Накануне 1825 года

В ПЕРВОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ ПОСЛЕ победоносного 1812 года Россия переживала удивительный общественный подъем. В 1814-м с поистине античным размахом Петербург встречал вернувшиеся из Парижа, овеянные славой войска. Весь путь от Ораниенбаума, куда они прибыли на кораблях, до столицы был усеян цветами. Победителям вручали награды и подарки. В их честь произносили приветственные речи и возводили триумфальные арки. Но кроме блестящей победы и громогласной славы, молодые герои двенадцатого года вынесли из заграничных походов вольнолюбивые идеи, в лучах которых отечественные концепции крепостничества и самодержавия предстали совсем по-иному. Само понятие патриотизма приобрело в эти годы новую окраску, взошло на качественно новую ступень. Петербург жаждал общения. Один за другим создавались кружки, возникали общества, появлялись новые салоны. Но если раньше, говоря современным языком, в их функции входила организация досуга, теперь эти социальные объединения становились способом общения, средством получения информации, методом формирования общественного мнения. Вызревал 1825 год.

Однако чисто внешне всё было благополучно. Городской фольклор тех лет отличается практически полным отсутствием таинственных легенд, чудесных преданий, невероятных мифов. За очень малым исключением, это просто полулегендарные эпизоды из жизни известных людей того времени, о которых сплетничали и судачили в Петербурге. Ничего интригующего. Обычная размеренная столичная жизнь. Сенатская площадь и явление Пушкина были ещё впереди.

В те годы, по воспоминаниям графа Владимира Александровича Соллогуба, поочередно то в Москве, то в Петербурге должность обер-полицмейстера занимал Николай Петрович Архаров. Благодаря ему русская фразеология обогатилась прозвищем полицейских— «архаровцы». Позднее это прозвище распространилось вообще на всех отчаянных молодцов. В арсенале городского фольклора об Архарове сохранилось предание. В то время как он руководил полицией в Москве, в Петербурге произошла значительная кража серебряной утвари. Возникло подозрение, что всё краденое немедленно вывезли в Москву, о чём тут же сообщили Архарову Обер-полицмейстер будто бы ответил, что серебро находится в Петербурге и спрятано в подвале возле его дома. Там оно, рассказывает легенда, и было найдено.

Интересно, что несколькими годами ранее петербургская молва такие же чудесные подвиги приписывала обер-полицмейстеру Фёдору Фёдоровичу Эртелю. Когда он занимал такую же должность в Москве, ему доложили, что в Петербурге у какой-то вдовы украли икону в золотой ризе с драгоценными камнями. Полиция утверждала, что вор находится в Москве. Эртель ответил, что вор живёт в Петербурге, на Итальянской улице, и назвал его имя, добавив, что его можно застать дома около семи часов вечера и что образ ещё находится у него. По этому указанию, утверждает народная молва, вор был схвачен и драгоценная икона возвращена владелице.

При Александре I Эртель был генерал-полицмейстером всех действующих армий. Это ему Александр I будто бы сказал во время смотра войск при Вертю, любуясь с горы Монт-Эне выстроенной у её подошвы русской армией: «Фёдор Фёдорович! Знаешь, чего здесь недостает? Пожарных команд всех частей Петербурга. Показать бы их иностранцам!».

Одно время в Петербурге, в целях пожарной безопасности, было запрещено курение на улицах. Как рассказывает давняя легенда, однажды император Александр Павлович, прогуливаясь в коляске по Невскому проспекту, чуть не наехал на явно ничего не подозревавшего француза с дымящейся сигарой в зубах. Император остановился и вежливо пригласил иностранца в коляску. «Я отвезу вас туда, где курение позволено», – сказал он. Приехав в Зимний дворец, император ввел гостя в курительную комнату и вышел. Выкурив сигару, француз обратился к сидевшим тут же молодым людям с вопросом: «Кто был этот учтивый господин?» – «Его величество император Александр Павлович», – ответил один из великих князей незадачливому французу.

Серьёзную опасность для Петербурга того времени представляли пожары. Они были не только частыми, но и разрушительными. В новогоднюю ночь 1811 года сгорел Большой Каменный театр. Разрушения были столь значительны, что к восстановлению его долго не приступали. Впоследствии на этом месте возвели здание петербургской Консерватории. Хотя, надо сказать, что и в той драматической ситуации находились остряки, которые утверждали, что для восстановления театра «надобно лишь уволить французских актеров и балетных артистов; одного их жалованья хватит на всё с излишком».

Шутки шутками, но на подготовку русских артистов тоже не скупились. В Петербурге, на Екатерининском канале, ещё со времен Анны Иоанновны существовало театральное училище. Традиционно покровителями подобных заведений становились царствующие особы. В 1806 году по инициативе директора императорских театров А.Л. Нарышкина училище обзавелось собственной домовой церковью. При согласовании этой идеи с императором, согласно легенде, Александр I будто бы сказал: «Ну, что ж, танцы танцами, а вера в Бога сим не должна быть поколеблена».

Между прочим, история строительства Большого театра сохраняет в своих анналах и печальные события. Так, ещё в 1780-е годы, почти в самый разгар строительства, его архитектор Антонио Ринальди свалился с лесов, и заканчивать здание пришлось инженеру Бауэру и художнику Тишбейну. Через двадцать лет театр капитально перестроил архитектор Тома де Томон. И вот, согласно преданию, осматривая театр после пожара, зодчий оступился и упал.

В 1801 году по приглашению директора императорских театров в Петербург приехал один из крупнейших французских хореографов Шарль Дидло. Здесь он проработал около тридцати лет, но, в конце концов, поссорившись с князем С.С. Гагариным, был вынужден покинуть Петербург. Существует легенда, которая героизирует поступок великого балетмейстера. После ссоры с Гагариным Дидло был посажен под стражу. И тогда в полной мере проявился гордый и свободолюбивый характер гениального иноземца. «Таких людей, как Дидло, не сажают», – будто бы сказал он и, отбыв арест, немедленно написал ходатайство об отставке.

Из множества обществ, возникших в Петербурге при Александре I, некоторые оставили след в городском фольклоре. Первое из них – масонская ложа, возрожденная Александром I после 1812 года и упраздненная им же только в 1822 году. Управляющим Великой Директориальной Ложей был скромный инспектор и преподаватель математики и физики во 2-м Кадетском корпусе Иван Васильевич Вебер. Предание гласит, что Веберу удалось добиться аудиенции у императора и привлечь его в масонскую ложу. Александр I состоял в ней без малого десять лет.

Чуть ли не сто лет о масонских ложах в Петербурге ничего не было известно. Лёгкий намек на их возрождение появился только в начале XX века. Великий князь Александр Михайлович, усердный спирит и мистик, будто бы получил «потустороннее указание» на то, что в России вскоре разразится революция, но спасти её сможет только он. Для этого при помощи и поддержке всемирных тайных обществ и «прежде всего франкмасонства» ему надо будет взойти на престол. Так в Петербурге возникло братство Карма. Но мы забежали вперёд.

