Послушникам не должно было так смотреть на женщин, а особливо на незамужних девиц, но Артемий просто глаз не мог отвести от младшей полковничьей дочери – Анны. Вторая, Софья, была тоже хороша и, может, даже красивее этой, но глаза почему-то возвращались и возвращались к Анне – причаровала она послушника, что ли? Или потому что тем страшным утром, когда из людской принесли умершего такой странной и жуткой смертью посыльного, Артемий увидел девушку не как положено – в полном облачении, с глазками, потупленными долу, – а в одной сорочке, простоволосую и босую…
Полковничья дочь сорвалась бежать вниз, после того как выглянула из своей светелки и увидела скорбную процессию с телом погибшего, двигавшуюся к господскому дому.
– Маркел! – только и крикнула она и бросилась вон, опрометью скатившись по крыльцу – белая рубаха просвечивала на ярком восходе, обрисовывая девичье тело такой соблазнительности и округлости, что Артемий даже зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел: не добежала полковничья дочь, упала от ужаса в пыль. Рассыпались ее тяжелые волнистые медно-красные волосы, укрыв почти всю, вместе с рубахой…
Следом из дома уже топотали сенные девки, поспешала вторая сестра, София, крича той, что лежала без чувств и слышать ее никак не могла:
– Это не он! Это не он, Анночка, это не он!
А она уже поднялась и, словно незрячая, вытянув вперед руки, пошла – белая рубаха, волосы цвета восхода, спутавшиеся, но оттого еще более прекрасные и… страшные. Потому что вдруг увидел Артемий: все, все – правда! Не успокоится упырь проклятый, пока всех тут не изведет. И даже дочерей не пожалеет. Потому что – нелюдь. Все правда, что слыхал он и в людской, и от селян, когда ходил с отцом Мисаилом к недужным. А владыка Иоанн… он, конечно, столп церкви просвещенный, но ведь и сам говорил: «Многие в природе есть загадки, кои великие умы пока разгадать не в силах!» Вот и тут такое же… Только тут и разгадывать не надо, а уезжать дай бог ноги! Дело свое они сделали: по просьбе слезной приехали и помощь оказали, какую смогли… И трав отец Мисаил, и настоек, и мазей на жиру раздал почти все, что имел: и от золотухи, и от почечуя, и от лихоманки, и от падучей… А от этого они ничем не смогут… Как это владыка и удумал – изловить вовкулака! Да как же его изловишь?!
– Это не он, Анночка… не он!
Полковничья дочь уже и сама увидела, что ошиблась, и лицо ее, несмотря на страшную картину, озарилось радостью.
– Не Маркел! – выдохнула она.
– Да откуда бы Маркелу тут и взяться, родная? – Средняя сестра уже обняла младшую за плечи, девки накинули на нее плат, повели к дому, в котором в жару и забытьи лежала матушка этих двух почти круглых сирот… Ох ты, жизнь горькая и не у одних только бедных!
Докладывал Артемий владыке обо всем не так, как положено было бы: обстоятельно, по порядку, по чину, – а тараторил как попало, с пятого на десятое. Иоанн аж рукой махнул.
– Да ты не части! – вздохнув, сказал он. – Сам уже все знаю… сообщили.
– А кто таков этот Маркел, пока не ведаю…
– А я ведаю! – сказал архипастырь, и Артемий в который раз подивился – откуда? Как прозревает, и схватывает, и знать все умудряется, когда вроде и не спешит никуда, и не бегает на молодых ногах, как он, Артюшка, и нос свой никуда не сует, – а все же видит!
– Жених это был младшей, Анна которая. У средней тоже был жених… да после всего этого слово ей вернул. Сказал, что не может жениться, бесчестье ему жену с такой славой брать. Что он не на приданом женится, а на добром имени… так-то вот.
– И второй тоже слово вернул?! – ахнул Артемий.
– А второму сама матушка отказала… Хотя покойный полковник отдать за Маркела Капниста младшую дочь и обещался. И она вроде была не против…
Тут Артемий вспомнил, как летела боярышня – в одной рубахе, с расплетенной косой, как не добежала, упав в пыль… страшась увидеть навеки закрывшиеся любимые глаза… и в собственные его глаза аж слезы вступили, пришлось некрасиво носом потянуть. Чтобы скрыть сей промах, спросил торопливо:
– А отказали почему?
