«Самый безликий генсек»

Фигура Черненко с легкой руки журналистов обычно преподносится как «самый безликий» Генсек. Это ложь. Константин Устинович был личностью цельной, умной, дальновидной, и у него-то существовала четкая программа спасения СССР. Заключалась она в возврате к сталинским ценностям и традициям. Но долгие годы Черненко находился в роли помощника Брежнева, а мягкий Леонид Ильич предпочитал компромиссы с группировкой Суслова, увлекся «разрядкой». При Андропове вообще пошла подготовка к повороту на запад. И наконец, Черненко получил всю полноту власти…

Но произошло это слишком поздно. Константин Устинович был тяжело болен. Даже речь на похоронах Андропова давалась ему с большим трудом, его мучила одышка, он прерывался, это видела вся страна. Но и Советский Союз был уже не готов вернуться на старые рельсы. Опорой Черненко оказалась консервативная часть «номенклатуры», оппозиционная андроповским реформаторам. Однако реставрация сталинского порядка и дисциплины эту категорию тем более не устраивала. При подобном выборе «западничество» для нее получалось все же предпочтительнее. А вокруг самого Черненко очутилось окружение все тех же брежневских советников, помощников, секретарей. Оказывали на него соответствующее влияние.

Став Генеральным секретарем, он на одном из первых заседаний Политбюро внес вдруг предложение, по сути повторявшее попытку Андропова на декабрьском пленуме. Предоставить Горбачеву право председательствовать на заседаниях Секретариата ЦК. Воспротивился Тихонов. Он всегда был при Черненко «вторым» и надеялся сохранить это положение. А теперь «вторым» становился Горбачев. Тихонов округло взялся пояснять: Горбачев отвечает за сельское хозяйство, как бы в Секретариате не получилось «перекосов в сельскохозяйственные вопросы» (сам-то Тихонов был председателем Совета министров, отвечал за всю экономику). Его поддержал Громыко, предложил отложить такое решение. Но Черненко настоял, оно было принято.

Очевидно, советники внушили ему, что повышение статуса Горбачева примирит «стариков» и «молодых» в Политбюро, обеспечит дружную коллегиальную работу. Конечно же, Черненко видел в нем отъявленного карьериста. Но, видимо, поверил, что его можно перетянуть под себя. Служил Андропову – будет так же служить ему, если почувствует выгоду. А о том, что Горбачев уже является носителем вполне определенных взглядов, Черненко попросту не знал. Задачу перестройки он тоже считал необходимой, провозглашал: «В серьезной перестройке нуждается система управления страной, весь наш хозяйственный механизм. Она включает в себя широкомасштабный экономический эксперимент по расширению прав и повышению ответственности предприятий».

Но суть «эксперимента» Черненко понимал совсем иначе, чем Андропов. Он заново дал поручение подготовить комплексную программу экономических реформ. Однако в качестве ориентиров для разработчиков задал экономические дискуссии конца 1940 – начала 1950-х годов и подытожившую их в 1952 г. книгу Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». Разумеется, о концессиях и совместных предприятиях с иностранцами больше речи не было.

А результатом стало совершенно неопределенное состояние. Прежние «эксперименты» зависли. Их и раньше плохо представляли. Руководители предприятий, чиновники в министерствах, плановых органах предпочитали работать так, как они привыкли. Только старались изображать в отчетах, будто «эксперименты» внедряются. А сейчас разработчики вовсе не спешили с проектами реформ по сталинским образцам. Что же касается населения, то оно ничего этого не знало. По-прежнему «выживало» в меру возможностей, отстаивало за дефицитами в очередях – а дефицитами становилось даже обычное пиво. Роптали, ворчали, хохмили в анекдотах.

Добавились и новые идеологические веяния. Когда при Брежневе Суслов ввел понятие «развитого социализма», то разъяснялось, что это высшая стадия социализма, которая непосредственно предшествует коммунизму. Переходный этап. Но уровень жизни стал ухудшаться. Партийные идеологи стали уточнять, что этап «развитого социализма» будет длительным. Потом последовали еще более многозначительные указания, что «совершенствование развитого социализма» является «главной задачей на обозримое будущее». Черненко считал сусловскую Программу КПСС (по сути, социал-демократическую) вообще ошибочной. Заговорил о подготовке новой Программы, где предстояло расставить на своих местах ясные идеологические ориентиры. Вместо «развитого социализма» он предложил определение «развивающийся». Но у простых граждан это никак не способствовало подъему энтузиазма. Получалось, строили коммунизм. Вместо него построили непонятный «развитой социализм». Потом оказалось, что его еще предстояло совершенствовать до бесконечности. А потом выходило, что его и не построили, что он только «развивается». Лимит доверия в народе был исчерпан. Иллюзии о грядущем «рае земном» развеялись…