О так называемом обществе «братьев-свиней» сохранилось скандальное предание. Небезызвестный провокатор, активный сотрудник Третьего отделения И.В. Шервуд письменно сообщил генералу Милорадовичу, будто «одну даму уговаривали вступить в общество, где брачуются на один вечер, и не по выбору, a par hasard (как случится)», но «она с отвращением сказала: „Mais cest une cochonerie (но ведь это свинство)“. Что же, что cochonerie, – ответили ей, – ведь и свиньи точно, как и люди, – дети природы. Ну, мы будем freres-cochons (братья-свиньи), а вы soeurs-cochons (сёстры-свиньи)». Дама убедилась, и название freres-cochons осталось за обществом».

Ещё одно общество основала Екатерина Филипповна Татаринова, урожденная баронесса фон Буксгевден. Она блестяще окончила Смольный институт, и вышла замуж за армейского офицера Татаринова, который после нескольких ранений, полученных в Отечественную войну 1812 года, вышел в отставку и удалился в Рязань, отказавшись при этом взять с собой свою семью.

Оставленная мужем, Екатерина Филипповна ударилась в религиозность, а после того как в 1816 году поселилась в Михайловском замке, основала сектантское мистическое общество, близкое по духу к селивановским хлыстам. В Петербурге их иногда называли «Русскими квакерами». Как и последователи английских и американских протестантских сект квакеров, они отвергали церковные обряды и всю религиозность сводили к хорошо отлаженным и строго соблюдаемым домашним ритуалам.

Страстная вера и личное обаяние Татариновой привлекали к ней людей самого различного социального статуса. Кружок Татариновой посещали министры и генералы, высшие сановные чиновники и сам президент Академии художеств. К ней благоволил император Александр I.

О способности Татариновой предсказывать будущее ходили легенды. Говорили, что она умоляла Александра I не ездить в Таганрог, так как было пророчество о его скорой кончине именно в этом городе. Будто бы накануне восстания декабристов 1825 года в кружке Татариновой появилось и другое пророчество: «Что же делать, как же быть, Россию надо кровью омыть». Было якобы предсказано и польское восстание 1831 года.

После передачи Михайловского замка Инженерному училищу, Татаринова была выселена из квартиры в замке. Но она продолжала принимать сектантов и пророчествовать на новой квартире, в 1-й роте Измайловского полка. Однако в правительственных кругах назревал протест против благодушия чиновников в отношении к деятельности Татариновой. Наконец, в 1837 году последовало распоряжение Бенкендорфа о закрытии её кружка и запрещении ей самой жить в Петербурге. Татаринова была выслана под строгий надзор в Кашинский Сретенский монастырь. Многие вспоминают, как перед самым арестом Екатерина Филипповна произнесла своё последнее пророчество: «Крышу раскрою, посрамлю, разошлю…» Что это означало, знали, вероятно, только посвящённые. Но в фольклоре эти туманные слова связали с закрытием секты и арестом её лидера.

Одним из активных членов хлыстовского кружка Татариновой был художник Боровиковский. Сблизившись с сектой, он стал писать для своих новых собратьев по религии иконы и распятия. Одна такая «божественная картина» так и называлась: «Распятие». Ею Татаринова любила благословлять особенно почитаемых высокородных участников её собраний. С другой картиной, написанной Боровиковским по заказу Екатерины Филипповны, связана любопытная история, более похожая на романтическую легенду, чем на исторический факт. Это был групповой портрет общины, где художник среди прочих изобразил и свою скромную фигуру. Однако по просьбе Татариновой свой собственный образ Боровиковский уничтожил и на его месте написал портрет какого-то важного чиновника.

Многие современники, особенно после скоропостижной смерти художника, склонны были видеть в истории с групповым портретом проявление рыцарской любви, «доходящей до самоуничтожения». Тем более что и о смерти Боровиковского говорили исключительно в непосредственной связи с самой Татариновой и её общиной. Будто бы она стала «следствием излишнего энтузиазма, который художник накануне проявил на радении». Как правило, после собраний в Михайловском замке он шёл домой на Миллионную улицу и напивался. Протрезвев, каялся, грозился уйти в монастырь, раздавал милостыню, а затем вновь шел в Михайловский замок, падал на колени перед Татариновой и пророчествовал. А однажды не пришел. Как оказалось, умер.

Сохранились легенды и о других известных представителях художественного мира Петербурга того времени. Так, любимцами городского фольклора слыли братья Александр и Карл Брюлловы. Брюлловы происходили из старинного французского рода Брюлло, известного ещё в XVII веке. В России Брюлловы жили со второй половины XVIII века. Александр прославился своими архитектурными проектами, он был автором здания Михайловского театра на площади Искусств, Штаба гвардейского корпуса на Дворцовой площади, комплекса Пулковской обсерватории и других архитектурных сооружений. Он был старшим из братьев. Разница в их возрасте составляла всего один год. Они одновременно учились в петербургской Академии художеств и вместе были посланы в качестве пенсионеров в Европу для совершенствования художественного образования. Оба одновременно изменили фамилию. К родовой фамилии Брюлло прибавили букву «в». Как утверждает фольклор, сделано это было по настоянию Александра I, для подчеркивания за границей «русскости».

В 1837–1839 годах Александр Брюллов приступил к строительству собственной дачи в Павловске. Дача имела вид небогатой итальянской загородной усадьбы с башней и выглядела несколько непривычно для русского глаза. В то время владельцем Павловска был великий князь Михаил Павлович. Если верить фольклору, утверждая проект дачи, Михаил Павлович будто бы сказал: «Архитектор. Мог бы и получше».

Брюллов любил проводить время на даче с многочисленными друзьями. Он был большим выдумщиком и затейником. Мог среди ночи поднять гостей и повести их на башню разглядывать звезды. Придумывал самые невероятные развлечения. С Брюлловым был хорошо знаком Н.В. Гоголь, который в то время также жил в Павловске. Гоголь был свидетелем и участником многочисленных выдумок Брюллова. Говорят, что образ мечтателя и фантазёра Манилова из «Мёртвых душ» списан с архитектора Александра Брюллова.

Карл Павлович Брюллов

Младший брат Александра Карл вошел в историю русской художественной культуры как один из крупнейших живописцев. В отношениях с сильными мира он отличался принципиальным и независимым характером. Сохранилась легенда, связанная с императором Николаем I. Говорят, Брюллов долго отказывался писать его портрет, но, в конце концов, был вынужден согласиться. Император назначил время, но запаздывал. Брюллов довольно долго его терпеливо ожидал, а затем ушёл. Первый сеанс не состоялся. Но Николай не отказался от желания получить портрет кисти Брюллова и ограничился только замечанием в адрес художника. Однако Брюллова это не смутило. «Смело глядя в глаза» самодержца, он ответил: «Я не допускал мысли, что император может опаздывать».

