Первый урок

Наконец, то ли второго, то ли третьего сентября мы впервые переступили таинственный порог кабинета английского языка.

Что помню? 1) Возбуждение от встречи с новым. 2) Таблички с образцами английских прописных букв над доской. Года через два их сменили таблички с печатными буквами. Как раз в это время как в Англии, так и в СССР сочли излишним учить детей писать письменными буквами.) Так что нас всей этой ненужной каллиграфией уже не мучили, но я выучился-таки писать по-письменному, глядя на те таблички, пока их не сняли. 3) Наталья Владимировна повесила на доску карту Великобритании и рассказывала нам о ней по-английски (!) то же самое, что потом пересказала по-русски. Она тщательно выговаривала название газеты Morning Star как «монин стаа», и меня поразило несоответствие его звучания написанию «Морнинг стар» под карикатурами в «Крокодиле». Кроме того, она посоветовала нам читать журналы «Англия» и «Америка», подчеркнув, что это лимитированные издания и так просто на них не подпишешься. У моей тёти хранилось несколько номеров «Англии», они станут моим любимым чтением попозже, а во время перестройки тираж и «Англии» и «Америки» возрастёт, и я буду покупать их в киосках вместе с «Европой» и «Германией». А потом все эти журналы закроют один за другим в связи с успешным выполнением их задач: пропаганда западного образа жизни была больше не нужна. Убедили.

А пока на дворе 1980 год и я учу английский в Усть-Каменогорской школе № 29.

Английский? Как бы не так. Для родителей, у которых ещё остаются какие-то сомнения на этот счёт: есть непреодолимая пропасть между школьным предметом и реальной вещью с тем же названием. Есть физика и школьный предмет под названием «Физика» (без кавычек не употреблять). То же самое и с иностранным языком. Задача учителя – не английскому научить, а программу выполнить. Программу, которую к тому же не он придумал. Так что собственно английского языка на уроках английского языка было довольно мало. А что же было?

1. Транскрипция.

Во-первых, было такое великое и ужасное слово: «транскрипция». Вместо того чтобы учиться понимать и говорить по-английски, мы «учили звуки». Вместо того чтобы петь песенки, играть, смеяться и радоваться пониманию мира при помощи нового языка – овладевали великой премудростью: как правильно записывать эти звуки знаками фонетической транскрипции. Взять бы за шкирку того, кто придумал изучать эту транскрипцию в школе. Как можно преподавать недоверие к собственным ушам? – Дети, запомните: ваши уши ничем вам не помогут! Мало ли, что вы слышите? Надо услышанное записать. Специальными значками. Нет, нет, не буквами!

2. Тишина.

Ещё один анекдот из школьного кабинета английского языка.

Сидит себе тихонько наш пятый «Б» и переводит очередной опус про семью Стоговых или Браунов (их английские двойники), не помню. И вдруг поднимает руку отличница Лена Ошлакова (ныне живёт в Атланте, USA) и спрашивает: «Наталья Владимировна, а как gas переводится? Ой…» Нужны ли комментарии? Дружный смех аудитории свидетельствовал о том, насколько это идиотская идея – тишина на уроке языка.

Язык должен звучать. И это должно быть не чтение вслух текстов, а живая разговорная речь, песни и стихи.

3. Учительницы.

В нашей небольшой школе учительница английского была только одна, Наталья Владимировна. Но когда мы пошли в пятый класс, пришла вторая, и звали её… ТОЖЕ Наталья Владимировна.

И я влюбился.

Она была похожа на добрую Мэри Поппинс.

У неё был необычайно, необычайно, невероятно милый носик, курносый не вверх – а чуть-чуть-чуть вбок. И с маленькой ложбиночкой на кончике. Ах.

И ещё она была необыкновенным человеком, уникумом – она знала сразу ДВА иностранных языка. Представляете? Английский и немецкий. Вот. А вы, небось, и не слышали, что такие чудеса бывают.