Отношения с НАТО оставались на уровне холодной войны. В США публиковали издевательские карикатуры, как могучий и статный Рейган (бывший артист, в свое время игравший Джеймса Бонда) борется с дряхлым Черненко. Но и новый Генсек прекратил попытки подстроиться к Западу. Он отменил решение Андропова об участии советских спортсменов в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе. Объявил бойкот, адекватно ответив на западный бойкот Олимпиады в Москве. К бойкоту присоединились Болгария, Венгрия, ГДР, Северная Корея, Куба, Монголия, Польша, Чехословакия, Ангола, Ливия, Афганистан, Вьетнам, Лаос, Йемен.

В пику американской Олимпиаде было решено провести альтернативные соревнования «Дружба-84». На них пригласили спортсменов не только тех стран, которые отказались от поездки в Лос-Анджелес, но и тех, кто побывал там. Всего в играх «Дружба» участвовали представители 50 государств. В общем, ответ стал действительно весомым. А в противовес НАТО Черненко вернулся к сталинскому курсу сближения с Китаем. С ним начались переговоры, заключались торговые соглашения.

Диалогу с Пекином способствовало и то обстоятельство, что Константин Устинович наметил полную политическую реабилитацию Сталина, а его в Китае по-прежнему чтили. Весной 1984 г. Черненко пригласил вернуться в СССР дочь Иосифа Виссарионовича, Светлану Аллилуеву. По некоторым сведениям, отправил ей личное письмо: «В связи с предстоящим восстановлением справедливости в отношении памяти и наследия И. В. Сталина, вы, его дочь, должны быть в этот момент на его и своей родине, на мой взгляд». Она приехала. На пресс-конференции говорила, что «на Западе ни одного дня не была свободной» и все ее негативные высказывания и публикации об отце «делались под давлением и по принуждению транснациональных сил и эмиссаров иностранных спецслужб».

А вот кампанию Андропова против коррупции и воровства Черненко не свернул. Наоборот, усилил. Если Юрию Владимировичу достаточно было убрать мешающие ему фигуры, то Константин Устинович мечтал о твердом, «сталинском» порядке. Рашидова Андропов позволил торжественно похоронить и почитать великим деятелем узбекского народа. Но сейчас прокатились аресты участников хлопковых махинаций и в Узбекистане, и в России. На пленум ЦК компартии Узбекистана прибыла делегация из Москвы во главе с Лигачевым. В выступлениях на пленуме те же самые местные начальники, которые недавно превозносили память Рашидова, разоблачали его как деспота, коррупционера, превратившего республику в собственный «эмират», обвиняли в преследованиях людей, осмелившихся говорить правду. Постановили перезахоронить его из центра Ташкента на кладбище.

Черненко считал необходимым кардинально очистить и сферу культуру, напрочь зараженную иностранными влияниями. Еще при Андропове, в июне 1983 г., он выступил на пленуме ЦК с программным докладом «Актуальные вопросы идеологической и массово-политической работы партии», где обратил особое внимание на чуждую рок-культуру, захлестнувшую СССР, подверг критике эстрадные группы «сомнительного свойства», которые наносят «идейный и эстетический ущерб». В 1984 г. их стали повсеместно прижимать. Попутно правоохранительные и контролирующие органы занялись «левыми» концертами. Их приравняли к незаконной предпринимательской деятельности, организаторов и исполнителей привлекали к ответственности, вплоть до уголовной.

Впрочем, эти меры принесли совсем не те результаты, на которые возлагались надежды. «Гонениям» подверглись в основном самодеятельные рок-группы (или, как их называли, вокально-инструментальные ансамбли), игравшие на местных дискотеках. Это раздражало молодежь, провоцировало «протестные» настроения. А «левые» концерты были главным заработком советских артистов, тогдашних «звезд». Они тоже злобились на «полицейский режим», росло количество «невозвращенцев». Те, кому посчастливилось попасть на гастроли в «капстраны», все чаще оставались там. Разумеется, для этого просили «убежища», как «противники режима».

