Глава 17
Я вернулась домой после семи. Райл позвонил часом раньше и сказал, что вечером не приедет. Разделение чего-то-там (он употребил сложное слово) прошло успешно, но он оставался в больнице на ночь, чтобы убедиться в том, что не будет осложнений.
Я вошла в свою тихую квартиру. Тихо переоделась в пижаму. Тихо съела сэндвич. Потом я легла в своей тихой спальне и открыла свою новую тихую книгу, надеясь, что она успокоит мои эмоции.
И точно, спустя три часа, когда я прочла больше половины, все эмоции последних нескольких дней начали покидать меня. Я положила закладку на странице, на которой остановилась, и закрыла книгу.
Я долго смотрела на нее. Я думала о Райле. Думала об Атласе. Думала о том, почему порой, как бы ты ни была убеждена в том, что твоя жизнь развивается в определенном направлении, всю уверенность смывает внезапно набежавшая волна.
Я взяла книгу, которую Атлас купил для меня, и убрала ее в шкаф к лежавшим там дневникам. Потом я выбрала один дневник, наполненный воспоминаниями о нем. Я поняла, что пришло время прочесть последнюю запись, которую я в нем сделала. Тогда я смогу спокойно закрыть его.
Дорогая Эллен!
Почти всегда я благодарна за то, что ты даже не знаешь о моем существовании и что я ни разу не отправила тебе ни одно из написанных мной писем.
Но иногда, особенно сегодня вечером, мне бы хотелось, чтобы мы общались. Мне нужно с кем-то поговорить обо всем, что я чувствую. Прошло уже шесть месяцев с того времени, когда я видела Атласа, и я, честно, не знаю, где он и чем занят. После моего последнего письма тебе столько всего случилось. Когда Атлас уехал в Бостон, я подумала, что вижу его в последний раз в своей жизни, но ошиблась.
Я снова увидела его после отъезда через несколько недель. Это был мой день рождения, мне исполнилось шестнадцать. И он появился, и день стал самым лучшим днем в моей жизни.
А потом самым худшим.
Прошло ровно сорок два дня с того момента, как Атлас уехал в Бостон. Я считала каждый день, как будто это могло как-то помочь. Я была так подавлена, Эллен. Да я и сейчас такая. Люди говорят, что подростки не умеют любить, как взрослые. Иногда я в это верю, но я не взрослая, и мне не с чем сравнивать. Но я все же допускаю, что это, вероятно, разная любовь. Я уверена, что любовь между двумя взрослыми более наполненная, чем между двумя подростками. В ней больше зрелости, больше уважения, больше ответственности. Но какой бы разной по наполненности ни была любовь в жизни человека в разном возрасте, я знаю, что любовь все равно должна весить одинаково. Ты чувствуешь эту тяжесть на своих плечах, в желудке и в сердце, вне зависимости от того, сколько тебе лет. А мои чувства к Атласу очень тяжелые. Каждую ночь я засыпаю в слезах и шепчу: «Просто продолжай плыть». Но становится по-настоящему трудно плыть, когда ты чувствуешь, что тебя удерживает якорь.
Теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что, вероятно, в каком-то смысле переживала все стадии горя. Отрицание, гнев, торги, депрессию и принятие. В вечер моего шестнадцатого дня рождения я погрузилась в стадию глубокой депрессии. Мать попыталась сделать день хорошим для меня. Она купила мне удобрения для сада, испекла мой любимый пирог, и мы поужинали вдвоем. Но к тому моменту, когда я забралась в постель тем вечером, я не могла стряхнуть с себя печаль.
Я плакала, когда услышала стук в окно. Поначалу я решила, что пошел дождь. Но потом я услышала его голос. Я подскочила и бросилась к окну, мое сердце билось в истерике. Он стоял в темноте и улыбался мне. Я подняла окно и помогла ему влезть в комнату. Атлас обнял меня и долго не отпускал, а я плакала.
От него так хорошо пахло. Обняв его, я поняла, что за прошедшие со дня нашей последней встречи шесть недель он набрал так необходимый ему вес. Атлас отодвинулся от меня и вытер слезы с моих щек.
– Почему ты плачешь, Лили?
Я смутилась из-за того, что плакала. В этом месяце я много плакала. Вероятно, больше, чем в любой другой месяц моей жизни. Возможно, это было всего лишь действие гормонов в организме девочки-подростка, смешанное со стрессом от того, как мой отец обращался с моей матерью, а потом и с необходимостью попрощаться с Атласом.
Я схватила рубашку с пола и вытерла глаза. Потом мы уселись на кровать. Атлас прижал меня к своей груди и откинулся на спинку кровати.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я.