А потом пришла третья. С длинннннными белыми волосами. Перекись. (Советская провинциальная школа, 1983 год.) С королевской осанкой. С АМЕРИКАНСКОЙ улыбкой и американским же лицом. Марина Ивановна. Очень скоро, по-моему, скорее, чем разменяет четвертый десяток, она станет директором, и от всей нашей старой школы, которая заслуживает отдельной книги, через несколько лет останется только здание – и она. Маринушка.

Язык она знала хорошо. (Хотя и забыла однажды, как будет по-английски «календарь»; пришлось подсказывать методисту, присутствовавшему на уроке.) И методически была подкована. Холеричности бы только поменьше, и любви к людям побольше – цены б ей не было. А то с её приходом английский стал ещё и самым страшным уроком. Боялись мы Маринушку, боялись, и свободной, раскованной английской речи страх этот никак не способствовал. А она ведь горела амбициями именно научить нас говорить. Переводы текстов про Стоговз фэмили – это был для неё позавчерашний день. Нашу первую добрую Наталью Владимировну, которая звёзд с неба не хватала, она презирала, и вскоре выдавила её в начальные классы. Но всё-таки как же с говорением? – А для этого существуют

4. Топики!

Вот ещё одно волшебное слово в ряду таких, как транскрипция, переводы и составление предложений. До сих пор помню, с шестого класса: «Hobby is something that people like to do for pleasure». И по гроб жизни не забуду. И ни слова больше из того топика. Имитировать речь, выучив наизусть готовый текст – как вам идея? А сейчас и книжки есть с готовыми «топиками». Выучиваешь такую наизусть – и, пожалуйста, сдавай экзамен.

Есть аргументы в пользу механической зубрёжки в больших объёмах? – Поделитесь, пожалуйста. Довод про Маркса, который для тренировки механической памяти заучивал стихи на незнакомых языках, не принимается: как я понимаю, топики нас заставляют учить не для тренировки механической памяти. А для чего тогда? Чтобы создать видимость способности говорить на разные темы? Чтобы заучить побольше слов на разные темы?..

Предлагаю другой подход: читать, смотреть, слушать – а потом обсуждать. Говорить надо об услышанном. Тогда и не придётся ничего зазубривать. К тому же разговор – это не монолог. Для тренировки умения держать речи, делать доклады топики тоже не подходят: хорош оратор, заучивший свою речь наизусть, предварительно написав её на бумаге.

Топикоманы забывают одну важную вещь: устная речь – это не произнесённая вслух письменная, а письменная речь – это не записанная устная. Они функционируют очень по-разному, и мозг работает по-разному с устной и письменной речью.

Слава Богу, к сожалению, Марина Ивановна отказалась от нашего класса (слишком много у нас было, по её мнению, «дураков»), и в девятом – десятом работала с нами прекрасная Наталья Владимировна – Мэри Поппинс. И мы перестали говорить, хотя бы и насильно, а занялись милой программой-минимумом, то есть опять-таки переводами текстов с английского на русский. И за два года спокойно разучились разговаривать. Зато хоть не боялись на английский ходить; лично мне для страха и ужаса хватало алгебры и физики.

Что же здесь не так? Если хотите, давайте разбираться по порядку.

Итак, транскрипция.

Вы только представьте: мало того, что язык новый – это серьёзная нагрузка на мозг, который должен разобраться в хаосе новых звуков и структурировать их. Давайте ещё сразу же читать и писать. На незнакомом языке, ага! Так и этого мало!! Давайте ещё, чтоб окончательно детей замучить, заставим их сначала (!) писать слова незнакомого им языка специальными значками, которые используют специалисты по фонетике; пусть они у нас эти значки выучат, пусть целые диктанты ими пишут. В конце концов, они в школу учиться пришли или в бирюльки играть? Не ищем лёгких мы путей! Ни для себя – ни для детей! Другой логики здесь я не вижу. А теперь —

СОВЕТ: не верьте тому, кто скажет вам, что звуки можно записать. Звуки звучат. Их можно записать только при помощи звукозаписывающей аппаратуры, а не ручкой в тетради.

