В боевой рубке напряженное оживление. Теперь здесь не до дискуссий о славном прошлом размазывания по морям-океанам мировой революции. На радарах контакт не один – большое скопище. Своих кораблей здесь никогда не было, ясно кто это – охотники. Непонятно, почему их самих не видят? Понятно, почему не видят визуально, линкор сам в тумане слеп, как однодневный котенок, но как их подпустили так близко? Расстояние до ближнего крупного противника всего пятьдесят кабельтовых. Может, они ждали с этого направления своих? Кто теперь ответит.

– Главные калибры передних башен к бою! – не слишком громко в окружающем шуме докладов и рапортов командует контр-адмирал Пронь. По скулам его бегают желваки. – Первая батарея, заряды зажигательные! Вторая батарея, осколочные!

Идут откуда-то из переговорных труб доклады-подтверждения. Еще ничего не случилось, но по вискам адмирала ползут маленькие потные капли.

– Если это не линкор, а авиаматка, – тихо подсказывает капитану помощник Спода, – от осколочных нет толку.

Пронь даже не поворачивает голову в его сторону.

– Все правильно, командир. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. – Спода внезапно улыбается в усы.

– Правой, левой бортовым батареям готовность боевая! Заряды бронебойные! – это уже для 152-миллиметровых. – По команде – беглый огонь по целям! Фугасные держать наготове! Быть готовыми к отстрелу вражеских торпед!

Снова доклады-подтверждения из переговорных труб.

А линкор продолжает сближаться с противником. Что они там, спят, что ли? Но надо пользоваться моментом: если «Советский Союз» обнаружат, взовьются в небо осветительные ракеты, может, и не пробьют это туманное молоко, но это будет конец. Неизвестно, что за корабли вокруг, но явно не транспорты, хотя все может быть. Ладно, утопить напоследок транспорт тоже не помешает. Теперь даже контр-адмирал отторгнут от управления стрельбой – за дело взялись офицеры-спецы с поста управления огнем. Теперь они дают в переговорные устройства дальность и азимут для главного калибра. Скрипят где-то впереди гигантские механизмы, ворочаются в насесте тысячетонные башни. А оттуда, с ПУО, следует долгожданное:

– Первой, второй батареям! Огонь!

И закладывает, вдавливает в черепа уши. Вибрируют привинченные к полу стулья. Вспышки не видно. Не отсюда, с боевой рубки, закрытой со всех сторон бронированной рубахой в четыреста двадцать пять миллиметров, наблюдать визуальные эффекты, разве что в стереотрубу.

– Полный вперед! – это уже команда машинному отделению.

При полном ходе, конечно, хуже целиться, но все равно сейчас дело решает не меткость, а увеличение вероятности попаданий за счет большего количества выпуленного железа. Ясно, что железо это не стреляется просто так в туманное марево, идет прицеливание по радиолокатору, но тем не менее это не спокойная работа с подсказкой командно-дальномерного поста. Еще в стрельбу вносит свою лепту морская качка – дополнительный параметр, уменьшающий вероятность. Так что увеличение скорости – это только один из многих и многих мешающих делу факторов.

И вот, наконец, доклады с постов наблюдения.

– Впереди по курсу – зарево! Примерный азимут…

Идут цифры для спецов. Каков же должен быть пожар, чтобы пробить десятикилометровую толщу тумана? Это явная удача. Может, танкер, может, снарядные погреба какого-то крейсера, а может, и авианосец – плавучая керосинка.

И оттуда, из бункера управления огнем, льется неиссякаемый поток команд.

– Первая, вторая батарея! Продолжать стрельбу! Заряды зажигательные! Координаты…

И снова арифметика – тангенсы, котангенсы, синусы, господи – великий Ленин, оказывается, все это имеет отношение к жизни. Или, скорее, к смерти.

А уши у всех уже сворачиваются. Взять бы их оторвать да выкинуть. Все, кому надо делать доклады, орут, демонстрируя миру выпирающие бурые жилы. Идет война глоток.

А там, вокруг, слабо пробивается свечение сигнальных и осветительных ракет. И еще пожары. Цели близко, и пусть они не видны визуально, зато и сам стрелок тоже замаскирован. К тому же он уже в центре логова. На индикаторах кругового обзора кишат отражения вражеских силуэтов. Конечно, атакованные тоже могут пользоваться радиолокаторами для пристрелки, но им сложнее – есть риск накрыть ошибочным залпом кого-то из своих. А одинокий обреченный слон давит все, что мелькает в пределах видимости. Точнее, пытается это делать. Работают все пушечные калибры, даже четыре сдвоенные стомиллиметровые башни. Враг так близко, что величайшая в мире дальнобойность главных калибров не требуется. О, сладкая прелесть безнаказанной победы!

Только обидно, что неизвестно, когда попадаешь, а когда нет. И кого топишь, тоже неясно.

И только предательское содрогание собственного корпуса прерывает тринадцатиминутное упоение силой.

– Уточнить повреждения! – надрывая связки, командует Пронь.

И пока кто-то там, внутри, в нижней части корпуса, лезет в огонь или воду, выполняя последнее в своей жизни приказание, с визуального поста наблюдения докладывают, что по левому борту, совсем рядом – пылающий корабль противника. Контр-адмирал лично смотрит на него в стереотрубу. А средние калибры «Советского Союза» расстреливают жертву в упор. Даже 37-миллиметровым счетверенным автоматам находится работа.

Но линкору нельзя задерживаться, тем более что скорость немного падает.

И наконец доклады снизу.

– Торпедная пробоина. Не особо серьезно – противоминная защита сделала свое дело.

Может, этот самый горящий эсминец и пустил ранее эту нарушившую идиллию торпеду. Кто знает? Ведь наверняка она была выпущена не одна, и, может, не только им. Кто потом разберется в мемуарах оставшихся в живых? И будут ли эти бумаги правдивым отражением реальности? Не зря, ой не зря ставят памятники безымянным героям. Они – самые правильные.

Кто утверждает, что законы неопределенности верны только для мира элементарных частиц?

Какой из видов боевой техники самый главный в войне сорок седьмого на далеком континенте Австралия? Нет, все-таки не танки и даже не авиация, хотя она уже таскает по небу атомные заряды. И уж, конечно, не пехота, хотя, разумеется, по-прежнему, пока сапог пехотинца не протопает по чужим улицам и паркам, не сдадутся города. И все же, как и в таком далеком тридцать девятом, сорок первом и сорок пятом, «бог войны» – артиллерия. Да, бой стал гораздо маневреннее, и, понятно, некогда ждать медлительные тягачи и накапливать боеприпасы неделями, но…

Не зря не спят в Советском Союзе станки, меняя смены трижды и четырежды на день, не зря пыхтят загнанные в отрезанные от мира шарашки инженеры, не даром едят хлеб с икрой маршалы-практики, не напрасно берет глухой ночью телефонную трубку морщинистая, рябая рука генералиссимуса. Многие, очень многие пушки, гаубицы и мортиры поставлены на гусеницы и закованы в броню – катят их теперь по бездорожью пустыни Симпсона мощные дизельные движители. Так еще есть у генералиссимуса в запасе проверенные Европой и Северной Африкой реактивные артиллерийские платформы. Поставлены они теперь и на грузовики тоже, ведь нереалистично надеяться на приобретение скорого перевеса в небесах над самой мощной, пока еще, промышленно-развитой страной. Пусть самолеты с красными звездами покуда без реактивных неуправляемых мин полетают – есть для них бомбы в достаточном количестве – не тысячи – миллионы штук.

И прут по бездорожью «БМ-13» вместе со своими гусеничными аналогами.

Все готово. Орудия расчехлены, офицерские кортики на парадной одежде, ордена Ушакова на груди, белые рубахи заправлены за черные кожаные ремни, ну а ленточки бескозырок, как водится, в зубах, дабы порывам ветра не поддаваться. Что еще?

Обращение врагов открытым текстом: сдавайтесь, мол, не надо лишнего кровопролития, всем гарантируем жизнь, политическое убежище, только карты и планы секретные на столы и ключи от сейфов на блюдечке, а уж участие в открытых процессах в качестве свидетелей мы вам гарантируем.

Была охота отвечать на такие приманки, знаем, как они по нашему радиоголосу торпедоносцы на топ-мачтовое бомбометание наведут, воздержимся от балаканья бессмысленного, тем более погода снова на нашей стороне, вон тучи-циклоны все небеса запорошили – пусть помучаются со своими радарами всепогодными, глядишь, в какой-нибудь айсберг, рекордсмен по плаванию, угодят снарядами. Давайте, господа класса «Миссури», подходите ближе, сойдемся калибр в калибр, нечего на авиацию все время кивать: дальность боя в пределах прямой видимости – вот это будет по-русски. Арены ровнее моря не найти, а волна океанская выше линкора не бывает.

Все-таки разорительная, опустошающая штука любовь.

Вначале пошел перерасход энергии, скачком взлетел, высасывая из окружающих потребителей мегаватты, превращая ближайшие линии электропередачи в пустые скорлупки, заставляя их, в свою очередь, черпать из соседних потоков. Словно воронка урагана, сосущая в нутро окружающую газовую смесь, называемую воздухом.

