Памятник (продолжение)

В ЕКАТЕРИНИНСКОЕ ВРЕМЯ В Петербурге появился первый в России монументальный скульптурный памятник. Неслучайно, что им стал монумент великому основателю города Петру I, продолжательницей дела которого считала себя Екатерина II. История создания памятника началась буквально через несколько дней после воцарения Екатерины, когда Сенат в ответ на щедрые милости новой императрицы верноподданно предложил увековечить её деяния созданием памятника. Екатерина от памятника собственной персоне отказалась, будто бы предпочтя увековечить своё имя иначе: установить в столице монумент Петру Великому.

Отвергнув предложение воспользоваться растреллиевской статуей Петра, Екатерина по совету Дени Дидро приглашает в Петербург французского скульптора Этьена Фальконе. В 1766 году скульптор приезжает в Россию, где ему устраивают великолепный приём и предоставляют приготовленную заранее мастерскую в одном из флигелей временного, ставшего уже ненужным, деревянного дворца Елизаветы Петровны близ Мойки. Следуя своему гениальному замыслу – установить конную статую на гигантский пьедестал, которым должна стать естественная скала, Фальконе сооружает в мастерской дощатый помост, имитирующий этот предполагаемый пьедестал. Из царских конюшен скульптору выделили лучших породистых жеребцов по кличкам Бриллиант и Каприз, управляемых опытным берейтором Афанасием Тележниковым. На полном скаку он взлетал на помост, резко останавливал коня у его края и на мгновение удерживал в этом положении. За это мгновение скульптор должен был сделать набросок с натуры. Бесчисленное количество набросков через несколько лет завершилось блестящей композицией. Имя Афанасия Тележникова неоднократно упоминается в письмах Фальконе. Однако в Петербурге сложилась легенда о том, что скульптору позировал артиллерийский полковник Мелиссино, известный своим удивительным сходством с Петром Великим.

Этьен Фальконе

Но если при лепке фигуры императора с особыми сложностями Фальконе не столкнулся, то при моделировании головы Петра дошел до полного отчаяния. Трижды он лепил эту необыкновенную голову, трижды, как ему казалось, был близок к успеху, и трижды императрица отвергала его модели будто бы из-за отсутствия сходства с оригиналом. И в тот момент, когда ситуация грозила стать драматической, ученица скульптора Мари Анн Колло, как рассказывает предание, в течение одной ночи вылепила голову Петра. Портрет оказался настолько удачным, что Фальконе просто взял и использовал его для памятника. Успех был полный. Показанная Екатерине модель вызвала восторженное одобрение. Ваятельнице была назначена пожизненная пенсия. Отдал должное ученице и скульптор. Фальконе постоянно подчеркивал равноправное участие Колло в работе над памятником, а когда в 1782 году по случаю открытия монумента получил золотую и серебряную медали, то одну из них – серебряную – отдал своей ученице.

Попытки сделать лаконичную надпись к памятнику предпринимали многие – от Ломоносова и Сумарокова до Дидро и самого Фальконе. Однако высшей лапидарности достигла всё-таки сама императрица. Официальная версия такова. Когда Фальконе предложил вариант: «Петру Первому воздвигла Екатерина Вторая», то императрица вычеркнула слово «воздвигла» и тем самым осуществила свой сокровенный замысел. «Петру Первому Екатерина Вторая», и то же самое по латыни: «Petro primo Catharina secunda» – для Европы. Екатерина Вторая, но вторая не после Екатерины Первой – безродной Марты Скавронской, трофейной шлюхи, по случаю оказавшейся на русском престоле. Нет, вторая после великого монарха, античного героя нового времени, сдвинувшего неповоротливый материк русской истории в сторону Европы. И в этой истории не имели значения ни Екатерина I, ни московский царь Пётр II, ни наложница герцога Курляндского Анна Иоанновна, ни малолетний шлиссельбуржец Иоанн Антонович, ни весёлая императрица Елизавета, ни, наконец, голштинский солдафон Петр III. Великий смысл государственного развития сводился к математически ясной формуле: Пётр Первый – Екатерина Вторая. Это следовало внедрить в сознание как современников, так и потомков.