– Так неровня он дочери генерального обозного! Хотя и дворянских кровей, но голодранец – так ее матери брат сказал, а она брата своего троюродного очень слушает, уважает. Он теперь старшая рука в доме, как хозяйка слегла… Плоха она?
– Плоха, – повесил голову Артемий. – Не встает.
– Ну, жива, а там, бог даст, и поправится. Мысли тут у меня кой-какие появились… интересные мысли! Вечерком отец Мисаил вернется из соседнего села, и, как стемнеет, мы тут все и соберемся. План у меня есть, как упыря изловить! Да что ж ты дрожишь-то так?! – рассердился владыка Иоанн. – Нету никаких упырей, не бывает их!
– А нечистая сила? Ее что, тоже не бывает? – осмелился воспротивиться Артемий.
– Нечистая сила вся в аду, где ей и надлежит! – рассердился владыка Иоанн, который сердился редко и в основном тогда, когда его не понимали. – Ангелы – в раю! Святые – на небеси, вместе с Отцом Нашим Небесным и с Владычицей, Богородицей! А тут люди… люди! Грешные и алчные! И суеверные! Понял?
– П-п-онял, – растерянно подтвердил Артемий, хотя не уразумел из речи архипастыря почти ничего.
– Нет, я не согласен! – сказал я. – Не согласен с вашими выводами. Вот как хотите, Николай Николаич, но что, если все-таки это было подстроено? Что, если кто-то за вами следил? И все было подготовлено, спланировано заранее и нужно было только случая подходящего дождаться, а?
– Какого случая? – недовольно произнес господин Никитич, который сегодня был особенно мрачен и вдобавок ко всему еще и рассеян.
– Вот послушайте. Что, если за вами следили, и девушка у них была наготове, и кто-то только случая ждал, чтобы вам ее подсунуть? Такого случая… случайного случая!
– Как вы литературно выражаетесь, Лев Вадимович! Случай случайный!
– Вот именно, что случайный! – не сдавался я. – И если бы не Париж, то вы бы куда-нибудь еще поехали… и признайтесь, Лин ведь девушка такого типа, который не оставил вас равнодушным? Вы не могли пройти мимо такой красавицы, не оказав ей посильную помощь? И если бы у вас не случилось пластыря, вы бы тоже никуда не ушли, а просто вызвали бы ей такси! И сопроводили бы ее. Причем без пластыря, на который вы почему-то так упираете!
– Ну… логично! Вызвал бы! Вы бы и сами мимо не прошли!
– Я бы точно не прошел! Но у меня нет коллекции музейных украшений! И меня не стоило выслеживать, никуда, между прочим, не торопясь, чтобы не спугнуть, и вкладывая в это большие деньги!
Я видел, что он уже готов был согласиться с моими доводами или, по крайней мере, задуматься над ними, но тут очень не вовремя зазвонил телефон. Николай Николаевич взял трубку, и от того, что он в ней услышал, лицо его стало совсем хмурым.
– Нашли мою машину, – сказал он, когда разговор был закончен. – В другом городе, за четыреста километров. Ее утопили в заброшенном отстойнике. Нашли случайно… случайно! Все случайно в этом проклятом деле! – Он грохнул кулаком по столу и едва не заскрипел зубами. – Я уверен, что Лин подпала под чье-то влияние… и под очарование этих проклятых железяк! Которые я собирал на собственную голову! Я… я хочу побыть один…
– Что еще вам сообщили? – спросил я без обиняков, даже не думая уходить и оставлять его в таком состоянии одного.