– Сегодня день твоего рождения, – ответил он. – И ты все еще самый дорогой для меня человек. И я по тебе скучал.
Было не позднее десяти часов, когда Атлас появился, но мы столько говорили, что помню, как я снова взглянула на часы уже после полуночи. Не могу вспомнить, о чем мы говорили, но помню, что я чувствовала. Атлас казался таким счастливым, в его глазах появился свет, которого я в них раньше не видела. Как будто он наконец нашел свой дом.
Атлас сказал, что хотел поговорить со мной кое о чем, и его голос стал серьезным. Он усадил меня к себе на колени так, чтобы я смотрела ему в глаза, пока он будет говорить. Я подумала, что, возможно, он собирается мне сказать, что у него появилась подружка или что он раньше уходит в армию. Но то, что он сказал, шокировало меня.
Он сказал, что когда он пришел в тот старый дом, он сделал это не потому, что ему негде было жить.
Он пришел туда, чтобы убить себя.
Я зажала руками рот, потому что я понятия не имела, что у него все было настолько плохо. Настолько плохо, что он больше не хотел жить.
– Надеюсь, ты никогда не узнаешь, каково это, чувствовать себя до такой степени одиноким, Лили, – сказал – Атлас.
В ту первую ночь, когда он был в том доме, он сидел на полу в гостиной с лезвием бритвы у запястья. Он уже собирался воспользоваться им, когда в моей спальне зажегся свет.
– Ты стояла там, как ангел, освещенная сзади райским светом, – продолжал Атлас. – Я не мог оторвать от тебя глаз.
Он смотрел, как я какое-то время ходила по комнате, а потом легла в постель и начала писать в своем дневнике. И он отложил бритву. Прошел целый месяц с того момента, когда он испытывал хоть какие-то чувства, но пока он смотрел на меня, чувства вернулись. Не все, но их было достаточно, чтобы снова не впасть в оцепенение и не покончить с собой в тот вечер.
Спустя день или два я принесла ему еду и оставила на заднем крыльце. Полагаю, Эллен, ты уже знаешь остальную часть истории.
– Ты спасла мне жизнь, Лили, – сказал Атлас. – И ты считала, что это в порядке вещей.
Он нагнулся и поцеловал то место между плечом и шеей, которое он целовал всегда. Мне понравилось, что он сделал это снова. Мне не слишком нравилось мое тело, но это место у ключицы стало моей любимой его частью.
Атлас взял мои руки в свои и сказал, что уедет в армию раньше, чем собирался, но он не мог уехать, не поблагодарив меня. Он сказал, что подписал контракт на четыре года и что меньше всего на свете ему хотелось, чтобы я была шестнадцатилетней девушкой, не живущей своей жизнью из-за бойфренда, которого она никогда не увидит и от которого не получит известий.
Когда Атлас заговорил снова, в его глазах появились слезы, сделав их совершенно прозрачными. Он сказал:
– Лили, жизнь забавная штука. У нас не так много времени, чтобы жить, поэтому мы должны сделать все, чтобы эти годы были настолько полными, насколько они могут ими быть. Нам не следует тратить время на то, что может случиться когда-нибудь или не случиться никогда.
Я поняла, о чем он говорил. Атлас идет в армию, и он не хотел держать меня на привязи, пока его не будет рядом. Он не рвал со мной, потому что мы не были по-настоящему вместе. Мы просто были двумя людьми, которые помогали друг другу при необходимости, и по пути наши сердца соединились.
Это было тяжело. Меня отпускал человек, который никогда по-настоящему меня не держал. Думаю, все то время, которое мы провели вместе, мы оба знали, что эта история не будет иметь продолжения. Я не совсем понимаю, почему возникло такое чувство, ведь мне было бы легко полюбить его навсегда. Думаю, что, возможно, при нормальных обстоятельствах, если бы мы общались как обычные подростки, и у него была бы обычная жизнь в доме с родителями, мы могли бы стать парой. Мы бы легко сошлись и никогда не сталкивались бы с жизнью, в которой иногда появляется жестокость.
В тот вечер я даже не попыталась переубедить его. Я чувствовала, что между нами такая связь, которую не сможет уничтожить даже адское пламя. Я чувствовала, что он мог бы отслужить в армии, а я могла бы жить как обычный подросток. А потом, в подходящее время, все бы вернулось на свои места.
– Я хочу дать тебе обещание, – сказал Атлас. – Когда моя жизнь станет достаточно хорошей для того, чтобы ты стала ее частью, я приду за тобой. Но я не хочу, чтобы ты меня ждала, потому что это может никогда не случиться.
Его обещание мне не понравилось, потому что оно означало одно из двух. Либо он считает, что не вернется из армии живым, либо думает, что его жизнь никогда не будет хороша для меня.
