на что, артиллерия палит сегодня вовсю. Черт, и когда же только придет конец этой окопной войне!

9 сентября

Снова дождь, от души надеюсь, что за предстоящие две недели погода изменится – в противном случае ни о каком взятии Киева и мечтать нечего.

10 сентября

Все тот же серый супчик. Завтра нам предстоит снова на передовую. И в душе у меня сплошная серятина. За все эти дни отдохнуть по-настоящему так и не удалось, хотя отдых мы заслужили. Сейчас мы чувствуем даже большую усталость, чем до прибытия сюда. И вот нас снова гонят на передовую, в эти мокрые и затопленные грязной водой дыры, да еще в эту скотскую погоду.

Окончательный приказ заслушиваем в полдень. Нам предстоит выполнить очень непростую задачу – обеспечить поддержку силами пехоты наступление на Запорожье. На всех участках объявили об этом. Запорожский участок считается еще опаснее, чем в Почтовой. Он самый сложный на всем западном направлении Киевского фронта. Вся территория покрыта густыми лесами, необъятными болотами и чрезвычайно сложна для контроля, что дает русским возможность делать нам кучу гадостей. Ладно, поглядим. Меня такое положение отнюдь не вдохновляет. Но у нас сегодня хоть одна радость – дождь прекратился. Слава богу!

11 сентября

Палящее солнце зависло в небе. Дороги просыхают здесь на удивление быстро. Но тяжелые транспортные средства все же увязают в оставшейся непросохшей каше. По самый дифференциал! Их, разумеется, вытаскивают, но сколько сил и пота это стоит.

Путь в Запорожье подсказывает нам, насколько серьезны задачи у границы фронта. В тылу сражающихся на передовой километров на двадцать нет ничего, вообще ничего. Трудно поверить, что линия фронта на Востоке протянулась на тысячи километров. Здесь не так, как во Франции. Там все войска были эшелонированы в глубину на 5 километров. Сначала боевые части, потом идут полки замены, потом резерв (маршевые батальоны) и, наконец, дивизии на крайний случай.

Да, господа тыловики в Германии, все пехотинцы здесь герои.

Любой солдатик, даже самый никчемный, если он на Восточном фронте, то вынужден стать настоящим солдатом, ибо, если он им не станет, его ждут большие неприятности. В случае прорыва русских помочь нам будет просто некому – в тылу пусто, и никто их не остановит.

Официальные сводки всегда интересно прослушать. Отец Краузе улыбается про себя (да, да, ну как было там под Шмен-де-Дамом) [автор ссылается на сражения на р. Эне в годы Первой мировой войны]. Дорогой отец Краузе, вот что я тебе скажу: мы уже здесь успели пройти через десяток, если не больше, этих «Шмен-де-Дамов», и кто знает, сколько нам еще предстоит «Дуомонов». Отец Краузе, всегда были и есть ребята, кто начиная с 22 июня пролил кровь на передовых! И мама Краузе тоже счастлива безмерно, но по-другому. Где мой мальчик? Жив он еще? Здоров? Или… Даже если он и отдал жизнь ради победы, скорбящая материнская душа все же ощутит радость и счастье при виде германского флага. Она будет гордиться своим сыном, лежащим где-то на бескрайних просторах России с навечно раскрытыми глазами. Ох, жены и матери на родине, поверьте, мы понимаем и чувствуем ваше мужество. Мы больше не ваши мужья или сыновья, мы теперь ваши товарищи-бойцы. Каждый по-своему, но все мы отдаем вам все без остатка.

В Запорожье [Заборье?] мы прибыли во второй половине дня и вечером стали готовиться к замене. Нам предстояло заменить подразделение удостоенного Рыцарского креста майора Альбрехта Ланца [396-й пехотный полк]. Они сражались героически. Я завидую тем, кто служит под командованием майора Ланца. У него на обожженном солнцем лице крупными буквами написан ум, это человек с неиссякаемым чувством юмора. У него для каждого найдется и шутка, и ободряющая фраза.

Нам поставлена задача: сформировать разведывательные подразделения и завершить агрессивное изучение территории вокруг Киева. Для данной кампании типично, когда в случаях необходимости солдатам самых различных родов войск ставят задачи пехотинцев. Штабов как таковых не существует. Высшие чины не отдают распоряжений из безопасных и защищенных дотов. Здесь все, будь ты офицер или кто-нибудь рангом ниже, не расстаются с оружием, которое приходится использовать по десятку раз в день.

12 сентября

Русские вроде бы что-то заметили. И замена оборачивается довольно неудачным мероприятием, повлекшим за собой большие потери. Они обрушили на нас мины из минометов, ручные гранаты и артиллерийские снаряды довольно больших калибров.