В личной жизни, по свидетельству современников, Брюллов был личностью глубоко аморальной, много пил и «в дни славы его враги уже видели в нем пьяного сатира, с опухшим от вина и разврата лицом». По Петербургу ходил анекдот о том, как Брюллов, находясь в весёлом расположении духа и тела, однажды в мастерской представил своего ученика: «Рекомендую: пьяница», на что тот, указывая на Брюллова, незамедлительно отпарировал: «А это мой профессор». По словам одного современника, «безнравственность Брюллова равнялась лишь его таланту».

Александр Павлович Брюллов

В живописи ему действительно не было равных. После того как петербургская публика увидела его живописное полотно «Последний день Помпеи», художника прозвали «Карл Великий». И даже Пушкин, по одной из легенд, стоял однажды перед ним на коленях. Будто бы он буквально бросился в ноги Карла, прося у него рисунок «Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне». Но оказалось, что рисунок к тому времени был Брюлловым уже продан, и художник был вынужден отказать поэту в его просьбе. Говорят, чтобы загладить возникшую неловкость, Брюллов пообещал нарисовать портрет Пушкина. Будто бы даже договорились о встрече. Да встретиться не успели. Через два дня состоялась роковая дуэль на Чёрной речке.

Надо сказать, не все разделяли восторженное отношение к Брюллову. В то время как одни считали его гением и «Карлом Великим», раздавались и другие голоса. Многие называли его творчество апологией безвкусицы, а некоторые – вообще пошлостью в живописи. Сам Брюллов в минуты отчаяния говорил, что Россия его отвергла, а годы, проведённые на родине, считал бездарно потерянными. В 1850 году он вновь уехал в свою любимую Италию, где уже жил однажды с 1823 по 1835 год в качестве пенсионера Академии художеств. Сохранилась легенда, что, переходя границу, он «всё оставил в отвергшей его стране», снял с себя костюм, нижнее белье, обувь и, «увязав их в узел, забросил за пограничный столб». Затем оделся в заранее приготовленную одежду и поехал дальше.

Имя Александра Павловича Брюллова стало нарицательным, а сам он – образцом для подражания многих поколений художников. Рассказывают, что Павлу Федотову долго не давалась картина «Вдовушка», пока однажды во сне ему не явился Брюллов. Он подсказал, какие нужно выбрать цвета. Наутро всё получилось. Даже в наше время именем Карла Брюллова успешно пользуются как метафорой. После невероятно успешного восхождения по карьерной лестнице придворного портретиста последних лет советской власти А. Шилова появилось крылатое выражение, способное войти в золотой фонд городского фольклора: «На безбрюлловье и Шилов – Брюллов».

К середине 1830-х годов расцвел талант современника Брюллова, художника Фёдора Бруни, страстного адепта, последователя и приверженца классической школы живописи, автора знаменитого огромного полотна «Медный змий». Бруни закончил Петербургскую академию художеств. Он был академиком и профессором исторической живописи, а с 1855 года стал ректором Академии художеств.

Рождение будущего художника окутано романтической тайной. Согласно некоторым источникам, он родился 10 июня 1799 года в Милане, хотя энциклопедия «Брокгауза и Ефрона» авторитетно сообщает, что это событие произошло в Москве, причем в 1800 году. Известно только, что отцом художника был итальянец швейцарского происхождения, который занимался реставрацией картин и росписью живописных плафонов. В своё время в поисках заработка он переселился из Италии в Россию. Некоторое время был преподавателем рисования в Царскосельском лицее.

На этом туманном биографическом фоне в Петербурге возникла легенда о том, что будущего художника нашёл во время своего известного перехода через Альпы А.В. Суворов. Он обнаружил замерзающего мальчика в горах, приютил его, обогрел, а затем привез в Петербург.

С тех пор прошло более двух столетий. В современной России живёт и успешно работает шестнадцатый в своем роду художник – Лев Бруни. Он утверждает, что в жилах всех Бруни «течет не кровь, а акварель».

Министром финансов в правительстве Александра I был представитель старинного графского рода Дмитрий Александрович Гурьев. Финансовой деятельностью он не прославился, и, когда ушел в отставку, Петербург облегченно вздохнул: «Христос воскрес – Гурьев исчез». Однако свой след в истории оставил. Это он изобрел знаменитую «гурьевскую кашу» – манную кашу, приготовляемую в керамическом горшке на сливочных пенках вместе с грецкими орехами, а так же персиками, ананасами и другими фруктами. Молва утверждает, что это изысканное блюдо изобретено графом Гурьевым в честь победы России над Наполеоном.

Стал героем городского фольклора и известный богач Александр Львович Нарышкин. По свидетельству фольклора, род Нарышкиных происходит от некоего Нарисци из чешской Богемии. В древние времена Нарисци владели городом Егру на границе с Германией. Потому и герб Нарышкиных напоминает герб города Егру. Нарышкин слыл в Петербурге гостеприимным и щедрым хозяином. Его дом был открыт для всех, и, по традиции давних времён, все званые и незваные гости были желанными. В его доме на Большой Морской, который в Петербурге прозвали «Новыми Афинами», и на даче на Петергофской дороге собирались «все лучшие умы и таланты того времени». Между тем он постоянно был по уши в долгах. Об этом злословил весь Петербург. Рассказывали, что однажды, во время Отечественной войны 1812 года, некто при Нарышкине похвалил храбрость его сына, который, заняв во время боя какую-то позицию, отстоял её у неприятеля. «Это уж наша фамильная черта, – отозвался остроумный Нарышкин, – что займем, того не отдадим».

Александр Львович Нарышкин

На одном из приемов, устроенных Александром Львовичем на своей даче, присутствовал Александр I. «Во что же обошелся этот великолепный праздник?» – спросил император. «В тридцать шесть тысяч рублей, Ваше величество», – заметил Нарышкин. «Всего-то?» – уточнил император. «Я заплатил тридцать шесть тысяч рублей только за гербовую бумагу подписанных мною векселей», – поправился Нарышкин. Спустя какое-то время император послал Нарышкину книгу, в которую были вплетены сто тысяч ассигнациями. Находчивый Нарышкин просил передать императору свою глубокую признательность и при этом добавил, что «сочинение очень интересное и желательно бы получить продолжение». Говорили, что Александр I вторично прислал книгу с вплетенными в неё ста тысячами, но приказал устно передать, что издание окончено.

Известна легенда о том, как умирал Нарышкин. Его последними словами были: «Первый раз я отдал долг… Природе».

