Почему роман

Как роман? Разве это роман? Да. Есть развитие, есть проблемы, есть масштаб – и есть любовь.

Уже есть одна замечательная книга об учении, которую автор назвал романом. И пояснил, почему: потому что это книга о любви. О любви к учению. «Такой же драматичной, как и всякая любовь».

Вспомнили? Симон Соловейчик. «Учение с увлечением». Это такая замечательная-презамечательная книжка, что её непременно нужно прочесть. Но! Симон Львович Соловейчик написал книгу о любви к неизбежному, обязательному учению. К такому, которое никуда не денется, так что лучше уж полюби – а то хуже будет. Учиться же всё равно придётся! В общем, вы уже поняли: это книга для школьников.

Тяжкой судьбе тех, кому учение вменили в обязанность, я могу помочь только советом обратиться за советом к Симону Львовичу – или пожеланием бороться за свободу и добиться ее. Ведь есть и другой прекрасный автор, Иван Иллич, провозгласивший «право на неграмотность».

Но моя книга для тех, кто хочет учиться и кого никто не заставляет. Для добровольцев. Для желающих. Для свободных.

Любовь происходит между свободными. Между свободным языком, а не кастрированным «предметом» – и свободным человеком, восхищённым этим языком и мечтающим овладеть им. Познать его. Подчинить своей воле. Заставить гореть и трепетать. Отдаться ему. Дать ему возможность говорить собой. (Или, как у Хайдеггера, «это не мы говорим языком, это язык говорит нами»?)

Если вы с языком начинаете встречаться, начинаете ваш роман, у вас обоих впереди масса приключений, путешествий, встреч, испытаний, побед и поражений. Это совместная жизнь в самом прямом смысле слова.

И ведь количество романов ничем не ограничено. Как и с женщинами (или с мужчинами). Мы ведь договорились, что мои читатели – свободные люди. Они смело идут вперёд, навстречу новому.

В этой книге я расскажу вам о своих романах с несколькими языками – и о других историях любви.

Попутно буду отвлекаться на теоретические рассуждения и давать те самые непрошеные советы. Но главное – это романы. В них вся эротика. Весь трагизм. И радость.

I love you

Повесть о школьных годах, или Почему мы учим, учим, а ничего не умеем

Предупреждаю, дорогой читатель. Из всех моих любовных историй с языками эта – самая трудная. Её трудно рассказывать, потому что её вроде бы и не было – то ли ещё не было, то ли уже. Может быть, мы не полюбили друг друга может быть, просто пока не встретились.

…Я всё же не оставляю надежды встретить однажды её лицом к лицу. И посмотреть ей в глаза. Я даже знаю, какие они. Они серо-голубые, в них дрожит влага – это слёзы радости от долгожданной встречи со мной. А уж я-то как рад.

Она серьёзная и непонятная. Даже красота её нездешняя. К ней нужно будет долго привыкать, и я охотно займусь этим.

Хорошо, что она такая спортивная – может, наконец-то, на велосипед сяду и плавать научусь. Но в любом случае придётся перестраиваться. Она из другой жизни – той, к которой я, наверное, ещё не готов. Можно сказать, что нам не давали встретиться все эти годы. Но ведь во всём, что происходит в нашей жизни, виноваты только мы сами. Значит, мы просто ещё не пришли друг к другу. Мы не готовы к встрече. Но я знаю: она состоится. И мы будем гулять по набережным Темзы и полезем в горы в Шотландии, и будем искать в Уэльсе пещеру, в которой жил Хризофилакс, и прокатимся на ободке Лондонского Глаза, и она будет смеяться над моей высотобоязнью, которую мне не утаить, как шило в мешке: полезу обниматься, а ладошки-то потные.

Да помогут нам святой Владимир и святой Иосиф.

Предыстория

До четвёртого класса в моей жизни не было никаких иностранных языков. Мои дедушка и бабушка в молодости жили в Германии, но вопрос «а как же они с немцами разговаривали?» как-то не возникал у меня. Считалось, что мама хорошо знает немецкий. Однако это оставалось семейной легендой. Язык, впитанный ею в детстве от немецких друзей и подружек, был потом благополучно убит советской школой и пединститутом. Иностранные языки не звучали вокруг меня. Среди множества книг на полках домашней библиотеки были (они и сейчас есть) две книжки на немецком: «Was ist das fu¨r ein Stein?» (геология и металлургия были специальностью деда) и «Fögel unseren Felder» (мама была учителем биологии и химии).

О других языках и речи не было. Но когда перед началом четвёртого класса нас разбивали на две группы: кто будет учить немецкий, а кто английский – родители решили, что немецкому меня мама научит, если понадобится (о, мечты!), поэтому надо идти на английский. Брату деда, Ивану Васильевичу Моисееву, доктору наук, работавшему в Курчатовском институте, были заказаны дефицитные детские книги на английском и пластинки. Помню, как пришла посылка из Москвы, а там!.. Стихи советских писателей на английском! Кажется, Маршак. Чуковский, «Путаница». И – Андерсен с прекрасными чёрно-белыми иллюстрациями: аквамарин обложки, прихотливые изгибы, нагая русалочка – ар нуво. Жаль, очень жаль, что… на английском. И что потом потерялась. Стоит ли говорить, все они так и остались непрочитанными. А пластинки – непрослушанными. Ну, как возможно это слушать? Кто не помнит – найдите выпуск «Ералаша» про мальчика, у которого все животные выучили английский по этим пластинкам. В этом и есть сермяжная правда: попугаю нетрудно запомнить бессмысленно повторяющиеся фразы – ведь они для него в любом случае ничего не значат.

СОВЕТ РОДИТЕЛЯМ: не рассчитывайте на то, что ребёнок будет читать книжки на непонятном ему языке, в то время как вокруг масса интереснейших книг на родном. Сами-то вы, наверное, не будете читать книжку только потому, что она, видите ли, на иностранном языке?

И ещё ВОПРОС: чего ради, спрашивается, ребёнок станет слушать какие-то аудиокурсы? Вот чего ради?! Не поленитесь, пожалуйста, ответить на этот вопрос всерьёз, то есть найти причины, которые могли бы побудить к слушанию аудиокурсов.

У каждого советского ребёнка была своя личная Англия. Ну-ка, припомним наши любимые детские книжки? Не знаю, как у вас, а у меня – «Мэри Поппинс» и «Алиса в стране чудес». А самой первой книжкой, которую я вообще помню, были «Рассказы о маленьком автомобильчике» Л. Берг. Автомобильчик был жёлтый (я недавно нашёл эту книжку для младшего сына, и оказалось, что он красный. Но я-то помню, что он был жёлтым – и с тех пор хочу маленький желтый автомобильчик!) и громко говорил «Банг!». Любимые книжки моего сына – «Винни Пух» и «Остров сокровищ», дочки – «Питер Пэн» и та же «Мэри»; младшего сына – «Винни Пух» и «Медвежонок Паддингтон». Но вот парадокс: с английским языком всё это почти никак не ассоциируется. Наша детская Англия говорит по-русски, в блестящих переводах С. Маршака, Б. Заходера или Н. Демуровой. («Аню в стране чудес» мои дети тоже знают.) Так что о каких-то pre-listening skills говорить не приходится.

И сознание моё перед первой встречей с первым в жизни иностранным языком было вполне незапятнанным. Или напротив: уже запятнанным осознанием отчуждения, чуждости иностранного языка, изначальным отношением к нему как к школьному предмету. (Та пародия на английский, которая происходит сейчас в первом классе, где учится мой сын, тоже никак не затрагивает его лично. Интересно, неужели всё-таки карма?)