Но перерасход для военного ведомства – это вещь малозначимая – мы за ценой не постоим! Подумаешь, потом посидит десяток городков без электричества пару-тройку вечеров, не посмотрит обыватель пару дюжин серий мелодрамы из жизни мексиканской знати – обойдется, пусть хоть чуть-чуть экстраполяцией того, что должно происходить на экране, займется да между собой пообщается, да и вообще при свечах посидеть полезно, потому как лучше отрыв наш от исторического далека чувствуется, прогресс заметней становится и благодарность партии правящей за его движение вперед. Полезное дело. Кто «против»? Все «за»! Ах да, мы же уже перенеслись в другой мир. Имеются отличия, но не слишком сильные, если разобраться. Партий больше, однако лозунги целей не соответствуют истинным порывам. И тем не менее перерасход электричества все равно нужно будет за счет кого-нибудь покрыть. Такова логика закона сохранения энергии.

Значит, так. Перерасход энергии есть, следовательно, его можно измерить. Один параметр дан точно. Энергия и масса повязаны известной формулой, так что, в общем, можно определить не что прибудет, но, по крайней мере, вес этого «что» в условиях поверхности планеты Земля. Однако далее вступает в силу несколько неясное нам, смертным потомкам древолазающих существ, следствие закона неопределенности. Сам момент реализации уже расплывается до секунд, а место – до десятков метров. Не слишком страшно – терпимо.

Хуже оказалось другое.

Ну что, товарищ Джумахунов? Не устали ли шейховать в своей родненькой Сахаре, месить копытами песок, может, пора развеяться в Новом Южном Уэльсе, воткнувшись в него со стороны пустыни Симпсона? И может, все-таки пора сменить двугорбого Огонька на одногорбого «ИС-3»? Вам этого не хочется, обнаглели от ручных замполитов? Ничего, если партия сказала «надо» – комсомол ответил…

Ренат Сайменович устало оглянулся вокруг. Голова его, по старой привычке, была обернута в белую, спасающую от солнца материю, однако ноги изнывали под накаленной танковой броней. Сзади пыхал жаром остановленный минуту назад дизельный минотавр. Полковник небрежно оперся на основание командирской башенки и тут же отдернул опаленную руку. Да, это был действительно не милый сердцу и привычке, забытый в Африке Огонек, тот никогда бы не обжег хозяина. Джумахунов поднес к глазам тяжелый, двенадцатикратного увеличения, бинокль. Похоже, вылезая, он сбил фокус. Пришлось регулировать настройку. Затем, наконец, он вперил глаза в резиновый, отдраенный бровями окуляр. Ландшафт внутри прибора ничем не отличался от видимого невооруженными зрачками. Хорошо ли это? А что, приятнее было бы воткнуться глазами в жерло приближенной, нацеленной в голову самоходной американской пушки? Джумахунов отогнал видение и продолжил методическое изучение дальней перспективы. Там явно ничего не было. Однако он протер ладонью глаза и, стараясь опираться только защищенными формой локтями, выбрался из башни. Расставив ноги, которые сквозь подошву почуяли наклонность брони, он вновь принялся исследовать горизонт с несколько более высокой точки.

Янки в пределах видимости не было.

Случается.

А ведь после ночного боя все они, от контр-адмирала Проня до последнего первогодка-кочегара, поддались иллюзии всесилия и поверили в судьбу, не глядя на партийно-комсомольские билеты за пазухой, не глядя на опыт. Как просто человеческие существа впадают в суеверия, не хотят они расставаться с мистикой, сидит она в глубине еще с тех, благостных для любителей простоты пор, когда жались они друг к другу в пещерном полумраке. А ведь после ночного, такого удачного для «Советского Союза» боя стали они для американо-австрало-английского флота не просто целью, а стали они предметом для удовлетворения личной мести. Почему? Там, в нутре «Советского Союза», они, конечно, не могли знать подробностей, ушли их снаряды куда-то и ушли, и, кажется, во что-то угодили. Но те, кто оказались жертвами – не важно, калибров «Советского Союза» или пущенных в суматохе собственных торпед, к утру, подбирая плавающие в воде человеческие тела, смогли сделать подсчет и выписать долговую расписку. В ней значились потопленными: ударный авианосец «Шангри Ла» с восемьюдесятью самолетами на борту (это и было то зарево, пробившееся сквозь туманы и шквалы), эскортный авианосец «Манила Бей» с двадцатью летательными аппаратами и, кроме всего, два новеньких эсминца класса «Джиотт». Среди надолго выведенных из строя: английский ударный авианосец «Илластриэс» и крейсер «Леандер». Ну и, конечно, приложение к технике – обученные военному делу люди. Убитых и раненых – девятьсот восемь. Пропавших без вести – четыре тысячи восемьсот два. Что есть пропавший без вести в океане? Не найденный в течение суток, с девяностовосьмипроцентной гарантией – ушедший в мир иной. Не найденный в течение трех – то же самое, но с гарантией девяносто девять и девять. Повод для отчаяния налицо, но если есть виновный – гоним адреналин по венам. У какого-нибудь механика этот адреналин только бессильно сожмет кулаки, и, может, чуть мощнее повернется в его ладони вентиль подачи пара. Но среди «пропавших без вести» сотни пилотов. У их сотоварищей под руками уже не вентили-штурвалы, а рычаги сброса бомб. Знаете, что такое топмачтовое бомбометание? Это когда бомба не простая, а с пятисекундным замедлителем, и самолет несется вдоль длинного корабельного корпуса, едва не задевая трубы, – очень опасная штука. Но когда перед глазами стоят лица или просто знакомые фамилии тех, кто уже «без вести», тогда можно решиться подставить брюхо под четырехствольные пулеметы.

Сегодня погода этому способствует. По крайней мере, в зоне шквалов солидные прорехи.

Хоть и жуют покуда буржуи рябчиков да бананами закусывают, а сердечко-то у них уже екает – сомневаться начинают они в завтрашнем дне милой сердцу эксплуатации братьев по виду. Еще бы сердечко не стучало, не тикало, когда освободители пролетариата, крестьянства и туземцев-собирателей готовят тридцатьчетверки к перепрыгиванию через Большой Водораздельный хребет. Ясно, танки к альпинизму не слишком приспособлены, но ведь не так давно Большой Хинган преодолели, а разве это проще? И сдают у «денежных мешков» нервишки, давят они на генералов-адмиралов: «Сделайте что-нибудь срочно!» Подождите, говорят те, дайте подготовить достойный контрудар, силы нарастить. Пусть, вон, русские еще коммуникации растянут, тут мы им с фланга и врежем. Но не слушают буржуи, гонит их страх на скоропалительные решения: «Что нам фланги их растянутые, бейте их в нос. Остановите, ради Христа!» «Ну, разве что ради Христа, – отвечают генералы-адмиралы, – но зря торопимся, ей-богу. Вон, с японцами, не торопясь, повозились шесть годков – и результат налицо». – «Сравнили, – отвечают буржуины, – у самураев и ресурсов-то не было, а здесь два континента скоро под пятой окажутся. Вот вам бомба, вперед!» – «Что бомба, – отвечают военные спецы. – Неудобно по рассредоточенным боевым порядкам – эффекта мало, это ведь не Нагасаки какие-нибудь». – «Ну так заставьте их сплотиться в плотную группу». – «Это как же?» – «Не наше дело, господа военные, вас для чего в „вест-пойнтах“ обучали? Вот вам последний рубеж – река Дарлинг, в истоках пересыхающая. Велика Австралия, а отступать некуда, господа милитаристы!»

И напряглись экскаваторы, забегали бульдозеры, потому как американский солдат ленив и невынослив лопатой землицу сухую ковырять; как вручает ему многозвездный генерал черенок, вспыхивает у него в голове Декларация прав человека и усиленно мешает окопы и фортификацию возводить, а может, бережет он силенки для еженедельного увольнения в свободный покуда город Мельбурн – факт тот, что не копает. Эх, нет на них товарища, учителя всех народов – Сталина, которому стоит подпись пером золоченым вывести, и тут же из ниоткуда создадутся одна, две, а то и все десять саперных… Нет, не рот, не дивизий и не корпусов – армий! Тех, что без бульдозеров и экскаваторов способны реки разворачивать и болота осушать.

Да, не повезло «Советскому Союзу» насчет погоды. На свое горе он, наконец, высунулся из зоны шквалов. Конечно, если бы не его смелый рейд прошедшей ночью, быть ему битым тут же, но у австрало-американского соединения рядом нет больших исправных авианосцев, а два эскортных, королевского флота, улепетывают к Новой Зеландии, они больше не верят в солидность американского корабельного прикрытия. От Новой Каледонии идет свеженькая группа авианосца «Ханкок», но когда еще она доберется. Спешно подняты в небо наземно базирующиеся поисковики «Виндикатор» с острова Тасмания и еще с маленькой новехонькой базы на острове Стьюарт. А помимо того, стягиваются к месту событий близко патрулирующие линкоры.

Что с того, что при засечке вражеских самолетов «Советский Союз» ставит мощнейшую дымовую завесу? Она хороша против атаки миноносца, да и то не снабженного радиолокатором, а против самолета так, смех один – своим же 37-миллиметровым автоматам помеха.

И смыкаются челюсти.

Вот они, вываливаются из-за изодранных клочьев облаков передовые ряды зубов. Торпедоносцы «Авенджер». Атака. Заходят с носа. Две торпеды по курсу, с обеих сторон, дабы жертва не могла уклониться в сторону. Пенят воду неразличимые сигары. И рвут на их пути воду, встают зависающими горами фугасные снаряды среднего калибра. И корабль идет ровно, ни влево, ни вправо, может, минуют его сходящиеся стрелы. А полторы сотни пулеметов пилят небо, нарезая его ломтями, делая из него фарш. Однако очень оно велико, и есть где спрятаться в его нутре пиратствующим неуловимым мстителям. Попадание – редкость. Прав контр-адмирал Пронь, даже старший лейтенант флота Горбатов и тот прав: без прикрытия истребителей-перехватчиков корабль против авиации противника бессилен. Но все же трассирующие шрамы в небесах отпугивают даже самых заядлых, жаждущих расплаты героев – бомбы сбрасываются с больших высот, с огромных, максимально безопасных дистанций. И они, и торпеды, все сброшено зазря, только нервы друг другу потрепали. А может быть, «Советскому Союзу» снова начинает везти?