– Что внутри машины найдена кровь и этот самый… генетический материал. – Он передернул плечами. – Они сейчас срочно делают анализы, чтобы сопоставить все это с тем, что у них есть… с образцами Лин… Бедная, бедная девочка! Глупышка…
– Возможно, не все так плохо, – пробормотал я, чувствуя, как холодеет где-то под ложечкой. Одно дело – писать об этом в своих книжонках, а другое – когда все случается у тебя на глазах, с человеком, которого ты знал… Генетический материал! Короче говоря, они, скорее всего, нашли не только кровь, но и следы борьбы… кожу, волосы… Она боролась, красавица и глупышка Лин… жадная Лин, польстившаяся на такой куш, который ей было не проглотить! Она рассчитывала, что кто-то – кто-то очень хитрый и очень расчетливый – честно с ней поделится! Отвалит ей за красивые глаза состояние, на которое она сможет безбедно существовать где-то на другом краю света… Но за такую работу не платят так много, а просто обещают заплатить. А потом топят в отстойнике или закапывают в лесу… оставляя в брошенной машине «генетический материал» – нате, не жалко! Для кого-то Лин была любовью и светом, а для кого-то – лишь расходным одноразовым материалом. Она сделала свое дело – и одной глупенькой красавицей на свете стало меньше! Умных мало, удачливых, да к тому же богатых – очень мало, красивых же – пруд пруди. И каждая красавица мнит себя единственной, достойной красивой же жизни… это ли не глупость? А у глупости есть неразлучная подружка – она называется разочарование. Когда красота не получает желаемого, является разочарование. Приходит – и остается. Потому что разочарование – очень назойливый гость… Ага, примерно как я: сижу у Ник Ника и разве что вместе со стулом меня отсюда сейчас можно вынести!
– Да что не так плохо! – взрывается Николай Никитич и вдруг… закрывает лицо руками и, отвернувшись, рычит: – Да уйдите же вы… уйдите!
Мне очень не хочется оставлять его одного в таком положении, но он явно не желает, чтобы кто-то видел его слезы. Но почему женщине можно и даже нужно плакать, а мужчине это стыдно? Кто это придумал? Бывают такие ситуации в жизни, когда не заплакать – невыносимо! Я не плачу, потому что Лин не была моей невестой и потому что это не меня постигло такое горькое разочарование… но я всей душой сочувствую этому человеку. Очень сочувствую. Узнать, что та, которую ты любил и в глаза которой еще надеялся заглянуть, чтобы просто что-то еще там увидеть… или задать единственный вопрос: как она могла? Или просто заглянуть хотя бы еще раз. Без вопросов.
Я выхожу и закрываю за собой дверь, но ухожу недалеко и снова плюхаюсь куда попало, чтобы осмыслить некое нечто, очень важное и для меня самого. Я сижу, совершенно обессилев и обмякнув, словно это с моей невестой, с моим близким человеком случилось ужасное… проклятое воображение писателя, которого у меня слишком много! И еще я размышляю о том, что, наверное, не мог бы простить предательства… двойного предательства. Или же они и в самом деле случайно познакомились? Однако она быстро поняла, что вышла на крупную дичь. Очень крупную… которая попадается только раз в жизни. И что нельзя упускать такой шанс. И сначала действительно хотела выйти за него замуж. Пока на нее не вышла еще одна крупная дичь… только это была не дичь! Да, тигр тоже может считаться дичью, но только не для самоуверенной молодой женщины, ни разу не охотившейся на что-либо опаснее домовой мыши! Помнится, в детстве я слышал историю, когда тигры – или это были львы? – сожрали укротителя! Прямо на арене… и не ушли, пока не насытили свои инстинкты и не разорвали его буквально в клочья, несмотря на струю из брандспойта, бичи, железные крючья, и визг, и крики всего зала. Они, эти подавленные хищники, всю свою невеселую жизнь в цирке, когда их держали в тесных клетках, били и заставляли делать то, для чего они не были предназначены природой, ждали этого случая. Когда дрессировщик подставит спину. Когда он будет болен, невнимателен и слаб – а звери это прекрасно чувствуют! Кто-то почувствовал, что Николай Никитич слишком страдает без подруги жизни – милой, ласковой, очень красивой и не очень умной, – и подставил ему именно такую девушку. Выбрал подходящую по всем параметрам – чтобы и самому потом воспользоваться… и воспользовался. И девушка стала уже не нужна. Генетический материал…
Я встаю с диванчика в прохладном холле, на котором просидел довольно долго, размышляя о превратностях и прихотливых изгибах дорог человеческих – и не человеческих тоже. Что ж… может быть, Николай Николаевич сам поймет свою ошибку… а может быть, никогда ее не поймет… или не признает. Потому что ошибки такого рода признавать тяжело… для собственного самолюбия.