Это официальная версия. Но существуют легенды. Первая из них повествует, как известный в Петербурге актер Бахтурин вместе с друзьями однажды посетил мастерскую Фальконе и, когда все присутствовавшие благоговейно замолчали, увидев великое творение художника, воскликнул: «Подлинно, братцы, можно сказать, что богиня богу посвящает». Слова эти стали известны Фальконе и якобы подсказали принятый вариант надписи.

Сохранилось и другое предание. Согласно ему, эту лаконичную надпись сочинил великий похабник и замечательный поэт Иван Барков. Тот Барков, про которого в Петербурге ходили легенды и анекдоты. Рассказывали, что однажды Академия поручила Баркову какой-то ответственный перевод и выслала ему довольно дорогой экземпляр оригинала. Спустя долгое время, после многочисленных напоминаний, Барков просил передать академикам, что книга переводится, ещё через несколько дней на беспокойный запрос, он вновь заявил, что книга переводится… «из кабака в кабак, что сначала он заложил её в одном месте, потом перевел в другое и постоянно озабочивался, чтобы она не залеживалась в одном месте подолгу, а переводилась по возможности чаще из одного питейного заведения в другое». Барков, как гласит одно предание, покончил жизнь самоубийством. При нём, говорят, нашли записку: «Жил грешно и умер смешно». По другой легенде, Барков умер от побоев в публичном доме, по третьей – утонул в сортире. Так или иначе, но именно этот скандально знаменитый Барков, согласно преданию, по просьбе Екатерины и придумал надпись к памятнику, за что получил от неё целых сто целковых. Рассказывают, что через пару дней друзья этого гуляки и кутилы поинтересовались, куда вложил он такие немалые деньги, на что Барков торжественно продекламировал:

 

Девяносто три рубли

Мы на водку впотребли.

Остальные семь рублей

Впотребли мы на б…..

 

Эта легенда в городском фольклоре имела продолжение. Рассказывали, что, несмотря на то что в конкурсе победил Барков, Екатерина, учитывая особенности его скандального непредсказуемого характера, решила результаты конкурса гласности не предавать и гонорар победителю не выплачивать. Правда, не учла возможные последствия этого решения. Когда Барков, к своему немалому удивлению, увидел на пьедестале памятника собственный текст, то, если верить преданию, отыскал где-то кисть с краской и после слов «Петру Первому Екатерина Вторая» приписал: «… обещала, но не дала», напомнив таким двусмысленным образом об обещанном, но не выданном гонораре.

Открытие памятника Петру I на Сенатской площади

Мы уже говорили, что памятник Петру установлен на том месте, где, по народному преданию, Пётр однажды решил перескочить через Неву на своем персидском скакуне. Но есть и другая легенда, рассказанная историком Н.К. Шильдером в ответ на расхожее утверждение, будто место для установки памятника указал матери-императрице великий князь Павел Петрович. Однажды вечером будущий император в сопровождении князя Куракина и двух слуг шел по улицам Петербурга. Вдруг впереди показался незнакомец, завернутый в широкий плащ. Казалось, он поджидал Павла и его спутников и, когда те приблизились, пошёл рядом. Павел вздрогнул и обратился к Куракину: «С нами кто-то идёт рядом». Однако тот ничего не видел и пытался в этом убедить цесаревича. Вдруг призрак заговорил: «Павел! Бедный Павел! Бедный князь! Я тот, кто принимает в тебе участие». И пошёл впереди путников, как бы ведя их. Затем незнакомец привел их на площадь у Сената и указал место будущему памятнику. «Павел, прощай, ты снова увидишь меня здесь». Прощаясь, он приподнял шляпу, и Павел с ужасом разглядел лицо Петра. Наследник будто бы рассказал об этой мистической встрече своей матери, и та приняла решение о месте установки памятника.