Вам никогда не направляли ствол пистолета в голову? Мерзкое ощущение, не производящее большого впечатления только на людей, никогда не видевших применения оружия в действии наяву, да еще к тому же со слабым воображением. Так вот, для усиления воображения на охранника навели три ствола, причем два из них калибром двенадцать с половиной миллиметров. И кому какое дело, что стволы те гладкоствольные и бьют дробовым зарядом? Даже хуже, коль знаешь. Если обычная пистолетная пуля, из «макарова», сделает во лбу аккуратную дырочку, а на выходе сорвет черепную крышку, то дробовой заряд с близкого расстояния просто-напросто снесет головушку. Самое интересное, что стоят те стволы в одной связке, а стрелять всеми тремя курками можно одной рукой и почти одновременно. Знаете, кто имеет на вооружении такие странные штуковины? Если не знаете, сами не докумекаете. Держитесь за стул. Буду говорить шепотом, а то правда упадете. Русские космонавты! Космическое оружие ближнего боя. Нет покуда у них всережущих бластеров и аннигиляторов, так что довольствуются передовые силы Земли трехстволкой «ТП-82». А куда деваться? Вдруг занесет представителя демократической России на какой-нибудь Марс и не получится контакт в положительном варианте? Что делать? Кулачный бой в скафандре не очень удобен, так ведь? Вот тогда и пригодится «ТП-82» с мачете, припрятанным в прикладе. Одному-двум селенитам снесешь головы, снабженные мозгами большими, но недружественными – другие зауважают. По одежке встречают, а раз «ТП-82» на брюхе, то можно отнести его к предмету одежды.

Еще «ТП-82» на вооружении у некоторых летчиков. Те, правда, на чужие луны летать не готовятся, и им что до Ганимеда, что до Альфы Змееносца – одинаково далеко, но тем не менее могут они из своей летающей машины вывалиться не только в Ле Бурже, но в районах родной страны, неосвоенных человеком. Да и опять же, летающие тарелки пугнуть при случае.

Но мы отвлеклись. Когда «ТП-82» направляют вам в глаза, становится как-то невесело. Охраннику Валерию Сидорову становится невесело оттого, что мелькает перед ним его тридцатипятилетняя жизнь и кажется такой короткой, а остальным как-то неловко становится, что за них всех в случае чего одному короткоживущему Сидорову расплачиваться. Так что теряются люди, да и отвлекаются от «главной арены». А покуда все на вооруженного «ТП-82» мощного парня, с акцентом иностранным командующего, смотрят, упущен главный момент – реализация в пространстве разведчика планеты Земля вместе с его принцессой из заморской русскоязычной империи. Бывают совпадения, хоть и не верится. А у принца, из леса подмосковного явившегося в этот расчищенный от растительности пригородный район, тоже руки не пусты, в одной руке тезка революционного корабля, а в другой пистолет «ПСМ», стволом головы ученые выискивающий и, несмотря на малый калибр, способный их расколоть не хуже старичка «макарова». А поблизости, на забетонированной полянке, могущий вертикально взлетать «Як-38», правда, не боевой, а учебный вариант, с полигона угнанный, но кто из охраны и технического персонала разберет, что учебный – на вид-то боевой. Как уж этот «Як-38» морского базирования на суше раздобыли и куда часовые смотрели, мы распространяться не будем, мало ли чего в Российской армии в один день воруется. Если перечислять, только список названий займет пару страниц, потому как войдет в списочек и крупа перловая, и проволока-катанка, не говоря о бензине и спирте техническом.

Итак, против танков артиллерия, мины, пехота с базуками, контрэскарпы, рвы и штурмовая авиация, наконец. Конечно, с эскарпами и рвами все вроде ясно, танк, в одиночку и с ходу, четырехметровую яму двухметровой глубины не перемахнет. Однако если ту яму-ров не оборонять, бесполезна она, как и любое природное препятствие. Ведь сами по себе любые преграды на местности, за исключением межзвездных пустот, ничто – человек всегда их обойдет либо изничтожит. Нельзя оставлять препятствия сами по себе, нужно их защищать активными методами обороны. Без сомнения, когда все перечисленное выше собрано в умелую систему прикрытия, танкам, сколько их ни имей, не прорваться. Есть, конечно, среди них средние и тяжелые, да еще с различной спецификой применения, но все равно действуют они с «друзьями» – пехотой, самоходной артиллерией, минометами и авиацией. И когда эти комплексные системы начинают испытывать друг друга на прочность, меркнет перед тем испытанием библейский апокалипсис.

Но не в красивых аллегориях дело. Суть в том, что любая линия обороны пробиваема, потому как линия – это размазанность и кисель, а наступление – сосредоточенность, колющее ударное копье, в галопе разогнанное – и если и не пробита кольчуга, то всадник, определенно, вон из седла. А потому лучшая оборона – встречный громящий удар, а еще краше – боковой – эдакое сворачивание скулы или подсечка с грохотом падения в аккорде. И, значит, лучшее оружие против танка – танк. И даже не спорьте, тысячу раз это доказано, и пока боевой вертолет с «ПТУРСами» на поле боя не родился, докажется еще сотню. Потому, в недалеком тылу янки, скороходный подвижный резерв – танковый корпус, еще лучше – два. Только не торопимся, ждем, когда менее прыткие средства обороны хотя бы некоторые волны наступающей армады заставят обуглиться, почернеть и опрокинуться. Ну, а затем уже ударный темп и смыкание захлопывающейся клешни. Но пока окопы, залитые напалмом, и короткие пулеметные трели, слитые в ураган, и русская пехота второй волны, пригнувшись, вдоль захваченных траншей ищет штыкового соприкосновения, и штурмовая авиация тоже волнами, хотя, может, и лишнее – в суматохе горячей дымной метели может ошибочка выйти – своих накрыть бомбово-пулеметным жаром. И ждут, курят казенные сигаретки нервные экипажи буржуйского резерва.

И, знаете, не зря они нервничают. Хорош танковый контрудар против танкового клина, но лишь с маленькой поправкой: если танки равноценны. Но нет у империалистов тяжелых машин, подобных «ИС-2», а уж «ИС-3» и подавно, и нет у них средних машин, равных по подвижности и маневру «Т-34-85». Отстали они в конструировании танков, очень сильно отстали. А потому встречный прямой удар для их «Шерманов» и «Першингов» – сплошная катастрофа.

Остается обходный, боковой финт-отсечение, когда у унесшихся в дальние дали танков отрезаются ходы-выходы назад, защелкиваются проходы для тягачей с боеприпасами и соляркой. И тогда тот, стремительный бег вперед внезапно леденеет катаклизмом, и даже менять курс на обратный абсолютно поздно.

Но это все в планах, а покуда врытая бульдозерами в каменистую землю артиллерия пытается отсечь от наступающих танков пехоту. В отражении русской атаки это навсегда первейшая задача. Танки без сопровождения людей – это мамонты, коих забивают камнями все кому не лень. Конечно, камень должен уметь дырявить стомиллиметровую броню, но это дело техники, есть такая штука – подкалиберный снаряд.

Попробуем не стать мамонтами.

Да уж, это не совсем честная дуэль, но, великий Сталин, хоть применяемое оружие идентично. Ведь могли гнать в угол, пока не подоспеют авианосцы. Тем не менее перевес налицо, да и как хочется линейному флоту доказать, что он еще на что-то годен, даже в теперешнем, снабженном летательными аппаратами тяжелее воздуха мире. Соотношение сил один к пяти. Участники? Со стороны русских: многоуважаемый «Советский Союз». Со стороны австрало-американо-английского флота линкоры: «Миссури», «Айова», «Висконсин», «Индиана» и «Массачусетс». (Благо все пятьдесят штатов не собрались!) Последние два полегче и помедленнее трех предыдущих, но главные калибры совпадают – четыреста шесть мм. Мог ли «Советский Союз» уклониться от боя? Очень маловероятно, у первых трех из перечисленных врагов скорость на четыре узла выше. Эх, если бы поближе к родным берегам, а не здесь, у черта на куличках. Прикрыли бы с воздуха морские бомбардировщики с красными звездами, окружили бы телами малые и большие торпедные катера, тогда бы и с пятью великанами появился шанс. А сейчас, конечно, ясный и понятный итог.

А разве кто надеялся, что проклятый империализм просто так отдаст свои океаны? Да, слабы мы еще победить его одним махом, но уж бой классический на пределе сил – всегда пожалуйста. Пусть знают, с кем имеют дело, кто вышел на мировую арену. Цели у нас не мелочные, не какая-нибудь сфера азиатского сопроцветания, как у канувшей в историю Японской империи, цели у нас крутые – освобождение всего мира, а потому и продавать будем себя дорого. Держите штаны, мистер «Миссури», диаметр ствола у нас одинаковый, но наши орудия все-таки мощней! Сойдемся калибр в калибр?