Но главным корнем зла, разрушившим советскую идеологию, Черненко считал хрущевскую кампанию по «разоблачению культа личности». Полагал, что она, как и преследования «сталинистов» после XX съезда, нанесли стране колоссальный урон. По указанию Черненко началась подготовка обратной кампании, составлялся проект постановления ЦК «Об исправлении субъективного подхода и перегибов, имевших место во второй половине 1950-х – начале 1960-х годов при оценке деятельности И. В. Сталина и его ближайших соратников». А к 40-летию Победы, 9 мая 1985 г., намечалось обратное переименование Волгограда в Сталинград. Но единственное, что успел сделать Константин Устинович в данном направлении – восстановил в партии 94-летнего Молотова, исключенного Хрущевым.

Окружение Черненко было совершенно чуждо его замыслам, нейтрализовывало его шаги. Генеральный секретарь лично вручил партбилет Молотову! – но ни одна партийная газета об этом даже не упомянула. Он готовил реабилитацию Сталина, но в июне 1984 г. либеральная «Юность» опубликовала ярую антисталинскую повесть Васильева «Завтра была война». Никакой реакции со стороны ЦК не последовало, редакторов не поснимали и не взгрели. А потом у Черненко случился очередной отпуск. Академик Чазов вместе с Горбачевым порекомендовали ему высокогорный курорт «Сосновый бор» на Кавказе. Его помощник Виктор Прибытков вспоминал: как раз там Константин Устинович собирался поработать над постановлением об антисталинских «перегибах».

Правда, у Прибыткова возникли сомнения, допустимы ли горные условия для астматика. Но ведь их прописал главный придворный медик! Расхваливал «чистейший воздух». Да и Горбачев вовсю рекламировал «Сосновый бор» как изумительное место для отдыха. Но Черненко смог пробыть там лишь 10 дней. У него сразу пошло ухудшение. Он ни разу не выходил из помещения, даже по комнатам передвигался с трудом. Потом вообще потребовалась «каталка». Из Москвы примчались Чазов с лечащим врачом Чечулиным и после осмотра заявили: «Надо менять курорт». Прибытков не выдержал, прямо обратился к Чазову: почему Черненко с астмой направили в разреженный горный воздух. «Тот смутился и снова отвел глаза в сторону. Ничего не ответил, – писал позже Прибытков. – Кто знает, может, просто привычка у него такая была… Судить не берусь, даже по прошествии минувших лет» [55].

Черненко перевезли в Подмосковье. Ходить самостоятельно он не мог, говорил с трудом, его душил кашель. Для него на даче и в кабинете установили специальные кислородные аппараты. Его здоровье было окончательно подорвано. Если Черненко и появлялся на заседаниях Политбюро, то его вносили на руках, когда в комнате еще никого не было. Усаживали за стол, пододвигали, а потом приглашали войти остальных, и Черненко говорил им невнятно несколько фраз, зачитывал приготовленное помощниками. Он превращался в декоративную фигуру. А делами стал заправлять «второй секретарь». Горбачев.

Вроде бы все шло своим чередом. Внедрялась реформа школы, подготовленная под руководством Черненко. Советских детей переводили на 11-летнее обучение. Но в школу по выбору родителей их можно было отдавать с 6 или 7 лет. По инициативе Константина Устиновича 1 сентября стало новым праздником, Днем Знаний. Еще одна реформа коснулась профсоюзов. Их права расширялись, они могли обжаловать в высших инстанциях решения руководителей предприятий, местных партийных и хозяйственных начальников, если эти распоряжения нарушали законы или мешали улучшать производство. В октябре прошел пленум ЦК КПСС. На нем Черненко выступил, кое-как сумел сказать, что начинается подготовка к XVII съезду, что партия наметила основные пути улучшения в экономике – ускорение в развитии производства, научно-технический прогресс, использование интенсивных факторов. Но это оставалось лишь общими словами. Для практической реализации требовались энергичные усилия руководства. А их не было. Да и профсоюзы не слишком-то стремились наживать себе проблемы, конфликтовать с начальниками, от которых зависели.

А кампания по борьбе с коррупцией стала приобретать несколько своеобразные формы. Многие дела фактически сворачивались. Например, при масштабном расследовании о безобразиях в столичной торговле главных фигурантов во главе с начальником Главмосторга Трегубовым выгородили и выпустили. Вроде бы не нашли доказательств. Осудили к смертной казни и расстреляли только директора Елисеевского гастронома Юрия Соколова, а через некоторое время – директора Дзержинской плодоовощной базы Мхитара Амбарцумяна. Историки, изучавшие дела, приходили к выводу: обоих сделали «крайними» именно за то, что они сотрудничали со следствием, выложили многие имена, раскрыли схемы хищения. За это тому и другому было обещано снисхождение, но вышло наоборот.