По третьей, наиболее правдоподобной версии, это место определил Юрий Матвеевич Фельтен, архитектор, создавший общую планировку набережной всего левого берега Невы в пределах исторического центра города. Но об этом мы уже упоминали.

Памятник был открыт 7 августа 1782 года. Этот день был ознаменован многими милостями царствующей императрицы. Среди прощённых был мало кому известным до того времени, несостоятельный должник археограф Иван Иванович Голиков. По преданию, он пришёл на площадь, упал перед памятником на колени и дал клятву всю свою жизнь посвятить «на написание истории деяний Петра». И успел-таки до своей кончины, а умер он в 1801 году, написать и издать тридцать томов «Деяний Петра Великого».

Этьену Фальконе не суждено было довести дело всей своей жизни до конца. В 1778 году, за четыре года до открытия памятника Петру, запутавшийся в отношениях с президентом Академии художеств И.И. Бецким, обвинённый в растрате казенных денег, скульптор покинул Петербург и возвратился во Францию. Уезжая из России, согласно одной легенде, Фальконе увез с собой на родину осколки Гром-камня, которые раздаривал друзьям в качестве сувениров. Неожиданно в Париже возникла мода оправлять эти гранитные осколки в драгоценные металлы, превращая их в женские украшения. Надо сказать, что рождению этой легенды предшествовали совершенно реальные факты, ещё в то время, когда Гром-камень доставили в Петербург, а Фальконе даже не помышлял о досрочном выезде из России, петербуржцы были так поражены этой гранитной скалой, что, как писал один из них, «многие охотники ради достопамятного определения сего камня заказывали делать из осколков оного разные запонки, набалдашники и тому подобное».

Мифология знаменитой «Лахтинской скалы», ставшей основанием Петрова монумента, была бы неполной без легенды о доставке этой уникальной глыбы к месту её установки. Монолитная скала была найдена в двенадцати верстах от Петербурга, вблизи прибрежного поселка Лахта. Оригинальный способ её передвижения по суше будто бы придумал один кузнец, участвовавший в её обработке. Гром-камень передвигали с помощью специальных полозьев на бронзовых шарах, которые переносили вперёд по мере передвижения камня. Имя этого умельца история, к сожалению, не сохранила, но зато в официальных отчетах появился некий авантюрист, грек Мартьен Карбури, который под именем Ласкари приехал в Россию в надежде быстрого обогащения. Будто бы этот Ласкари и купил у русского кузнеца оригинальный «способ передвижения камня».

Когда Гром-камень доставили в Петербург и Фальконе увидел его истинные размеры в условиях города, то счёл его слишком большим. Ненужный кусок пришлось отпилить. Оставалось только решить, что с ним делать. Над этим долго ломали голову, пока, как рассказывает легенда, не появился «один оборванный пьяненький мужичонка», предложивший в одиночку избавиться от громадного осколка. Над мужиком посмеялись, но попробовать всё же разрешили, сказав, что «всыпят ему плетей, если затея не удастся». Мужик промолчал и тут же взялся за дело. Три дня он лопатой подкапывал яму под камень, а на четвёртый осколок сам обвалился в яму. Мужик засыпал его землёй, утрамбовал, напоследок «сплясал вприсядку» и пошёл за обещанной платой.

Когда памятник был открыт, возле него была установлена сторожевая будка, первым хозяином которой, по преданию, был дьячок из села Чижово Смоленской губернии Тимофей Краснопевцев. Говорят, некогда он обучал грамоте светлейшего князя Кирилла Григорьевича Разумовского. В благодарность за это Кирилл Григорьевич будто бы выхлопотал для него у императрицы почётную должность – караулить бронзовое изваяние Петра Великого.