Все стихает примерно в полдень. Русские не воспользовались возможностью атаковать – это обернулось бы хаосом с огромными потерями. Утром вернулась группа разведчиков, захватившая двух пленных. Нам противостоит фанатично настроенный и сильный враг – специально подобранные члены большевистской партии. Своего рода «красные СС».

Интенсивный артобстрел не утихает весь день. Знать бы русским, какова численность их противника. Очень хорошо, что чаще всего наша численность, вернее, малочисленность им неизвестна и что они далеко не всегда в курсе обстановки. Мы переигрываем их? Действуя их же методами, изготавливаем макеты сооружений с длиннющими печными трубами, глядящими в небо, и целый день занимаемся фортификационными работами.

13 сентября

Линию обороны патрулируют русские лазутчики. Брайтунг и Хорунг совершенно случайно получили тяжелейшие ранения от ручных гранат. Беру нескольких бойцов и продвигаюсь к пострадавшим. Русские швыряют «лимонки» прямо нам к ногам, когда мы возвращаемся, – очень неприятная ситуация, если ты тащишь серьезно раненных. Мы прыгаем в первую же воронку от бомбы, но тут с воем подлетает 200-килограммовый снарядище и шлепается прямо между нами. Я чувствую, как волосы у меня встали дыбом. Раскаленный снаряд засел в грязи буквально в метре от меня! Неразорвавшийся!!! Редчайший случай, потому что, как правило, русские делают очень неплохие боеприпасы. Думаю, нет необходимости пояснять, что нас тут же всех как ветром сдуло. Бог ты мой! Если бы эта штуковина сработала, хватило бы пустой консервной банки, чтобы запихать туда все, что от нас всех осталось бы! Вот такие были бы похороны десяти бойцов!

Выбираемся из траншей вечером, поскольку нам предстоит весьма рискованный разведывательный рейд. Согласно данным нашей разведки, вчера русские возвели проволочное заграждение с пропущенным через него током высокого напряжения. Наша задача – установить местонахождение заграждения и электростанции. Но на сей раз у нас нет возможности выполнить задание, потому что русские внезапно атаковали нас. Все произошло настолько быстро, что мы не успели даже отступить. Мы оказались в жутком положении. Не шевелясь, лежим в глубокой канаве, по которой протекал ручей, примерно в 80 метрах от вражеской передовой. Видим, как большевики снуют слева и справа от нас, чуть не вплотную к нам. Слышим, как комиссары раздают солдатам приказы. На наше счастье, все происходит ночью. Если они нас обнаружат, нам конец. Над нашей канавой перекрещиваются следы русских и наших трассирующих пуль. Минуты тянутся, как годы. Полчаса спустя русские схлынули. Мы тут же бросаемся на оборону флангов – наш пулемет строчит, пока не кончаются патроны. И тут прибывают наши, и все приходит в норму.

14 сентября

Из чуткого сна нас вырывает страшный грохот. Большевики сосредоточили на нашем участке огонь тяжелой артиллерии. За исключением бойцов на передовой, все остальные разбегаются по дотам – воздух гудит от разлетающихся осколков. Я в самой передней траншее прямо у деревьев. Взрывы один за другим в заболоченной равнине. Метрах в ста от меня впереди величественный бук. Мои товарищи прозвали его «кровавым». Это единственное сухое место среди здешних болот. Красные не оставляют попыток прорыва через этот участок. На следующий день дерево это снесли снарядом, и поэтому есть основания считать, что бук служил ориентиром для русской артиллерии. Жаль, такое роскошное дерево было.

Бред какой-то – некто лежит под огнем неприятеля и созерцает дерево, солнце и все, что оно так красиво освещает. Послушай, Ганс, а тебе этот бук, случаем, не напоминает ваш с Розель любимый лесок в родном Таунусе и ваши чудные с ней прогулки? Тебе бы не об этом сейчас думать, а о падающих перед тобой снарядах!

И как раз в этот момент подлетают два крупнокалиберных снаряда. Глупо палить такими громадинами на длинные дистанции, да еще по такой позиции! Дурь! Непонятно, а где же наше деревце? Его не видать из-за окутавшего его дыма. Когда дым рассеивается, дерево, покачнувшись, наклонилось сначала медленно, потом все быстрее и быстрее и, наконец, свалилось на землю. Вот видишь, Ганс, твои милые воспоминания о Таунусе оказались совершенно некстати.

Обед не лезет в горло – не в том мы настроении сегодня. Понервничать пришлось по самую завязку. Какой-то дурачок спешит поделиться с нами новостью, которую сегодня только и обсуждают в траншеях. Первое: поступил приказ о замене, сегодня мы отсюда точно уберемся. Но если польет дождь, нас снова вернут на прежние позиции в Почтовую к Вите. Этот жуткий участок, стоивший нам самых лучших! Второе: генеральное наступление на Киев начнется через два дня. Ну наконец-то! Плакать от радости впору! Кончится эта проклятая окопная война. Даже не верится – наконец выяснится, почему нас неделями держали в этих окаянных траншеях [генерал-полковник Гейнц].