Еще одним «козлом отпущения» сделали бывшего министра внутренних дел Щелокова. Дело о «коррупции в МВД» вдруг возобновилось. Щелокова и его родных стали таскать на допросы, травить в прессе. 6 ноября 1984 г. лишили звания генерала армии, 7 декабря исключили из партии. 10 декабря он написал письмо Черненко, доказывал, что «не нарушал законности, не изменял линии партии, ничего у государства не брал». Просил оградить от преследований его детей, потому что «они ни в чем не повинны». А 12 декабря 1984 г. указом Президиума Верховного Совета Щелокова лишили звания Героя Социалистического Труда и всех наград, кроме боевых. На следующий день его не стало.

По официальной версии, он надел мундир со всеми орденами и выстрелил себе в голову из охотничьего ружья. Хотя его письмо к Черненко, которое признали предсмертным, было составлено тремя днями раньше. Поэтому существуют и другие версии. Убийства или принуждения к самоубийству с помощью шантажа. Например, угрозами в адрес детей. В любом случае факты показывают, что его настойчиво подталкивали к смерти и уничтожили. Причина напрашивается одна. По роду своей деятельности он слишком много знал.

А Михаил Сергеевич как раз в эти дни, когда погибал Щелоков, собирался в дорогу. Из Лондона поступило приглашение от Маргарет Тэтчер: для налаживания отношений между двумя странами прислать в Англию «парламентскую» делегацию – от Верховного Совета СССР к британским парламентариям. Но оговаривалось однозначное пожелание: возглавить делегацию должен непременно Горбачев – в Верховном Совете он возглавлял комитет по международным делам. Дело выглядело крайне важным: Англия сама протягивает руку! Шаг к «разрядке»! Михаил Сергеевич сумел получить от Политбюро такие полномочия. С ним, конечно, отправилась жена, повсюду сопровождавшая его. А в качестве ближайшего советника поехал… Яковлев. Не имевший никакого отношения к Верховному Совету.

Визит был расписан на 6 дней, 15 декабря прилетели в Лондон. Первым делом Тэтчер дала личную аудиенцию Горбачеву в Чекерсе. В особой резиденции премьер-министра, где принимали лишь глав государств. Причем Яковлев тоже попал на эту закрытую аудиенцию без прессы, без «посторонних». А Михаил Сергеевич в ходе беседы совершил феноменальный жест, просто ошеломивший Тэтчер. Он вдруг достал и развернул перед ней карту советского Генштаба с высочайшими грифами секретности, где были показаны направления ядерных ударов по Англии, цели, обозначено, откуда и какими средствами должны наноситься удары. Горбачев прокомментировал карту: «Госпожа премьер-министр, со всем этим надо кончать, и как можно скорее» [200].

Этот факт впоследствии подтвердили Яковлев, пресс-секретарь Михаила Сергеевича Грачев и сам Горбачев.

Кстати, сенсационная карта не могла быть подлинной. Оригинал могли выдать на руки только Генеральному секретарю ЦК, да и то с множеством формальностей. Либо у Горбачева уже и в Генштабе имелись «свои» люди, изготовившие для него неучтенную копию, либо он привез просто «фейк». Поняла ли это Тэтчер? Если нет, то после встречи специалисты разведки должны были объяснить ей такие тонкости. Но в любом случае она оценила жест. Советский политик откровенно показал, как далеко он готов пойти «навстречу» Западу. Мало того, он отдавался на волю Запада! Любое упоминание о демонстрации карты обернулось бы для него в Москве полным крахом как минимум карьеры.

Да, Тэтчер поняла его. Дальнейшая беседа протекала вообще «по-домашнему», как в теплом близком кругу. Премьер-министр даже позволила себе сбросить туфли и уютно забраться в кресло «с ногами». Точное содержание их разговоров остается неизвестным, но в ходе визита Михаил Сергеевич еще несколько раз подтвердил репутацию «неординарного» политика. Советская делегация должна была возложить венок на могилу Карла Маркса. Но Горбачева там не оказалось, эту миссию, как чисто формальную, он поручил помощникам. А сам с женой предпочел посетить одноименный «универмаг Маркса», где Раиса Максимовна повышенно интересовалась ювелирными изделиями. Это обсуждали иностранные журналисты, конечно же, отметили политики и спецслужбы.