Появление на берегах Невы бронзового всадника вновь всколыхнуло извечное противостояние старого и нового, века минувшего и века нынешнего. В среде непокорных старообрядцев родилась апокалипсическая легенда о том, что всадник, вздыбивший коня на краю дикой скалы и указующий в бездонную пропасть, – есть всадник Апокалипсиса, а конь его – конь бледный, который появился после снятия четвертой печати, всадник, «которому имя смерть; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертой частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными». Всё как в Библии, в фантастических видениях Иоанна Богослова – Апокалипсисе, получивших удивительное подтверждение. Все совпадало. И конь, сеющий ужас и панику, с занесёнными над головами народов железными копытами, и всадник с реальными чертами конкретного Антихриста, и бездна – вод ли? земли? – но бездна ада там, куда указует его десница. Вплоть до четвертой части земли, население которой, если верить таинственным слухам, вчетверо уменьшилось за время его царствования.

Эта легенда перекликалась с другой, утверждавшей, что это француз Фальконе вложил в свой монумент тайную мысль о том, что когда-нибудь «Россия низвергнется в бездну с высоты своей безрассудной скачки».

К памятнику относились по-разному. Не все и не сразу признали его великим. То, что в XX веке возводилось в достоинство, в XVIII-M, да и в XIX веках многим представлялось недостатком. И пьедестал был «диким», и рука непропорционально длинной, и змея якобы олицетворяла попранный и несчастный русский народ, и так далее, и так далее. Вокруг памятника бушевали страсти, кипели споры, вершилась история.

Сейчас мало кто знает, что в драматическом для России 1812 году в первоначальные планы Наполеона входило покорение не Москвы, а Северной столицы. Маршал Удино собирался оттеснить русские войска к Рижскому заливу, «где погибель их сделалась бы неизбежною», в результате чего Петербург был бы обречен. Он был так уверен в своих планах, что, прощаясь с Наполеоном, будто бы сказал: «Прощайте, Ваше Величество, но извините, если я прежде вас буду в Петербурге». Надо сказать, что маршал Удино командовал самыми отборными войсками, так называемыми «дикими легионами».

Опасность, грозившая русской столице, была столь очевидной, что в Петербурге всерьез готовился план эвакуации. В рамках этого плана император Александр I распорядился вывезти статую Петра Великого в Вологодскую губернию. Были приготовлены специальные плоскодонные баржи и выработан подробный план вывоза монумента. Для этого статс-секретарю Молчанову выделили несколько тысяч рублей.

В это время некоего капитана Батурина стал преследовать один и тот же таинственный сон. Во сне он видел себя на Сенатской площади рядом с памятником Петру Великому. Вдруг голова Петра повернулась, всадник съехал со скалы и по петербургским улицам направился к Каменному острову, где жил в то время император Александр I. Бронзовый всадник въехал во двор Каменноостровского дворца, из которого навстречу ему вышел озабоченный государь. «Молодой человек, до чего ты довёл мою Россию, – сказал ему Пётр Великий, – но пока я на месте, моему городу нечего опасаться!» Затем всадник повернул назад, и снова раздалось звонкое цоканье бронзовых копыт его коня о мостовую. Майор добился свидания с личным другом императора князем Голицыным и передал ему виденное во сне. Пораженный его рассказом, князь пересказал сновидение царю, после чего, утверждает легенда, Александр отменил своё решение о перевозке монумента. Статуя Петра осталась на месте и, как это и было обещано во сне майора Батурина, сапог наполеоновского солдата не коснулся петербургской земли.

В трагическом 1941 году эта история повторится. Как вспоминает Д.А. Гранин, в начале Великой Отечественной войны, чтобы спасти памятник Петру от возможного попадания бомб и снарядов, его решили осторожно опустить в Неву, тут же у набережной. Уже был подготовлен кран, когда в Управление по охране памятников пришел некий архивариус и сказал, что в архиве 1812 года он нашел рассказ о сне некоего капитана, который повлиял на решение Александра I об эвакуации монумента. Рассказ архивариуса так поразил ленинградское начальство, что в последний момент памятник решили оставить на своем месте. Как известно, и на этот раз нога вражеского солдата не ступила на ленинградскую мостовую.

