Первые диссиденты

На XXII съезде, когда Сталина облили новыми потоками грязи и вынесли из мавзолея, было принято постановление, что теперь-то «партия сказала народу всю правду о злоупотреблениях власти в период культа личности». Подразумевалось, что достигнут предел и углубления процесса не будет. Но это получалось нелогично. Вроде как осеклись на полуслове. Люди пытались домысливать самостоятельно и… видели при Хрущеве те же негативные явления, которые были при Сталине, а то и похлеще.

Что касается «культа личности», то современные исследователи по старым подшивкам газет и журналов подсчитали: имя Хрущева, его фотографии, славословия в его адрес публиковались в 7 раз чаще, чем Сталина в его время [107]. Генерал Григоренко, преподававший в академии им. Фрунзе, выступил на партийной конференции Ленинского района, поставив вопрос: «Все ли делается, чтобы культ личности не повторился?» Призвал бороться против «нарушения ленинских принципов и норм», за «демократизацию», «ответственность перед избирателями». Но Григоренко разнесли вдрызг, выгнали с конференции. Он обиделся, написал открытое письмо с критикой Хрущева. За это его выгнали из академии, услали на Дальний Восток. Он закусил удила, с сыновьями и несколькими друзьями создал подпольный «Союз за возрождение ленинизма», составляли и распространяли листовки.

Но основная часть диссидентов выходила из творческой интеллигенции. Поэты, писатели, режиссеры, художники в разгар оттепели воодушевились, что теперь «все можно». Именитых деятелей культуры Хрущев и его идеологи благополучно прикармливали, но их официозное творчество становилось скучным и неинтересным. Неофициальными «кумирами» становились другие. Допустим, Юз (Иосиф) Алешковский при Сталине отсидел 4 года вовсе не за политику, а за уголовное преступление. Но теперь выглядел «политиком», заслуженным «антисталинистом», в устной передаче распространялись его «лагерные» стихи и песни, первые в России матерные произведения.

Иосиф Бродский был «трудным» подростком. Бросил школу, менял работу, бродяжничал. Проявил себя очень талантливым поэтом, но на любительских стихотворных вечерах в Ленинграде вошел в конфликт с руководством из-за ярко выраженной еврейской тематики. Со своим другом Шахматовым ударился в авантюры. Пытались передать случайному американцу антисоветскую рукопись еще одного знакомого, Уманского. Задумали угнать самолет и улететь за границу. На такой шаг не решились, но Шахматова арестовали за незаконное хранение оружия, и он сдал товарища – и с рукописью, и с самолетом. КГБ арестовал Бродского, ограничился предупреждением, через 2 дня выпустил. Но и он приобрел ореол «политика».

Стоит обратить внимание, что оппозиционные таланты выдвигались не случайным образом. Были деятели, отмечавшие и продвигавшие их. Одним из них являлся Самуил Маршак. Он известен только в качестве популярного детского писателя. Хотя даже фамилия у него непростая. Это сокращение на иврите: «Наш учитель рабби Аарон Шмуэль Кайдановер». Такую фамилию носили потомки знаменитого раввина и талмудиста XVII в. Маршак в молодости был близок с Горьким, а его творчество было горячей пропагандой сионизма (сборники «Сиониды», «Палестина» и др.). Он и вращался в кругах сионистов, ездил в Иерусалим, образование получил в Англии. Только в 1920 г. в Краснодаре вынужденно переключился на работу в детских учреждениях и пошел по этой стезе. Она оказалась благодатной, Маршак являлся членом правления Союза писателей, лауреатом четырех Сталинских и Ленинской премий.

Но он наряду с Эренбургом постоянно выступал ходатаем по делам, связанным с евреями (в том числе о реабилитации по делу ЕАК). «Школа Маршака» стала своеобразным клубом, из которого выходили видные диссиденты. И не только диссиденты. Владимир Познер тоже прошел «школу Маршака», был его личным секретарем, а от него попал в престижные АПН и журнал «USSR». Именно Маршак стал «первооткрывателем» Солженицына, добился публикации в «Новом мире» повести «Один день Ивана Денисовича» – дальше рекламу писателю обеспечил сам Хрущев. Счел сподвижником в борьбе с мертвым Сталиным, расхвалил.