Что есть корабль в зоне поражения? Хотя бы такой большой – линейный? Точка на горизонте, даже для опытного зрения морского волка, вот что. На стереодальномере – чуть лучше. Но стрелять давно пора, радиус поражения гораздо дальше горизонтальной видимости. И к черту дымовые завесы, глаза в глаза, пусть и через бронированные бойницы. И дрожит воздух от сверхзвуковых ударов, и белый дым из главных калибров, и команды подавления очагов возгорания в тяжелой пожарной амуниции, готовые умереть за непотопляемость железа. И кажется, так долго это готовилось: много лет возводились на стапелях корабли; годами офицеры накапливали опыт и штудировали алгебру, недосыпая; месяцами натаскивались матросы, превращаясь в автоматические машины; часами ходили в ствольных трубах гигантские шомпола. А значит, и свершаться обязано продолжительно. Только неправда это. Строительство и учеба – дела мирные, хоть и для войны производимые. А в апофеозе войны – бою – все стремительно. Катастрофа, и неважно, что искусственно вызванная.

И все же расстояние большое – снаряды около минуты движутся. Можно даже произвести уклонение, знать бы, куда. Везет тем, кто когда-то нужную страничку учебника выделил из массы идентичных, к жизни не относящихся, да у кого нервные волокна толще, а еще, конечно, тем, у кого больше орудий. Помним соотношение? Пять к одному. У «Советского Союза» девять главных калибров, не считая мелочи. И, значит, на его девять тяжелых снарядов – сорок пять противника. Прямая привязка вероятности. Калибр – четыреста шесть. Тип – бронебойный. Представляете, что происходит, когда всего одна такая неподъемная бамбулина втыкается в палубу на скорости вдвое выше звуковой? Вертикальная защитная броня «Советского Союза» – сорок два сантиметра, палуба передней части – десять. Еще всякая навесная, усиливающая сопротивление всячина. Но и этого против равновесных калибров оказывается мало.

Лучшая тактика для русского линкора – нанести поражение всем. Однако если стрелять во все стороны сразу, толку вообще не будет. Сами понимаете, опять против вас действует подлая вероятность. Значит – последовательный обстрел. Но если все время атаковать одного, он начнет меньше воевать и больше уклоняться, а другие, чувствуя безнаказанность, сохраняя прямолинейность и равномерность движения, точнее целиться. И, значит, супердредноут вынужден распылять силы.

После десяти минут боя корабельный лазарет заполнен под завязку. Что с того, что многие, наспех приняв необходимую помощь, рвутся назад на боевые посты? Сколько тех боевых постов осталось в боеготовом состоянии? Благо пороховые погреба защищены самой надежной в мире системой против пожаров и взрывов, а то бы…

Линкор уже дымит в нескольких местах. Снесена пара вспомогательных башен. Счастье, на основных броня такая, что даже с покрытием боевой рубки может поспорить. Лежит поперек корпуса оторванная задняя труба. Сработал от сотрясения механизм правой якорной цепи, а сам якорь, выскочив из крепления, ринулся вниз, желая, по-видимому, очутиться в тихом далеке от происходящего кошмара. Его некогда вытравливать, но и резать невозможно – одно звено цепи больше ста килограммов. Тем не менее волочащийся на двести метров ниже корпуса двадцатипятитонный якорь серьезно мешает движению. Но это только одна из многих-многих проблем.

Горит на корме последний, запертый в ангаре, «КОР-1». Обидно ему пылать не в небе, как трем его родичам. Может, и летчикам обидно, бесцельно зажимать уши под бронированной палубой – разве это дело, гражданам страны гарантированного труда умирать безработными. Но кому в царящем дыму, грохоте и смерти потребны их штурманские навыки? Под осколки бы не угодили, и то дело – меньше суматохи бортовым хирургам.

Всеми признано, что энтропия в мире растет. Что есть та энтропия? Разрушение сложных, скомбинированных по-хитрому систем и замена их кисельной размазней, не просто хаосом, а однообразным студнем. В отношении линейного корабля «Советский Союз» энтропия взялась за дело по-настоящему, без всякого послабления к себе, потея вволю. Стираются в пыль, размазываются в горелую кашу, рвутся в мокрые клочья, медленно остывают, заполняются морской, бодрящей водицей изнутри самые сложные биологические и, одновременно, логические системы. Но их много – больше полутора тысяч штук. До переживаний ли каждого конкретного дело?

Для порядка, дабы доказать, что каждый человек по-своему ценен и мил, упомянем про одного. Главному комсомольцу линейного судна найдена почетная нетрадиционная работа. Поскольку «Советский Союз» обречен бесповоротно, решено сделать из его подвига живое знамя. Нынче контр-адмиралу Проню наплевать на радиомаскировку, что толку прятаться, неужто враги не знают, что беспроволочную связь когда-то изобрели в России? Полная воля заместителю по политчасти Скрипову: вот вам радиоточка, агитируйте до упаду, хоть на весь мир. У микрофона капитан-лейтенант Баженов, под руководством и по поручению коллектива в лице политотдела.

«Всем! Всем! Всем! Слушайте диапазоны: волны длинные такие-то, а короткие эдакие. Впервые в мире! Прямая трансляция! Из нутра ведущего бой с загнивающим империализмом всего мира советского боевого корабля под названием „N“. Ведем неравный бой с превосходящими силами. На каждую нашу пушку десять вражеских, а на каждый наш самолет – сто. Мы умираем, но не сдаемся! И да выйдет буржуям боком эта сороковая южная широта, пусть они запомнят ее надолго! Но и вы, соотечественники, и все честные люди мира, и все потомки наши, помните! Наш доблестный корабль от носа и до кормы в огне. Языки пламени вздымаются выше радиорубки, в которой нахожусь я – простой морской политрук. В корпусе нашем несколько дыр, в которые может проплыть большое китообразное. Вокруг нас вздымаются, перерастая трубы и мачты, водяные горы. Под нами шесть километров океанической бездны. Там найдем мы покой! Но мы не ропщем на судьбу, знаем о грядущих победах передового социального строя. Но не только мы в огне и дыму. Отсюда, с верхотуры, видно, как коптят пораженные нами империалистические линкоры, как они вздрагивают, пронзаемые насквозь нашими неумолимыми главными калибрами. Да, мы не справимся со всеми неисчислимыми врагами прогресса, но достаточный урон обязуемся нанести…»

И думаете, эти комментарии длились, подобно решающему матчу футбольного чемпионата? Как же. Через пятнадцать минут обстрела судьба «Советского Союза» решилась окончательно. Он начал крениться на левый борт.

Безусловно, экипаж пытался делать перекачку балласта с места на место. Но линкор терял ход, все меньше огрызался главными калибрами и, как следствие, становился все более доступной и легкой мишенью. А когда крен достиг предельно возможного, того уровня, когда дальше – все, капитан Иван Иванович Пронь дал последнее распоряжение своим матросам и офицерам: «Покинуть судно! Спасайся кто может! Да раненых не забудьте!» И надо сказать, при отдаче этой самой команды контр-адмиралу пришлось преодолеть противодействие родного заместителя по политической части да еще и парочки подвернувшихся гэпэушников. Однако командир Пронь был истинным морским волков, куда с ним сладить кабинетным крысам.

А его любимый корабль в это время начал клевать носом и заглатывать пучину якорными отверстиями. Ну, а маленькие, муравьиного вида людишки сигали в воду. Только вражеские снаряды никак не хотели зависнуть в полете и развернуться назад или хотя бы сделать хороший перелет.

Прорыв линии обороны, воздвигнутой на плоской равнине, да еще наспех, для прошедшей школу войны Советской армии дело плевое. Правда, в связи с растянутостью коммуникаций до двадцати тысяч километров и с ушедшим в прошлое методом длительного накопления сил очень плохо с артиллерийской поддержкой – тяжелых, возимых тягачами орудий вообще нет, а потому обходимся без двухчасовых «огневых налетов», испытанных под Берлином и Гамбургом. Прем вперед, неожиданность и напор за нас, а стволы поддержки тут же, недалеко, – гусеничные скоростные самоходки. Ну а впереди, как водится, танки, танки, пехота и снова танки волнами. Задача первых: нестись как угорелые, давить что придется и стрелять куда ни попадя. Если повезет – прорыв. Ну а уж если полегли – дымят оторванными башнями и рваными боками, то хоть огневые точки выявлены. Теперь в них сосредоточенная, серьезная пристрелка ребят, загороженных 150-миллиметровой подвижной броней – водят широченными трубами стволов, шевелят гусеницами, топча гравий, будто нащупывая опору, красавицы «СУ-100» и «ИСУ-152». И жахают, прессуя всмятку пулеметные гнезда, тяжелые красавцы «ИС-2». Где в этой кутерьме стальных кулачищ место маленькому двуногому с автоматической винтовкой? Зачем он нужен здесь? Для отчетности перед вышестоящим командованием за потери? Однако не все так просто, пехота по-прежнему остается необходимым элементом не только обороны, но и наступления. Там, где не проходят танки, выбиваемые круговым обстрелом базук и подкалиберных в упор, там они уверенно замирают, командуя «фас!» оседлавшим их человекам, а те брюхом, брюхом, обтекая камни и щуря глаза от пыли, мечут через головы впередползущих гранатовые связки, а сзади – километров с четырех – несутся вызванные ими по радио минометные послания, и растет впереди энтропия огненным валом. И решает все не столько стойкость, привычка без брезгливости смотреть на мясисто-кровавое месиво, не столько обыденность наложенных до края штанов, не столько уверенность в том, что обученные санитары выволокут тебя, прикрывая туловищем, – лишь бы сердце прощупывалось, нет, совсем не это. Решает плотность огня. Совсем здесь не нужны снайперы с большой линзой правого глаза – в дыму попробуй увидеть далее пятидесяти метров. Плотность огня, а потому автоматическая винтовка, пистолет-пулемет, а лучше просто пулемет, но не тяжелый, нет – попробуй перебросить его с места на место быстрее, чем прицеливается «сто пятьдесят вторая», – ручной – самое то.