Война 1812 года непосредственно Петербурга не коснулась. Но в мире петербургского городского фольклора память о Наполеоне сохранилась. В Шуваловском парке есть два пруда, Верхний и Нижний, которые в народе странным образом именуются «Шапка Наполеона» и «Рубаха Наполеона». Говорят, об этих атрибутах форменной одежды французского маршала напоминают очертания парковых водоёмов. Однако в народе живёт легенда об одном из владельцев шуваловских имений, графе П.А Шувалове. В 1815 году он, в качестве особого комиссара от Российской империи сопровождал свергнутого Наполеона на остров Эльба. Согласно легендам, в дороге на бывшего императора напала толпа роялистов, и Шувалову удалось спасти опального императора. В благодарность за этот подвиг Наполеон будто бы подарил Шувалову личную саблю, треуголку и мундир. До 1917 года сабля хранилась в Шуваловском дворце, пока её не украли красноармейцы. Упоминаний о ней в фольклоре не осталось. О дальнейшей судьбе мундира и треуголки так же ничего не известно, но память о них сохранилась в местной топонимике.

Но вернемся к Медному всаднику Своеобразной вариацией на тему ожившего Петра выглядит легенда о безвестном старике, который в один из ветреных дней 1903, юбилейного, года – года 200-летия Петербурга – привязал к решётке памятника розовый коленкоровый флажок, на котором были приклеены бумажки с выписками из Библии. При этом старик будто бы утверждал, что нельзя было ставить «манамент» Петру Великому, что «кому памятник поставлен – тот и погибнет, а душа его будет скитаться по площадям».

Впрочем, фольклор знает и противоположные точки зрения. Так, например, многие считали памятник Петру неким мистическим символом Петербурга. Городские ясновидящие утверждали, что «это благое место на Сенатской площади соединено невидимой обычному глазу „пуповиной“ или „столбом“ с Небесным ангелом – хранителем города». А многие детали самого монумента сами по себе не только символичны, но и выполняют вполне конкретные охранительные функции. Под Сенатской площадью, согласно старинным верованиям, живёт гигантский змей, до поры до времени не проявляя никаких признаков жизни. Но старые люди были уверены, что, как только змей зашевелится, городу наступит конец. Знал будто бы об этом и Фальконе. Вот почему, утверждает фольклор, он включил в композицию памятника изображение змея, будто бы защищаясь от нечистой силы универсальным языческим оберегом: «Чур меня!».

Известно, что в мировой мифологии образ змеи расценивается двояко: её яд может как исцелить, так и убить. Вот почему, согласно поверьям многих народов, душа змеи бессмертна, при гибели одной змеи, она переходит к другой, добавляя той толику своего бессмертия. Так что Фальконе, включив в композицию памятника Петру изображение змеи, поставил памятник не императору, а Змее, собравшей в себе души всех змей, убитых при строительстве Петербурга. Бессмертная Змея спит и, когда проснется, – город развалится.

Но, несмотря ни на что, судьба памятника Петру Великому сложилась счастливо. До сих пор он остается одним из лучших монументов Петербурга, одним из самых поэтичных скульптурных произведений. Неслучайно наиболее глубоко он был понят поэтами – вначале Пушкиным в его знаменитой петербургской повести, название которой навсегда стало именем памятника, и через сто лет – Блоком, сказавшим: «Медный всадник, – все мы находимся в вибрациях его меди».

И не только в вибрации. Если верить современному фольклору, Медный всадник нас охраняет и спасает в самые драматические моменты истории. Согласно одной легенде, во время приближения наводнений статуя Петра оживает и царь на коне мечется по городу, предупреждая горожан об опасности. Согласно другой, он поворачивается на своём гранитном пьедестале как флюгер, указывая направление ветра истории.