Не верьте и тому, кто скажет, что буквы можно сказать или произнести: буквы пишут, и произнести их нельзя при всём желании, даже фигурально, образно или в переносном смысле. Связи, которые устанавливаются в мозге между письменным знаком и звуком, чрезвычайно сложны; к чему заставлять проделывать эту работу того, кто только начинает овладевать новым языком? Ему бы сначала привыкнуть – не к «звукам», а к звучанию нового языка! – и научиться потихоньку что-то лепетать на нём. А уж потом к буковкам. А вот когда вырастет и станет лингвистом – тогда, может быть, ему в научных целях и понадобятся знаки фонетической транскрипции.

Во всей этой истории с «транскрипциями» скрыта даже не одна глубокая ошибка, а несколько. Язык входит в нас через уши и выходит через рот. Что происходит при первом соприкосновении с новым языком? Новым, неожиданным и непривычным нагрузкам подвергается именно слуховое восприятие. От того, как справятся уши – на самом деле, уши и мозг – со своей задачей превратить шумовую кашу нового языка в нечто структурированное и наделённое смыслом – будет зависеть успех всего предприятия. В частности, успешность попыток рта воспроизвести услышанное. Поэтому главное вначале – слушать речь на новом языке, не «звуки», и даже не слова – а речь. Слушать её не с диска, где она лишена контекста – а от живых людей в реальной ситуации, когда контекст – игра, например, – позволяет с чем-то соотнести услышанное, то есть создаёт возможность понимания.

Далее. Нелогично пытаться помочь мозгу решить сложную задачу – разобраться в непривычном языке – заставляя его решать ещё более сложную задачу: овладеть для этого новой знаковой системой. Ни один ребёнок (и ни один здравомыслящий взрослый) не поймёт, зачем, кроме букв, нужны ещё какие-то значки, предназначенные для той же цели – «записывать звуки». Зачем эти звуки записывать – тоже непонятно. Между прочим, сейчас этот недуг с «записыванием звуков» и вообще с фонетикой поразил уже и преподавание родного языка. Мои дети в «дошкольном детском центре» раскрашивали разными цветами не просто гласные и согласные, а ещё и мягкие и твёрдые, щелевые и заднеязычные, губные и взрывные, носовые и альвеолярные… Ну, преувеличиваю, преувеличиваю. Но – к тому идёт. А зачем?.. А затем, что кто-то отработал бюджетные деньги. Как умел. И не нужно, совсем не нужно, искать за всей этой теорфонетикой для первоклашек никакого глубинного смысла: в ней – с точки зрения начальной школы – нет вообще никакого смысла. Как нет его и в «транскрипциях» на уроках английского.

А вот ещё был случай: начал человек учить французский, пошёл в магазин за словарём, потом жалуется: «Было несколько словарей, ни один не купила. Там нигде транскрипции нет!»

Но как же научиться говорить на чужом языке? Ведь его звуки совсем не такие, какие привык слышать и произносить ребёнок. Разве их не надо изучать?

Каков вопрос – таков и ответ. Почему, говорите, ребёнку без труда даётся речь на родном языке? Правильно – потому что привык. Понимание языка и речь – это дело привычки. Не изучения, не понимания – а привычки. Так же, как навык езды на велосипеде или игры на гитаре. Как любой моторный навык. Овладение языком – не когнитивный процесс, а моторный. Когнитивные процессы становятся возможны по мере овладения языком. Язык нужен для мышления, он – его предпосылка. Использовать мышление для первоначального овладения языком означает ставить телегу впереди лошади. Чтобы было, что переваривать, нужно сначала съесть кашу.