Еще одним организатором литературной оппозиции стал сотрудник газеты «Московский комсомолец» Александр Гинзбург. Он положил начало «самиздату». Принялся собирать произведения поэтов, не попадавших в печать, выпускать и распространять среди знакомых альманах «Синтаксис». В каждом номере – 10 авторов по 5 стихотворений. В 1960 г. Гинзбурга арестовали, перелопатили массу бумаг, скопившихся у него, но ничего антисоветского не нашли. Надо было все же наказать для острастки, и докопались, что он когда-то сдал за своего товарища экзамен в вечерней школе. Дали 2 года за подделку документов. Однако у Гинзбурга сразу нашлись последователи. Юрий Галансков начал выпускать самиздатовский сборник «Феникс» – и он уже был связан с заграничными центрами НТС, его сборник перепечатывал в Германии журнал «Грани».

А работой по поиску и популяризации оппозиционных талантов занялся журналист Владимир Исаакович Соловьев. Он неким загадочным образом приобрел влияние в литературной среде. Писал он действительно хорошо, с 15 лет публиковался в ленинградской молодежной газете «Смена». Но в 18 лет, не имея высшего образования, занял в «Смене» место редактора отдела культуры и искусства. В отличие от Гинзбурга, он не издавал подпольных сборников. Но статьи Соловьева и его супруги Елены Клепиковой стали публиковать другие ленинградские и центральные газеты и журналы вплоть до «Комсомольской правды», «Известий», «Правды». Таким образом, пара журналистов давала «путевки в жизнь» оппозиционному художнику Шемякину, Бродскому, Довлатову, Фазилю Искандеру, Евтушенко, Войновичу, Слуцкому, Булату Окуджаве, Юзу Алешковскому, Битову, Ахмадуллиной, Тарковскому и др.

Хрущеву разыгравшееся вольнодумство никак не нравилось. Прорвалось это 1 декабря 1962 г. на большой выставке в Манеже, посвященной 30-летию Московского отделения Союза художников СССР. Никита Сергеевич посетил ее с Сусловым и Шелепиным. Одним из разделов была экспозиция авангардистов из студии «Новая реальность». Такого искусства Хрущев не понимал. Обматерил картины, негодовал: «Все это не нужно советскому народу… Запретить! Все запретить!» Вопрошал художников: «Вы что – мужики или педерасты проклятые?» (накануне Хрущеву доложили о разоблачении группы гомосексуалистов в издательстве «Искусство»).

На следующий день вышла разгромная статья в «Правде», Никита Сергеевич потребовал исключить всех участников экспозиции авангардистов из партии и Союза художников. Он промахнулся. Никто из них не состоял в КПСС, и почти никто не состоял в Союзе художников. Но сам Хрущев осрамился перед всем миром. В западной прессе запустили сплетню, как он рвал и топтал ногами картины (чего не было). В среде интеллигенции над ним начали смеяться. Он и дальше пробовал подтягивать гайки теми же методами. Кинорежиссера Михаила Ромма поучал: «Но решать-то кто будет? Решать в нашей стране должен народ. А народ – это кто? Это партия. А партия кто? Это мы, мы – партия. Значит, мы и будем решать, я вот буду решать. Понятно?» [69, с. 191]

В марте 1963 на встрече с интеллигенцией в Кремле Хрущев гневно обрушился на уже популярного поэта Андрея Вознесенского. Кричал на него: «Можете сказать, что теперь уже не оттепель, не заморозки, а морозы… Ишь ты какой Пастернак нашелся! Мы предложили Пастернаку, чтобы он уехал. Хотите завтра получить паспорт? Хотите?! И езжайте, езжайте к чертовой бабушке. Убирайтесь вон, господин Вознесенский, к своим хозяевам!»

Чтобы одернуть непослушных, начались и репрессии против непослушных. «Либеральный» реформатор КГБ Шелепин сумел дистанцироваться от «непопулярных» мер, очень уж напоминавших то, что осуждалось как «сталинщина». Хрущев полностью доверял ему, и он пошел на повышение. Стал секретарем ЦК, заместителем председателя Совета Министров. Но и КГБ он из-под контроля не выпустил, протолкнул на пост начальника своего бывшего заместителя в ЦК комсомола Владимира Семичастного. Органы снова стали перенацеливаться не только на внешнего противника, но и на внутреннюю оппозицию.

Собрания молодежи у памятника Маяковскому окончательно прикрыли. Их организатор Владимир Осипов получил 7 лет лагерей по статье 70, «антисоветская агитация и пропаганда». К Бродскому применили указ о «тунеядстве» – он не был членом Союза писателей и нигде официально не работал. Сослали на 5 лет в Архангельскую область. Накрыли и генерала Григоренко с его «Союзом борьбы за возрождение ленинизма». К нему применили новый метод, признали сумасшедшим, поместили на принудительное лечение. Метод сочли хорошим, и при Хрущеве в Советском Союзе возникли две первых «спецпсихушки».