Эпилог

Теплая вода Чесапикского залива омыла мне ноги, когда я пошел за сыном, который искал камешки в прибое. Рядом со мной шел мой коллега Дэйв Бохаска. Я знал, что на этой стороне залива есть шанс найти ископаемые акульи зубы и красивые раковины. В скалах Калверт, которые сторожат эту часть мэрилендского побережья, найдены сотни тысяч окаменелостей эпохи миоцена, в том числе черепа и скелеты ископаемых китов. Мои предшественники в Смитсоновском институте – например, Фредерик Ист и Ремингтон Келлогг, – знали об этом либо сами собирали здесь остатки ископаемых морских млекопитающих.

Это было тихое, спокойное воскресенье, мы с Дэйвом мало думали о находках. Я даже не взял инструменты, поскольку хотел отключиться от сети и провести время на природе с сыном. Возможно, окаменелости вдохновят его так же, как и меня, но я не собирался на него давить. А Дэйв, который живет поблизости, в сообществе Сайентистс Клиффс, с удовольствием пригласил нас прогуляться по окрестностям. Уже само название благоприятствовало находкам ископаемых.

Внезапно сын остановился рядом с куском породы, который скатился на пляж. «Что это, пап?» – спросил он. Я подошел и опустился на колени, чтобы посмотреть поближе. Мы с Дэйвом давно разгадываем такие анатомические загадки и сразу опознали обломок черепа кита. Остальная часть или осталась высоко в скале, с которой упал каменный блок, или уже утонула в заливе. Правая и левая кости лицевой части, там, где размещался биосонарный аппарат, были сильно искривлены. Я решил, что это, видимо, кости ориктоцета, ископаемого кашалота, которого подробно изучал Келлогг.

– Ну и дела, – с улыбкой сказал Дэйв.

– Андерс, – торжественно возвестил я, – ты только что нашел ископаемого кита.

Сын, которому тогда было четыре года, не знал, что и думать.

Стоит не взять с собой инструменты – и они гарантированно понадобятся. А у нас не было с собой ни молотка, ни кирки. Мы с Дэйвом переглянулись.

– Он на уровне прибоя, все честно, можно собирать, – заметил Дэйв.

Такое положение черепа означало, что с юридической точки зрения мы имели право собрать находку для Смитсоновского института. Я отыскал в пакете маленький перочинный нож, у Дэйва был такой же. Солнце садилось, и мы уже не успевали вернуться в дом Дэйва за инструментами. Скоро должен был начаться прилив – будет ли этот осколок черепа завтра валяться на этом же месте. Я посмотрел на наши перочинные ножики, потом на большой грязный мокрый кусок скалы.

– Ладно. Начнем, – сказал я, и мы начали копать.

Иногда случайные находки – это мало что значащие диковинки, иногда – важные научные открытия, и их нужно собрать. Я подумал, что эта часть черепа относится ко второй категории и вполне стоит трудов. Эволюционная история кашалотов – одна из самых долгих среди современных групп китов, если вести отсчет от окаменелостей времен олигоцена, которым более 23 млн лет, к культовому герою Мелвилла Моби Дику и его современным сородичам. В летописи окаменелостей кашалоты могут различаться размером зубов или швами черепа, но все они имеют чашеобразную вогнутость на морде, в которой находятся «хлам» и «футляр» – так именовали биосонарные органы этих животных китобои XIX в., современники Германа Мелвилла. Кости ископаемых кашалотов можно встретить по всему миру, в основном это внушительные зубы, порой размером и весом с бутылку вина. Мы находили такие в Серро-Баллене. В отличие от них, отполированные зубы современных кашалотов годятся лишь на сувениры и поделки. Это просто костяные наковальни для 10 000 съеденных кальмаров.

Мы соскребли породу, чтобы оценить размеры находки. К парковке придется тащить ее по лестнице, несколько пролетов вверх. К сожалению, зубы кашалота не сохранились, только глубокие бороздки на нёбе, где они когда-то удерживались на месте связками. Тем не менее я и такого ориктоцета никогда не находил в этих скалах. Я снял футболку и сделал из нее переноску.

Пока мы выкапывали блок, я время от времени бросал взгляд на сына, который швырял камни в прилив, не зная, чем заняться. Я подумал, что однажды, 15 млн лет назад, этот череп принадлежал настоящему живому кашалоту. Он жил, питался, был частью исчезнувшей экосистемы. Я задумался об этом ките, и в голову полезли вопросы, на которые палеонтологам так трудно ответить: была ли это самка кашалота, чья-то мать? Член китового общества со своей культурой? Смог бы этот миоценовый кит сегодня общаться со своими потомками? Спал ли он вертикально, в плавающем чуть ниже поверхности лесу левиафанов, как это иногда делают кашалоты?

Мы индивидуализируем китов, пытаясь узнать их, разгадать их тайну, даже если имеем дело с фрагментом черепа, или с уникальным профилем звуковой волны щелчка, или с характерным пятном на хвостовом плавнике. Мы даем отдельным китам имена или буквенно-цифровые обозначения, чтобы отличать их от родственников, как будто это каким-то образом поможет нам проникнуть в их истории и жизни. Отдельные киты важны, в конце концов именно отдельные особи несут звания рекордсменов: самый большой, самый глубокий, первый и – иногда – последний.

А вот как работает наука: соберите вместе отдельных особей по конкретному вопросу или критерию, и вы сможете выстроить широкую картину, которая сделает китов чуть понятнее. Я беру череп или кость и спрашиваю: «Кто ты?» Это моя отправная точка. И я знаю, что не одинок – тот же вопрос ученые задают кусочку ткани, извлеченному из дротика для биопсии или дельфину в неволе, глядя на него сквозь смотровую панель аквариума. Кто они? В конечном итоге именно это мы хотим знать о китах.

Поздно вечером, когда сын уже спал в своей кроватке, я отвез находку в свою лабораторию в Национальный музей естественной истории в центре Вашингтона. Подогнав тележку к припаркованной машине, я в темноте переложил в нее блок, все еще завернутый в мокрую футболку. Еще несколько часов назад ископаемое было анонимным куском кости, застрявшим в мергеле. Теперь его подготовят, очистят, измерят, изучат и сохранят для будущих поколений. Оно получит собственный каталожный номер – USNM 559329, – а моего сына внесут в базу как человека, нашедшего ископаемое. Находка пополнит ряды тысяч других ископаемых образцов в Смитсоновском институте, у каждого из которых есть история. Эти истории – открытия, которые еще предстоит совершить: одни обыденные, другие могут навсегда изменить учебники. Вот почему наука так увлекает. Чтобы вытянуть факты из неизвестности, нужно уметь задать правильный вопрос, и тогда ответ может многое рассказать о прошлом, настоящем и будущем китов.