Жизнь Атласа уже казалась мне достаточно хорошей. Но я кивнула и заставила себя улыбнуться.
– Если ты за мной не вернешься, я приеду к тебе. И это тебе не понравится, Атлас Корриган.
Моя угроза его рассмешила.
– Что ж, ты с легкостью найдешь меня. Ты точно знаешь, где я буду.
Я улыбнулась:
– В городе, где все лучше.
Он улыбнулся в ответ:
– В Бостоне.
И тут он поцеловал меня.
Эллен, я знаю, ты взрослая и все знаешь о том, что было дальше, но мне все еще неудобно рассказывать тебе о том, что произошло в следующие два часа. Давай просто скажем, что мы много целовались. Мы оба много смеялись. Мы оба много любили. Мы оба много дышали. Много. И нам обоим приходилось зажимать рот рукой, чтобы не шуметь и чтобы нас не поймали.
Когда все закончилось, Атлас прижал меня к себе, кожа к коже, сердце к сердцу. Он поцеловал меня и посмотрел мне прямо в глаза.
– Я люблю тебя, Лили. Я люблю в тебе все. Я люблю тебя.
Я знаю, что этими словами часто разбрасываются, особенно подростки. Часто раньше времени и незаслуженно. Но когда Атлас сказал это мне, я знала, что это не просто слова, они не значили, что он просто влюблен в меня. Это было другое «я люблю тебя».
Представь всех людей, которых ты встречала в жизни. Их так много. Они приходят словно волны, приближаясь и удаляясь. Некоторые волны выше и сильнее, чем другие. Иногда волны приносят с собой что-то из глубин океана и оставляют это кучей на берегу. Отпечатки на песке, доказывающие, что волны тут были, остаются надолго после того, как прилив отступит.
Вот это сказал мне Атлас, когда произнес «я люблю тебя». Он дал мне понять, что я была для него самой сильной волной, с которой он когда-либо сталкивался. И я столько всего принесла с собой, что мои отпечатки останутся с ним и после того, как волна отхлынет.
После того как Атлас сказал, что любит меня, он добавил, что у него есть для меня подарок на день рождения, и вытащил маленький коричневый пакетик.
– Это небольшой подарок, но только он мне был по карману.
Я открыла пакет и вытащила оттуда лучший подарок из всех, что я когда-либо получала. Это был магнит с надписью «Бостон». Ниже крошечными буквами было написано «Где все лучше». Я сказала ему, что я сохраню магнит навсегда, и каждый раз, глядя на эту вещичку, я буду вспоминать его.
Когда я начала это письмо, я написала, что мой шестнадцатый год рождения стал одним из лучших дней в моей жизни. Потому что до этой секунды так и было.
Следующие несколько минут все изменили.
Я не ждала Атласа в этот вечер, поэтому не подумала запереть дверь спальни. Мой отец услышал, что я с кем-то разговариваю, распахнул дверь и увидел Атласа со мной в постели. Таким злым я его никогда не видела. И Атлас не был готов к тому, что произошло дальше.
До конца жизни мне не забыть этот момент. Атлас оказался совершенно беззащитным, когда мой отец набросился на него с бейсбольной битой. Треск ломающихся костей был единственным звуком, прорывавшимся сквозь мои крики.
Я до сих пор не знаю, кто вызвал полицию. Уверена, что это была моя мать. Но прошло уже шесть месяцев, а мы так и не поговорили о той ночи. К тому моменту, когда полицейские оказались в моей комнате и оттащили отца от него, я уже не узнавала Атласа. Он весь был залит кровью.
Я была в истерике.
В истерике.
Полицейским не только пришлось отправить Атласа в машине «Скорой помощи» в больницу, им пришлось вызвать «Скорую» и для меня, потому что я не могла дышать. Это была первая и единственная паническая атака в моей жизни.
Никто не сказал мне, где Атлас и в порядке ли он. Отца даже не арестовали за то, что он сделал. Пошли разговоры о том, что Атлас был бездомным и жил в заброшенном доме. По мнению окружающих, отец совершил героический поступок: спас свою девочку от бездомного парня, который обманом заставил ее заниматься с ней сексом.
Отец заявил, что я опозорила всю семью, потому что дала горожанам повод для сплетен. Должна тебе сказать, что они все еще об этом сплетничают. Сегодня в автобусе я слышала, как Кэти говорила кому-то, что она пыталась предупредить меня насчет Атласа. Она якобы поняла, что от него нельзя ждать ничего хорошего, как только его увидела в первый раз. Что за чушь. Если бы Атлас был со мной в автобусе, я, вероятно, промолчала бы и повела бы себя как зрелый человек, чему меня всегда учил Атлас. Но я так разозлилась, что развернулась к Кэти и послала ее к черту. Я сказала ей, что Атлас как человек лучше нее и ей такой никогда не стать. И если я еще услышу от нее хоть одно плохое слово о нем, то она об этом пожалеет.