Но лучшую плотность огня – сразу огонь, без промежуточного преобразования в гильзы, снаряды и мины, делает, конечно, огнемет. Советские военные инженеры – мастера таких прелестей, и тактика отработана. Ничего особо нового изобретать не надо. Берем танк «Т-34-85» и снизу, к дулу, приторачиваем дополнительную метательную трубу, а внутри, под броней, двухсотлитровая емкость – это спецсмесь, смертельная ловушка для сидящих в окопах и за амбразурами стрелков. Как только этот ОТ (огнеметный танк) замирает в ста метрах, оценивая, с кого начать, лучший ход для еще соображающих – фронтальное отступление: пусть поливает траншеи зазря. Конечно, «ОТ-34-85» удачная выдумка, но есть на вооружении такая сорокасемитонная штука – «КВ-8», броня у него покрепче, а вязкой воспламеняющейся смеси внутри – девятьсот литров.

Безусловно, кто применяет такие штуковины сразу везде, а значит, по чуть-чуть, тот уже заранее проиграл. Централизация усилий, как и в экономике. ОТ сводятся в батальоны, а лучше в бригады. Отдельные огнеметно-танковые бригады – вот как это называется. В каждой – пятьдесят девять танков. Много? Может, и не слишком, но если очень надо, почему не сосредоточить в одном пространственно-временном отрезке две-три или более бригад? Горючку можно метать прицельными одиночными выстрелами, а можно очередями, по пять выстрелов зараз.

Повоюем, господа американцы! Доставайте базуки, начинаем поливать!

И еще раз скажу: время – вещь относительная. Уплотняется оно или растягивается резинкой нервущейся жевательно-однотонной, все от обстоятельств и зоны восприятия зависит. И, может, не могу я представить, но уж вполне душой приемлю состояния, подобные сингулярности, когда вечности и мгновения неизмеримо мизерные прессуются в общую безрадостную и безсобытийную кучу-малу. Вот он, живой пример-доказательство, перед глазами.

Только двадцать минут назад сидел капитан-лейтенант Баженов в теплом, сухоньком помещении, досаждали ему всяческие малые жизненные несчастья: прямой начальник Евгений Ильич; технические гении, возомнившие из себя богов; ручка перьевая, пятна ляпающая где ни попадя, да писаря непослушные, только спящие и жрущие. Еще, конечно, давило предчувствие грядущих неприятностей, ну так это и сейчас никуда не делось, даже более уплотнилось, перейдя из чисто абстрактных рассуждений в ощутимую всеми чувствами материальность.

Теперь не присутствует рядом капитан первого ранга Скрипов, даже в зоне зрительной видимости не наблюдается; нет в непосредственном окружении технологически сложного, непонятно как функционирующего мира, могущего управляться лишь специальными, таинственным образом обученными людьми; и совсем не плавают поблизости ручки перьевые, не приспособлены, видимо, для автономных заплывов; и тех, кто должен по штатному расписанию в чернила их макать, тоже почему-то нет. И что же, думаете, Баженов возрадовался такому успешному устранению из жизни всех досаждающих неурядиц? Ничуть не бывало, человек есть неблагодарное и очень забывчивое существо.

А почему, спрашивается, так? Да потому, что на смену одним горестям пришли другие, а поскольку эти другие совсем свеженькие, душа к ним еще не притерпелась, те старые – черви, уже проделавшие в мозгу норы, вспоминаются с ностальгической тоской и благоговением. К тому же те, что сейчас, грозят не просто неприятностями, а роковым и скорым обрывом общения со всякими неприятностями вообще.

А еще эти новые, посланные судьбой или случайностью неприятности, набросившись скопом, абсолютно не оставляют времени думать, по крайней мере пока. Сейчас надо бороться за жизнь.

С чем бороться? Да вот хотя бы с тонким слоем мазута, обильно покрывающим воду. Нужно выбраться из него поскорее, потому как такой же слой присутствует сейчас на непокрытой голове, лице и одежде капитан-лейтенанта, и если полыхнет поблизости зажигательный снаряд, встанет вокруг Баженова огненный вал. Да, можно будет нырнуть, уйти от жара в холодный сумрак, но долго ли Баженов сможет маскироваться рыбой? Наверное, очень недолго, от силы – минуты две.

Но надо плыть еще быстрее, потому как, кроме огнеопасного окружения вокруг, там, позади, висит, упираясь в облака, чудовищная железная статуя – обелиск канувшим и еще живущим техническим гениям – эдакий наклоненный под сорок пять градусов небоскреб, прихотью судьбы очутившийся в синем море-океане – задирающаяся все выше и выше корма «Советского Союза». И прут в небеса чудовищные винты, однако как они мизерны, глядя отсюда. Если бы было время соображать да сопоставлять, то можно было бы припомнить наблюдаемые ранее айсберги Антарктиды. Возможно, в представленном сейчас зрелище размеры даже миниатюрней, но, за счет соотношения длины и ширины, эффект достигается обратный. Кроме того, здесь нет статичности покоящихся в воде гор – идет постоянное нарастание высоты, благое стремление к завершенности – вертикали. Вот этого последнего и надо бояться. Когда критическая точка – апофеоз роста – будет достигнута, время снова спрессуется, и вся эта новая Вавилонская башня начнет разгоняться вниз – эдакий курьерский поезд весом в шестьдесят пять тысяч тонн. А за ним, заполняя пустоты, ринется Ниагара. И когда тебя всосет метров хотя бы на сто – а что, собственно, помешает на двести или километр? – никакие сверхчеловеческие усилия более не вытащат тебя на свет божий. И если ты будешь еще в сознании, то тем хуже для тебя. А потому надо плыть, пока есть случай, увеличивать дистанцию от грядущего кошмара.

Сегодня генерал Уруков умудрился заарканить на свою трехэтажную дачу крупную «рыбу» – академика Сулаева. Теперь они распивали чаек на шикарной лоджии, сравнимой по габаритам со стандартной двухкомнатной квартирой. Дача была вторым необходимым и строго обязательным для российского генерала предметом престижа, после паутины служебно-неслужебных связей с вышестоящим командованием. Первое было, конечно, самым важным, поскольку без оного не получалось становиться генералом, а следовательно, возможности иметь второе.

– Послушайте, Адам Евсеевич, – задушевно пел соловьем Уруков, – вы, конечно, не какой-нибудь футуролог, но все же, как вы считаете, эта экспансия будет расширяться далее?

– В вас, Вадим Гиреевич, сидит неуничтожимый джинн, – улыбаясь, ответствовал академик, пуская в лицо Урукова зайчики отражения от толстенных линз своих массивных окуляров. – Этот джинн-привидение сидит в каждом военном, могу вас уверить. Знаете, что это за джинн?

– Интересно.

– Идея о том, что вооруженное покорение земного шара достижимо.

– Да?

– Конечно, вы все считаете, что вот если бы Александр Македонский не умер, то он бы дошел до Индийского океана; а если бы Рим не раздирали внутренние противоречия, то он со временем помаленьку присвоил бы себе еще большую территорию; или если бы Великая армада не затонула, то Испания до сей поры владела бы всей Америкой…

– Вы так думаете?

– Нет, так думаете вы. У ученых есть свои причуды. Они страдают другими комплексами. Так вот, сейчас вы считаете, пусть и не высказываете этого вслух, что при новом раскладе, том, что сложился в Мире-2, обанкротившийся здесь Советский Союз имеет шанс на мировое господство. Так, признайтесь?

– Признаюсь. Я на лопатках. Вы, оказывается, опасный человек, Адам Евсеевич – читаете мысли. Как вам это удается?

– Я не волшебник, я просто учусь, как говорится. Так вот, о чем мы говорили?

– О мировой экспансии, кажется, – генерал откинулся в кресле. – Вы не будете против, если я закурю?

– Ну что вы. Я, правда, уже пять годков как забросил это гибельное дело, и знаете, не тянет. Так вот, в плане порабощения мира каждая эпоха завышает свои возможности. Рим в свое время дошел до верха возможностей для своего технологического периода. Открытие Америки разожгло новый виток страстей. Это произошло в связи с развитием мореплавания, ну и еще, конечно, из-за научно-технической отсталости цивилизаций, оторванных географией от основного ствола. Сверхцентрализация управления государством в гитлеровской Германии или в СССР, в свою очередь, породила у правящей верхушки иллюзию возможности неограниченного раздвигания подобной системы, ее закукливания лишь в пределах земного шара. На уровне развития техники тридцатых-сороковых годов это было принципиально невозможно.

– Вот, – радостно вставил Уруков. – Но ведь сейчас, в век компьютеров и автоматизации производства, это становится достижимым?

– Это новый миф, точнее старый, подогретый радостными футурологическими прогнозами. В гигантском масштабе увеличились возможности по прогнозированию кое-каких факторов, определяющих развитие цивилизации, но количество самих факторов, в свою очередь, выросло, а вероятности их комбинаций взметнулись геометрической прогрессией. Вы же сами наблюдаете, что, как и ранее, странами и цивилизацией в общем движут сиюминутные интересы.

