Стокгольм, декабрь 2016 года
Альф Энерстрём и его друг Бо были пунктуальны и пришли точно в назначенное время. На этот раз Альф был несколько менее обтрепан – очевидно, кто-то позаботился о том, чтобы у него была чистая одежда, наверное, кто-то из психиатрического дома для престарелых, куда он переехал. На нем была маленькая шляпа, покрывавшая рану на голове, которую я видел в прошлый раз, – из-за этого он смахивал на пожилого хипстера. Но на нем все еще было пять рубашек марки Dressmann, надетых одна на другую, – вероятно, от этого его уже никто не смог отговорить. Я показал им кабинет, где мы будем сидеть. Разговор начался так же легко, как и в прошлый раз, но, немного поболтав о том о сем, я приступил к делу.
– Джио говорит, вы выходили из дому в вечер убийства, где-то после девятичасовых новостей.
– Вот как? Странно, мы провели весь вечер вместе.
– И еще она сказала, что у вас был револьвер «смит-и-вессон».
Альф немного подумал.
– Не могу вспомнить. У меня была куча пистолетов.
И Альф рассказал, что в тот вечер, когда произошло убийство, он встретил на Свеавеген двух знакомых полицейских. И только потом он понял, что они-то и убили Пальме.
– Можете их описать? – спросил я.
– Да, могу. Но не стану.
Альф фыркнул и приложил руки ко рту, показывая, что тот на замке.
– Почему не станете?
– Ну, потому что на основании моих показаний их осудят.
– Но разве не будет правильно, если их приговорят за убийство? Они же совершили одно из самых ужасных преступлений, разве нет?
– Есть вещи, которые надо сделать, и это не имеет никакого отношения к закону. Потому что законодатели не учли… Вы понимаете? Когда один конкретный человек понимает, что… Тогда он не соблюдает законы. Если речь о разрушении страны.
– То есть вы считаете, что они поступили правильно, застрелив Пальме?
– Да ничего они правильно не сделали, стреляя в Улофа Пальме, – сказал Альф. – Надо было делать, как я говорил, и за день до этого уйти в отставку… Я имею в виду уже после того, как все было сделано. И получается, человек спас Швецию, но должен отбывать пожизненное заключение.
– А вам бы этого не хотелось?
– По-моему, если кто-то спас Швецию, он достоин всяческой похвалы. Разве спасти десять миллионов человек – это не хороший поступок? Как по-вашему? Десять миллионов, обычные люди, труженики. Потому что, если бы Улоф Пальме продолжал бы то, что он делал, Швеция стала бы Грецией. Когда-то это была прекрасная страна, колыбель демократии. А теперь – худшая в мире. А Швеция была бы и того хуже.
Энерстрём произносил все это, посмеиваясь, но под конец посерьезнел.
– Это происходит повсюду в мире, понимаете? Почему убили Кеннеди? Подумайте. Лучший из всех, кто только у нас был, и его убили. И смерть его подали неправильно, назвали убийством. Убийство – такое дело, с которым лучше не иметь ничего общего, верно? Кто решил, что это убийство? Вы знаете этого человека? Нет, но такова жизнь…
Альф замолчал. Подождав, я спросил:
– Как вы познакомились с Бертилем Ведином?
– Понятия не имею, кто это такой.
Я с удивлением глянул на Бо, но тот, качнув головой, показал, что тоже не имеет представления о Ведине.
– А Якоб Теделин?
– Кто это?
– Он был вашим помощником или учеником, некоторое время он прожил с вами.
– Не помню такого.
Бо тоже, казалось, не понимает, кто такой Якоб. Я недоумевал: из переписки Якоба с Ведином я знал, что Альф и Бо знают их обоих. Но те недвусмысленно это отрицали. Я задал еще кое-какие вопросы, а потом Энерстрём и его друг ушли.
Через пару дней Альф и Бо предложили выпить вместе кофе. Оказалось, что к ним вернулась память. Однако с Бертилем они оба лишь несколько раз говорили по телефону. А Якоб Теделин был вообще приятелем Джио, а не Альфа.
Следуя по стопам Стига, я постоянно забредал в тупики, но все время узнавал нечто новое. Я познакомился с Ведином, Уильямсоном и Энерстрёмом. Ультраправый Андерс Ларссон и полицейский Карл-Густав Ёстлинг уже умерли. А Якоб Теделин жив, но чтобы узнать, что он все-таки делал в тот вечер, когда погиб Улоф Пальме, не оставалось ничего иного, кроме как спросить его самого напрямую. Надо было добиться от Якоба согласия на разговор.
Стокгольм – Фальчёпинг, март – июль 2017 года
Сама идея была простой, а вот с тем, чтобы отважиться на ее воплощение в жизнь, да и с самим воплощением все обстояло намного сложнее. Я ведь не просил Лиду разговорить Теделина или взломать его ящик.
За несколько лет нашего знакомства с Лидой Комарковой я узнал многое, что подкрепляло гипотезу Стига с моим собственным дополнением, что в убийстве Пальме был замешан «Рикард» – Якоб Теделин. Несмотря на предоставленный мной отчет о Якобе и мои статьи о нем в Svenska Dagbladet, полиция ничего не предпринимала.
Для меня оставалось два варианта дальнейших действий: либо просто сдаться, либо прибегнуть к методу Стига – к журналистике под прикрытием, или внедрению. Репортер под прикрытием встречается с людьми, которых просто так не расспросишь, и получает доказательства, подтверждающие его гипотезу.
Однако, хотя Теделин был человеком экстремистских взглядов и его подозревали в причастности к убийству Пальме, он был во многих отношениях уязвим. Он рано вышел на пенсию, с трудом уживаясь на разных рабочих местах. У него почти не было друзей. Следовало все взвесить: его личные проблемы и потенциальные положительные результаты операции под прикрытием.
Я раздумывал над этим месяца два, и тут позвонил Николас Шмидл, сказал, что встречался со своим редактором из New Yorker. Редактору очень понравилась первая часть его статьи, а вот второй, где Николас попытался выстроить цельную картину, не хватало связности и конкретики. Так что с публикацией возникали сложности.
В итоге я принял решение. Я не сдамся. Придется поиграть в секретного агента. Я позвонил в Прагу и обсудил это с таинственной Лидией Комарковой.