В начале XIX века с уст петербуржцев не сходило имя сенатора Ивана Алексеевича Соколова, страстного любителя шахмат, готового в любое время дня и ночи сесть за шахматный столик. Иван Алексеевич был дедом сильнейшего шахматиста России первой половины XIX века, шахматного теоретика и автора первого учебника шахматной игры Александра Дмитриевича Петрова. А ещё Иван Алексеевич Соколов был известен тем, что калитка его дома была расписана большими клетками зелёного и жёлтого цветов, на которых были изображены шахматные фигуры, что представляло собой шахматную задачу. Решение задачи находилось на другой стороне калитки. «Смерть как хочется нарисовать последний мат, который я задал Котельникову», – говорил сенатор. По воспоминаниям его знаменитого внука, эта легенда о шахматной калитке была весьма живуча в Петербурге.

К последнему десятилетию царствования Александра I поздняя петербургская легенда относит расцвет и становление знаменитой торговой фирмы купцов Елисеевых. Родом Елисеевы были из деревни Новосёлки Ярославской губернии. Существует предание, что житель этой деревни Пётр Елисеев был некогда крепостным графа Шереметева. В округе он слыл умелым садовником и однажды среди зимы угостил графских гостей свежей земляникой, за что и получил от хозяина вольную. Но это ещё не всё. За столом присутствовала возлюбленная графа, княгиня Долгорукова. К вольной она прибавила сто рублей. На эти деньги Пётр Елисеев купил мешок апельсинов, поехал в Петербург и стал их продавать на заснеженном Невском проспекте. Это будто бы и были первые заработанные им деньги. По другой легенде, первые деньги Пётр скопил, работая портовым грузчиком. Ему удалось сколотить артель по погрузке и выгрузке судов. Артель приносила доход, и через несколько лет предприимчивый ярославец уже владел несколькими торговыми судами, курсировавшими между Петербургом и Москвой, и магазинами колониальных товаров в обеих столицах.

В Петербурге магазин Елисеева был построен в 1902–1903 годах, в самой респектабельной части города, на углу Невского проспекта и Малой Садовой улицы, по проекту одного из крупнейших архитекторов конца XIX – начала XX века Г.В. Барановского. Коммерческое назначение этого необычного здания подчеркивали огромные витринные окна и мощные аллегорические скульптуры Промышленности, Торговли, Искусства и Науки на фасадах. Кроме магазина «Колониальные товары» на первом этаже, в здании размещались театральный зал (на втором) и ресторан (на третьем). Особым богатством и разнообразием отличался интерьер торгового зала, экзотически убранные витрины которого ярко освещались причудливыми настенными светильниками. Никакой люстры в зале не было, хотя о ней рассказывает одна из самых популярных в городе легенд. Легенда утверждает, будто богатейший петербургский купец, глава знаменитой торговой фирмы «Братья Елисеевы», перед бегством из России в 1917 году обратил свои несметные богатства в золото, из которого была отлита огромная затейливая люстра для главного зала магазина на Невском. Люстра должна была дожидаться возвращения своих владельцев из эмиграции после падения большевистской власти. На самом деле люстра в главном зале Елисеевского магазина появилась только в 1930-х годах. Она понадобилась для освещения механических касс, установленных тогда же в центре зала. Понятно, что, несмотря на свой вполне презентабельный вид, золотой она не была.

Здание Елисеевского магазина

При реставрации интерьеров магазина в начале XXI века пресловутую люстру убрали, как не имеющую никакого отношения к первоначальному проекту. Однако тут же появилась новая легенда о том, что «золотая люстра» всё-таки существовала, и пропала при реставрационных работах. Тогда же на фасаде магазина со стороны Малой Садовой улицы была установлена бронзовая фигура Кота, тут же прозванного в народе Елисеем. Согласно современной легенде, это памятник подлинному коту, которого увековечили за его успешную работу по ловле мышей в магазине.

Но мы несколько забежали вперёд. Вернемся в начало XIX столетия. В Петербурге того времени не было недостатка в прорицателях, чудаках и оригиналах, которыми всегда славилась Русь. Память о некоторых сохранилась в городских преданиях. Согласно одному из них, некий сибирский помещик Мартын Лукьянов, разорённый «через земский суд» своим богатым соседом, десять лет обивал пороги столичных учреждений в поисках справедливости, пока не решился на отчаянный поступок. Осенью 1820 года «и в дождь, и в ветер с утра до сумерек он неустанно бродил вокруг памятника Петру Великому и что-то бормотал, взмахивая руками». Когда чудака привели, по его настоянию, к императору, тот спросил, что он делает в Петербурге. «Десять лет хожу вокруг памятника и думаю, какой великий государь был Пётр. Всё видел. Сидит он на коне и одной рукой на Сенат показывает, а другой на Неву», – ответил сибирский помещик. «И что это значит?» – спросил будто бы Александр. «А значит это вот что: кто имеет дело в Сенате, тот бросайся в Неву! Десять лет уж как я подал жалобу Сенату на неправедный суд и до сих пор не вижу решения», – ответил Лукьянов. Согласно преданию, уже через неделю дело было решено в его пользу.

Скульптура Кота Елисея

По воспоминаниям графа В.А. Соллогуба, накануне наводнения 1824 года появились предсказатели, которые пророчили, что «Петербург погибнет от воды, и что море его затопит». Наводнение, действительно, случилось. Это произошло 7 ноября. Последствия разгула стихии были катастрофическими. Сведения о них сохранились во многих литературных произведениях, письмах и воспоминаниях очевидцев. Но остались и легенды. Рассказывают, как спасся часовой, застигнутый наводнением на посту. Будка его, сорванная с места, проплывала мимо Зимнего дворца. Увидев стоявшего у окна государя, солдат сделал на караул, и только поэтому, рассказывает легенда, был спасен. Надо сказать, что это был не единственный случай, когда государь, как свидетельствуют многие очевидцы, лично заботился о погибавших.

С наводнением 1824 года петербургский фольклор связывает происхождение известного топонима «Автово». Поселение с таким именем находится вблизи Финского залива и известно с давних, ещё допетербургских времен. На топографических планах XVII века среди более или менее мелких обжитых мест отмечена и финская деревушка Аутово. Как полагают исследователи, это название восходит к финскому слову «ауто», что означает «пустошь». Жизнь обитателей этой приморской деревушки из поколения в поколение сводилась к добыче пропитания в открытом море и к спасению нехитрого скарба, когда стихия обрушивалась на берег. Во время наводнения 1824 года Аутово было совершенно уничтожено. Александр I посетил его, объезжая наиболее пострадавшие от стихии места. Как рассказывает предание, плачущие разоренные крестьяне обступили императора. Вызвав из толпы одного старика, государь велел ему рассказать, кто что потерял при наводнении. Старик начал: «Всё, батюшка, всё погибло! Вот у афтова домишко весь унесло и с рухлядью и с животом, а у афтова двух коней, четырёх коров затопило, у афтова…» – «Хорошо, хорошо, – нетерпеливо прервал его царь, – это все у Афтова, а у других что погибло?» Тогда-то и объяснили императору, что старик употребляет слово «афтово» вместо «этого». Рассмеявшись, государь «приказал выстроить на высокой насыпи нынешнюю красивую деревню и назвать её Афтово».