– Мне кажется, – опять перехватил нить полемики генерал, – вы, Адам Евсеевич, увели тему к слишком общим вопросам.

– Пожалуйста, Вадим Гиреевич, вернемся к конкретике. Только прошу, разумеется, учесть, что мы ведем теоретическую дискуссию. – В стеклах очков академика блеснули маленькие четкие отражения шикарной цветкообразной люстры. – Наш уважаемый Большой Советский Союз удивительно здорово разросся вширь. Не всегда, понятно, простым способом наращивания «свободных» республик, чаще это подчиненные тем либо другим образом вассалы. Но возможности метрополии ограничены. Чем дальше находятся ее окраины, тем тяжелее ими управлять и тем труднее оберегать, а уж тем более завоевывать новые области. Вы же военный, вы знаете. Чем длиннее линии коммуникаций, тем сложнее их обслуживать. Есть какой-то предел.

– Конечно. Если танки ушли на тысячи километров вперед, а для их снабжения горючим используются автомобили, то в конце концов для доставки канистры топлива начинает тратиться маленькая цистерна, да?

– Вот именно.

– Но то же самое происходит с освоением космоса, правда?

– Это случай из другой «оперы». На этом вы меня не поймаете, генерал. Я продолжу. Экспансия не может быть очень стремительной, нужно осваивать, ассимилировать завоеванное. Именно тут возникает противоречие. Для сокрушения врага нужна стремительность – непрерывный бег вперед до победы, но если не производить освоение уже завоеванного, то почва начинает расползаться под ногами. Если сравнить с космосом, то никак не удастся освоить Альфу Центавра ранее, чем слетать на Луну. Правильно? Так вот, сейчас этот Большой Советский Союз дошел до вершины своего могущества на текущем этапе. Для «переработки» захваченного ему нужно очень много времени. Если он сейчас не остановится, внутренняя катастрофа ему гарантирована. Это чемпион, который пытается взять вес, обязанный его задавить. Но и остановиться он не может. Мы знаем, что в деле общего научно-технического прогресса за Западом ему не угнаться. Он должен использовать шанс, и он будет пытаться это делать. В конце-то концов, он надорвется.

– Интересная концепция. И как это отразится на всех остальных?

– Не знаю. Если не произойдет глобальной атомной катастрофы, быть может, они и выкрутятся. А может, и этого недостаточно. – Академик снова на мгновение ослепил генерала переотраженным светом своих квадратных очков.

– Ну, и пессимист же вы, Адам Евсеевич, – констатировал тот.

В общем, вечер удался.

Ну, что? Что еще противопоставят нашему напору слабосильные в штыковом и таранном танковом бою империалисты? Чем затормозят нашу гусеничную удаль? Ясно чем, подлостью и коварством – своим эфемерным научно-техническим прорывом. Бомбой ядерно-плутониевой, медленными нейронами разогретой. Но ведь, позор империализму, сколько их уже в пришпиленных к Тихому океану странах взорвалось – не новость даже для первоклассника. А потому не спит наша разведка, не дремлет ПВО, истребителями высотными снаряженное под завязку, вертят ушастыми головами части ВНОС, жужжат невидимыми лучами свежевыкрашенные в красноту-желтизну пустыни локаторы. И посему знает наша разведка из агентурных источников о спешном строительстве в Тасмании гигантской взлетной полосы под «Б-29». А что есть «Б-29»? И это наша славная разведка ведает. Есть он, покуда единственный возможный носитель «Малышей», «Толстяков» и их потомков, в лабораториях Оппенгеймера родившихся. А по сей причине – двойная, тройная бдительность к небу. А по случаю таковому приказ по войскам пехотным, конным и танковым – рассредоточенность и еще раз рассредоточенность! Скажем «нет!» плотным боевым порядкам. И еще: держите противника вблизи, вцепляйтесь ему в глотку и не отпускайте. А значит, наступление без долгой подготовки, это вам не европейские кампании, когда можно неделями маскировать орудия и накапливать снаряды под пеньками для двухчасовых «огневых налетов». Нет теперь на это времени – «Б-29» от Тасмании три часа ходу, а «Толстяку» пять минут на парашютное падение. И по сему поводу ужасному – с ходу и в бой, встречно, поперечно и как придется. А следовательно, жертвы немереные и минные поля навылет, и гусеницы стальные, змеями свивающиеся, и катки танковые, разбрызгивающиеся хрусталем. Потому как – нет альтернативы, точнее, есть – в землю вкопаться и ждать лобового наступления янки, когда они силы нарастят, по их меркам достаточные для перехода в атаку – десятикратный перевес, как минимум, а потом перемолоть их, как под неизвестным в этой истории Курским выступом, но ведь снова маячат над картами «Б-29», а потому какая, к чертям собачим, круговая оборона? Пан или пропал – победа только в наступлении, в самом стремительном, самом сжатом во времени и расплесканном в пространстве. Вперед, заре навстречу!

Капитан-лейтенант Баженов горестно раздумывал о своей судьбе. Противоречия жизненных коллизий последних дней несколько сбили его с толку. С одной стороны, он остался жив, когда тысячи членов экипажа «Советского Союза» ушли в неизведанную и недостижимую, на нынешней стадии развития техники, глубину океанической пучины. Более того, в текущий момент он не просто плескался в верхнем слое моря, доступном акулам и торпедным катерам противника, а покоился в относительно сухом помещении американского эскадренного миноносца «Могиканин». Но, с другой стороны, не лучше ли было остаться в чреве навеки затаившегося на дне линкора, чем попасть в позорный плен к средоточию мирового империализма? Кроме всего, освобожденный комсомольский работник потопленного бронехода Баженов окончательно все запутал на первоначальном допросе. Когда янки, на чисто русском языке, потребовали от него назвать свою должность, звание и имя-отчество, он, после недолгого раздумья, смалодушничал и вместо планируемого заблаговременно прикидывания немым или контуженным решил назваться чужим именем, благо истинные документы были централизованно и загодя уничтожены. Повинуясь некому шальному внутреннему импульсу, он представился капитаном первого ранга Скриповым Евгением Ильичом, присвоил, так сказать, себе имя героически сгинувшего верховного корабельного замполита. Имел ли он на то право? Абсолютно никакого. Но подлые янки проглотили его намеренную ложь без особого конфуза, и их военнослужащий писарь внес сию неправду в формуляр, пользуясь автоматической ручкой неизвестной Баженову марки. После этого Баженова отделили от остального личного состава, подобранного американцами в месте затопления «Советского Союза», и поместили в отдельную камеру-трюм, предназначенную для временного хранения плененных старших морских офицеров и адмиралов. Однако на сегодня у империалистов имелся всего один подобный представитель – Скрипов-Баженов. Надо сказать, что молодость Баженова вызвала с их стороны некоторое недоверие по отношению к его должности, а потому они привлекли, для подтверждения правдивости его слов, свидетелей из состава спасенных. Но то ли свидетели были выбраны неудачно и навскидку, то ли некие нематериальные и отрицаемые марксизмом-ленинизмом силы природы решили окончательно запутать и без того сложное существование капитан-лейтенанта, но выдернутые для опознания морячки действительно признали в Баженове капитана первого ранга Скрипова. Морячков было двое, оба из команды, обслуживающей многосильные судовые двигатели, скорее всего, из тех, кто во время боя находился в отдыхающей смене, иначе как можно было допустить их спасение из самого нутра гигантского линкора? То ли они были призваны в Военно-Морской Флот совсем недавно, то ли вечный грохот тысячесильных машин нивелировал их мозговые извилины, но, похоже, званий и лиц они совершенно не различали, а может, их органы зрения настолько привыкли к полумраку внутренностей «Советского Союза», что приобрели дальтонизм, близорукость и куриную слепоту? Баженов мог только догадываться о причинах произошедшего, но теперь хода обратно окончательно не было. Находясь в уединении и тиши своей камеры заключения, он усиленно готовился принять как должное пытки и смерть, уготованные ему в качестве главного корабельного комиссара. Он смутно чувствовал, что на долю руководителя коммунистов и второй по значимости руки самого мощного из когда-либо потопленных кораблей неприятностей должно выпасть значительно и значительно больше, чем на долю простого освобожденного секретаря комсомола. Поскольку он не имел имущества, семьи или еще каких-то атрибутов, усложняющих жизнь, ему не нужно было, даже мысленно, составлять завещание или же писать прощальные морально-этические наставления конкретным людям. Поэтому, дабы развеять уныние обреченного на гибель существования, Баженов-Скрипов предавался сладостным мечтам о своей героической гибели. Так, ему виделась озаренная светлыми звездами, почерневшая от крови пролетариата палуба (потому как нельзя было представить, что империалисты решатся осуществлять свой геноцид при сиянии возвещающего светлую зарю человечества солнца), а на той палубе стоял он – Баженов, в роли капитана первого ранга, в распахнутую же грудь ему целились дымящие пороховым смрадом главные калибры линейного корабля «Миссури», а из-за горизонта его славной гибелью интересовались все угнетенные негры, индейцы и метисы, а также отдаленные, еще не родившиеся потомки коммунистического завтра. Не приученное к прямому подвигу воображение никак не желало довершать полыхающую в голове картину последним аккордом: то у империалистических калибров случалась осечка, то недолет, а один раз в середине ствола «Миссури» взорвался подкалиберный снаряд, изготовленный с тайным изъяном американскими подпольщиками, спонсируемыми Комитетом государственной безопасности. В мечтах-размышлениях бывшего комсомольского вожака подобные казусы случались часто. А кончалось все тем, что восхищенный стойкостью русского офицера военно-морской пролетариат и крестьянство штатовского линкора разворачивало калибры в сторону своих поработителей и победоносно мчалось громить всю президентскую рать города Вашингтона. По пути к ним присоединились вставшие на путь равенства и братства подводные лодки, а также снабженные атомной авиацией авианесущие корабли. Сам израненный калибрами, Баженов-Скрипов символически водружал политое собственной кровью алое знамя на баррикадах Нью-Йорка и Чикаго. Дальше сознание Баженова привычно уносило его мысли в знакомые дебри грядущего царства освобожденного труда и процветания справедливости. Радостно стирались грани между городом и деревней, а целина недоступных ныне днищ морей и океанов превращалась в хранимые дельфинами и прирученными медузами плантации полезной для зубов и печени морской капусты.