Я иду, настолько погруженный в эти невеселые мысли, что почти налетаю на Ирочку – она явно направляется туда, откуда я ушел.
– Ой! – растерянно говорит она. – А я… решила навестить Николая Николаевича…
– Он вам позвонил? – удивленно спрашиваю я.
– Нет… я сама. – Глаза у Желтой Уточки круглые и беспомощные. – Он в последнее время такой грустный, – лепечет она. – И я решила… предложить ему… сыграть в гольф!
– Сейчас? – удивляюсь я. – В такую погоду?
Этой ночью бушевала ужасная гроза, а дождь только-только прекратился. Выпала, наверное, целая месячная норма. На поле для гольфа, возможно, и не слишком грязно – но шастать по сплошь мокрой траве?! Да еще когда на горизонте снова клубятся какие-то подозрительные тучи?
– Ириш, – дипломатично говорю я, – мне кажется, это не самая лучшая идея.
Я осторожно беру девушку под руку и разворачиваю ее в обратном направлении.
– Понимаешь, – говорю я, – Николай Николаевич сейчас в таком состоянии…
– Что с ним?! – вскидывается она. – Ему опять плохо?!
– Ира! Ты слишком вжилась в роль сестры милосердия! Да, ему плохо… но не в плане здоровья, а скорее в нравственном… и он должен побыть один. Он даже меня выгнал.
– А меня бы не выгнал! – необоснованно заявляет она и сникает. – Я знаю… понимаю… но мне его ну просто ужасно жа-а-алко-о-о… И пого-о-ода-а-а эта-а… я не знаю, куда деваться в такую погоду, если честно! И Даниил больше не приходит… совсем к ней переехал!..
– Ну, чего ты опять расплакалась? Я думал, у тебя с ним все, если честно, – недоумеваю я.
– Конечно, у меня с ним все! – Слезы, выступившие было у Ирочки на глазах, мгновенно высыхают. – Но есть же какие-то приличия! Тут полно общих знакомых… моих… и папиных… а он вот так! Нарочно, да! Чтобы все видели!
– Ну, папе рано или поздно пришлось бы сказать, – замечаю я.
– Я боюсь, что он с ним что-нибудь сделает… нехорошее, – наконец признается она. – Когда узнает, к кому он ушел…
– Ир, а ты знаешь, кто такая Анна Керн? – неожиданно спрашиваю я.
– Ну конечно! – Она даже обижается. – Муза Пушкина… это все знают!
– А между тем Анна Керн была очень смелой женщиной, – говорю я. – Она не побоялась родить внебрачного ребенка от своего троюродного брата, который к тому же был на двадцать лет моложе ее. Когда умер ее муж, генерал, она вышла замуж за того, кого любила. Брак этот был скандальным, и она лишилась средств, на которые существовала, потому как генеральскую пенсию у нее тут же отобрали. Однако Анна была сильной женщиной… и очень умной. Мне кажется, когда женщина чего-то очень сильно хочет, она этого добивается, несмотря ни на какие препятствия. И мужчины тоже иногда влюбляются в женщин, которые много их старше… Так что давай оставим в покое приятного зрелого мужчину, которому надо побыть одному… Если хочешь, я с тобой сыграю. Хотя там и чертовски мокро. И, кажется, вот-вот снова польет. Или научи меня играть в этот твой… в снукер. Пошли? – предлагаю я, и она вздыхает:
– Ладно, пошли… если ты действительно хочешь научиться…
Я хочу влезть с ногами на диван, взять пару чашек кофе и написать продолжение детективной истории, случившейся под Черниговом в незапамятные времена. Истории, которой никогда не происходило… но которая вполне могла произойти, потому что легенды о полковнике Дунине-Борковском, до сих пор распространенные в этой местности, все как одна причисляют его к вурдалакам! И даже могилу его раскапывали и переносили в другое место – именно из-за этих нелепых слухов. Но возникли-то эти слухи не на пустом месте? И теперь я пытаюсь это место заполнить своими силами и своей фантазией. Которая, быть может, как шар в этом самом загадочном снукере, попадет в единственно правильную возможную точку.