Русская общественность связывала с воцарением Александра огромные надежды. И действительно, «дней Александровых прекрасное начало» вселяло в людей уверенность, что эти надежды будут исполнены. Молодой император приказал освободить всех заключенных Петропавловской крепости. По преданию, один из арестантов, оставляя каземат, написал на дверях: «Свободен от постоя». Узнав об этом, Александр якобы улыбнулся и заметил, что следовало бы прибавить к надписи слово «навсегда». В петербургских салонах наперебой рассказывали умилительную историю о случайной прогулке Александра I по берегу царскосельского пруда. Государь обратил внимание на лебедей, которые плавали у берега и никак не могли взлететь. «Что это значит?» – спросил царь у садовника. «Лебеди летать не могут, государь, у них обрезано по одному крылу, чтобы не разлетелись», – ответил садовник. «Это не дело, – будто бы сказал Александр, – когда им хорошо, они и сами здесь будут жить, а дурно – пусть летят, куда хотят». Интересно, что на этом рассказчики не останавливались. Дальше шла назидательная часть легенды: «После сего большая часть лебедей разлетелась в Павловск и в Гатчину, но к осени действительно почти все возвратились».

Да, надежды на Александра I возлагались большие. Но уже в самом начале его царствования городской фольклор отметил у молодого императора черты, мало доброго сулящие в будущем. Однажды во время его прогулки по Царскосельскому парку к нему подбежала собака директора Лицея Егора Антоновича Энгельгардта, гулявшего тут же. Собака по кличке Султан спокойно подошла к императору и стала лизать ему руку. Подбежал побелевший от ужаса Энгельгардт. «Чего вы так испугались, Егор Антонович?» – спокойно спросил Александр. «Но ведь она может укусить!» – пролепетал Энгельгардт. «Вас же она не кусает», – попытался успокоить владельца собаки Александр. «Да, но ведь я её хозяин», – продолжал извиняться Энгельгардт. «А я ваш хозяин, – сказал император, – и собака это понимает».

А ещё через несколько лет, увидев однажды в закрытых залах Эрмитажной библиотеки статую Вольтера, предусмотрительно спрятанную сюда после Французской революции, государь возмутился и, по преданию, велел убрать «эту обезьяну». Таким образом, фольклор обозначил конец либерального периода царствования Александра I.

Император Александр I с супругой Елизаветой Алексеевной

В официальной историографии конец периода либеральных реформ отмечен строительством пресловутых военных поселений. О них много говорили и много спорили в Петербурге. Но когда кто-то осмелился лично высказать Александру сомнения в полезности этих поселений, то император будто бы сухо ответил: «Военные поселения будут существовать, хотя бы для этого пришлось выложить трупами всю дорогу от Петербурга до Новгорода».

Казарменная идея военных поселений, приписываемая школьными учебниками и энциклопедическими словарями всесильному при Александре I временщику графу А. А. Аракчееву, на самом деле принадлежала самому императору. Аракчеев всего лишь сыграл роль усердного и ревностного исполнителя. Правда, он был настолько жесток и безжалостен, что историческая традиция именно его именем обозначила целый период александровского царствования – так называемую аракчеевщину. Первое военное поселение в Петербурге было организовано на Охте в 1816 году.

С изуверской жестокостью, преодолевая недовольство, а порою и открытое неповиновение самих поселян, Аракчеев сумел посадить солдат на землю, заставив одновременно с военной службой заниматься крестьянским хозяйством. Солдатских жён он превратил в обыкновенных солдаток, обязанных во всем подчиняться воинскому уставу. Мелочная регламентация всей жизни поселян была доведена до предела. По сути своей это был хорошо отлаженный образец русского крепостного права в его самом концентрированном виде. Для поддержания повседневного распорядка в поселениях издавались специальные постановления. В них говорилось о метёлках для подметания улиц, о занавесках на кроватях и прочих мелочах, в том числе об обязанностях каждого члена семьи. Рассказывали, что даже щи в печь бабы будто бы должны были ставить по общему сигналу Был издан даже приказ, по которому «всякая баба должна ежегодно рожать, и лучше сына, чем дочь». К концу царствования Александра I «на поселение была посажена» чуть ли не половина всей русской армии.

Несмотря на это, о самом императоре по городу распространялись идиллические легенды. Романтизация его образа началась ещё до воцарения и с началом царствования только усилилась. Так, по одной из легенд, жилет к коронационному мундиру Александр сшил собственноручно. На музыку модного в то время польского танца, которым, как правило, императорская чета открывала дворцовые балы, были сочинены подобострастные слова:

 

Александр, Елизавета,

Восхищаете вы нас.

 

Восторженное отношение к русскому царю распространилось и на Европу. Иногда обожание принимало самые экзотические формы. Немецкие дамы ввели в моду так называемые «Александровские букеты», состоявшие из цветов и других растений, начальные буквы названий которых должны были составить имя русского императора: Alexander (Anemone – анемон; Lilie – лилия; Eicheln – желуди; Xeranthenum – амарант; Accazie – акация; Nelke – гвоздика; Dreifaltigkeitsblume – анютины глазки; Ephju – плющ; Rose – роза).

Живя в Каменноостровском дворце, Александр I любил прогуливаться в дворцовой оранжерее. Однажды он был поражён красотой лимонного дерева, на котором начал созревать экзотический плод. Император тут же поручил установить у дерева караульный пост, чтобы, когда лимон окончательно созреет, ему тут же доложили об этом. Бедные солдаты, борясь с неодолимым сном, днем и ночью вглядывались в лимон, боясь прозевать момент. Но однажды караульный в самый ответственный миг всё-таки задремал и очнулся от того, что услышал, как что-то упало на землю. Это был созревший лимон. Очумев одновременно и от страха, и от радости, караульный схватил лимон и бросился в покои императора с криком: «Созрел! Созрел!» – «Что, голубчик, с тобой? Пожар что ли?» – остановил его царь, успевший уже забыть о своем распоряжении. «Лимон созрел, ваше величество!» Император все вспомнил, рассказывает легенда, поблагодарил солдата и присвоил ему чин «лимонного лейтенанта».