И где эти янки научились воевать по-умному? Ну, понятно, что в море они испокон веку умели – генетически к ним передалось от англичан, а последние годы на Японии вон сколько тренировались. Ясно, почему в воздухе они относительно преуспевают – опять же японцы подучили, да и откуда родом братья Райт? Но где они набрались опыта сухопутной войны? В Первую мировую? Так устарел тот урок давным-давно – ушли те статично-позиционные войны далеко-далеко в историю, гибельна та тактика сегодня, как ни верти. Может, чистая правда – слухи о якобы использовании в армии США бежавших из новой Германии генералов? А если неправда, то чем объяснить хотя бы это? Вот это самое, перед носом. Называется – оборонительные укрепления на обратном скате. Хитрая это штука, только в век танков до нее додумались.

До этого ведь как считалось: холм удобен тем, что можно на нем окопы рыть выше и выше – ведь чем выше, тем сподручнее нижних из ружьишка или пушечки отслеживать. Сидишь вроде в землю и бетон зарытый, а в тоже время, как в детской сказке: «Высоко сижу, далеко гляжу!» Но что потом получилось? Кто на виду, пусть и выше наступающего сидит, того и видно дальше, а батарее пушек современных цель, которая на виду, накрыть, что два пальца… Братец миномет и тот – угостит осколочными минами – мало не покажется. А главное – танки. Ведь что есть танк, по одному из определений? Подвижное бронированное укрепление – вот что. И воткнет то «бронированное подвижное укрепление» в твой окоп снаряды с такой дальности, что базуке с гранатометом не снилась. И наверное, немало народу пришлось когда-то положить, прежде чем изобрели пехотные тактики новинку – обратный скат.

Теперь укрепления строились по ту сторону холма. Наступающий спокойно пер на гребень, и только там – вот тебе здрасте, тетя Клава – оказывался перед линией обороны. С первого взгляда – полный идиотизм. Сами подумайте – наступающий оказывается выше ведущего оборонительный бой. Ему же сверху все видно, поливай да коси все, что взгляду попадается. Но то старый, привитый нам воспоминаниями о детстве человечества взгляд. Это тогда тот, кто выше или на коне, безусловно победитель. Персы на греков при Марафоне снизу вверх перли, вот и проиграли бой, хотя были профессионалами супротив ополченцев. Но ушли те славные времена прямой доблести и простых решений далеко за горизонт событий, сейчас время другое: кто кого перехитрит, да еще – с вывертом.

Позиция на обратном скате – один из таких вывертов. Да, наступающий оказывается выше изготовившихся к бою защитников, но… Загибаем пальцы. Во-первых, он совершенно не знает, с чем столкнется. (Конечно, кое-что заметили сверху самолеты, однако вряд ли они отличили с небесной вышины ложные позиции от истинных, а деревянные танки-копии от железной гусеничной правды – свистящая в окружении зенитная шрапнель не слишком способствует спокойному взгляду на мир распахнутыми истине глазами.) Современное оружие не «меч-кладенец», оно работает быстро. Пока забравшиеся на гребень осмотрелись да прицелились, по ним шквал огня – давным-давно пристрелен тот гребень. Во-вторых. Ранее артиллерия – «бог войны» наступающих – знала точно, куда бить и кого в первую очередь давить, теперь – стрельба только по площади – вероятностный подход. В-третьих. Атака идет волнами, никак не в одну линию, когда первые назначенные смельчаки в верхнюю точку попали, они, конечно, увидели, куда стрелять да огнесмесь поливать, но против тех одиночных умников вся многослойная полоса обороны.

Вот я и спрашиваю вас, откуда американцы, доселе серьезно на континентах не воюющие, сей тактический прием узнали?

А еще мне интересно, где они откопали в этой равнинной стране такую удобную череду холмов?

На нижние, плохо окрепшие в социализме чины американский плен действовал разлагающе. Так, каждому пленному полагалась ежедневная порция отличнейших сигарет, а питание было, может, и не всегда горячим, но все же трехразовым. Кто в таких условиях будет слушать рассказы Баженова-Скрипова о тяжелой доле угнетенных негров? Сигареты были действительно настолько приятны на цвет и запах, что даже несколько морячков, до сей поры не куривших, нешуточно взялись за опасное для здоровья дело.

Лагерь для военнопленных располагался в живописной местности, на большом острове Тасмания. Первые недели после доставки личный состав Тихоокеанского флота расслаблялся и в основном дремал, отсыпаясь за годы бесчисленных дежурств и вахт прошлого. Затем на лагерь всей тяжестью неизведанности навалилась скука. Ленивые мордовороты-охранники, списанные за какие-нибудь провинности из морской пехоты, вынуждены были обучить плененных игре в американский футбол, выпросив у губернатора острова три настоящих кожаных мяча. Сие занятие несколько разрядило обстановку.

Однако Баженов-Скрипов, относящийся теперь к старшему офицерскому составу, хотя и ходящему без погон, не принимал в спортивных забавах участия из строгой социальной убежденности – негоже брать подачки от загнивающего общества. Поэтому он стойко и мужественно скучал.

Это продолжалось долго, но однажды ему на глаза попался человек вовсе не знакомой доселе наружности. Поначалу неизвестный не желал разговаривать с лже-Скриповым по душам, потому как старался говорить на немецком, несмотря на то, что уверенно произносил только два слова: «шнель» и «Гитлер капут», да и то, несомненно, понимал только глубину смысла второго. Баженов сразу заподозрил в этом арестованном фашисте какую-то строго охраняемую тайну. Стремясь ее разгадать, он подкупал фрица своей порцией сигарет, рассчитанной на запросы старшего офицера. Немец кивал с благодарностью, а курил с большим удовольствием. Ну, а одним случайным вечерком он заговорил с ложным капитаном первого ранга на чисто русском языке. И поведал он очень-очень интересную историю.

Оказывается, звали его Маклай Колокололов, и был он, конечно, никакой не фашист. Был он советский подводник, воюющий на стороне Японии под видом крис-марине. На сие признание Баженов, в свою очередь, информировал, что императорская Япония давно разгромлена и освобождена от феодализма Советской армией и флотом, за исключением некоторых южных, не имеющих жизненной ценности провинций. Маклай поблагодарил за информацию, но сообщил, что это уже поведали ему американцы, и достаточно давно. А с Баженовым он заговорил вот по какому поводу. Ему нужен совет старшего офицера, стоит ли в сложившихся условиях разгрома японского милитаризма и прямого военного столкновения США и СССР продолжать разыгрывать из себя гитлеровского наемника или, вообще, сообщить национальность, давно вставшую на путь построения светлого завтра?

Вспомнив о своем собственном инкогнито, Баженов засомневался, что посоветовать, поэтому разговор сместился на менее острые темы, например о климатическом поясе нахождения в мире острова Тасмания. На сем поприще ни один из спорящих не смог доказать убедительно непреклонную правоту, но обоих примирили слова Баженова-Скрипова о грядущей ненужности знания климатического пояса вообще, в связи с тем, что при коммунистическом братстве ось планеты развернута под таким строго научным углом, что все пояса станут равны друг другу. Так что плавно и степенно дискуссия удалилась в любимое лже-Скриповым русло грядущего преобразования мира. Допустим, находящаяся под ногами собеседников Тасмания должна была вскоре стать новой республикой будущего всемирного государства рабочих, навсегда покончить с отсталостью и удаленностью от других континентов, а как следствие построить на своей пустующей земле величественные белые города из бетона, стали и добытого посредством электричества алюминия.

Мнения по поводу будущего счастья людей, однозначно сошлись. Это стало просто началом дружбы. А что еще могли противопоставить империалистической сытости отрезанные от Большой Земли моряки?

– А это кто – она самая? – спросил Панина поигрывающий почти трехкилограммовым «ТП-82» Ричард Дейн, имея в виду ясно кого – Аврору.

– Да, живой свидетель оттуда, – отбился Панин, с уважением глядя на «ТП-82». – Где взял «игрушечку»?

– На дороге валялась. Делаем ноги! – Русские специфические выражения удавались Дейну вполне хорошо и к месту.

– Мы полетим? – кивнул Панин на «Як-38», несколько провалившийся в тонкий слой бетона при посадке.

– Ну да. И быстрее, пока наша «бомба» забивает связь. – Он имел в виду специальную штуковину, которую притащил с собой на борту – одно из достижений Запада на поприще информационных войн.

– Мы поместимся втроем?

– Да, это учебный лайнер. Только будет несколько тесновато.

Панин с подозрением покосился на Ричарда:

– Ты знал?

– Про то, что ты приволочешь из Мира-2 девицу, что ли? – Американец продемонстрировал, как нужно говорить слово «чиз». – Не знал, но догадывался. Представь себе, как тяжело мне было привлечь на свою сторону нашу разведку, нечаянно не выдав своей догадки о твоем помешательстве.