А 18 декабря Михаил Сергеевич выступил перед депутатами британского парламента, и основная тема оказалась абсолютно не характерной для советской верхушки. «Европа – наш общий дом». На озвучивание такой идеи Горбачев не получал полномочий от Политбюро. Зато лейтмотив «европейского общего дома» был характерным как раз для Тэтчер. Исследователи полагают, что в этом ключе премьер-министр вела разговоры с Горбачевым, и он понял подтекст, охотно принял ее подачу. А в целом прошел еще одни «смотрины» и «выдержал экзамен». В 2014 г. была рассекречена переписка Тэтчер с президентом США Рейганом. Там она поставила свою оценку Михаилу Сергеевичу: «Мне он на самом деле понравился. Я уверена, что с этим человеком можно иметь дело».

Да, Михаил Сергеевич еще не был вождем партии и государства. Но он уже мог себе позволить несанкционированные публичные высказывания, проигнорировать посещение могилы Маркса. А его положение продолжало укрепляться. Одним из самых влиятельных лиц в Политбюро оставался министр обороны Устинов. И как раз в декабре он простудился на учениях, лег подлечиться в «кремлевку». Но в больнице вдруг наступило резкое ухудшение. 20 декабря, когда Горбачев еще находился в Англии, Устинов скончался. Диагноз – «скоротечное тяжелое воспаление легких». Похороны опять были очень пышными. Создавалось впечатление, что уходящее поколение «стариков» в руководстве отчаянно цеплялось за этот мир, силилось закрепиться навсегда хотя бы в памяти. Устинов не был лидером государства, но даже в его честь переименовали большой город, центр военной промышленности Ижевск. А на его место выдвинули маршала Сергея Соколова – еще одного 73-летнего старика. Боевого военачальника, но он не состоял в Политбюро и не имел никакого веса в коридорах кремлевской власти.

Черненко был совсем плох. Больница стала его постоянным «домом». Его образ еще эксплуатировала пропаганда. Предстояли выборы в Верховный Совет, и для Черненко, как для одного из кандидатов, написали выступление. Притащили телевидение прямо в больницу. Снимали, как немощный Генеральный секретарь, задыхаясь, произносит «предвыборную» речь. Зачем? Задним числом это становится понятным. Лишний раз показывали народу совершенно недееспособного старика. Порождали насмешки, издевки и убеждения – пора приводить к власти «молодых».

7 марта Черненко позвонил Громыко. Сказал, что чувствует себя очень плохо, советовался «не следует ли мне самому подать в отставку?» Громыко ответил: «Не будет ли это форсированием событий, не отвечающих объективному положению? Ведь, насколько я знаю, врачи не настроены так пессимистично». «Значит, не надо спешить?» «Да, спешить не надо». Громыко показалось, что он удовлетворен такой реакцией: «Что ж, из этого и буду исходить» [39]. Через три дня, 10 марта, Черненко скончался.

11 марта собралось Политбюро. Председательствовал Горбачев, предоставил слово Чазову. Тот долго перечислял болезни и описывал состояние покойного. Это действовало и на присутствующих. Подводило к мысли, что на «преемственность» ориентироваться больше нельзя. За одним больным стариком – второй, третий, власть превращается в посмешище. Когда речь зашла о выборе Генерального секретаря, прозвучала лишь одна фамилия. Горбачева. Предложил его Громыко. Считал, что он станет лучшим лидером партии и государства (и опять же поведет к «разрядке», которую Громыко выпестовал, считал «своей» политикой). Позже он будет сокрушаться, что очень ошибся.

Но если бы не он, ту же кандидатуру выдвинул бы кто-то другой. Наверняка настраивали разных членов Политбюро. Обращает на себя внимание необычный факт. 11 марта, прямо в день избрания Горбачева, в Нью-Йорке вышла большим тиражом брошюра с его биографией. Ни один прежний Генеральный секретарь такого не удостоился. Но стоит учесть и разницу во времени между Москвой и Нью-Йорком. Заседание, избравшее Горбачева, закончилось около 17:30. В Нью-Йорке было около 9:30. Чтобы брошюра в этот же день была выброшена на прилавки, ее требовалось напечатать заранее. Значит, американские издатели уже знали: советским Генсеком станет именно Горбачев. Удивляться тут нечему. Сейчас известны цифры, что к началу перестройки в руководящих эшелонах власти СССР было уже около 2200 агентов влияния Запада.