Гудериан с севера, а [фельдмаршал Эвальд фон] Клейст с юга предприняли окружение огромной территории. Окружение такого большого участка территории – случай беспрецедентный за всю военную историю.

Предстоит сражение на окружение и уничтожение личного состава, причем в таких масштабах, что о нем будут говорить еще сотни лет. Ты только подумай, пройдет пару лет, и ты будешь своему сыну помогать выполнить задание по истории, а темой следующего урока будет «Битва за Киев». И ты скажешь ему: сынок, все, что описывается в ваших учебниках истории, я собственными глазами видел и в этом лично участвовал. Мы же – часть этого! Не важно, как там все сложится, но разве не здорово, что мы в этом участвуем? Кто сейчас задумывается о том, что, может, ему жить-то осталось от силы пару часов, что на войне не все предсказуемо, зато Киев!

…Завтра мы снимаемся с места, а послезавтра – кто его знает? – может, придется участвовать в атаке. Кто из нас, истинных фронтовиков, задумывается о смерти? Если бы задумывались, разве смогли бы так воевать?

15 сентября

На сей раз замена проходит без спешки и погода словно на заказ! Все в хорошем настроении. Ни одного хмурого лица. Просочилась новость: атака начнется завтра. Мы уже возненавидели город, в двух шагах от которого стоим и в который нам не позволяют войти. Но погоди, Киев, полный оружия гордый город! Все скоро переменится! Мы сгораем от нетерпения идти на штурм – слишком много было сделано для этого за последние три дня.

На позицию ставят тяжелые гаубицы и дальнобойные орудия. Их поспешно маскируют камуфляжными сетками. И складывают снаряды. Много снарядов. Я никогда еще не видел столько сложенных, как дрова, снарядов.

Во второй половине дня добираемся до Василькова. Потом первое, что мы делаем, – празднуем, выпиваем. После этого слегка прихорашиваемся. Бреемся, умываемся. А вообще ждем приказа атаковать.

16 сентября

Атака идет уже с 5.00 утра. Главное сейчас – найти подходящее место для генерального наступления. Посланный в Гатное патруль (в то самое Гатное, где мы понесли такие тяжелые потери полтора месяца назад) доставляет важные разведданные. Судя по всему, русские оставили передовые позиции. Может, решили отступить на более укрепленные?

Гатным овладеваем в результате дерзкой и быстрой операции. Во второй половине дня мы уже в Почтовой и на прежних позициях. И мы выполнили свою задачу по подготовке к генеральному наступлению. Окапываемся, что явно не помешает, потому что, едва мы закончили, как русские снова открыли огонь. Мы открыли ответный огонь. Сотня орудий ведет стрельбу, пока не стемнело и пока видны цели. С позиций убирают лишь немногие крупнокалиберные орудия.

17 сентября

Мы до сих пор остаемся на наших позициях перед предстоящим штурмом. Соседняя дивизия продвигается весьма умеренными темпами. Несмотря на артобстрел, мы, опытные фронтовые волки, даже умудряемся прикорнуть. Опыт и интуиция подсказывают нам, что русских сейчас больше волнует оборона, и в атаку они не полезут.

Внезапно примерно в полдень прилетают «птички Буденного». Но ситуация уже не та, что в последний раз в Теремках. 88-мм и 20-мм зенитки ураганным огнем отражают атаку с воздуха. То, что происходит дальше, просто потрясающе.

Большевики два раза здорово прокололись. Наши зенитки не сделали ни одного выстрела. Чудесно! Русские, которые так и не разглядели наши замаскированные зенитки, кружились, как у себя над аэродромом. Рассчитывая нагадить и вернуться в полном составе, как и в старые добрые времена в августе. А потом началось. Заработали наши 20-мм зенитные орудия. 18 «мартинов» [СБ] запылали, как свечки, и грохнулись на землю. Все продлилось 20 минут. Вот так-то, Буденный!

18 сентября

Наши 210-мм и 305-мм орудия за последние сутки подвергли интенсивному обстрелу линию обороны русских в предместьях Киева. Последовали и несколько атак наших пикирующих бомбардировщиков. Несколько часов спустя над Киевом повисли черные облака от пожаров. Точная работа. Согласно приказу, заселенные пригороды города атаке не подлежали. Подлежали атаке крепость, железнодорожные станции, склады боеприпасов и мосты через Днепр. Приказ на штурм поступил во второй половине дня. Начало операции завтра. Ребята, ройте братские могилы! Вы можете излить всю свою ненависть к городу, который был все это время у вас перед носом и все же оставался недосягаемым. Но завтра он будет досягаем! Наконец будет!