– Представляю.

Они уже размещались в «лайнере». И Ричард Дейн последний раз обводил окрестности еще ни разу не стрельнувшим «ТП-82», могущим своим зарядом опрокинуть бегущего навстречу тигра. И тогда по борту «Яка» затарахтели девятимиллиметровые пули пистолета-пулемета «Кедр». Затарахтели большой длинной очередью, потому как стреляли издалека и знали, что из оружия подобного класса на большие расстояния целиться бессмысленно. Длилась та длинная очередь не более трех секунд, потому как в обойме было всего-то тридцать патронов. И вот, одна из обоймы, входящая в первую десятку, в те, что еще имели какую-то кучность, угодила в спину Ричарда Дейна.

И тогда он сразу сел и замер на секунду-полторы. И улыбка его улетучилась. А потом он пристегнул ремень, молча обернулся на Аврору, словно что-то прикидывая, и включил двигатели, развернутые в бетон.

Что есть война? Помимо всего прочего, разумеется. Есть она нагромождение случайностей, которые некоторые личности пытаются взять за горло и свести их, вместе с хаосом и противоречиями, к относительно предсказуемой системе.

Танк Джумахунова взобрался на гребень. Даже сквозь ограниченную видимость смотровых щелей командирской башенки он мгновенно оценил раскинувшуюся картину. Может быть, тот, берегущий его в Сахаре аллах сработал и здесь, он все-таки не оказался в первых рядах прорыва. Несколько досрочно увядших красавцев «Т-34-85» дымили отсеченными головами-башнями или беспомощно шаркали огрызками лопнувших от сверхзвукового удара гусениц – их уже добивали, тщательно выбирая местечко для входа подкалиберной смерти. И, значит, первая линия наступающих танков не справилась с поставленной командованием задачей. А следовательно, теперь на вторую, на двести метров отставшую шеренгу танков ложилась – вместо добивания врага и расширения пробитого прохода – задача первых. Ну, что же – двум смертям не бывать, а одной…

– Цель слева – орудие, дальность триста метров! Централизованный огонь! – орал Джумахунов в микрофон. Он не занимал должности командира взвода, но сейчас приходилось им быть.

А башня уже тряслась от бьющих в лоб снарядов неизвестной массы. И звенело в голове, а уши отваливались, когда эти разогнанные стволами болванки гахали, не умея пробить двадцать пять сантиметров стали. Но большущая тяжелая машина уже разгонялась вниз, и резал пространство впереди курсовой пулемет. Может, иногда он и попадал, но главное, не давал тем, из чьих брустверов высекал искры, тщательно и неторопливо навести ручные гранатометы. И пушка тоже стреляла, так, как учил Сталин – с ходу и не останавливаясь. Да, не попадала, но у тех, кто целил в танк из окантованных песочными мешками укреплений, сбивались сердечные ритмы, слепли глаза и вздрагивали не вовремя руки – и тогда они тоже мазали. И можно бы было это продолжать вечно – эдакая игра в поддавки до скончания мира либо хотя бы до пустоты снарядных ящиков, но ведь танк сокращал дистанцию, а сзади на гребень уже ступала, заползала, вваливалась пехота – и значит, здесь, на обратном скате, росли силы наступающих. А еще получали лишнее время приданные танковой шеренге корректировщики огня. И тогда те, далекие батареи гаубиц получали наконец пищу для ненасытных жерл. И вершилось возмездие за догорающих в «Т-34-85».

И уже под стальным прыжком обрушивался ближайший американский окоп, и шарахались в стороны каски. А позади, сверху, по ним уже били автоматы и рвались из стволов гранаты. А в жалящие пулеметные гнезда плюхали мигом растекающиеся огненные кляксы из «КВ-8». Но передовой шеренге пехоты некогда заниматься отдельными задавленными ужасом солдатами и даже их группами, их задача идти за танками, не отставая, ибо что есть танк, даже тяжелый, в окружении противника – мишень для наведенных отовсюду базук и фаустпатронов, вот что. И они шли, ложились костьми, но шли, ибо если вторая очередь танков будет прикончена так же, как и первая, тогда обречена и вся атака, и если сейчас смерть вероятна, то тогда, при бегстве через простреливаемый врагами холм, – она абсолютно неминуема. А значит, бег за тяжелым танком, не отставая, – лишняя гора железа впереди – дополнительный шанс выживания. Солярная копоть в глаза и ноздри – мелочь, привычная на учениях суета.

А 120-миллиметровый ствол непрерывно выплевывает снаряды. Гусеницы плющат торчащие из укрытий орудия. В передней части «ИС-3» уже до пятидесяти вмятин от встретившихся по курсу бронебойных, зажигательных и всяких прочих. Но все это мелочовка. Современная оборона базируется на встречном танковом ударе. Где вы, господа «Шерманы»? Покажитесь!

По команде Джумахунова наводчик несмело выглядывает из приоткрытого люка. Не вся ли бегущая позади пехота полегла? Нет, не вся – сквозь копоть проглядываются автоматные вспышки. Сколько траншей противника уже пройдено? Не пора ли закрепляться для обороны, пропуская вперед еще, наверное, не забравшийся на холмы второй эшелон?

Прямо по курсу, сквозь клочья черноты, мелькают камуфлированные под цвет пустыни спины – там, впереди, у неприученных к серьезному бою американских рейнджеров сдали нервы. Ну что же, мальчики, вот вам семь целых и шестьдесят две сотых миллиметра вдогон. Наверное, кто-то падает, но некогда смотреть на результаты – главное нейтрализация текущей и грядущей – плюс десять-тридцать секунд – опасности. Война, вернее бой, очень сильно сплющивает время, давит его в двумерность, а может быть, и в точку. Где ты, хваленая спираль времени Владимира Ильича?

Полковник Джумахунов лично высовывается в люк. Он даже не успевает приложиться к биноклю. Вот они, достойные его танка цели – две самоходные пушки справа. Джумахунов снова ныряет вниз, едва не отхватывая пальцы железом крышки. Спешное наведение.

– Огонь!

У модернизированной, обвешанной дополнительной броней самоходки «Ведьма» сорвана башня. Зато и «ИС-3» содрогается от 76-миллиметрового попадания. Абсолютная мелочь для его толстой кожи, даже со столь малой дистанции. Зато вторая «Ведьма» замирает в новом прицеливании. И это очень удобно. Ухает в голове отдача танкового орудия. Дым, ничего не видно. Но там, в перекрестии, железный посланник проходит «Ведьму» насквозь, пронзая даже двигатель.

Итак, говорит о себе Джумахунов, начата контратака. Хватит двигаться, пора вести прицельный огонь. Он жестом посылает наводчика наверх, к зенитному пулемету. Сам включает рацию. Но он ничего не слышит – легкая контузия, не иначе.

Бой входит во вторую фазу.

На самом деле разговор был не таким, но его приблизительный вариант мог представлять собой подобие приведенного диалога:

– Пехота, как там ваше ничего?

– Русские передовые колонны прорвали фронт на рубеже, прикрытом 55-й дивизией. Еще в двух местах намечается прорыв. С несколькими пехотными дивизиями и артиллерийскими бригадами прервана связь. Если танки русских развернутся для помощи своим, наш фронт рассыплется.

– Вы вводите танковые резервы?

– Нет. Вводить их сейчас, это значит распылять силы. Нам нужна только победа. Будем надеяться, что успех вскружит русским голову и они понесутся вперед, надеясь на свое пресловутое «авось».

– А что вы противопоставите этому «авось»?

– Как только их коммуникации в очередной раз растянутся, мы вобьем в эту тонкую кишку танковый клин. В максимально доблестном варианте мы сумеем отсечь от «большой земли» три-пять тысяч танков.

– Вы уверены в успехе? Наши войска еще никогда не делали ничего подобного.

– Будем надеяться на бога. Но, в любом варианте, давать встречное сражение с нашими отсталыми боевыми машинами будет самоубийством.

– Но ведь мы все-таки сумели переправить их на материк гораздо больше, чем Союз.

– Это мало что меняет, качественное отставание налицо, да и, кроме того, сколько нашей бронетехники уже полегло в коротких стычках последнего месяца.

– Значит, вы хотите совершить победоносный охват, пропустив их еще ближе к восточному побережью?

– Да, это последний шанс решить все одним большим сражением.

– Кто разработчик этого плана, уж не тот ли «штаб теоретиков»?

– Да, первоначальный план предложен бежавшими и сдавшимися Англии офицерами германского генерального штаба.

– Мы не слишком доверяем этим эмигрантам. Если они такие умные, почему сами не остановили красных до подхода к Берлину?

– Вы знаете почему, соотношение сил было не в пользу немцев.

– Тем не менее ваш план очень рискованный.

– Но ведь вначале вы его одобряли.

– Это было прикрытием.

– Чего?

– Скоро увидите. Скажите, как по-вашему, русские уже достаточно сгруппировались в районе прорыва?

– Господи, вы хотите…

– Молчать, не будем забывать об их разведке. Наши авианосцы уже вышли на нужные позиции. Сейчас мы будем иметь тройной перевес в воздухе. На некоторых участках мы сможем создать абсолютное превосходство.

– Что же нам делать?

– Отводите резервы подальше.

– Но передовые части, ведь я уже говорил, с некоторыми вообще нет связи.

– Будем реалистами, они все равно обречены.

– Но…

– Выполняйте приказание!