Но не всё было так идиллично. Свежи были воспоминания о короткой русско-шведской войне 1808–1809 годов. Война закончилась присоединением к России Финляндии. В этой связи в Петербурге рассказывали легенду о совместном обеде Наполеона и Александра I во время заключения Тильзитского мира в июне 1807 года. Разговор на обеде зашел о русско-шведской войне 1789–1790 годов. Александр вспомнил, что сражения велись так близко от Петербурга, что канонада была отчетливо слышна, и это приводило в ужас многих дам. «Ну, зачем же дам пугать, – вымолвил Наполеон, – это совсем не дело. В крайнем случае, надо занять Финляндию и прекратить это». Александр, утверждает легенда, задумчиво посмотрел на Наполеона и согласился.

Но такое единодушие в вопросах европейского мироустройства, как мы знаем, длилось недолго. 1812 год всё расставил по своим местам. 12 июня французская армия, возглавляемая императором Наполеоном, перешла русскую границу в районе Смоленска. Как обычно, этому событию предшествовали слухи о всяческих предзнаменованиях. При дворе перешёптывались об «огромной яркой комете» над Москвой, предвещавшей, как говорили, «всякие ужасы и конец света».

Накануне вторжения в пределы России по личному распоряжению Наполеона во Франции была издана книга, в которой сообщалось о неком секретном завещании Петра I, где император будто бы излагал «программу завоевания всей Европы и Азии». Копию этого фантастического завещания якобы похитил «из самого секретного архива в Петербурге» «секретный шпион» Людовика XV в русской столице. Это каким-то образом должно было оправдать нападение Наполеона на Россию.

Персонажем петербургского городского фольклора Наполеон стал задолго до Отечественной войны 1812 года. В 1806 году, в связи со вступлением России в антифранцузскую коалицию, Священный синод объявил Наполеона Антихристом. Чтобы «русским рекрутам было понятно, ради чего они умирают в болотах Пруссии». Прозвище укоренилось. Оно вполне укладывалось в мифологическое сознание народа, хорошо знакомого с откровениями Иоанна Богослова, который в 18-м стихе 13-й главы Апокалипсиса предупреждал: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». «Имеющие ум» считали. Как и русские, французские буквы имеют свои числовые аналоги, и если по этой азбуке написать цифрами слова: L'Empereur Napoleon /император Наполеон/, то сумма этих чисел будет равна 666. Значит, Наполеон и есть тот зверь, появление которого предсказал вещий Иоанн.

Впрочем, до вступления французских войск на территорию русского государства Наполеон имел другую репутацию. В глазах передового русского общества он слыл символом вольнодумства и свободомыслия. Он был моден. Его графические, живописные и скульптурные изображения были обязательной принадлежностью аристократических интерьеров. Даже на время русско-французского военного противостояния эта мода совсем не исчезла, а по окончании войны вновь возродилась. Сходством с Наполеоном гордились. Так, о Пестеле единодушно говорили, что «лицом он очень походил на Наполеона». «Необычайное сходство с Наполеоном I» многие находили и у Сергея Муравьева-Апостола.

Имя Наполеона, его образ постоянно можно было встретить на страницах литературы пушкинского круга. Сам Пушкин в «Пиковой даме» говорит о Германне: «У него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля». И у Гоголя в «Мёртвых душах»: «Не есть ли Чичиков переодетый Наполеон… может быть и выпустили его с острова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию».

Рассуждения Чичикова исключительно любопытны. Из воспоминаний одного из двойников Наполеона, некоего Рабо, стало известно, что у французского императора было четыре двойника, которых он лично выбирал из восьми кандидатур. Эти люди, как утверждает Рабо, «исправно оказывали суверену услуги экстренных подмен». Однако после падения императора судьба почти всех из них сложилась трагически. Один, принятый в 1815 году за императора, получил «коварный удар в спину», другой был взорван вместе с каретой от подложенной адской смеси.

Сам Рабо умер в Париже уже после кончины Наполеона, будто бы своей смертью. И лишь одному из всех четверых удалось спастись, незаметно исчезнув из Франции. Так вот, сохранилась легенда о том, что этого четвертого… «видели в Петербурге при российском дворе». Вот, оказывается, отчего Чичиков в глазах некоторых обывателей вполне мог выглядеть сбежавшим с острова Святой Елены Наполеоном.

Но этот маловероятный факт если и мог иметь место на самом деле, то несколько позже по времени. А сразу после войны, если верить фольклору, в Петербурге в моду вошли ночные горшки, или, как тогда выражались, ночные вазы, внутреннее дно которых украшали портреты французского императора с надписью: «Наполеон, император французов». Свидетельств о том, какие чувства испытывали петербуржцы, пользуясь ночными вазами, нет. Но об этом легко догадаться.

Кроме Кутузова, о котором мы уже говорили, в Отечественную войну прославились и другие генералы. Одним из них был генерал от инфантерии, князь Пётр Иванович Багратион. Он был потомком древнейшего и знаменитейшего грузинского царского рода. На Кавказе существует предание, согласно которому дом грузинских царей Багратидов находится в прямом родстве с библейским царем Давидом. Первоначально потомки Багратидов жили в Иерусалиме, затем оказались в плену у Навуходоносора, а позже были переселены в Армению. В 885 году от Рождества Христова, как утверждает предание, один из Багратидов стал царем Армении. От того же корня будто бы происходит и род грузинских Багратидов.

Свою службу Багратион начал сержантом Кавказского мушкетерского полка. По преданию, был тяжело ранен в бою с горцами и захвачен в плен. Однако горцы сохранили ему жизнь и возвратили на русский пост.

Петр Иванович Багратион

Во время войны с Наполеоном Багратион командовал 2-й армией. О его храбрости и выдержке при принятии решений рассказывают легенды. Однажды к нему явился адъютант с приказом главнокомандующего немедленно отступить», так как «неприятель у нас на носу». И Багратион ответил: «Неприятель у нас на носу? На чьём? Если на вашем, так он близко, а коли на моем, так мы успеем ещё отобедать». Как известно, Багратион довольно иронически относился к своему, как он считал, длинноватому носу.

Судьба не дала ему возможность увидеть победу русского оружия над Наполеоном. В Бородинском сражении Багратион получил ранение осколком гранаты в ногу. Считается, что это ранение оказалось смертельным. На самом деле, это не так. Рана вовсе не была опасной, но, как рассказывают очевидцы, узнав о падении Москвы, Багратион «впал в состояние аффекта и стал в ярости срывать с себя бинты». Это привело к заражению крови и последовавшей затем смерти полководца.

Народ по достоинству оценил полководческий талант Багратиона. В Петербурге фамилию князя Петра Ивановича с гордостью переиначивали: «Бог рати он» – и, пародируя известные слова Вольтера, сказанные им по другому случаю и в другой адрес человека, добавляли: «Если бы не было Багратиона, его надо бы изобрести».

Похоже, война, закончившаяся сокрушительным поражением Наполеона, всё-таки надломила Александра. Он начал тяготиться властью. Однажды, проходя дворцовыми залами, он заметил играющих юных пажей. Молодёжь так расходилась, что один из пажей забрался под балдахин и сел на императорский трон, «на котором начал кривляться и отдавать приказания». Император подошел к нему, взял за ухо и свел с трона: «Поверь мне, – проговорил Александр, – совсем не так весело здесь сидеть, как ты думаешь».