Кэти только округлила глаза и сказала:
– Боже, Лили. Он что, промыл тебе мозги? Он был грязным, вороватым бездомным парнем, который, вероятно, принимал наркотики. Он использовал тебя ради еды и секса, а ты теперь его защищаешь?
Ей повезло, что в этот момент автобус остановился у моего дома. Я схватила свой рюкзак и вышла. Дома я три часа проплакала в своей спальне. И теперь у меня болит голова, но я знаю, что мне поможет только одно средство. Я должна все это выплеснуть на бумагу. Я шесть месяцев не писала тебе об этом.
Без обид, Эллен, но голова у меня все еще болит. Как и сердце. Возможно, даже сильнее, чем оно болело вчера. Это письмо ни черта мне не помогло.
Думаю, я некоторое время не буду тебе писать, потому что письма к тебе напоминают мне об Атласе и от этого очень больно. Пока он ко мне не вернется, я буду делать вид, что у меня все в порядке. Я буду делать вид, что плыву, потому что на самом деле я только болтаюсь на поверхности. И едва держу голову над водой.
– Лили
Я перевернула последнюю страницу, но она оказалась пустой. Больше я Эллен не писала.
И об Атласе я больше не слышала, и в глубине души я не винила его за это. Он едва не умер от руки моего отца. Не слишком много сил у него осталось для прощения.
Я знала, что Атлас выжил и у него все в порядке, потому что за эти годы любопытство иногда брало верх, и я находила что-то о нем в интернете. Но сведений было немного. Хотя достаточно, чтобы понять, что он выжил и служит в армии.
Но я все еще не выбросила Атласа из головы. Время лечит, но иногда я видела то, что напоминало мне о нем, и от этого у меня начиналась паника. Только проучившись пару лет в колледже и повстречавшись с парнем, я поняла, что, вполне вероятно, на Атласе моя жизнь не заканчивалась. Возможно, он должен был стать лишь ее частью. Возможно, любовь – это не то, что проходит полный круг. Это всегда приливы и отливы, приходы и уходы, как и люди в нашей жизни.
Как-то раз, в особенно одинокий вечер в колледже, я отправилась в тату-салон и сделала татуировку в виде сердца на том месте, куда Атлас обычно целовал меня. Сердце было крошечным, размером с отпечаток большого пальца. Оно было очень похоже на то сердце, которое Атлас вырезал для меня из ветки дуба. Его линии не соединялись наверху, и я гадала, не намеренно ли Атлас вырезал сердце таким. Потому что мое сердце чувствовало себя именно так, когда я думала об Атласе. Казалось, что в нем есть маленькое отверстие, выпускающее весь воздух.
После колледжа я все-таки переехала в Бостон. И не потому, что я надеялась найти его, а потому, что мне хотелось самой увидеть, действительно ли в Бостоне все лучше. В Плеторе меня ничего не держало, и мне хотелось оказаться как можно дальше от отца. Хотя он был уже болен и больше не мог бить мою мать, он все еще вызывал во мне желание убежать не только из города, но из штата Мэн. Именно это я и сделала.
Когда я впервые увидела Атласа в ресторане, на меня нахлынуло невероятное количество эмоций. Я не знала, как их переварить. Я была рада, что с ним все в порядке. Я была счастлива, что он выглядит здоровым. Но я бы солгала, если бы сказала, что не почувствовала укол в сердце из-за того, что он так и не попытался найти меня, как обещал.
Я любила его тогда. Я любила его теперь и всегда буду любить. Он стал гигантской волной, которая оставила множество отпечатков в моей жизни, и я буду чувствовать тяжесть этой любви, пока не умру. Я это приняла.
Но теперь все изменилось. После того как он вошел в мой кабинет, я много и напряженно думала о нас. Пожалуй, наши жизни стали такими, какими должны были стать. У меня был Райл. У Атласа его подружка. Мы оба делали карьеру. То, что мы не оказались в одной волне, не означало, что мы не остались частью одного океана.
Отношения с Райлом были все еще новыми, но с ним я чувствовала ту же глубину, что и в отношениях с Атласом. Райл любил меня так же, как любил Атлас. Я знала, что, если бы у Атласа была возможность узнать его лучше, он бы это увидел и был бы за меня счастлив.
Иногда появляется неожиданная волна, затягивает тебя и отказывается отпускать. Райл стал моей неожиданной приливной волной, и пока я скользила по прекрасной поверхности.