С годами у него появилась склонность к мистицизму и суеверию. Мы уже знаем, что он был вовлечен в масонскую ложу и в течение десяти лет состоял её членом. В Петербурге говорили о его тайных посещениях домовой церкви князя А.Н. Голицына – обер-прокурора Синода, министра народного просвещения и личного друга государя. Внутреннее убранство церкви, исполненное архитектором А.А. Витбергом, имело таинственный, мистический характер. Отсутствие дневного света, тёмные ступени притвора, подобия гробов, расставленные в молельнях, лампы красного стекла в виде кровоточащих сердец – всё это как бы символизировало духовную тьму падшего человека и надежду на просветление и благодать.

Сохранилось предание о происходивших в этой церкви тайных хлыстовских радениях под руководством некоего старца Фёдора. Только после того, как Голицын обнаружил, что святой старец является «орудием какого-то тайного политического общества, старца по его указанию будто бы завлекли в вырытую ночью перед домом глубокую яму, где и засыпали живого землею».

Собираясь однажды в путешествие по России, Александр I посетил схимника Александро-Невской лавры и попросил у него благословения. Монах предложил помолиться. У раки Александра Невского опустились на колени. Александр вслед за монахом повторял слова молитвы. Потом спросил старца, где он спит. Монах отворил маленькую дверцу, и Александр увидел чёрный гроб. «Вот моя постель, государь. И ты ляжешь в неё когда-нибудь, и будешь спать долго». Потом старец благословил императора, сказав при этом загадочные слова: «И посла мірови ангела кротости». Долго император и его приближенные искали разгадку этой таинственной фразы. А заключалась она в том, что некоторые буквы славянской грамоты имеют одновременно и цифровые значения: и – 8, п – 80, о – 70, с – 200, л – 30, а – 1, м – 40,1— 10, р – 100, в – 2, н – 50, г —3, е – 5, к – 20, т – 300. Так вот, если буквы сказанного схимником изречения обратить в числа, то сумма их будет равна году рождения императора Александра I:

8 + (80+70+200+30+1) + (40+10+100+70+2 +8) + (1+50+3+5+30+1) + (20+100+70+300+70+200+300+8) = 1777.

Но и это ещё не всё. Столь же знаменательным оказалось совпадение чисел, полученных при сложении годов, месяцев и дат таких событий, как рождение, вступление на престол и кончина Александра Благословенного. Он родился 12 декабря 1777 года, вступил на престол 12 марта 1801 года и скончался 19 ноября 1825 года. Если эти даты расположить вертикально и сложить, то итог такого сложения даст и число лет жизни, и число лет царствования.

Вот как изображали эту удивительную мистическую таблицу современники:

Петербургские мистики не в первый раз обращались к символике чисел, пытаясь разгадать судьбу Александра I. Особое значение придавалось связи крупнейших петербургских наводнений с датами рождения и смерти императора. Он родился 12 декабря 1777 года, через 12 недель после разрушительного наводнения 21 сентября, а умер через 12 месяцев и 12 дней после наводнения 1824 года. Наводнения этих лет были самыми разрушительными в истории Петербурга. Жители помнили, как во время посещения Александром одного из разрушенных районов столицы после наводнения 1824 года кто-то за спиной императора проговорил: «За грехи наши Бог нас карает». – «Нет, за мои», – будто бы пробормотал царь в наступившей тишине.

Наводнения вызывали тревожные ассоциации и воспоминания. Александр хорошо запомнил ужас приближённых во время недавнего разгула стихии, когда в окна спальни императора на первом этаже Зимнего дворца вплыл деревянный могильный крест, снесённый с какого-то кладбища. Едва справились с крестом, как в то же окно волной внесло полуразвалившийся гроб. Император почувствовал приближение смерти. Рассказывают, что именно тогда он признался одному из сановников, что видит во всём этом зловещее предзнаменование. И добавил, что перед его рождением в 1777 году Нева «точно так же затопляла дворец».

Император Александр I скончался 19 ноября 1825 года, во время своего пребывания в Таганроге. Едва это известие дошло до столицы, как тут же распространился слух, что он вовсе не умер, а скрылся, а в гробу в Петербург везут чужой труп. Слух этот казался многим настолько правдоподобным, что на пути следования траурной процессии из Таганрога в Петербург происходили неоднократные попытки «со стороны толпы» вскрыть гроб.

Например, как рассказывали очевидцы, в Московском Кремле, где был временно установлен катафалк с гробом императора, пришлось даже выставить к воротам артиллерию. Не менее строгие действия властей сопровождали прощание с покойным императором и в самом Петербурге. При отпевании в Казанском соборе Николай I запретил открывать гроб. Это ещё более укрепило слухи о подмене тела. Из уст в уста передавали, что Мария Фёдоровна при виде тела сына, как бы продолжая с кем-то спорить, воскликнула: «Да право же это он!». Что это она должна была доказывать? – говорили в народе.

И родилась легенда о сибирском старце Фёдоре Кузьмиче, который и есть якобы бывший император Александр Павлович. Это он, чтобы вымолить у Бога прощение за участие в убийстве своего отца Павла I, «решил взять на себя такой великий подвиг – удаление в Сибирь». В гроб же, согласно легенде, было положено тело фельдъегеря Маскова, незадолго до этого умершего от ушибов, полученных при падении с экипажа по дороге в Таганрог. Интересно, что позднее исследователям удалось напасть на след внука Маскова. Выяснилось, что в этой семье из поколения в поколение передается легенда, будто бы их предок, фельдъегерь Александра Благословенного Масков, похоронен в Петропавловском соборе Петербурга.

Сохранились и другие народные версии смерти государя императора. Вот как колоритно об этом рассказывает один простолюдин в романе И.Ф. Наживина «Во дни Пушкина»: «Одни болтают, что Александра Павлыча господишки убили, изрезали, а в гроб положили солдата какого-то, а на лицо, чтобы не узнали, маску восковую налепили. Другой гнёт, что опротивели царю все дела государские и он будто бы в монахи ушел. А надысь в Опочке в трактире один сказывал, что господишки, верноподданные изверги, первейшие на свете подлецы, продали его в иностранную державу… И всё это враньё… Верно одно: стал он господишкам поперек горла и извести его у них было решено: графиня Орлова и жена графа Потемкина, верные фрейлины и распренебла-городные канальи, хотели отравить царя у себя на балу… А как привезли его из Таганрогу-городу гроб-то, да поставили его в Москве в собор, один дьячок подмосковный не будь дурак и пойди поглядеть, а в гробу, ребята, не царь, а чёрт! Царь же батюшка, слава Богу, жив и здоров, и чтобы обличить весь этот обман господишек, сам выйдет в тридцати верстах от Петербурга встретить свой гроб и тогда и объявит всем о господской подлости».

Еще говорили, что Александр покончил жизнь самоубийством, потому что не мог пережить своего невольного участия в убийстве отца, императора Павла I.

Но больше всего легенд о тайном исчезновении императора. По одним легендам, он ушёл на Дон, по другим – в Англию, по третьим – в Сибирь. Переоделся с часовым и ушел в неизвестном направлении. А потом этого часового убили, «труп доставили в Петербург и похоронили в Петропавловском соборе».

Легенда об уходе в Сибирь оказалась наиболее живучей. В 1836 году в Сибири и в самом деле объявился некий неизвестный старец, «непомнящий рода своего», лицо и осанка которого напоминали облик императора Александра Павловича. По Сибири ходили легенды о необыкновенном даре чудесного видения, которым обладал старец. Так, однажды он зашёл в незнакомую избу и попросил «вылить на него бочку воды». Хозяйка удивилась столь необычной просьбе, но отказать старцу не могла. А потом узнала, что именно в этот день в далеком Петербурге тушили пожар Апраксина двора. В разговорах старец рассказывал о придворной жизни так, будто сам принимал в ней участие. В его бумагах впоследствии было обнаружено брачное свидетельство на имя Александра Павловича и Елизаветы Алексеевны. А ещё в Сибири живёт легенда о неком солдате, уроженце Петербурга, который служил здесь. Будто бы однажды он случайно столкнулся с Фёдором Кузьмичом, взглянул на него, и тут же упал в обморок. А потом признался, что узнал в старце государя Александра Павловича, с которым ему довелось видеться раньше в Петербурге.

Смерть старца Фёдора Кузьмича сопровождалась необыкновенным небесным явлением. В час его кончины над кельей, где он жил, если верить старым преданиям, появилось небесное сияние. Старец Фёдор Кузьмич никогда не признавался, кто он есть на самом деле. И, тем не менее, на кресте, установленном над его могилой было написано: «Здесь погребено тело Великого Благословенного старца Фёдора Кузьмича, скончавшегося января 1864 года». Напомним, что императора Александра I в народе называли «Благословенным».

Остается сказать о таинственной судьбе супруги Александра I, Елизавете Алексеевне. По свидетельствам современников, она отличалась необыкновенной скромностью и стремлением к семейной жизни. Однако последняя сложилась неудачно. Александр не любил супругу и демонстративно сторонился её. У него была другая личная жизнь и другая фактическая жена – Мария Антоновна Нарышкина, которая родила ему троих детей.

Впрочем, если верить дворцовым сплетням, у Елизаветы Алексеевны также были свои поклонники и даже фавориты. Один из них – польский князь Адам Чарторижский, другой – штаб-ротмистр А.Я. Охотников. Петербургская молва утверждала, что у неё от Охотникова была даже дочь, правда, умершая в раннем возрасте.

Погиб Охотников при странных обстоятельствах. На него было совершено покушение. Если верить городскому фольклору, покушение организовал родной брат Александра I, великий князь Константин Павлович. Одни говорили, что он решился на это, озабоченный репутацией царской семьи, другие утверждали, что поступок великого князя просто укладывался в жизненную логику повседневного поведения Константина Павловича. В Петербурге хорошо знали, что он отличался исключительно буйным и непредсказуемым характером, в детстве мог укусить воспитателя, в зрелом возрасте мог избить свою жену и во всякое время был способен на самые жестокие поступки.

Императрица Елизавета Алексеевна

Охотникова похоронили на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Над его могилой стоит мраморная композиция, выполненная французским скульптором Франсуа Либо. Художественное надгробие изображает дуб, сломанный молнией, у подножия которого полулежит скорбящая плакальщица. Остается только догадываться, чьи черты лица придал скульптор этой символической фигуре. Известно только, что заказчицей памятника была сама императрица Елизавета Алексеевна. Не было секретом и то, что она часто посещала кладбище Александро-Невской лавры и подолгу задерживалась у мраморного дуба над прахом Охотникова.

В 1824 году монаршие супруги вновь сблизились, во всяком случае, в свою последнюю поездку в Таганрог они отправились вместе. Во время этой поездки, как известно, император скончался. Далее начинается ещё одна, почти невероятная легенда. Согласно официальной версии, 4 мая следующего, 1826 года, по дороге из Таганрога в Петербург, во время короткой остановки на ночлег в городе Белёво Елизавета Алексеевна неожиданно для всех скончалась. Затем начинается мистика. Как утверждает фольклор, утром, подойдя к умершей императрице, хозяйка дома увидела мёртвой «вовсе не ту, что накануне назвалась императрицей». Тогда же родилась легенда, что на самом деле Елизавета Алексеевна, как и её супруг, покинула свет и под именем Веры Александровны проживала в Сырковском монастыре. Там она была более известна под именем «Молчальницы». Она и в самом деле будто бы прожила целых 25 лет, не произнеся ни единого слова, и скончалась в полном молчании 6 мая 1861 года. К этому следует добавить, что её каморка, как отмечали впоследствии многие свидетели, была «точной копией томской кельи сибирского старца Фёдора Кузьмича», под именем которого, как утверждает фольклор, скрывался её супруг – император Александр I.

Царское Село. Фонтан «Девушка с кувшином»

В заключение скажем ещё об одной легенде. Согласно ей, старец Фёдор Кузьмич вплоть до самой своей смерти посылал тайные записки в Царское Село своей супруге.

В Екатерининском парке Царского Села есть своеобразный памятник императрице Елизавете Алексеевне. Если верить легенде, печальный образ, навеянный жизнью и драматической судьбой этой женщины, воплощён в скульптурной композиции «Молочница», или «Девушка с кувшином», исполненной по модели скульптора П.П. Соколова в 1816 году.

И последнее. Не так давно появилось предание о том, что в 1920-х годах царская усыпальница в Петропавловском соборе была вскрыта, и могила Александра оказалась пуста. Никаких документальных свидетельств этого нет. Более того, нет и свидетелей вскрытия – все только ссылаются «на якобы видевших». Но предание о том, что саркофаг Александра I пуст, живёт в народе. Говорят, будто император не желал быть похороненным рядом с убитым Павлом I и просил Аракчеева предать его земле в другом месте. Согласно легенде, в ночь перед погребением Аракчееву каким-то образом удалось вывезти тело Александра в своё имение Грузино и похоронить в тамошнем соборе. Там верный слуга установил и памятник царю. Достоверность этого предания доказать практически невозможно, так как во время последней войны всё в Грузине было уничтожено. Правда, есть и другая, столь же маловероятная легенда, что тело Александра I действительно в 1860-х годах было секретно извлечено из гробницы и «предано земле на кладбище Александро-Невской лавры».